Борьба

Москва, апрель 2023 года  

Рассказ «Борьба»  

Я всегда был хилым, брал не массой, а наскоком. По прошествии лет, выяснилось, что в детстве меня просто плохо кормили. И не то, чтобы совсем хилым, я был полупрозрачным. Каждое лето волосы мои выгорали до полной почти прозрачности, а, кстати, вы знаете, что у полярных медведей черная кожа и прозрачная шерсть? Ну да и бог с ним.  

Тогда, в полупрозрачные времена, благополучие подростка определялось количеством импортных аудиокассет, чуть раньше – вкладышами, но никто не следил за массой тела. Выбор, безусловно, был: можно стать гопником, любером, и только-только начиналась история с рэперами… и можно было стать металлистом.  

Скажу честно, что выбрать последнее, проживая на восточной окраине Москвы было сильным, я бы даже сказал, мужественным решением. И мы с моим братом решили именно так, если бы не КЦ, я бы точно стал гопником. Гопникам было классно. Гопников было больше всего, они охотились стаями и это было бы легко. Уверен, что я быстро стал бы если не первым, но точно известным гопником в Перово. И это про борьбу.  

Я пожалел о нашем решении стать металлистами трижды: первый раз, когда мне порвали проколотое ухо и отобрали Walkman. Для тех, кто не знает, что такое Walkman, это был Самый крутой кассетный плеер тех времен. AIWA, Panasonic, Sanyo и прочие нервно курили в стороне. Sony Walkman был айфоном тех лет. Walkman объяснял любому с кем именно ты говоришь, кто он, и что из себя представляет. Впоследствии место Sony Walkman ненадолго заняли телефоны Vertu.  

Вторым сожалением стало немыслимо быстрое, некоммерческое избиение у подъезда моей, как тогда казалось, девушки. В третий раз я пожалел, когда моя девушка позвала меня на концерт условного Ласкового Мая, но я не пошел, потому что – это было нельзя. А девчонка была – огонь. Но потом я перестал жалеть, я сводил ее на концерт Коррозии Металла и все получилось.  

Мне нравилось активно сопротивляться всему миру, энергии было вагон, казалось, что можно перевернуть Землю, без всяких точек опоры. Перевернуть прямо сейчас.  

Я был дрищь, но оказалось, что умелый, быстрый удар в бровь старшекласснику не только лишает его воли, но и делает тебя неведомым, опасным парнем. И это тоже была борьба. Было здорово, когда я, получив затрещину от трудовика, засунул в выхлопную трубу, его, ярко-желтого четыреста двенадцатого Москвича три «большие», так их называли тогда, батарейки. Они заходили почти без зазоров, одна за другой. Я не знал, сколько достаточно, и вставил все, их было три.  

Я был на продленке, было уже тепло, поэтому окна в классе были открыты. Я не забуду этот, то ли кашляющий, то ли гавкающий звук.. Тых, тых, тых. Тых-тых. И после этих, асматических упражнений двигателя внутреннего сгорания, был хлопок. Сегодня мы называем хлопком – взрыв. А тогда это был полу-взрыв. Это было оочень громко и очень неожиданно. Все, кроме меня перепугались. Я ликовал. Радоваться было нельзя. И я не радовался, но каким-то удивительным способом все решили, что виноват – я. И это тоже была борьба. Мама не поверила, что родила идиота, я все отрицал. Дело закрыли. Трудовик начал ездить на метро. Долго. По крайней мере до того момента, когда меня все-таки выгнали из этой, моей первой из моих трех московских, немецких спецшкол.  

Еще была борьба, когда я уговорил почти всех детей нашего и половину параллельного класса, обменять их детские ваучеры и ваучеры их родителей и бабушек на удачно выменянную коллекцию вкладышей из-под жевачек Donald. Бумажки против бумажек. Как впоследствии оказалось, что ни те, ни другие ничего не стоили. Только Ходорковский и еще десяток ребят были старше и, как потом оказалось, умнее меня. Они поменяли-таки ваучеры на заводы и параходы.  

Я смакую себя, мне – пятнадцать, я шагаю по перрону метро Марксистская и подхожу к мужику в пуховике горчичного цвета, тогда это было круто, с картонной табличкой «Куплю ваучеры», да-да с такой табличкой, с какой все вы видели бомжей на улицах, недоступной теперь, Европы. Но картон с тех пор не изменился. Владелец таблички пах кислыми щами и перегаром, был повыше меня и строго спросил:  

«Че те? »  

Я не растерялся и ответил вопросом на вопрос:  

«Почем ваучеры берете? »  

Страшно было страшно. Потом последовал разговор типа «сколько у тебя? ». А я не знал, не знал сколько у меня. Я старался сделать все быстро. Когда я достал пачку ваучеров одноклассников и всех их родственников, мне кажется, дядя с табличкой начал быстро седеть. То ли потому, что, я был слишком мал, для обладания Такой пачкой ваучеров, то ли потому, что он увидел во мне себя. Но в его пятнадцать не было никаких ваучеров…, да вкладышей тоже.  

Спустя 35 минут, я бодро шагал от метро домой, на четвертый этаж нашей пятиэтажки, с пачкой денег толщиной в четыре моих тогдашних пальца, а может и пять. Короче, это была самая большая пачка денег в моей жизни. Не переживайте, это только на тот момент.  

Борьба началась где-то через неделю. Мама много работала. Когда было совсем плохо, я научился засыпать под бой печатной машинки. Ей было очень сложно, я люблю ее. Она всегда -чуточку крепче окружающего мира.  

В тот вечер было родительское собрание, она вошла в прихожую и сразу сказала:  

«Ваучеры надо вернуть! », и, подумав секунду, добавила: «Завтра же! ».  

Мама была, и слава богу, остается очень мощной. Она говорила тихо, но это была борьба: я промямлил, что ни завтра, ни послезавтра ваучеры вернуть не удастся. Мама почти всегда хвалила меня, говорила, что, если произойдет какая-то неведомая история, что я всегда могу прийти домой и «мы все решим». И я приходил. И не пять и даже не десять раз. И «мы решали», точнее тогда решала она, чуть позже, спустя двадцать, а потом и тридцать лет – уже «решали мы». Я пытаюсь то же самое объяснить своим детям, но пока выходит не очень.  

Если вы спросите, что стало с ваучерами и вообще, я скажу вам: я показал маме пачку денег. Вопреки ожиданиям, она оставила ее мне. Что я сделал с это кучей, правда – кучей денег требует отдельного рассказа, который есть в моей голове, но еще не написан. Никто больше не спросил о ваучерах. Я укрепился в имидже «талантливого, но неблагополучного парня», с чем и живу уже 30 лет. Прошло больше двадцати одного года. И, анализируя эту сделку, сейчас я бы предпочел две тысячи вкладышей этим бумажкам. И было бы интересно найти того мужика с картонной табличкой, в горчичном пуховике, набитом китайским пером.  

Было еще миллион такого же и совсем другого, но сегодня пишу этот рассказ совсем не о поиске себя в борьбе с миром, этот рассказ о борьбе настоящей, физической.  

Наступила эра Брюса Ли, а Джеки Чан еще ходил под стол пешком. Я, как и все тогда, ходил в секцию карате, где тренер пил и спал, пока мы занимаемся, я был усердным тхэквондистом и пять лет жизни положил на занятия боксом. Я провел в кибадачи, думаю, пару лет моей жизни. Кибадачи – это сложно… Особенно, если не халтурить, а умение «халтурить» у меня в крови.  

Так вот, на фоне всех, как бы, борцовских историй, я столкнулся с настоящей борьбой – не с потасовками и драками, а именно с борьбой в полный потный контакт, на песке Финского залива. Раньше в ходу были не имена, а клички. Мне очень нравится это, потому что оно показывает дистанцию между нами из семидесятых и вами – из любых других. День рождения был у Пыха, я узнал, что он Миша только спустя 20 лет. Он был Пых, а я считал, что ПЫХ, не было никакого Миши.  

В то время мне нельзя было хулиганить в Москве, слишком много народу знали меня в столице. В Питер. Ахах. В Питер я ехал, как в казино. Никогда не выиграл, но никогда и не проиграл. В Питере кислорода в воздухе было больше, знакомых меньше и там было что-то еще. Многие чувствуют, но никто не может объяснить. Дело, то ли в большем количестве улыбок без причин, то ли в близости развода мостов и общей «мостовой» дисциплине. В том, моем Питере, тогда было как на Луне. Я прыгал выше, спал меньше и мог увидеть Землю из космоса, именно когда хотел.  

Моим первым настоящим соперником на Финском заливе стал Денис. Если вы считаете, или считали меня сумасшедшим, это ошибка: этот парень был хуже активированного угля. Чернее, страшнее, больше. Он тогда творил такое, что я тихо плакал в горячем душе и хотел быть им.  

Ден всегда был тяжелее меня, у него повсюду росли черные жесткие волосы, поверьте, повсюду. И Ден был здоровый, как, сука, бык. И тут я, субтильный, злой и веселый московский. В то время у наших питерских была формулировка: «москвичи приехали». А это я приехал. Было сильно.  

Сложно рассказать вам, какое удовольствие я получил хлебнув полный рот песка Финского залива. Да, это был мой первый песок во рту, но боролся я с САМИМ Диденко. Мы были выпимши конечно, что двигало Деном мне неведомо, но я боролся за честь мундира москвича. Он огромный, сука, и в тот, первый наш раз, я понял, а это было задолго до съемок «Бойцовского клуба», я понял, что вот. Я живу настоящую жизнь. Это впервые у меня во рту речной песок, впервые я борюсь за воздух. И никто не делает ставок. Потому что Денис заломает любого. Многие пытались, но Ден, хищник, каждый раз ныряя в партер знал, что никто не сломает Дениса. Это не было игрой, как бывает в шутку дерутся или борются друзья. Это был самый полный контакт.  

И я не смог. Тут память подводит меня. Но каждый год, выезжая поздравить Пыха с днем рождения, я знал, что я не дам Тигру уйти без борьбы. Потом оказалось, что меня называли «ебанутым москвичом», но я ехал не к Пыху на день рождения, я ехал к Денису в партер. И это было круто, Ден был владельцем всех поясов и подвязок Питера, а я был единственным, который ежегодно оспаривал это звание – в мае. Каждый год.  

Как мы обошлись без травм и злобных драк – ведомо только богу. Мы никогда не выходили за рамки, делали друг другу больно только до нами придуманного барьера и, закончив, обнимались как молочные братья. Каждый год. И я люблю его. Для меня это было как купить цветной телевизор. Разрешение не очень, но цвета – огонь.  

Однажды, наевшись песка Финского залива, мы оказались у меня дома, в Москве. Я похудел. Ден поправился, и его щетина стала еще жестче. У меня дома был теплый гранитный пол. И, как мне казалось, у нас была договоренность. Я думал, что мы боремся только в Ленинградской области… Но солнце уже встало, пол был теплым и Ден сказал: «Ну чё? ».  

Было много вариантов ответа, но мы, поверьте, с любовью, оказались на теплом африканском граните. Я знал, что это ошибка, но солнце было высоко, и я продолжил. В один, такой короткий и теплый момент, я решил, что вот именно в этот момент я стану Гераклом… Что-то громко хрустнуло у меня в голеностопе. Спустя три секунды адской боли стало ясно, что хруст был слышен только мне.  

Потом, спустя три часа и три года, Ден никогда не сожалел об этом. С тех пор мы не боролись. Но, благодаря Денису, я приобрел в Питере имидж абсолютно сумасшедшего и очень крутого чувака. Спасибо.  

Шли годы. Я рожал и воспитывал детей, Ден прошагал огромный путь от алкаша до айрон мена, он все больше сходил с ума, я все меньше занимался спортом. У нас с Денисом всегда было что-то типа фейерверка. Мы, в течение восьми лет боролись на Финском заливе, мы мало и редко говорили, но это было круто каждый раз. Я горжусь, что он, занырнув самые темные воды своей жизни выбирал именно меня. Я не уверен, но мне кажется до сих пор, что он слушал и слышал меня. Горжусь этим.  

И, казалось бы, все закончено. Денис в Турции с бывшей женой и детьми, я в Подмосковье с настоящей женой, пупочной грыжей, геморроем и гипертонией. Пых, владелец нашего песчаного ринга на Финском заливе, то ли умер, то ли в Грузии…  

Я даже не уверен, что знаю, что могу измерить сколько лет или часов прошло с того хруста на Самотечной улице в Москве. И я, многодетный отец, знаю на триста процентов, что ни Денис, ни Иисус не заставит меня бороться…  

И тут ко мне спустилась божья милость с библейским именем Денис. Опять.  

Нееет.  

Вообще другой.  

Я знаю второго Дена лет пять. Он никогда, никогда не стоял в одном ряду с Деном из Питера. Они вообще играют в разных видах спорта.  

Пишу этот рассказ именно ради второго Дениса. Через десять часов и потом еще через сутки он, честно спрашивал, почему болит ухо и утверждал, что рука мастера неподалеку. Я тоже не понимал, почему нарывает локоть и наш общий друг шлет короткие сообщения типа: «Ну вы даёте..»  

Я, после Первого Дена не боролся, как кажется, уже тысячу лет. И вот я, снова на теплом полу у себя дома, с Денисом Вторым. Все уехали, я заправил грыжу обратно и, отдышавшись, сказал: “VIVA, Denis! ”  

Спасибо, Дэн.