Опыты-хренопыты

Опыты-хренопыты  

Ни для кого не секрет, что, когда родители уходят в гости или куда-то ещё – дома тут же начинается веселье. Особенно если в четырёх стенах остаётся не один шалун, а целых трое – я, Оленька и Толик.  

Иногда веселье бывает вполне себе невинным, без разрушительных последствий вроде битых окон и полусожжённых занавесок (и папиных подзатыльников в придачу), а иной раз нам удавалось устроить такое, что разговоров было не на один день.  

Но не будем забегать вперёд. Мы начнём повествование с того момента, когда папа купил кролика. Это был небольшой чёрный зверёк – самый что ни на есть настоящий зайчик, только одомашненный и ручной. И чего мы только с этим кроликом не делали! Мы сооружали для него лабиринты из книг и наблюдали, как он их преодолевает. Самой большой трудностью было заставить его двигаться, но и эта проблема была решена с помощью картонного рупора, который мы приставляли к отверстиям лабиринта и по очереди в него выли.  

А однажды Толик придумал посадить кролика в клетку, предназначенную для попугая. Милый зверь легко прошёл в дверку и по хозяйски разместился в птичкином домике, а затем Оленька притащила найденного на чердаке рыжего котёнка, и после недолгого совещания котёнок тоже был запихнут в клетку.  

Но этого нам показалось мало, и я отправился по квартире на поиски Шарика.  

Шарик – это щенок; мы так же нашли его на чердаке, и он прекрасно уживался с котёнком. Они ели из одной чашки, спали на одной лежанке, забавно боролись(побеждал неизменно Шарик)- и вот обнаруженный мною представитель семейства собачьих-кусачих был отправлен в клетку вслед за кроликом и котёнком. Мы веселились от души, наблюдая, как мохнатая компания барахтается в ужасающей тесноте(кролик всегда оказывался внизу), и наконец Оленька сказала:  

– Ну всё, давайте их вынем...  

Как говорится – легче сказать, чем сделать. Звери переплелись между собой в некое подобие Гордиева узла. Шарик скулил, Рыжик мяукал, кролик сохранял стоическое молчание и мужественно переносил тяготы заточения. Мы не знали, что предпринять, как вдруг домой вернулись родители. Папа быстренько разогнал нас и отсоединил донышко клетки, после чего тройка братьев меньших разбежалась в разные стороны.  

Шарика мы вскоре лишились – отвезли его к бабушке, и там он умер от чумки. Трупик щенка был сожжён вместе с будкой, в которой он даже месяца не прожил...  

А однажды Толик нашёл возле мусорных баков коробку с полным комплектом химической посуды. Он держал коробку у себя под кроватью и время от времени пытался что-то собрать из колбочек, подставок и пробирок. Разумеется, он ничего не понимал в химии, ибо учился в третьем классе, пару раз ухитрился разбить несколько пробирок и сломать пару трубочек, и в итоге мама, выметая как-то осколки стекла с кухни, сказала:  

– В общем, все эти опыты-хренопыты пора прекращать. Сегодня же выкину всю посуду...  

Толик заревел на весь дом, да и я, мягко говоря, был не в восторге... Оленька тем временем перепрятывала посуду в более надёжное место.  

Но, как бы там ни было, мы остались без посуды. А вышло это так.  

Мы дождались, пока старшие уйдёт, и взялись за опыты. Я вынул колбы, наполнил их водой, а потом... столкнул на пол самую большую колбу.  

Ничего этого не случилось бы, если бы Толик сидел спокойно. Но нет же! Он вертелся вокруг меня, лез под руки, задевал за локти и приговаривал:  

– Вот сейчас всё как подорвётся и будут у тебя во-о-от такие вот волосы и чёрная рожа!  

Я случайно пролил воду на стол, и как только она закапала на пол, Толик тоненьким голоском запищал:  

– Это кто это писает?  

– Дед Пыхтоэто! – взорвался я... и нелепо взмахнул руками. От колбы после этого, сами понимаете, остались лишь осколки да лужа во всю кухню...  

Толик отнял у меня посуду и вытолкал с кухни взашей. Что поделаешь – все, кто старше, сначала доводят до белого каления тех, кто младше, а потом их же и виноватыми делают.  

В тот же день папа изъял у нас всю посуду до последней пробирки.  

Но мы не унывали. Нисколечко!  

Я давно хотел попробовать себя на ниве кройки и шитья. У Оленьки получалось сшить платьице для куклы – чем же я в сем случае хуже? Попробовал. Жаль, что мой первый опыт по этой части не был сфотографирован – он представлял из себя какой-то причудливый ком пластилина вперемешку с нитками, иголками, пуговицами и какими-то лоскутками. Оленька, завидев это "чёрт-те-что с бантиком сбоку", начала смеяться, привлечённая её весельем мама начала ругаться, и в результате коробка с нитками надолго пропала с моих глаз.  

А Толик нашёл себе новое увлечение – занятие радиотехникой.  

Не знаю, чем думал мой дорогой братец и его приятель Эдик из соседней квартиры, но замыслили они вот что – взяли пробирку, обмотали конденсаторной бумагой, накрутили проволоку и собирались, предварительно запустив в пробирку таракана, пустить в проволоку ток и посмотреть – что будет с несчастным кухонным обитателем. Когда опыт подошёл к решающей фазе, выяснилось, что на кухне нет ни одного таракана, а когда таковой был наконец изловлен – оказалось, что у нас нет достаточно мощного источника тока.  

– А давайте вывернем пробку, – предложил Эдик, – подсоединим контакты к розетке, я по сигналу вверну пробку обратно, а вы, – он кивнул мне и Толику, – смотрите за тараканом...  

Сказано – сделано. Едва ток пошёл в катушку, как бумага задымилась и сгорела, проволока же расплавилась и едва не подожгла ковёр на полу. Таракан тем временем смылся в неизвестном направлении...  

Опыт не удался, но наша фантазия была воистину неистощима. Мы бросили пустую пробирку и взялись паять.  

В годы нашего детства люди довольно часто выбрасывали на свалку старые телевизоры советского выпуска, а посему радиодеталей у нас был, что называется, вагон и маленькая тележка. Мы втроём соорудили схему непонятно чего – наделали в куске картона дырок, насовали в них диодов, транзисторов, конденсаторов и даже крохотную радиолампочку на гибких контактах, накрутили проводов... и стали думать – где бы испытать наше творение?  

Батарейка от карманного фонарика для этого дела не годилась, и мы упали было духом, но в поле нашего зрения попала прикреплённая над плинтусом розетка радиотрансляции.  

Сейчас это, как говорится, прошлый век, но мы ещё помним, что, как правило, на кухне или в одной из комнат городских квартир стояли маленькие розеточки – или, как их называли, РПВ. В мои дошкольные годы вещание было трёхпрограммным; мы слушали "Детский остров", "Летающий диван", какие-то радиоспектакли, но это так, к слову, главным же было то, что в эту розеточку можно было безбоязненно лазить голыми руками, в отличие от тех, что подавали 220 вольт...  

И вот мы втроём уселись возле РПВ, отсоединили приёмник и подключили собранную нами схему непонятно чего. Конечно, она не желала работать ни в какую! – но, поразмыслив немного, мы попытались подключить через схему приёмник...  

И вот тут началось веселье.  

Мы трогали щупами оголённые проводки на схеме, переставляли основной, подключённый к розетке кабель – и радиоприёмник "Малыш" начал выкидывать такие номера, что мы чуть ли не катались по полу от смеха. Динамик хрипел, стучал, плевался, кашлял, издавал то предсмертный хрип зарезанного поросёнка, то звуки несущихся вниз по трубе канализационных стоков...  

На шум и хохот прибежала Оленька. Она тоже смеялась на весь дом, глядя, как "Малыш" пытается что-то произнести, а затем её лицо стало встревоженным, и она спросила:  

– А нам точно за всё это не влетит?  

– А чё будет-то? – отмахнулся Эдик, колдуя над схемой, – подумаешь, парочку деталек присоединили...  

– А представьте вот, – не унималась Оленька, – там на другом конце провода сейчас сидит какой-то дядька, и он по радио нам скажет – "А ну-ка не балуйтесь! А то щас приеду – по шее получите! "  

Толик и Эдик призадумались. Что если эти опыты с электричеством и впрямь выйдут нам всем боком, и к нам домой приедут разбираться из ВГТРК, да ещё в сопровождении милиции? Папа, конечно, возьмёт ремень, и достанется всем – и правым, и виноватым...  

Эдик засобирался было домой, но Толик, удерживая его, говорил:  

– Да чё ты боишься, никакой дядька к нам не придёт! Это Олька специально выдумывает, потому что боится!  

Эдик, пусть и очень неохотно, остался, и они вдвоём продолжили переставлять контакты и мучить злополучный приёмник. А я, говоря по правде, крепко сдрейфил. Я стоял возле братишки и хныкал:  

– Давайте не будем! Ну давайте не будем! А то сейчас дядька придёт и всем даст!  

Но кто бы слушал мой глас вопиющего в пустыне...  

И вот в нашу дверь кто-то позвонил.  

В тот же миг меня как ветром сдуло от розетки. Я нырнул за диван и сжался в комочек, стараясь не слишком громко сопеть и надеясь, что разозлённый дядька из радиостудии если и доберётся до меня – то в самую последнюю очередь.  

Но это был не злой дядька, а мать Эдика. Пришлось толиковскому приятелю идти домой и учить уроки.  

– Ну вот, на самом интересном месте, – расстроенным голосом протянул Толик, когда за тётей Таней закрылась дверь, – а Сашка где?  

Оленька разыскала меня за диваном и сказала:  

– Чего расселся? Никакой дядька не придёт. Это я так просто, пошутила...  

Я не без боязни выбрался из своего убежища, то и дело косясь по сторонам. За дверью, за занавеской, за шкафом мне всё ещё мерещился злой дядька из ВГТРК, похожий на актёра Джо Пеши, игравшего воришку из "Один дома".  

Как бы там ни было, эти опыты со схемой и РПВ сошли нам с рук. Вернувшиеся домой папа и мама так ничего и не заметили.  

В тот же год у нас появился двухкассетный магнитофон, и первый опыт знакомства с этой вещью заставил меня натерпеться страху. Смешно звучит? А мне было не до смеха, когда, улучив момент, незаметно для всех подошёл к дивному агрегату и нажал какую-то кнопочку. Дека для кассеты выскочила, издав довольно громкий звук, и я сломя голову убежал, ибо вообразил, что магнитофон сломался, а раз так, то мне гарантирована хорошая взбучка.  

Взбучку я схлопотал по другому поводу – уже тогда, когда научился обращаться с двухкассетником. Дело-то было пустяковое – я переключил его в радиорежим, а работающая станция была закрыта на профилактику. Из динамиков донёсся истошный непрекращающийся визг, прибежали взрослые, и я непонятно почему получил по затылку...  

А в другой раз нам досталось на орехи вместе с Толиком – мы решили поэкспериментировать с записью и запороли кассету с песнями Манфреда Зегита (сценический псевдоним – Fancy; люди моего поколения прекрасно помнят, что от его песен ("Bolero", "Flames of love", "Moscow is calling") вся Россия несколько лет на ушах стояла). Инициатором был Толик – ему нравилось записывать всякую чушь, а потом он млел от собственного красноречия, слушая в пустой квартире им же рассказанные похабные стишки про примёрзшую к забору лошадку, про детский сад номер восемь и тому подобное...  

И вот лента тянется, а он сидит перед магнитофоном и распаляется:  

– Ты дурак! Сам дурак! Нет! Да! Нет! Да! Нет! Да...  

И это были ещё цветочки... Стоило мне войти в комнату, как он и меня запряг в дело.  

– Давай, – сказал он, – я жму запись, а ты говори – "Молоток, Петька, не колись! Держись до последнего! "  

Я выполнил сказанное, после чего Толик снова нажал на запись и рявкнул:  

– МОЛОТОК, ПЕТЬКА, НЕ КОЛИСЬ! ДЕРЖИСЬ ДО ПОСЛЕДНЕГО!  

Затем передал эстафету мне...  

Этот чёртов молоток, этот... так его разэдак... Петька – иной раз снятся мне по ночам уже сколько лет... лет двадцать, а то и больше.  

У Толика, похоже, заела пластинка – он вопил в микрофон эту дебильную фразу раз двадцать, и я повторял всё следом за ним, но мне это надоело донельзя, и мне тоже захотелось отличиться, и когда очередь вновь дошла до меня, я заорал не своим голосом:  

– - МОЛОТОК, ПЕТЬКА, НЕ КОЛИСЬ, ДЕРЖИСЬ ДО ПОСЛЕДНЕГО, тютелька-виданка-стульчик-халатик-блинок-слоник-руслоник!!!  

Толик без лишних слов отмотал ленту назад, стёр всю мою самодеятельность, вытолкал меня взашей из комнаты и на протяжении двух часов уже в одиночку продолжал сносить Манфреда Зегита своими воплями про Петьку и про то, какой он молоток.  

А когда наши проделки выплыли наружу, папа взялся за ремешок, а потом всякий раз, уходя из дома, забирал с собой магнитофонный шнур.  

Но это была сущая ерунда по сравнению с другими опытами, о которых будет изложено ниже.  

С огнём баловались многие, и мы с Толиком и Оленькой в том числе. Мы очень хотели изготовить порох и бабахнуть так, чтобы слышно было... не обязательно на всю Москву. Хотя бы на всё Заборье. Я даже придумал мину и начертил её схему, но Толик, ознакомившись с проектом, сразу же его забраковал:  

– Что это ещё за спички с дровами? – сказал он, – где тогда, по-твоему, должна храниться взрывчатка, если ты в корпус напихаешь дров?  

Резонный вопросец. Ответа я дать не мог, и мина у нас не получилась.  

Зато у нас изредка получались огнесмеси из сапожного крема, спичечной серы и прочих ингредиентов, а так же, когда дома никого не было, мы игрались на балконе с зажжённой бумагой.  

Эта бумага, кстати, едва не влетела нам в копеечку. Пятью этажами ниже жил некто Диментбарг, и у него имелось двое мальчишек, немного старше нас, но тоже в своём роде братики-акробатики. Они тоже затеяли бросать с балкона зажжённые бумажки и в конце концов подожгли матрас, который сушился на балконе этажом ниже. И Толик сильно вляпался, ибо вину за поджог едва не спихнули на него.  

А летом, приехав в Заборье, Толик задумал соорудить пистолет-самопал, такой же, какой был у Данилы Багрова. Рукоятку мы с грехом пополам изготовили, но теперь нужно было найти трубку... может, и нашли бы, но бабушка, завидев наши прожекты, пресекла дело на корню.  

– Никаких стрелять! – категоричным тоном заявила она. Толик пытался что-то возразить; при этом у него несколько заплёлся язык, и бабушка ещё более категоричным тоном добавила:  

– Никаких тык-мык!  

Недоделанный самопал перекочевал в бабушкины руки и исчез навсегда.  

А может, это было даже к лучшему? Ведь любой опыт должен иметь разумные грани...