Трусишка

Трусишка  

– Ну и чего это ты вскочил в шесть утра? – спросила мать, глядя на поспешно одевающегося Ваньку.  

Вопрос застал мальчугана врасплох. На секунду-другую он несколько съёжился, делаясь меньше ростом, и нерешительно скосил глаза на стенку. Казалось бы – мать должна радоваться, если её чадо поднялось и собралось к урокам раньше обычного, но...  

– Спят ещё все, – продолжала родительница, – чего ты там будешь один в школе делать?  

Ванькины глаза продолжали бегать туда-сюда, и это, по мнению матери, означало лишь одно – сынок явно замыслил что-то нехорошее.  

– Ну мы просто... – начал было Ванька и запнулся. Он не успел придумать ни одной правдоподобной отговорки на случай интереса домашних к его ранним пробуждениям.  

– Чего – просто? – сердитым басом поторопила мать.  

– Ну мы там играемся – кто первый придёт в класс, ключ возьмёт, дверь откроет...  

– И чего это за игра такая? – недобро вопросила мать, – вот ещё моча в голову стукнула... не может как все нормальные дети в школу пойти – непременно с какими-то выкрутасами! Вон Олег Тожетозинов выходит за пятнадцать минут до звонка... а ты чего выкобениваешь? – мать развернулась и вышла в переднюю. – Какие все противные! Все нервы вымотали!  

Если бы Ванька мог – он бы выругался на всю квартиру самым отборным трёхэтажным матом. Он был согласен прослыть ненормальным, противным, был согласен даже на ударившую в голову мочу – только бы мать не устраивала каждое утро "воспитательных" спектаклей...  

"Тожетозинов... – думал Ванька, – да какое мне дело до него? Пошёл он куда подальше... и вообще, почему все они... – определение "они" он адресовал родителям, – постоянно ставят мне в пример этого Тожетозинова и ему подобных? Я при всём желании не стану ни одним из них... "  

И это действительно было так – ибо Ванькины старания на ниве учёбы оставляли желать лучшего, и до успехов отличника Тожетозинова ему было как до Луны пешком.  

Ванька оделся, подхватил портфель и нарочито игнорируя сердитый материнский бубнёж и язвительные реплики, вышел на лестницу. Спустившись во двор, он внимательно осмотрелся и не заметив ни одного знакомого лица, зашагал в школу.  

Каждое посещение уроков было для Ваньки сродни отбыванию срока на каторге. Причин тому было две – как уже говорилось выше, он весьма плохо учился, а попутно являлся объектом систематических издевательств со стороны тех своих школьных товарищей, что не были обременены совестью и не знали – куда деть избыток энергии. И если первая причина была легко устранима посредством решебников и списывания – надо отметить, Ванька очень преуспел по этой части – то способ решения второй проблемы был для него неизвестен. Он мог утешаться мыслью, что хуже, чем есть сейчас, уже не будет, и стараться не попадаться на глаза наиболее активным участникам чинимых над ним издевательств. Жаловаться кому-либо он не решался – ибо знал, что каждый жалобщик по прошествии какого-то времени будет очень крепко избит.  

Вот потому-то он в этом году и решил вставать в шесть утра, получая таким образом запас времени в сорок с лишком минут. Этого ему хватало для того, чтобы положить в парту портфель и покинуть кабинет родного 6-В класса до того, как придёт Кокорев.  

Эта фамилия давно превратилась для Ваньки синонимом всего самого худшего, что только может быть в мире. Хуже были, пожалуй, лишь межзвёздная война и правительство страны.  

Даже сейчас, идя через дворы, Ванька постоянно озирался по сторонам, боясь встретить упитанную, словно у хомяка, физиономию Кокорева. Вдруг ему тоже приспичило встать раньше обычного? Строго говоря, Кокорев не представлял собой большой опасности – просто он при всяком удобном случае угощал Ваньку оплеухами – по двадцать-тридцать за раз, и осыпал его грубой бранью – и по поводу, но чаще без всякого повода. Он же придумал Ваньке обидное прозвище, благо что его фамилия – Удодов – буквально располагала к тому, чтобы называть её носителя Додиком или Удодиком. Но Кокорев в своей фантазии зашёл ещё дальше, и его стараниями Ваньку стали называть исключительно Пиздодиком.  

Друзей у Ваньки, разумеется, не было. Если он пару-тройку раз и сходился с кем-то более тесно, то довольно скоро эти подобия дружбы сыпались прахом. Ведь дружба – это дорога с двухсторонним движением, а Ванька не мог быть равноправным участником такого движения, ибо он слишком много брал – и очень мало отдавал... иным словом, паразитировал. Искал в каждом предполагаемом друге спонсора-покровителя, возле которого его не будут бить и унижать.  

Он вошёл, как и планировал, первым в ещё пустой класс. Спрятал портфель в парту. Не отказал себе в удовольствии плюнуть на кокоревский стул и отправился в один из отдалённых малопосещаемых корпусов, который уже несколько лет ремонтировался, но так и не был доведён до ума.  

Сидеть без дела на подоконнике и смотреть в высаженный за окном безлюдный скверик – довольно скучное занятие, поэтому Ванька вооружился карандашиком и начал выписывать на дверях и стенах – "Кокорев лох", "Кокорев урод", "Кокорев педик"... и всё прочее в том же духе.  

Надписи получались почти незаметными, и вдобавок располагались в самых укромных местах, где их можно было увидеть лишь от очень большой нужды. Ванька боялся сделать их более заметными – из страха, что их прочтёт тот, кому они были адресованы, но выплеснуть хоть как-нибудь свою обиду хотелось нестерпимо...  

Прозвенел звонок. Хотелось Ваньке, не хотелось – но пришлось идти в класс. Обычно он дожидался кого-либо из педагогов и шёл следом, но сейчас, как нарочно, ему пришлось идти без сопровождения. Переступив порог, он бросил мимолётный взгляд на задние ряды. Кокореву было не до него – он восседал за партой с кучкой ребят из 8-Г и что-то рассказывал, причём говорил исключительно матом.  

Первым уроком была математика. Ванька ничего не понимал в преподаваемом материале, и почти не следил – что пишет в тетради. Всё равно дома он всё спишет из решебника... Вот звенит звонок на перемену, и он покидает класс одним из первых, дабы не попасть в поле зрения мающемуся от безделья Кокореву или парочке его самых преданных подпевал.  

Примерно так же прошли ещё пять уроков. Ванька мог бы себя поздравить – сегодня его лицо не горело от трёх десятков пощёчин, но всё-таки ему довелось пару раз влипнуть. Некий пакостник из 6-А разрядил ему в затылок водяной пистолет – причём этот пакостник почему-то никогда не брызгался в других товарищей, а только в Ваньку. А затем Ванька попался на глаза Арсену Дарбиняну из того же класса, который просто так, ни за что ни про что, разогнался и пнул его тяжеленным ботинком в мягкое место. Дарбинян, пожалуй, был даже хуже Кокорева – его внушительная комплекция, характерная больше для выпускника, чем для шестиклашки, позволяла ему очень многое...  

В целом же, несмотря на эти два случая, Ванька мог сказать себе, что он ещё очень дёшево отделался.  

Он покинул школу лишь после того, как большая часть учеников разошлась по домам – ибо ему не хотелось становиться объектом чьих-либо издевательств ещё и на улице.  

Он без приключений добрался до дома. В квартире никого не было. Кое-как пообедав, Ванька засел за телевизор и включил видеомагнитофон. Почти час он просматривал самые любимые эпизоды из "Звёздного бойскаута", в которых герой топил своего недруга в ящике с испражнениями, и мечтал о том, что бы он сделал с Кокоревым и ему подобными, если бы получил инопланетный бронированный костюм...  

Затем Ванька взялся лепить из пластилина человечков и тыкать в них швейной иголкой, воображая, что убивает Кокорева и его приятелей. После, забросив пластилин, он отправился на кухню и начал жечь туалетную бумагу, представляя на месте этой бумаги всё того же Кокорева.  

Он даже набрал его номер, и когда ненавистный одноклассник поднял трубку, пискнул в микрофон чужим голоском:  

– Андрюха педик! – и, не дожидаясь ответа, ударил по отбою.  

Завтра всё повторилось снова – утренний скандал с матерью, игры в прятки... разве что вернувшись в класс на первый урок, Ванька обнаружил, что его портфель извлекли из парты и гоняли пинками по всему кабинету.  

И мелкий пакостник и трусишка Ванька Удодов вновь был вынужден сказать себе, что он дёшево отделался и что хуже, чем есть, уже не будет...