Городская дама

Городская дама  

Я сидел в своём любимом уголке возле ящика с игрушками и строил сказочный замок из кубиков. Строил с тем, чтобы по окончании разрушить – он стоял на расстеленном воздушном шарике, к которому был присоединён шланг. Подул с другого конца – и всё сооружение обрушивается...  

В самый разгар моей забавы в комнату вихрем влетела Оленька:  

– Сашка! – сестрёнка бросилась ко мне, делая круглые глаза, – сейчас с Рязани дядя Вова приедет!  

Дядя Вова – это наш родственник. Он работает водителем автобуса и свой отпуск предпочитает проводить недалеко от города, у бабушки в Заборье.  

– И знаешь что? – продолжала Оленька, – он взял с собой Ксюшу! Помнишь, она прошлым летом сюда приезжала? А сейчас она подросла, и мама сказала, что она уже вовсю разговаривает! Вот здорово!  

– Ура! – я вскочил, напрочь позабыв о недостроенном замке, – а когда они приедут?  

– Скоро! Дядя Вова звонил – они уже собрались и вышли!  

Ксюша приходилась нам – с учётом некоторых степеней родства – младшей сестрёнкой. Мы помнили её по прошлому лету как милое, забавное создание – пусть даже тогда она и не умела толком разговаривать. Мы с Оленькой ликовали – у нас будет новый товарищ по играм и шалостям!  

Как же мы были наивны и глупы... мы даже не подозревали, что в этот момент по шоссе "Рязань – Спас-Клепики" в нашу сторону движется сущее наказание.  

Хорошо, когда ты в семье не один и у тебя есть сестрёнка или братик – но только чтобы разница в возрасте была невелика. С Толиком мы не очень ладим. Если он со своими приятелями задумает какое-нибудь мероприятие – например, плавить свинец и формовать его на кирпиче, пойти на ловлю раков и сбор перловиц, или строить убежище на случай войны с Америкой – то мне в эти сферы доступ был намертво закрыт.  

– Ещё чего, – делая "морду кирпичом", говорил Толик, когда я напрашивался в их компанию, – делать нечего!  

Оленьке дела брата были, что называется, до лампочки. Оно и к лучшему – мне с ней хорошо и без всяких Толиков. Мы пробираемся в огород пощипать малину или крыжовник, потаскиваем сахар и конфеты с кухни, а иногда – правда, очень-очень редко! – мне удаётся достать спички... игры со спичками были сродни маленькому празднику. Мы ни разу ничего не подожгли – дядя Коля научил нас затыкать спичку в землю, чтобы, неровен час, ничего не полыхнуло – но бабушка, видя у нас волшебный коробок(даже пустой! ), поднимала крик на всё село...  

И вот теперь мы ждали Ксюшу. Прямо не отходили от ворот.  

Через дорогу от нас жили две девчонки – Иринка и её сестрёнка Райка. Они, заметив нас, вышли, и узнав, кого мы ждём, тоже встали на воротах.  

Эти девочки были дружны с Оленькой – в некоторой степени. А я их не любил. Райка никогда не упускала случая во всеуслышание заорать – "Сашка-какашка! ", и убежать домой. А любимая Иринкина выходка заключалась в том, чтобы незаметно подкрасться сзади ко мне или любому другому мальчишке, схватить за штаны и сдёрнуть до колен, иной раз даже с исподним...  

Эти две особы ещё встретятся вам в моём повествовании, но сейчас мы о них ненадолго забудем.  

Дядя Вова не заставил себя долго ждать и приехал очень скоро – как и говорил. Из машины, сопровождаемая матерью, вышла светловолосая девочка лет пяти, в розовом платьице и таким же по цвету бантиком на макушке. Мы поздоровались, к нам вышли бабушка и остальные домашние, меня и Оленьку угостили конфетами... словом, радости было море.  

Ксюша и впрямь разговаривала – складно и внятно. Мы показали ей все свои игрушки, затем пошли во двор. Мы кормили цыплят, гладили Забавку – нашу кошку, затем отправились смотреть индоуток... Оленька вынесла нам краюху хлеба, и мы от индоуток перешли к курам. Мы кидали им крошки и визжали от восторга, когда за сеткой начиналась драка за каждый съедобный кусочек. Словом, всем нам было хорошо, и Ксюша была всем довольна...  

А теперь мы сделаем небольшую ремарку и кое-что расскажем о дяде Вове.  

В свободное от работы время дядя Вова был не дурак выпить, иной раз – очень крпеко. Ему везло – загулы сходили ему с рук, без несчастных случаев и заявлений куда следует. Собственно, весь его отпуск состоял из периодов загула и лёгких стадий протрезвления. А тут ещё дедушке на днях должно было исполниться шестьдесят два года, и дядя Вова постарался на славу – купил самый дорогой коньяк, самую дорогую водку, самое дорогое пиво(цена на качество не влияла, в этом пиве спирта всё равно было больше, чем самого пива), несколько палок колбасы, два круга сыра, десятки банок со шпротами в масле, печенью трески и минтая, энные килограммы сладостей и ещё много чего – всего и не упомнишь... Предстояло грандиозное гуляние на всё село, во время которого наш дорогой родственничек будет абсолютно неуправляемым. Одному лишь Богу известно – как дядя Вова вёл себя в Рязани, да ещё и в присутствии Ксюши. Одно я знал наверняка – дядя не выбирал выражений, по поводу и без повода осыпая матом всё и вся, и почти все слова в его лексиконе, будь то глаголы или прилагательные, были производными от грязных ругательств.  

А потому не удивительно, что Ксюша в скором времени устроила мне и Оленьке весёлую – в кавычках – жизнь.  

Всё началось вечером того же дня, когда к нам пожаловали городские гости. Я заметил Ксюшу возле заборчика, за которым расхаживали индоутки. Девочка набрала камешков и стала кидать их в грузного, побелевшего от преклонных лет селезня. Её меткость оставляла желать лучшего, посему селезень не получил ни одного попадания. Он стоял на пороге сарая и косил на нас жёлтым глазом – что же, мол-де, вы делаете, дураки этакие?  

– Ты что делаешь? – вопросил я, забирая камешки.  

– Кидаю камни, – пояснила Ксюша, – хочу большой утке в глаз попасть.  

– Зачем? – вытаращился я, – не надо ему в глаз, ты что?  

– Буду, – услышал я в ответ.  

– Зачем?  

– Буду! – заявила Ксюша, нагибаясь за камнем.  

Как у малых детей всё просто и непосредственно – "хочу в глаз попасть" – и хоть разбейся теперь. "Буду! " – и всё тут... Но в этот момент нас позвали ужинать. Зрению старого селезня больше ничего не грозило? Как бы не так!  

– Я сейчас поем, – заявила Ксюша за столом, – и пойду утке глаз камнем вышибу.  

– Это что ещё такое? – удивились все.  

Ксюша и ухом не повела. Она зорко следила за мной – много ли в моей тарелке еды? – и старалась есть побыстрее, чтобы первой выйти из-за стола.  

Но спешила она напрасно – селезень ушёл в сарай от греха подальше.  

Тогда Ксюша придумала новую забаву – заприметив неубранный с детских глаз коробок спичек, она незаметно для всех сунула его в кармашек платья. Никто, кроме меня, этого не заметил.  

– Зачем тебе спички? – спросил я, когда мы вышли в коридор.  

– Занавески поджигать, – спокойно молвила Ксюша.  

Я попробовал было забрать спички, но девочка упиралась и вопила на весь дом:  

– Буду поджигать! Буду! Всё равно буду!  

Подоспели старшие. Я непонятно почему получил подзатыльник; бабушка принялсь успокаивать Ксюшу, пообещав ей купить гостинчика.  

– А Сашке не надо гостинчика, – заявила Ксюша, косясь на меня.  

Когда все разошлись, девочка сказала:  

– Сашка – блядина нехороший! Всё равно я найду спички и тебе назло занавески подожгу! И все игрушки твои подожгу! И утке глаз камнем выбью! И всем скажу, что это всё ты сделал! Блядина! Нехороший!  

Вот так состоялась наша встреча после годовой разлуки.  

Дальше дело пошло ещё веселей – для Ксюши, конечно. На следующий день, когда всё улеглось и мы сели за игрушки, наша городская дама, взглянув на наши кубики и машинки, заявила:  

– У вас все игрушки – говно какое-то!  

– Ничего они не говно... – пролепетала Оленька, и её глаза сделались чуть ли не квадратными от удивления.  

– Говно! – закричала Ксюша, – говно на говне! Всё говно, и ты сама говно, и мама твоя – говно, и папа – говно! А Сашка вообще блядь маленький! А я вон какая большая!  

– Сама ты маленькая, – буркнул я.  

– Ты блядь, ты маленький! – не унималась Ксюша, – а я вон какая большая!  

Дело кончилось тем, что я заплакал. К нам пришла соседка, примерно такого же возраста, как и наш дедушка. Завидев меня плачущим, она начала подвывать, передразнивая меня, и говорить:  

– Такой большой – и плачет! Как не стыдно!  

– Он плачет, потому что у него игрушки – говно, и он блядь маленький, – услужливо пояснила Ксюша.  

Девочка материлась не хуже своего папы – смею утверждать, что именно от него она этому и научилась. Но вот что удивительно – никто из старших словно не замечал этого. Как будто всё так и было надо.  

К тому же у Ксюши обнаружилась и другая привычка – завидев в моих или Оленькиных руках что-нибудь новое и интересное, она подбегала и начинала это отбирать. У меня был складной нож, подаренный дядей Колей. Чего в нём только не было – штопор, зубочистка, пилочка, ножнички и ещё много чего... Ксюша вознамерилась получить его, но я, убедившись, что любой предмет, попавший в её руки, приходит в негодность или бесследно исчезает, убрал нож и сказал, что она его не получит.  

– Дашь! – сказала она.  

– Не дам.  

– Дашь!  

– Не дам.  

– Дашь!  

– Не дам.  

– Дашь, дашь! – не унималась Ксюша, – я вот сейчас пойду к бабушке и скажу ей, она возьмёт палку, ты испугаешься и всё сразу дашь!  

Наша новая сестрёнка оказалась на редкость лживой. Она могла пожаловаться на нас в любое время дня и ночи; взрослые тут же бежали к нам разбираться, и дело заканчивалось подзатыльниками. Я недоумевал – как, например, можно было велеть нам присматривать за Ксюшей(если старших не было дома), а потом орать и наказывать нас за то, что мы не позволяли ей сделать что-то плохое или даже опасное? Скажем, полезла девочка на крышу по приставленному кем-то бревну, и плевать она хотела на наши с Оленькой уговоры... В конце концов мы просто сняли её с бревна в принудительном порядке. Ох и рёву было! Сосед Пётр Иваныч всё это слышал. Что он потом сказал дедушке и как объяснила ситуацию Ксюша – не знаю, но я в тот же день получил ремнём.  

С тех пор я стал на целые дни убегать либо к Витьке Ширшову, либо к Кирке Беляковой. Всё лучше, чем смотреть за Ксюшей. Пусть лазает где хочет, пусть падает, режет себе пальцы и накалывает ноги...  

Витька Ширшов и его сестрёнка Таня тоже пару раз сталкивались с Ксюшей. Таня не захотела угостить девочку яблоками – их, мол-де, опрыскали ядом от насекомых, и наша городская дама по привычке заявила:  

– Ты – блядина!  

– От блядины слышу, – небрежно бросила в ответ Таня.  

– А я вот пойду и скажу, что ты материшься! – с торжествующим злорадством сказала Ксюша.  

Рядом находились и другие ребята. Конечно, обе девочки были хороши, чего уж там...  

– Кто матерится? – притворно удивился Витька. Тот ещё тёртый лис, не то, что я... – Танька, что ли? Это когда она материлась? Я ничего не слышал.  

– Я тоже ничего не слышала, – заявила Кирка Белякова, – зато ты, Ксюшка, материшься на всю улицу и на всех подряд.  

Все прочие свидетели разбирательства тоже выразили недоумение – когда это Таня материлась? Ничего такого не было никогда!  

Тут и я, обращаясь к девочке, подлил масла в огонь:  

– А ты с нами никуда не полетишь! Мы построили корабль и полетим на Луну, а тебя не возьмём, вот!  

Этот корабль мы с Витькой строили целых три дня, в глубоком секрете от всех ребят, прежде всего – от девчонок, хотя те так и упрашивали нас показать им его. Чуть ли не на шеях висли...  

Вот так с Ксюшей все перестали водиться. Все, кроме пакостницы Райки. По вечерам можно было слышать, как они, сидя на качелях, распевают дуэтом:  

Ты такая грязная, как электричка,  

Посмотри, во что превратились косички,  

Перхоть к ним и сажа с золою прилипли,  

Так на бал нельзя ехать, просто нельзя...  

Или:  

Я сижу на балконе, смотрю телевизор,  

Ощущенье такое, что он поломался,  

Может быть, оттого, что вынут штепсель с розетки,  

А быть может, потому, что в нём нет кинескопа!..  

А затем городская дама ухитрилась набедокурить, да так, что нарочно не придумаешь.  

Осенью Оленька должна была идти во второй класс. Ей заблаговременно выдали учебники. Они лежали в бабушкином шкафу – для большей сохранности, но Ксюшу это обстоятельство нисколько не смутило. Улучив момент, девочка залезла в шкаф, взяла учебники и пошвыряла их через форточку во двор, прямо под дождь.  

Мама ужасно сердилась, но Ксюше ни слова не сказала. Зато бабушка, стараясь хоть как-то обелить себя, кричала на Оленьку, что та бросила учебники невесть где, а теперь пеняет на маленькую милую девочку...  

Как бы там ни было, учебники промокли и пришли в негодность.  

Вскоре после этого случая Пётр Иваныч приготовил мотоцикл, собираясь свезти детвору в лес за клубникой. Мы прямо-таки плясали вокруг соседского транспортного средства, и вдруг Кирка Белякова говорит:  

– А что это там под баком капает?  

В тот день нам повезло – протечка была обнаружена вовремя, в противном случае пожар был бы гарантирован. А вскоре разъярённые взрослые заметили Ксюшу – она держалась в сторонке от всех и что-то старательно запихивала в кармашек... Уж не знаю – что именно она отвинтила от мотоцикла, но недостающую деталь, отсутствие которой привело к протечке, обнаружили именно у неё. А как она вопила, не желая отдавать красивую штучку! Наверное, даже на Красном болоте было слышно.  

И ведь не скажешь, что это было сделано специально! Подумаешь – увидела девочка блестяшку, захотела поиграться...  

Вскоре после этого события Ксюшиной вольнице наступил конец.  

А дело было так. Дядя Вова подарил нам трёхчасовую кассету с выпусками киножурнала "Ералаш". Больше всего нам понравился эпизод, в котором двое безобразников звонили то в неотложку, то в пожарку, и посылали их по чужим адресам. А когда они позвонили в милицию... что было дальше – вы, конечно, помните. Ксюша поспешила заявить, что её-то милиция никогда бы не поймала. Я посмел в этом усомниться, и в мой адрес тут же прозвучало:  

– Ты блядь, ты маленький! А я вон какая большая!  

Правду говорят – нужно очень осторожно желать чего бы то ни было. Вскоре Ксюше представился шанс проверить – найдёт её милиция, или не найдёт.  

Соседские девочки – Иринка с Райкой – были те ещё фокусницы. Однажды благодаря им мне крепко досталось – они встретили меня на улице и сказали, что забыли в огороде своей тёти ведро с огурцами, и попросили слазить... Естественно, что хозяйка не была их тётей, и ведро с огурцами эти девочки решили попросту украсть, а попало за это мне.  

И вот однажды Ксюша пошла к ним в гости и пробыла у них несколько дольше положенного срока. Никто особенно сильно не беспокоился – все мы рядом, все всё видим и слышим...  

Мы с Оленькой играли в прятки, когда к нам прибежала Кирка:  

– Идёмте скорее сюда, что я вам покажу!  

Сгорая от нетерпения, мы побежали за ней в переулок, и она завела нас в небольшой закуток, к окошку, проделанному в Иринкиной комнате. Половина стекла была убрана, на его место натянули марлю, и мы услышали, как наша Ксюша ругается трёхэтажным матом... А взобравшись на завалинку и заглянув внутрь, мы так и оторопели.  

Иринка расположилась на диване с телефоном – она набирала номера и протягивала трубку Ксюше, а та осыпала каждого отвечавшего такими грязными словами, что даже привыкший ко всему Витька – он шёл мимо и присоединился к нам – присвистнул от удивления.  

Потом, заинтересовавшись происходящим, в закуток зашёл дядя Саша – Киркин папа.  

А перед этим Райка уговорила Иринку позвонить в милицию – ну очень им хотелось повторить то, что они увидели в "Ералаше".  

И Ксюша принялась орать в трубку свою старую песню:  

– Ты блядь, ты маленький! А я вон какая большая!  

Дело, как и следовало ожидать, приняло очень скверный оборот. В тот же вечер бабушка от души отхлестала нашу "большую" прутиком по мягкому месту.  

Должно быть, Иринка надеялась, что всю вину за произошедшее удастся свалить на Ксюшу. В какой-то мере так и вышло, но зачинщице и её сестре не удалось уйти от наказания. Их папа – которому хорошенько намылили голову за то, что не смотрит за детьми – тоже держал дома ремень, рассчитанный именно для таких случаев.  

С тех пор Ксюша много лет не произносила похабных слов.  

А следующим летом мы приняли городскую даму в нашу весёлую компанию.