Три обезьяны

В центре юрты, под самым шаныраком, располагался самодельный трон: из спинки ветхого кресла, точно иглы ежа, торчали кости. В самом верху находился человеческий череп. На троне восседал мужчина в лохмотьях. Сквозь скрытое темными волосами и густой бородой лицо обнажались шрамы. Когда в юрту вошли, он всматривался в выцветший годами ковер и его пропадающие узоры. Но всякая попытка дорисовать их по памяти разрушалась.  

— Господин, — сделав шаг внутрь, человек поклонился. — Мы пришли с подарком.  

— Да-да, — шепотом заговорил второй, за спиной которого висел мешок. — Роскошь! Красивая, дорогая, только посмотрите.  

Из мешка посыпались разные вещи. Господин продолжал мысленно дорисовывать узоры.  

— Грива вороного коня, — указав пальцем, прошептал человек. — Древняя пиала. А вот нож, глядите какой острый, — показав лезвие, он легким движением срезал часть гривы.  

— А это консервы! — с восторгом добавил первый. — «Тушенка», глядите-ка.  

— Довольно, собирайте это все, — к шрамам добавились морщины. — Лучше позовите детей.  

— Хорошо, конечно.  

Двое начали быстро собирать все в мешок. Они знали, что в плохом настроении господин может наказать. А результат такого наказания всегда зависел от настроения. В последнее время его и не было. Когда мешок был почти заполнен, двое взялись за старые бумаги и случайно надорвали страницу.  

Оба с опаской посмотрели на мужчину, сидящего на троне среди костей. Однако тот не произнес ни звука.  

— Ого, это же обезьяна!  

— «2040 год — год Обезьяны». Это что получается, какая-то обезьяна правила миром?  

В эту секунду восседающий на троне взглянул на пожелтевшую бумагу. Он протянул руку.  

— Оставьте это мне и займитесь делами. Немедленно.  

Двое отдали находку господину и покинули юрту. Свет, проникающий сквозь шанырак, осветил написанное. Мужчина смотрел на изображенного на старинном календаре примата. Он начал возвращаться. В голове заиграла прилипчивая мелодия.  

***  

Стерильно белая комната. В помещении не было ни окон, ни дверей. Посреди комнаты стояла колыбель. В ней спало дитя. Оно находилось здесь с самого рождения. Его оберегали как зеницу ока или последний живой цветок в осеннем саду. Внутри играла спокойная музыка. Младенец не знал ни Баха, ни Чайковского, но он каждую секунду разрастался в этом мире с их духом. Ребенку не нужна была грамотность, чтобы переживать этот чудный момент снова и снова. Однако в мгновение детское спокойствие прекратилось. Чадо заплакало.  

Пол в углу комнаты раздвинулся, словно творило погреба. В комнату на крошечном эскалаторе поднялся робот-няня.  

— Включаю датчики, — через несколько секунд на сенсорной панели, встроенной в спину, показались данные. — Результаты: температура воздуха — 24 градуса по Цельсию; уровень влажности воздуха — 55%. Отклонений не выявлено.  

Через секунду на эскалаторе в помещение въехал второй робот. Из корпуса машины торчало три пары щупалец с различными предметами: от молока до детской присыпки.  

— Проверяю объект на первичные нужды, — прокомментировал свои действия механизм, засунув в рот младенцу бутылочку теплого молока. — Объект исправен.  

Ребенок успокоился. Он принялся сосать молоко под музыкальное сопровождение. В помещении не было людей, однако колыбель всегда была под присмотром. Разработанные много лет назад механизмы выполняли все то, что считается заботой: младенец не нуждался в еде, гигиене, сне и безопасности. Трижды в день робот-няня играл с малышом. Дважды в день ребенку включали мультфильмы. Раз в день, прямо перед сном, ему читали сказки. Досуг было сложно назвать особенным, если не знать важного. Ни одна игра, ни один мультфильм и ни одна сказка не имели в своей основе деления мира на доброе и злое. Все, с чем сталкивался ребенок, было приторно сладким.  

— Катится колобок по дороге, а навстречу ему заяц, — произносит робот человеческим голосом. — Колобок, колобок! Я тебя люблю!  

«Объект», как называли ребенка роботы, не видел других людей с рождения. Когда он научился ходить, он с радостью бежал к своим искусственным няням, чтобы поскорее обнять эрцаз. Когда он научился разговаривать, я повторял, что любит их. И та любовь была искренней. С возрастом дитя задавалось все большими вопросами. Видя мультфильмы и читая книги, он не понимал, в каком пространстве находятся вымышленные персонажи. Его мир — белая комната. Где эти моря и океаны?  

***  

Проектор, направленный в стену, показывал передачу о дикой природе. В ней не было ни сцен охоты, ни сцен, показывающих трудности животного мира. На стене показались обезьяны. Они весело прыгали по деревьям. Ребенок с восторгом следил за тем, как приматы преодолевают заросли.  

— Рост взрослого самца шимпанзе составлял 150 сантиметров, — прокомментировал робот. — Рост самки шимпанзе достигал 130 сантиметров.  

— А где можно увидеть шимпанзе? — спросил ребенок.  

— Их не существует, — резюмировал робот.  

Объект взглянул на нарисованные глаза робота. Они не выражали эмоций.  

— А эти шимпанзе тоже ненастоящие? — он указал на движущихся по стене приматов.  

— Это симулякр, — прокомментировал механизм. — Шимпанзе не существует.  

Внезапно шимпанзе выразил незнакомую ребенку эмоцию. Рот животного обнажил клыки. Примат кинулся в сторону второго и принялся бить его по туловищу. Послышался вопль. Проектор выключился. В комнату въехал второй робот с щупальцами. В комнате повеяло запахом еды.  

— 13:00, прием пищи.  

***  

— Как это не существует? — лежа в кровати, задавался вопросом ребенок.  

Комната слышала его, но не отвечала. В такие моменты объект чувствовал то, о чем ему не рассказывали роботы. Белая комната, в которой он родился и прожил всю жизнь, становилась чужой. Ни музыка, ни книги не могли избавить его от ощущения отчужденности.  

С того дня обезьян ребенку больше не показывали. Были дельфины, фламинго, кенгуру, слоны, медведи и много других зверей, но не обезьяны. С каждым новым вопросом количество животных сокращалось. Однажды ребенок начал рисовать едой на стенах. Он неумело изображал увиденное, но обезьяны не получались. Лишь три коричневые фигуры. Одна из фигур прикрывала руками уши. Вторая — рот. А третья — глаза. Объект не понимал, почему обезьяны пропали. Но больше всего его интересовало действие примата.  

***  

— 13:00, прием пищи, — сообщил робот.  

Ребенок лежал в кровати под одеялом. Он не двигался.  

— Прием пищи, — повторил робот, накрывая стол. — Прием пищи.  

Но ребенок не отвечал. Тогда свободное щупальце убрало одеяло. Объект прикрывал глаза руками.  

— Прием пищи, — звук, доносящийся из динамика машины, становился все ниже. — ПРИЕМ ПИЩИ.  

— Сначала я хочу увидеть обезьян! — закричало дитя.  

— ПРИЕМ ПИЩИ, — повторила машина, приподнимая ребенка.  

— Нет! — он ударил робота по щупальца.  

Сообщение робота продолжилось. Оно становилось громче. Объект резко поднялся с кровати и накинулся на источник шума. Робот упал на пол, но продолжил вопить:  

— ПРИЕМ ПИЩИ.  

Тогда ребенок взял со стола тарелки и начал бросать в динамик. Следом пошли вилка, ложка и нож. Постепенно белоснежный корпус охватили царапины и вмятины. Когда посуда закончилась, робот начал получать удары ногами. Постепенно «прием пищи стих». Когда все закончилось, объект сел на кровать. Он чувствовал жар внутри. Что-то переполняло его. Это вызывало неподдельный страх, ужас и помешательство. Встреча с неизвестным оказалась слишком неожиданной.  

В течение всего дня побитый робот лежал на полу. Лишь к вечеру пол раскрылся и за ним выехал второй механизм. Забрав павшего товарища, машина скрылась. Ребенок остался наедине с самим собой. Ни музыки, ни проектора. Однако они и не были нужны ему.  

***  

Робот с щупальцами больше не возвращался. Он, как и обезьяны, остался частью истории. Лишь механизм на гусеницах и проектор, который теперь ограничивался пейзажами и мультфильмами. Ребенок рос: его тело окрепло, а разум окутался сомнением и недоверием. Словно зверь в клетке, он изо дня в день проживал один и тот же сценарий. Иного сюжета нельзя было представить, пока не наступил тот день.  

На обед, как и обычно, приехал робот. Он за несколько подходов доставил еду и остался для комментирования видеоряда, на котором изображалась пустыня. Пустое пространство и больше ничего. Это повторялось день изо дня. Белые стены сливались с песком. Объект и сам чувствовал себя как частичка дюны.  

— Я хочу взглянуть на обезьяну, — он с усердием сдерживал эмоции. — Я устал смотреть на это.  

Проектор выключился. Робот сообщил, что сегодняшний сеанс завершён, и поехал к эскалатору в поле. Формально оставалось время.  

— Эй! — крикнул подросток вдогонку роботу. — Включи!  

Робот, словно не слыша, продолжал движение. Человек взял его и кинул в стену. Затем ещё. Ещё и ещё. Он продолжал крушить машину. Если первые минуты робот издавал какие-то системные звуки, отвечающие за повреждения и ошибки, то в дальнейшем он умолк. Но удары продолжались. В один миг комната окрасилась в золотистый оттенок — в нее проник свет. Он отличался от стерильного освещения комнаты. Это был свет солнца. Тот самый оттенок, который бросался в глаза при взгляде на копию пустыни.  

Сначала он не понял произошедшего. Однако осознание было постепенным. Оно приходило с чувствами: восторгом и лёгкой дрожью в теле. Теперь он крушил стену не со злостью, а с желанием завершить это. Трещина на белом. Осколки разлетались по сторонам. Желтая волна.  

Через несколько минут стены не стало. Человек стоял у полуразрушенного здания без окон и дверей. Оно располагалось на одиноком холме. Где-то на горизонте поднимались десятки повалившихся домов. Неподалеку показалась заросшая дорога. Вокруг не было ни одной живой души. Однако это не мешало ему чувствовать себя лучше.  

***  

Отложив календарь, мужчина встал и направился к выходу, чтобы найти детей. Вокруг стояло ещё несколько таких же юрт. Десятки людей занимались своими делами: одни кормили скот, другие готовили ужин, третьи — проверяли провиант к переезду. Дети вождя сидели на солнышке. На их лицах были безмятежные улыбки. А в их руках были старинные игрушки. Солдатики.