Освобождение

Чувственный, горячий, влажный,  

Твой поцелуй, наполненный любовью,  

Но лишь во сне могу его я ощущать.  

Забвенье, лезвие и кафель, весь покрытый кровью,  

Мне так надоело по тебе скучать…  

Я еще помню твоих рук прикосновения  

И слышу сердца сумасшедший стук,  

Изнемогаю я от вожделения,  

И умираю от любовных мук…  

1  

Открываю глаза. Через секунду чувствую, как ломит все тело. Каждая частичка меня изнывает от боли. Медленно поднимаю голову и оглядываю то, что от меня осталось. Все тело покрыто синяками, а на руках несколько маленьких порезов. Хм, а в этот раз все не так страшно. Я лежу на белой постели с запекшимися пятнами крови. Поворачиваю голову влево и вижу на прикроватной тумбочке шприцы. Для чего они? Чем их наполняли? У меня кружится голова. Кажется, что я вот-вот потеряю сознание. Вдруг слышу скрип двери и топот шагов на первом этаже. Кажется, я знаю, кто это. Воспоминания возвращаются. Зачем мой брат это делает? Для чего это нужно ему? Я в растерянности. Ничего не соображаю. Мой разум не поддается мне. Видимо, он вколол мне обезболивающее, и его действие почти закончилось. Я даже не помню, что он делал со мной. Он псих. Это давно мне известно. Голова кругом. Он делает это со мной не часто. Последний раз это случилось две недели назад. Все это похоже на какой то странный, понятный лишь ему ритуал. И почему-то я жалею его. Мне жаль этого психопата и не жаль себя. Наверное, я тоже сошла с ума, если позволяют ему это делать. Но все же позволяю. Значит, я тоже давно больна. Помешательство. Почему-то я молча все это переношу. Никто не знает об этом. Его бы уже давно заперли в психушке, если бы не я. Он мог найти кого-то другого, кто согласиться на эти вещи, но тогда есть риск, что люди могут узнать о его расстройстве. Тогда я никогда не увижу своего брата. Я люблю его. Сильнее, чем кто — либо. Отца у нас нет. Он ушел в другую семью, когда Джереми было пять. Потом мама вышла замуж во второй раз и родила меня. Но и этот брак длился недолго. Отчим ушел от нас к другой женщине подобно моему отцу. Он был против меня, говорил, что не собирается нянчиться с маленьким ребенком. Он просто наплевал на нас. Люди иногда так делают, просто уходят от проблем, надеясь начать все с чистого листа.  

Я все еще лежу на постели, пытаясь прийти в себя. Снова слышу шаги. Поднимаю голову и вижу его. Он стоит посреди комнаты. Свет из окна падает на него, играя бликами на его золотистых каштановых волосах. Большие голубые глаза смотрят куда-то сквозь меня. На нем пижамные штаны и больше ничего. Я закрываю глаза и чувствую, как он подходит и резко наклоняется ко мне. Чувствую, как он гладит меня по волосам.  

— Прости меня. Прости. Тебе больно, — тихо шепчет Джереми, целуя в каждый порез. От его поцелуев кожу начинает пощипывать, но я терплю.  

Каждый раз так. Он делает мне больно, а потом подолгу извиняется. Эти приступы, кажется, пугают его самого, но он не в силах с собой ничего поделать. Раньше он резал себе руки и сам ставил себе синяки. Подолгу задерживался в ванной и смотрел, как кровь стекает в раковину. Он рассказал мне об этом. Мне тогда было 8, а ему 13. Я сделала себе первый надрез и тут же разревелась. Он был расстроен моей реакцией. А я испугалась, пытаясь понять, зачем это все нужно. Но потом стала воспринимать это как должное, позволяя ему иногда делать это со мной. Это звучит чудовищно аморально. Мама этого не замечала, она всегда была занята работой и личными проблемами. Вечно искала мужа для себя и отца для нас.  

— Я люблю тебя, Джулия, — говорит он и запечатляет поцелуй на моих высохших губах. — Мне плохо.  

— Я тоже люблю тебя, — лепечу я в ответ. — Я понимаю…  

— Знаю. Только ты меня понимаешь.  

Я улыбаюсь в ответ.  

— Тебе нужно в ванную, — говорит он, берет меня на руки и несет в ванную комнату. Там я принимаю душ, а потом он обрабатывает мои порезы. Целует места, на которых красуются свежие засосы. Если бы мама узнала, она была бы в шоке, да и любой другой посчитал нас сумасшедшими и давно бы сдал в психиатрическую клинику. Интересно, она действительно не замечала ничего странного в нашем поведении? А может, ей просто было все равно? Я не могу знать этого.  

— Мне нужно в институт через три часа, — напоминаю я, но понимаю, что я не в силах куда-то идти. Все болит, хотя уже не так сильно, но я все равно не в состоянии посещать занятия.  

— Отдохни сегодня, — отвечает Джереми. Смотрит на меня своими глубокими голубыми глазами и держит меня за руку. Я подчиняюсь его голосу и решаю сделать себе выходной.  

Мы убирается в комнате, а потом он отправляется на работу. У него свой строительный бизнес. Он руководит строительством высотных зданий и торговых центров. Влиятельный человек, добившийся всего сам. Я горжусь им.  

Он одевается, выходит за дверь и покидает наш с ним личный мир… На время, чтобы снова вернуться. И так каждый день.  

Мир полный сумасшествия и деградации. Сначала мне было страшно, а потом я привыкла, смирилась. Сумасшествие заразно, это точно. Особенно быстро и незаметно им заражается ребенок, на которого может повлиять кто угодно, не говоря уже о родном ему человеке, которому он полностью доверяет. Так же сказывается любопытство и не способность отличить плохое от хорошего. У меня искаженное представление о мире. Но я чувствую, что еще не совсем сошла с ума и могу адекватно оценивать ситуацию, в которой нахожусь. Я люблю брата ненормальной запрещенной любовью и позволяю делать с собой извращенные вещи. С одной стороны меня это пугает, а с другой я получаю от этого удовольствие. По хорошему, нам нужно было давно обратиться к специалисту, но почему-то мы оставляет все как есть, наслаждаемся своей собственной Вселенной, которая у нормального человека должна вызывать отвращение и страх.  

Я отправляю сообщение своей одногруппнице Сьюзен о том, что я приболела и не приду, и спускаюсь на первый этаж. Иду по мраморному светлому полу в белоснежную кухню. Она наполнена солнечным светом, который проникает в огромные окна. Там я наливают себе чай с бергамотом. Сижу на кожаном белом диване и наслаждаясь каждым глотком любимого напитка. Чай немного обжигает губы и язык, но я привыкла пить его таким горячим. А может, за столько лет я так привыкла к боли, что перестала ее замечать. Наверное, многие мои чувства уже атрофировались.  

Я опустошена, плохо сплю. Я не знаю, чего хочу от этой жизни. Что же дальше? Что нас ждет в будущем? И есть ли вообще у нас будущее?  

Я начала задумываться об этом еще два месяца назад, когда мне исполнилось двадцать лет. Через год я закончу университет, хочу стать дизайнером интерьера. Но что же я буду делать помимо работы? У меня никогда не будет семьи? Нормальной семьи, в которой будет мой муж и дети. Хоть я и никогда не питала особой тяги к замужеству и рождению детей, но все же не хочется остаться старой девой с кучей кошек и братом извращенцем. Я люблю его всем сердцем, но не могу представить, что наши с ним, мягко говоря, необычные отношения будут продолжаться вечно. Каким то удивительным образом мне удалось сохранить рассудок и ясность мыслей, хоть они иногда и затуманены, когда я смотрю в Его бездонные глаза.  

Слышу, как звонит телефон. Я оставила его в спальне на тумбочке. Допиваю чай и спешу ответить на звонок. Это Сьюзен:  

— Ты там как? Кинула меня тут одну! — слышу, как она улыбается. — Поправляйся!  

— Меня э-э-э… Подташнивало с утра. Кажется, съела вчера что то, — вру я. — думаю, что завтра приду.  

— Хорошо, — коротко отвечает Сьюзен, — без тебя тут тоска. Четыре пары тяжело сидеть.  

Ох, сколько же я теперь пропустила. Я и забыла, что сегодня такой загруженный день. Хотя я бы все равно столько не выдержала в таком состоянии. Я будто бы вагоны разгружала. Тело все еще ноет, напоминая о вчерашнем.  

— Ничего, разлука только укрепляет отношения, — шучу я.  

Съюзен смеется. У нее очень приятный смех.  

— Что же ты съела такое, подруга?  

— Ээм… Думаю, это был салат, — говорю я первое, что приходит в голову. Наверное, пора заканчивать разговор. Хватит с меня вранья. И так подмывает ей все рассказать. Или хотя бы кому-нибудь, любой живой душе, которая способна выслушать. Тяжело носить в себе эту тайну. Вот только никто не поймет, если только он сам не такой же псих, как мы с братом.  

— Я пойду, прилягу, — заканчиваю разговор. — До завтра, Съюзен.  

— Ладненько, Джули, пока, — неохотно прощается та. — Не болей.  

— Постараюсь, — неуверенно отвечаю я и отключаюсь.  

Я снова иду в душ. Абсолютно белая ванная комната, как и кухня. Залезаю в душевую кабину и решаю побрить ноги. Вспоминаю, что последний раз делала это неделю назад. Включают воду и достают гель для бритья. Он пахнет персиками. Вдыхаю этот аромат и наношу гель на ноги. Движение бритвы. Еще одно. Вижу, как по ноге стекает тонкая струйка крови. Порез начинает пощипывать не сразу. Какая же она острая. Ловлю себя на мысли, что Джереми понравилось бы.  

Заканчиваю бритье и закутываюсь в большое белое полотенце. Иду к шкафчику за пластырем. Как же сильно я порезалась. Обычно, когда Джереми делает это со мной, он вкалывает мне обезболивающее. Боль я чувствую только спустя время.  

Надеваю свою голубую пижаму и иду в спальню. Стелю чистую постель и ложусь в нее, накрываясь одеялом с головой. Я лежу и слышу лишь свое дыхание. Еще два часа назад я лежала здесь голая, обколотая обезболивающим, а он целовал меня, кусал, ставил на моей коже засосы и порезы.  

Закрываю глаза и чувствую, что хочу спать. Я совершенно не выспалась. Кутаюсь по удобнее и засыпаю. Тело полностью расслаблено и уже не так сильно болит. Мне уже намного легче.  

Во сне я вижу маму. Она куда-то спешит. И так было всегда. Она с нами почти не занималась, отдавая нас на попечение нянек. Она работает учителем младших классов. Мама занимается воспитаем чужих детей, при том, что на нас у нее никогда не было времени. У нее вечно взлохмаченные светло русые волосы, она не умеет одеваться, пользоваться косметикой. Но мужчинам она нравится. Раньше она все время проводила на свиданиях, в поисках любимого мужчины, который захочет остаться с ней навсегда и примет ее такой, какая она есть. Я не хочу ее обвинять. Когда она родила Джереми, ей было всего семнадцать лет. С нашим воспитанием ей помогала моя бабушка и дядя Дэниел — родной брат мамы. Вот только это длилось недолго, вскоре бабушку сбила машина. Водитель тогда даже не остановился, чтобы помочь. А дядю арестовали за кражу со взломом, которую он не совершал. Его подставили. А потом он был убит в тюрьме своим сокамерником. Мне на тот момент было всего пол года.  

Грустно. Но что было, то было. Прошлое, к сожалению, я изменить не могу. Поэтому нужно думать о будущем. Хочется уже скорее покончить с учебой и начать работать. Сейчас я зависима от Джереми в материальном плане и не только. Хотя чувствую, что его потребность во мне намного сильнее, чем у меня в нем.  

Я сплю, и мысли уносят меня все дальше и дальше. Мне снится наша старая квартира со старыми обоями, обшарпанными полами и захламленными шкафами. Во сне я вижу момент из своей жизни, о котором стараюсь не думать наяву. Я открываю ящик комода и нахожу там пухлую зеленую записную книжку, которая принадлежит моей маме. Книжка полностью исписана мелким неразборчивым почерком. Медленно листаю тонкие пожелтевшие страницы. На одной из них буквы с такой силой вдавлены в бумагу, что она вот-вот порвется: «…я не могу без него, думаю только о нем. Так нельзя. Я не могу объяснить свои чувства к нему. Это неправильно. Что же мне делать? Как же нам быть дальше? Я сказала маме, что ребенок от парня с отдыха и что сама во всем виновата. Она хочет искать этого мифического парня, но я пытаюсь убедить ее, что это бесполезная трата времени и сил. Никто никогда не узнает правду…»  

Просыпаюсь от того, что чувствую чье то присутствие. Это Джереми вернулся и теперь стоит в моей комнате и смотрит на меня. Сколько же я проспала? За окном начинает темнеть. Который час? Будто бы услышав мои мысли, он говорит:  

— Уже половина седьмого.  

— У меня совершенно нет сил, — шепчу я, приподнимаясь на кровати.  

— Прости, — он снова извиняется передо мной. Снова этот тревожный взгляд. В нем будто бы поселилось два человека и один из них постоянно просит прощение за проступки другого.  

— Ничего, мне уже лучше, — отвечаю я. И это правда. Я действительно чувствую себя хорошо.  

— Сон пошел тебе на пользу, — он едва заметно улыбается. Он выглядит провинившимся ребенком.  

— Как работа?  

— Мы заключили контракт. Очень выгодный проект, — когда он говорит о работе, выражение его лица сильно меняется. По нему видно, как он её любит. Уж перед работой он не чувствует себя нашкодившим мальчишкой.  

— Рада за тебя.  

Он подходит ко мне и целует прямо в губы. Они такие горячие и мягкие. Они действуют лучше любого обезболивающего. Уже ничего не болит.  

Наши отношения напоминают мне какой то опасный дорогой наркотик. Они опасны и в то же время я чувствую эйфорию. Два противоречия. Боль и отчаяние — расплата за удовольствие.  

— Я приготовил ужин. Он на столе, — говорит Джереми. — Спускайся вниз. Жду тебя.  

Он уходит. Я встаю, застилаю постель и иду на кухню.  

На столе жареная курица с ананасами, картофельное пюре и графин с апельсиновым соком.  

Я усаживаюсь за стол, где меня ждут столовые приборы, приготовленные для меня.  

— Хочу за тобой поухаживать, — говорит Джереми и кладет в мою тарелку, хрустящую ароматную ножку и три ложки картошки, наливает в мой стакан сок.  

— Спасибо, — улыбаюсь я и пробую на вкус курицу. Она божественна. Только Джереми умеет готовить ее так, что пальчики оближешь. Восхитительный вкус.  

— Нравится? — спрашивает он.  

— Ты как всегда на высоте.  

Он улыбается и накладывает порцию себе.  

Слышу, как звонит мой телефон. Я снова оставила его в комнате. Надо держать его при себе, чтобы не бегать с этажа на этаж. Это утомляет.  

— Я принесу. Ешь, — говорит Джереми и идет за телефоном. Я даже ничего не успеваю ответить ему.  

Кто бы это мог быть? Снова Сьюзен? Надеюсь, что не кто-то из моих друзей парней. Джереми ревнует меня. Чувствую себя не его сестрой, а женой. Его болезненная ненормальная любовь ко мне напрягает. Я даже не пользуюсь электронной почтой, не сижу в социальных сетях. Джереми против этого. Он боится, что я брошу его и наш с ним мир. Я не сопротивляюсь, но отказываться от общения с противоположным полом не собираюсь.  

Слышу, как Он возвращается.  

— Вот, — тянет мне мой телефон. — Доедай.  

— Спасибо, — благодарю я. Смотрю пропущенные вызовы — звонила Сьюзен. Уф. Можно выдохнуть.  

Доедаю ужин и перезваниваю Сьюзен, когда Джереми отправляется спать.  

— Привет, — слышу я её голос.  

— Привет. Извини, что не ответила. Не слышала, — оправдываюсь. — Что ты хотела?  

— Слушай, я тут подумала… — говорит Сьюзен. — Ты же не отмечала свой день рождения…  

— Что ты хочешь сказать? — я в предвкушении.  

— Приглашаю тебя завтра в клуб. Развлечемся, — чувствую, как она улыбается. Видимо в восторге от этой идеи.  

— Но только пусть это будет просто поход в клуб. Ты же знаешь, что я не люблю праздновать свои дни рождения, — отвечаю я. Этот праздник всегда нагонял на меня тоску и напоминали о том, что я становлюсь старше, а ничего стоящего в моей жизни не происходит. Я прекратила их отмечать лет с пятнадцати.  

— Как скажешь, вредина, — дразнит меня Сьюзен, и тем самым вызывает у меня улыбку. Чувствую, как она торжествует о том, что я согласилась.  

— Не нарывайся, а то никуда не пойду, — в шутку угрожаю я.  

— Знаешь, что, Джульетта? Если не будешь выходить из дома, никогда не найдешь своего Ромео.  

— И слава Богу. Умирать я ещё не собираюсь, — я закатываю глаза. Слышу, как хохочет Сьюзен.  

— Шутница, завтра в 8 за тобой заеду, — говорит она. — Так что жди.  

Сьюзен водит машину, в отличие от меня. И выполняет функцию моего личного водителя, когда Джереми занят.  

Завтра придется ехать в клуб. Мне не хочется, я привыкла быть одна в тишине, с Джереми. Но не могу отказать подруге, тем более, я уже очень давно никуда не выбиралась.  

2  

Просыпаюсь в холодном поту. Снился какой то полнейший бред. Еще темно. Джереми сладко спит рядом со мной. Я смотрю на настенные часы. Они показывают пять утра. Вспоминаю, что вечером мне нужно ехать в клуб. Нужно подготовиться, как следует. Возможно, даже воспользуюсь косметикой. Не делала этого уже год. Да и ногти пора привести в порядок. Боже, какая же я домашняя. Только дома чувствую себя комфортно. Настоящий интроверт. Мне обязательно нужен свой уютный уголок, где можно обитать только мне и Джереми. Но даже от него иногда хочется отдохнуть. И сделаю я это сегодня.  

Он бы не пустил меня в клуб, если бы не знал, что я пойду со Сьюзен. А ей он доверяет. Они в хороших отношениях. Но думается мне, что если бы она узнала о нас с Джереми, отношение к нему у нее резко изменилось бы. Стараюсь об этом не думать.  

Иду в душ. Мою голову. Чищу зубы. Затем делаю очищающую маску для лица. Привожу в порядок каждый ноготок. Волосы уложу к вечеру. Еще слишком рано.  

Отправляюсь в кухню и готовлю там блинчики для себя и Джереми. Ему скоро нужно отправляться по делам.  

Когда стол накрыт, иду будить брата. Он смотрит на меня сонными глазами, а потом целует в нос. Я автоматически улыбаюсь и говорю, что завтрак готов. Он благодарит меня, берет меня за руку, и вместе мы спускаемся в кухню. Уже 7 утра. На улице расцвело.  

Я сижу за столом на высоком стуле, обтянутом белой коже, которые обычно можно увидеть за барными стойками, уминаю свои блинчики и смотрю, как это делает Джереми. Он накидывается на них с аппетитом, намазывая малиновым вареньем. Я наливают ему морковный сок. Он пьет его по утрам, потому что это полезно. А я предпочитаю апельсиновый.  

— Ты сегодня куда то собираешься? — интересуется Джереми, указывая на мои отполированные ноготки.  

Он хмурится. Подозрительно смотрит мне в глаза. Мне кажется, что они темнее, чем обычно. Это значит, что он нервничает. Нужно сказать, куда я собралась.  

— Мы со Сьюзен идем в клуб, — отвечаю я, запивая блинчики апельсиновый соком.  

— Надолго? — кажется, он все еще нервничает, но уже не так сильно, услышав имя Сьюзен.  

— Я даже не знаю. Вряд ли мы там задержимся, — успокаивающее говорю я.  

— Кто ещ будет?  

Я даже понятия не имею. Мне в голову не пришла мысль спросить об этом подругу. Теперь я начинаю переживать. Решают сказать, что мы будем вдвоём.  

— Только я и Сьюзен, — с поддельной уверенностью говорю я.  

— И ещё куча пьяных незнакомых парней, — добавляет Джереми, немного повысив голос. Его лицо как камень. Даже ни один мускул не дрогнул.  

— Мне нет до них дела, — я отвечаю с безразличием, а у самой внутри все переворачивается от взгляда Джереми. Но я говорю правду, мне не нужен никто другой.  

— Знаю, — говорит он и его лицо вмиг смягчается. Кажется, что он ждал именно такого ответа.  

Я выдыхаю. Не хочу, чтобы он подумал, что-то не то. Я и сама надеюсь, что Сьюзен не приведет своих друзей мужского пола, а у нее их пруд пруди.  

3  

На часах без пятнадцати восемь. Вот-вот должна приехать Сьюзен. Я делаю пышную укладку. Теперь мои густые взлохмаченные светлые волосы выглядят обновленными, они перестали быть безжизненной паклей. А то я стала походить на свою маму, будто у меня нет на себя времени. Надеваю обтягивающее платье чуть выше колен без декольте и черный жакет с рукавами в три четверти. Обуваю черные туфли лодочки на низком каблуке.  

Джереми улетел в Нью-Йорк по делам. Он вечно куда-то летает. Сплошные встречи, переговоры, командировки. Вернется он только вечером в воскресенье. Просил присылать ему фотоотчет о моих выходных. Вижу это смешным, но соглашаясь на просьбу Джереми, не забывая о его психологических проблемах.  

Звонит Сьюзен и говорит, что уже подъезжает. Накидываю на плечи серый плащ и выхожу на улицу. Лондон встречает меня легкой прохладой. На улице уже стемнело, я вижу яркую луну на небе.  

К моему дому подъезжает белая Ауди. Это машина Сьюзен.  

Вот только я вижу подругу на пассажирском сиденье. А рядом с ней за рулем сидит какой-то парень. Черт. Это еще кто? У меня внутри все обрывается.  

Медленно подхожу к Ауди, открываю дверцу и плюхаюсь на заднее кожаное сиденье.  

— Привет, Джули! — восклицает Сьюзен, поворачиваясь ко мне лицом. Она вся светится изнутри. Широко улыбается. Темные каштановые волосы закручены в красивые блестящие спиральки. Выглядит она сегодня безупречно. И надела свое любимое черное платье.  

Я ничего не отвечаю. Лишь вопросительного смотрю на нее.  

— Ах, да, — хихикает та. — Познакомься, Джулии, — это Дилан. Мы дружили в детстве. И недавно я наткнулась на него в Твиттере. И знаешь, я его не сразу узнала! Он очень изменился!  

Да Сьюзен просто в восторге от Дилана.  

— Привет, Дилан. Приятно познакомиться, — сухо отвечаю я. Я была не готова к такой встрече.  

— Взаимно, — едва заметно, он улыбается уголком рта.  

У него очень приятный бархатный голос.  

Теперь я могу разглядеть старого/нового друга Сьюзен поближе. У него короткие густые темно-каштановые волосы, которые забавно стоят дыбом, темные синие глаза, словно в них уместилось целый океан. Выглядит он лет на 25. Он строен и красив. Видно, что Дилан занимается спортом. Это я понимаю по его крепкому бицепсу, когда тот протягивает мне руку, чтобы я пожала ее. Он одет в темные джинсы и белую рубашку. Теперь понятно, почему Сьюзен выглядит такой счастливой.  

— В какой клуб едем? — интересуюсь я, искоса поглядывая на нового знакомого.  

— В «Блэк стар», — отвечает Сьюзен. — Шикарное место. Если что, напитки оплачивает Дилан.  

— Нет, нет, не стоит, — протестую я. — Денег у меня с собой достаточно.  

— Считай, что мы тебя угощаем, — говорит Дилан.  

— И вообще, это я тебя пригласила. И у нас тоже денег достаточно, — добавляет Сьюзен.  

— Ну, ладно, убедили, — сдаюсь я.  

Не хочу спорить. Как-нибудь потом рассчитаемся.  

— Знаешь, Дилан оказывается архитектор! — говорит Сьюзен. — Мне кажется, что это так здорово.  

— Да, действительно очень интересная профессия, — соглашаясь я. — Наверное, это очень сложно?  

— Вначале всегда сложно. Но так в любом деле, — отвечает мне Дилан, когда мы стоим на светофоре. Он поворачивается ко мне, и я снова смотрю в большие синие топазы.  

Повезло все-таки Сьюзен. Я за неё рада.  

Скоро мы подъезжаем к трехэтажному стеклянному зданию клуба. На нем стеклянная вывеска с черными буквами «Блэк стар».  

Когда попадает внутрь, Дилан помогает нам снять верхнюю одежду. В клубе не так много народу и музыка не очень громкая. Но еще рано. К ночи зал заполнится до отказа. Потом идем к барной стойке. Там я заказывают себе «Мохито». И Сьюзен берет с меня пример.  

— Ты нас контролируй, чтобы мы не уснули где-нибудь в туалете, — говорит Сьюзен Дилану и хохочет.  

— Я такого не допущу, — отвечает тот, снова улыбаясь уголком рта.  

— Смотри внимательно за Джули, последний раз я видела ее пьющей на первом курсе!  

Мы пьем, разговариваем, разговариваем и пьем. Чувствую, как меня мутит. У меня в глазах двоится. Смотрю на Сьюзен и она не кажется мне пьяной, ее почти не берет алкоголь. Зато мне что-то нехорошо.  

Сажусь на диван и закрываю глаза. Мне хочется спать. Чувствую, как рядом кто-то приземляется. Это Дилан. Он садится почти вплотную ко мне, и я улавливаю запах его парфюма. Такой приятный теплый аромат, он будто-бы окутывает меня с ног до головы.  

— Как ты себя чувствуешь? — интересуется он. Как мило.  

— Неплооохо, — растягиваю я. Чувствую себя такой пьяной. — У тебя красивые глаза.  

Я улыбаюсь как дурочка. Что я только что ляпнула? Я смеюсь, чтобы скрыть неловкость, а Дилан снова улыбается своей таинственной улыбкой.  

Как раз вовремя к нам присоединяется Сьюзен с двумя бокалами коктейлей «Голубые Гавайи». Мой любимый.  

— Эй, мне кажется, Джули хватит, — говорит Дилан Сьюзен. — Женский алкоголизм не лечится.  

— Ого, только что ты была огурцом! — удивленно восклицает Сьюзен. — Выпью сама.  

— Тебя не тошнит? Могу отвести к уборной, — заботливо предлагает Дилан и неожиданно берет меня за руку. Я машинально отстраняюсь и толкаю Сьюзен. И коктейль летит на меня. Через секунду все мое платье залито напитком.  

Дилан хватает бумажные салфетки со столика и вытирает мое платье.  

— Я вся сырая, — говорю я возмущенно. Мне кажется, я даже немного протрезвела от неожиданности.  

— Поехали ко мне домой, — предлагает Сьюзен. — Продолжим вечер у меня. Как раз переоденешься.  

Мы добираемся до дома Сьюзен. У меня голова идет кругом. Все как в тумане. Я слишком много выпила. Сьюзен выпила столько же, но она выглядит трезвой. Если бы не запах алкоголя, можно было бы подумать, что она не брала в рот ни капли. Всегда удивлялась этой ее особенности.  

— Как тебе Дилан? — неожиданно спрашивает Сьюзен, когда мы оказывается в комнате одни, а он заваривает нам чай на кухне.  

— Хороший, — отвечаю я. — Вы хорошо смотритесь вместе.  

Сьюзен пристально смотрит на меня и кажется с недоумением.  

— Что? — не выдерживаю я.  

— Джули, он для тебя!  

Я ошарашено округляю глаза. Что это значит? Для меня?  

— В каком это смысле?!  

— Мы с Диланом друзья детства, я не могу смотреть на него как на мужчину. Он мне как брат. Понимаешь?  

Хм, как брат. Для меня это неудачное сравнение.  

— А я тут причем?  

— Джули, у тебя никогда не было парня, насколько я знаю. А Дилан прекрасный человек. Познакомься с ним поближе, — воодушевлённо говорит Сьюзен и широко улыбается. Ее карие глаза будто сияют.  

— Ты же знаешь, что мне никто не нужен, — вздыхаю я, и закатываю глаза. — Могла бы сначала спросить у меня, хочу ли я этого.  

— Зачем? Я же знаю, что ты ответишь. Ты что, хочешь остаться старой девой? — Сьюзен смотрит на меня, прищурив глаза.  

— Не знаю, — снова вздыхаю я.  

— Ладно, давай сделаем так — ты просто пообщаешься с ним, а там посмотрим, — Сьюзен коварно улыбается.  

— Хорошо, — соглашаюсь я, зная, что ни с каким Диланом я встречаться не буду. Хоть меня и одолевают противоречивые мысли, но расстаться с миром Джереми я не готова. Чтобы я решилась на это, нужно какое то стихийное бедствие, Апокалипсис.  

Сьюзен ведет меня в ванную, дает мне свое платье свободного покроя в мелкий цветочек и оставляет одну.  

Смотрю на себя в зеркало. Изображение расплывается, волосы спутаны, лицо немного опухло. Я умываюсь холодной водой, смывая косметику и часть алкогольного опьянения. Теперь мне немного лучше. Но все равно немного пошатывает. Я медленно неуклюже выбираюсь из своего мокрого платья, стягиваю капроновые колготки. Они тоже немного пострадали. Ох, надо было меньше пить, я валюсь с ног.  

Поднимаю голову и смотрю в зеркало. Неожиданно вижу в нем не только себя. Большие карие глаза смотрят на меня. В этих глазах я вижу шок. Боже, я даже дверь не закрыла!  

Сьюзен увидела мои синяки! Как же так?  

Я резко оборачиваюсь, прикрываясь платьем в цветок. Сьюзен стоит на том же месте и ошарашено меня разглядывает. А мне кажется, что я начинаю трезветь.  

— Что это??? — наконец она обретает дар речи.  

— О чем ты? — я делаю вид, что ничего не понимаю. Хотя теперь это бессмысленно.  

— Что с твоим телом? Тебя били? — она подходит ближе.  

Мне придется все рассказать. Скрывать это уже нет смысла. Какое странное ощущение. Меня трясет. Мне нужно признаться.  

Я опускаюсь на кафельный пол, все еще беспомощно прикрываясь платьем Сьюзен. Она приземляется рядом. Я рассказываю ей все с самого начала. Я громко плачу. Мне кажется, что я не делала этого много лет. Сьюзен крепко прижимает меня к себе и плачет вместе со мной, проклиная моего брата. А я чувствую, как наша с ним Вселенная постепенно рушится, исчезает, становится совсем прозрачной. Мой личный Апокалипсис. Мне кажется, что в этот момент я трезвею не только телом, но и душой. Я впускаю Сьюзен в свой мир, делюсь с ней своими мыслями, страхами и он разбивается вдребезги. Я, наконец, понимаю всю ужасающую сущность нашей с Джереми выдуманной Вселенной. И как только я позволяла ему делать такое со мной? Когда я рассказала все Сьюзен, мне показалось, что я будто бы прозрела. Но все же мне жаль моего брата, ведь я люблю его, а теперь Сьюзен обязательно сообщит моей матери о Джереми. И он лишится всего. Я ненавижу себя за это. Что же мне делать? Как быть? Какой выход правильный? И зависит ли теперь от меня хоть что-нибудь?  

Я совершенно разбита. Сердце разрывается на куски. То, что я сказала Сьюзен, кажется предательством с моей стороны. Меня одолевают противоречия. До конца не осознают, хорошо или плохо ли я поступила. Если Джереми отправят в клинику, что с ним будет? Естественно он попадет в самую лучшую психиатрическую клинику. Денег на это предостаточно. Но только что теперь будет с Нами? Заговорю ли я с ним еще? И захочет ли он этого?  

4  

Экспертизы, расследование, слезы, отчаяние; глаза мамы, опухшие от слез; клиника для душевно больных. Кажется, что этому не будет конца. У меня уже нет сил переносить это безумие. Скорей бы все закончилось.  

Перед тем, как Джереми забрали, он прошептал, что любит меня и я правильно поступила. Я в замешательстве от его слов. Никак не ожидала это услышать. Возможно, он изменился и пошел на поправку? Может в клинике ему не место? У меня множество вопросов, на которые я не знаю ответов. Это выбивает из колеи.  

Прошла целая вечность. Сейчас я живу у Сьюзен. Не могу находиться в квартире Джереми, не могу спать в нашей с ним постели, пить чай на его белоснежной кухне…  

Я слышу звонок в дверь. Смотрю в глазок и вижу Дилана. Он что-то держит в руках. Похоже на пиццу. Я пускаю его в дом.  

— Привет, Дилан, — говорю я, пытаясь изобразить подобие улыбки.  

— Привет, Джулия, — отвечает он.  

В течение всей этой суеты, судебных экспертиз, Дилан и Сьюзен поддерживают меня, не дают сойти с ума.  

Сегодня Сьюзен весь день на работе. Она помогает отцу. У него свой ресторанный бизнес, который сейчас идет в гору.  

— Как ты? — интересуется Дилан, протягивая мне коробку с пиццей. — Взял твою любимую, с ананасами.  

— Спасибо, хорошо, — отвечаю я. Приятно, когда о тебе заботятся.  

— Как спаслось?  

— Мало, — отвечаю я. Как только Джереми забрали, меня начали одолевать кошмары, я стала очень плохо спать.  

— Джули, уже два месяца прошло. Пора выходить из депрессии. Я волнуюсь за тебя, — говорит Дилан, — идем на кухню. Тебе надо поесть.  

Неужели я всего лишь пару месяцев живу без Джереми? Без моего Джереми. Как же я скучаю. Если бы не Сьюзен и мой новый друг Дилан, я бы уже пропала.  

За окном июль. Я посещаю психолога три раза в неделю. Его оплачивает мне Дилан. Боже, меня постоянно кто-то содержит. Пора бы уже найти работу. Но пока мне этого сделать не позволяют. У меня наблюдают лёгкое психическое расстройство и депрессию.  

Я плачу по ночам, вспоминая Джереми. К нему меня не пускают. Это очень больно. Такое чувство, будто без него я неполноценна. Я всего лишь маленькая частица, песчинка с какой то другой планеты, которой уже не существует.  

Сегодня пятница. Середина июля. Никого нет дома. Мне снится сон.  

Я вновь вижу маму. Рядом с ней стоит дядя Дэниел. Она стоит у окна в гостиной, долго всматриваясь во что-то за стеклом. Они говорят о чем-то очень тихо, почти шепотом. Я не могу разобрать ни слова. Я наблюдаю за ними из-за двери. Дядя приобнимает мою маму за талию, прижимает к себе. Я понимаю, что она плачет, а он пытается ее успокоить. А потом я вижу, как он притягивает ее еще ближе и целует в губы, и это совсем не по-братски. Совсем не по-братски…  

Образы растворяются.  

Теперь мне снится мой брат. Во сне он целует меня в губы.  

— Без меня ты никто, — сухо говорит он, резко отстраняясь от меня и растворяясь в сером мутном тумане.  

Я чувствую на губах солоноватый металлический привкус крови, и просыпаюсь.  

Во сне Джереми говорит правду. Я чувствую себя в его власти. Я была в плену психопата много лет. Я лежу на мятой постели в комнате Сьюзен и громко плачу. Я ничего не могу с собой поделать. Не хочу больше так жить.  

Я бегу в ванную комнату. Открываю серый шкафчик над раковиной. Флаконы с духами, шампунь, лосьон для тела, резинки для волос. Все не то. Ах, вот они где. Я достаю новую упаковку с лезвиями. Руки у меня трясутся, я почти ничего не вижу от слез. Я просто сделаю это. Для меня не впервой резать свое тело. Я привыкла. Джереми постарался.  

Наполняю ванну горячей водой. Это так банально. Чувствую себя глупым подростком, который страдает от безответной любви. Ах, если бы все было так просто. Я прямо в ночной рубашке залезаю в ванну. Меня всю колотит. Я закрываю глаза. Вода немного успокаивает. Сейчас я просто усну. Навсегда. Хватаю лезвие и резко провожу вдоль запястья. Я делаю два глубоких пореза. У меня шок. Вижу, как кровь быстро смешивается с водой. Я снова закрывают глаза, чувствую, как сильно щиплет порезы, как кружится голова. Я вот-вот потеряю сознание. Медленно засыпаю. Краем уха слышу чьи то шаги. Я отключаюсь.  

5  

Белый свет ударяет мне в глаза, и я тут же снова их закрываю. Что это такое? Я в раю? Вот это вряд ли. Я в такое не поверю. Отваживаюсь вновь открыть глаза и понимаю, что нахожусь в больнице. Черт. Рядом, на моей койке сидит Дилан.  

— Джулия! Ты меня чуть с ума не свела. Как ты себя чувствуешь? — говорит он хриплым голосом. Замечаю, что у него опухшие глаза. Чувствую себя идиоткой. Близкие мне люди переживали за меня… Дилан переживал. Как я могла так эгоистично поступить? Мне стыдно смотреть ему в лицо.  

— Прости меня, — шепчу я. Чувствую, как болит рука.  

— Я нашел тебя там… В ванной, — говорит Дилан и крепко сжимает мою здоровую руку. — Не смей больше так делать. Хорошо, что твоя мама об этом не знает. Сьюзен кстати тоже. Они бы не выдержали этого зрелища. Мы же любим тебя, Джули. И я… я люблю тебя.  

Чувствую, как слезы льются из глаз. Какой же дурой я была. Такое ощущение, будто я возродилась, словно феникс из пепла.  

— Наклонись, пожалуйста, — лепечу я.  

Он делает то, что я прошу. Я смотрю в его синие глаза. Там целый океан. Такой теплый, глубокий. Я представляю успокаивающим шум волн, которые набирают скорость и разбиваются о песок на диком пляже, где нет ни души, кроме нас с ним.  

Закрываю глаза и чувствую незнакомый вкус его губ. Они такие горячие и мягкие. У меня внутри все переворачивается от восторга.  

— Ты спас мне жизнь, — говорю я, когда он снова на привычном для меня расстоянии.  

— Только не записывай меня в герои. Так бы поступил любой нормальный человек. И пообещай, что этого никогда не повторится, — говорит он серьезным тоном. Его глаза просто сверлят меня. От этого чувствую себя еще более виноватой и жалкой.  

— Никогда не повторится. Я обещаю, — убедительно отвечаю я. Вернее хочу верить в то, что это звучит убедительно.  

— Когда будешь чувствовать себя лучше, я отвезу тебя на озеро. Тебе там понравится. Там очень живописно. Обычно мы собираемся там с друзьями летом: рыбачим или играем в гольф, — он снова улыбается своей особенной улыбкой.  

— Гольф, рыбалка? Вот скукотища, — я корчу гримасу.  

— Ой, извини. Это была версия для моего отца. Обычно мы там бухаем, купаемся голышом и устраиваем оргии.  

Мы смеемся. Так приятно слышать смех Дилана. Мне очень хочется забыть все, что было до этого мгновения.  

— Теперь все будет по-другому. Я обещаю, — он нежно проводит рукой по моей щеке. — Весь ужас закончился. Хочу, чтобы ты наконец-то начала жить, Джули.  

И правда, раньше я будто была неживой. Я придумала себе волшебную страну, считая, что в ней все хорошо. Я старалась не думать о том, что мы с Джереми обречены, что у нас нет никакого будущего. Я тешила себя иллюзиями.  

— Спасибо тебе за то… — я снова смотрю ему в глаза, и сердце замирает, пытаюсь подобрать слова.  

— За что? — Дилан вопросительно поднимает брови. Так его глаза становятся ещё больше. Боюсь утонуть.  

— За то, что вытащил меня из этой грязи, — шепчу я.  

6  

Конец июля. Мы лежим на клетчатом пледе на лугу, рядом с голубым озером. Яркое летнее солнце ласкает наши обнаженные тела. Вокруг тишина, только слышится пение птиц и шум листьев, потревоженных теплым ветром. Солнечный свет ослепляет, и я закрываю глаза и переворачиваюсь на живот. Чувствую, как руки Дилана гладят мои плечи и спину. Я полностью расслаблена. Никогда ещё я не чувствовала такой счастливой и свободной.  

— Я люблю тебя, — шепчет Дилан и целует меня в щеку.  

— Мне кажется, что и я тебя тоже, — отвечаю я.  

— Ты чудесно выглядишь, — Дилан улыбается мне ослепительно улыбкой. — Свежий воздух пошел тебе на пользу.  

Дилан продолжает ласкать мою кожу. У меня мурашки по спине от удовольствия.  

— Я никогда не причиню тебе боли, только удовольствие, — говорит он. — Привыкай. Посмотри на свое тело, Джулия. Как оно прекрасно без синяков.  

— Я просто не знала другой жизни, Дилан, — вздыхаю я.  

— Теперь знаешь. Я никогда не подпущу к тебе этого психопата.  

— Не называй его так, — тихо произношу я. Мне жаль моего брата. Он не виноват, что стал таким. Я все еще чувствую свою вину за то, что из-за меня его отправили в больницу, но разумом понимаю, что поступила правильно, ведь дальше было бы только хуже.  

— Ещё чего, — резко отвечает Дилан. Его лицо напряженно. Так каждый раз, когда мы говорим о моём брате. Он ненавидит Джереми. И я не злюсь на него за это. Теперь не злюсь, когда в моей душе произошла переоценка ценностей.  

— Не хочу вспоминать о том, что было, — я пытаюсь сменить тему.  

— Хорошо. Извини меня. Иди ко мне, — он притягивает меня к себе и нежно целует в губы. В животе будто разливается тепло. Я отвечаю на поцелуй. Прижимаюсь к нему всем телом. От него необыкновенно пахнет. Мне нравится в Дилане абсолютно все. От его близости у меня кружится голова. Я не испытывала ничего подобного до сегодняшнего дня.  

— Переезжай ко мне, — вдруг предлагает Дилан.  

Ух. Неожиданное предложение.  

— Ты серьезно? — улыбаюсь я.  

— А ты не хочешь? — Дилан вопросительного смотрит на меня.  

— Просто… — не знаю что ответить. Он меня, мягко говоря, ошарашил.  

— Что? Я плохой любовник? Я так и знал, — наигранно произносит Дилан, хватаясь за голову. — Не нужно было заниматься этим до свадьбы. А после ты бы уже никуда не делась.  

— Да, Дилан, не оправдал ты моих ожиданий, — хихикаю я.  

— Значит, пора исправляться! — восклицает он, и я не успеваю опомниться, как оказываюсь на спине, а Дилан уже целует мою шею.  

«Теперь все будет по другому», — вспоминаю я его слова. Как же хорошо, что он появился в мой жизни. Я и подумать не могла, что все может так круто измениться. Теперь я дышу свободно, чувствую себя невесомой, кажется, будто с меня сняли тяжелые оковы, и я вот-вот воспарю к небесам. Начинаю жизнь заново. Наконец началась моя белая полоса. Прощай, Джереми. Я начинаю нормальную жизнь. Теперь я освобождена…