Фамильяр. Мелисса. Заключение.

— Несем сюда, скорее. В Лазарет ее! — слышу голос мамы. Спросонья не понимаю, что происходит. — Давай, давайте. Аккуратнее!  

Еще несколько секунд лежу в постели и борюсь со сном, который затягивает меня обратно в мир безмятежности. Но все-таки решаю встать и посмотреть в чем дело.  

Причесываю свои непослушные золотистые волосы, которые сильно отросли с весны, когда я в последний раз позволила безжалостно отрезать их по плечи. Сейчас же уже подул прохладный сентябрьский ветер, оставив позади весенние и летние деньки.  

Я натягиваю на себя спортивные брюки, носки и растянутый свитер, а потом выхожу в коридор. Дверь Лазарета действительно приоткрыта. Оттуда слышу звук бурлящего котла и за ними вижу незнакомую полную женщину в цветочном халате и мою маму, которая хлопочет у котла, закидывая в него пучки трав и какой-то шипящий порошок. Тяну носом воздух — он пропитан ароматами трав и лекарства какого-то едкого, странного.  

— Надо было сразу к вам, а она… ох… — вздыхает раскрасневшаяся женщина в халате, — а то замолчала, дотянула…  

— Ничего, ничего, — отвечает мама, продолжая забрасывать в котел ингредиенты для снадобья. — Сейчас все сделаем. Она выдержит, бывало и хуже.  

Я на цыпочках подкрадываюсь поближе к дверному проему, но никак не могу разглядеть, кто лежит на койке, застеленной белой простыней. Головы не видно. Понимаю только, что это молодая девушка-школьница, судя по ее бежевому сарафану, накрахмаленному белому переднику, белым чулкам и красным лакированным туфелькам. В такой форме я обычно хожу в школу. Но кто же эта девушка и знаю ли я ее лично?  

— Сколько ей лет?  

— Пятнадцать.  

— А срок какой?  

— Не знаю, молчит. Не признается, — громко вздыхает женщина, руками стирая пол со лба.  

— Сейчас взгляну. Ага, уже примерно шесть недель. Много…  

— Можно что-то сделать?  

— Думаю да. Еще бы немного…  

— Ох…  

— Приподнимите ее, я дам обезболивающее, — говорит мама. Слышится возня. Девушка стонет то ли от боли, то ли от недовольства от того, что к ней прикасаются.  

Я припадаю ухом к двери и немного заглядываю внутрь.  

— Не могу, не могу, — мычит девчонка.  

— Можешь, — говорит моя мама. — Пей, будет легче.  

Между моих ног пробегает черная кошка: «Ой, чувствую беду, мрр! »  

— Пей, пей, деточка, — добавляет женщина в халате и голос ее дрожит. — Ну вот, молодец.  

— Приподнимите ее повыше.  

— Ага, вот так.  

— Помогите раздеть.  

Не в силах справиться с любопытством, засовываю голову в проем. Нет, лицо мне не знакомо: длинные блестящие черные волосы раскиданы по подушке, черты лица мелкие и резкие, больше смахивающие на мальчишеские. Вся бледная, лишь небольшие пятна румянца на впалых щеках. Хрупкая, худая, лежит неподвижно словно кукла, с которой поиграли и выбросили.  

— Дочь, уйти! — мама замечает меня. — Тебе говорю, Астрид. Не стой тут, закрой дверь. Потом позову, если понадобишься.  

Я подчиняюсь не без доли обиды, но продолжаю подслушивать за плотно закрытой дверью. Почему все самое интересное всегда происходит без меня? Вчера приходил мужчина с аллергией, позавчера — женщина с болью в суставах. Обычные повседневные случаи, но сегодняшний — не из таких. Но моя помощь здесь не нужна, меня прогоняют.  

— Давайте буж. Да вот это. Подвиньте ее спиной к стене, — распоряжается мама.  

Девчонка издает невнятное бормотание сквозь сон.  

— Вот так, подайте мне вон ту спицу, которая потоньше, — я слышу звяканье металлических инструментов.  

— Ой, острая какая.  

— Велена, не трогайте! Ну вот, стерильность нарушена. Теперь давайте другую.  

— Простите.  

— Ага, вот так.  

Девушка тихонько постанывает и замолкает.  

Я слушаю как завороженная и боюсь пошевелиться. Тишина. Лишь отвар бурлит в котелке.  

Проходит еще какое-то время, а я все стою как приклеенная, прислонив ухо к тонкой деревянной двери, за которой проходит операция.  

Я уже такое видела однажды, но тогда была взрослая женщина. У нее было кровотечение.  

Вдруг Велена прервала тишину:  

— Я домой пришла, а она по лестнице носится вверх-вниз. Говорит, думала избавится так, а потом плохо стало. Вся съежилась, сознание потеряла. Эх, у нее ни матери ни отца не было никогда. Я ее подобрала. Совсем смотреть некому за дитём. Странная, дикая как полевой зверек. Ох…  

— Пусть так полежит, я пока выпишу лекарства, — говорит мама. — Не пропускать ни в коем случае.  

— Да как я… насильно ей запихну в глотку? Как же я… — причитает женщина. — Не любит она их.  

— Тогда летальный исход, — отвечает мама со спокойствием опытного лекаря.  

— Какой исход?  

— Не выживет она без лекарств и должного ухода. Слабая.  

— Ой, за что ж мне это всё! — завыла Велена.  

— Слезами тут не поможешь. Нужно лечение. А если не пообещаете всё делать, как должно, то оставляйте девчонку у меня.  

— Ой, не знаю. Волнуюсь за нее. Как вы с ней справитесь? Сможете? Точно выживет? — сыплет вопросами напуганная женщина. — Ой, если не выживет, то сама помру.  

— Глупостей не говорите. Еще не с такими справлялись, — говорит мама.  

— Простите. Будь по вашему, — сдается Велена и слезы ее затихают.  

— Как зовут, не спросила?  

— Мелисса.  

Так Мелисса поселилась в нашем доме. Странная, немногословная девочка — на вид лет тринадцати — какие уж там пятнадцать! Страдающая малокровием, эпилепсией, замученная сверстниками за свои отличия от них.  

Еще она плохо ест, что привело к сильной худобе. Она словно шарнирная кукла — высокая, щуплая. А в глазах ее страшная обреченность.  

Иногда она перестает молчать и может рассуждать подолгу, сидя рядом со мной где-нибудь в саду или у реки. И рассуждает она о том, как тяжела жизнь. Кажется, что внутри она старше всех, кого я только встречала.  

Она сказала, что никакая сила в мире не избавит ее от мучительных проблем. И она почти смирилась со своей судьбой, называя ее проклятьем. Такая в ней грусть, что каждый раз беседуя с ней, мне становилось не по себе.  

Мелисса призналась, что видит страшные сны и все они о боли и смерти. Видит, как страдают люди и так она им сочувствует, что вбирает их боль в себя, перенимает их судьбу, подменяя ее на другую.  

Моя мама называет таких людей спасителями, благодетелями, живыми оберегами. Она говорит, что люди с такими способностями, за всех страдающие обязательно попадут в Рай. И обычно их забирают очень рано.  

Я смотрю на Мелиссу как на тотем, идол или священный артефакт. Люди никогда не смогут понять тех, кто на них не похож. У таких, как эта девочка, своя благородная миссия.  

Она сказала, что в тот раз должны были напасть на девочку десяти лет. Затащили бы в кусты и всё тут — пиши-пропало. Она ей приснилась, привиделась — называйте как хотите. А потом Мелисса пошла искупаться на реку и там к ней подкрался молодой парень — сын рыбака. Очнулась она ночью в песке, вся голая и избитая, с дырой в голове. И не призналась никому ни в чем в тот день.  

Но Мелисса парня не выдала. Он сам потом раскаялся в местной церкви и сдался. А потом вся наша деревня смотрела, как его ведут со связанными руками и сажают в повозку. Меня тогда не пустили смотреть, вот я толком ничего и не поняла. Повозка уехала, оставив людей плодить сплетни. А я потом слышала лишь отрывки разговоров. «Ну и пусть, — сказала Мелисса, поделившись своей тайной. — Главное, что он признался. »  

Так меня удивляет огромная сила и мудрость, скрытая в этом хрупком создании в теле ребенка. И все больше я поражаюсь нашему миру, в котором запрятано столько чудес.  

— Твой фамильяр, — говорит мне Мелисса, когда мы с ней сидим на скамейке, прячась от солнца в тени яблони. Последние теплые деньки. — Я его тоже слышу.  

— Правда? — в который раз удивляюсь я Мелиссе.  

— Да, духи часто говорят со мной.  

— А что тебе сказала Маруся?  

— Сказала, что скоро тебя покинет.  

— Но… — пугаюсь я. Нет, я не хочу в это верить. — Как же так? Я еще не готова!  

— Ее миссия тоже когда-то должна была закончиться. Но она будет наблюдать за тобой, только ты ее видеть не будешь.  

— Ты правда хорошо ее расслышала? — с надеждой спрашиваю я. — Я не хочу прощаться. Она мой друг.  

— Да, я еще не все рассказала, — с запинкой говорит девчонка. — Духов я слышу в последнее время, ведь скоро я тоже буду принадлежать их миру.  

— Так быстро, — вздыхаю я. — Тебе же всего пятнадцать.  

— Там мне будет лучше. Моей миссии тоже скоро придет конец.  

— Как такое возможно? — спрашиваю я, чувствуя как слезы подкатывают к горлу. Я уже успела привыкнуть к странной девчонке, которая как никто другой понимает меня. Для большинства я просто ведьма или прокаженная. Я смотрю в ее спокойные темно-серые глаза: — Я буду помнить тебя.  

— Мы с Марусей за тобой присмотрим, — Мелисса улыбается впервые после того, как поселилась в нашем доме. Ее пребывание здесь затянулось на три недели. — Мир духов ближе, чем ты думаешь.  

Поднимается ветер и срывает желтые листочки с яблоневого дерева, кружа их в воздухе. «Прощай, наша яблонька, — поют они, всё дальше уносясь ветром. — Вот и наш час настал. »  

— Да, она твой друг, понимаю, — Мелисса переходит на шепот. Вздыхает.  

Я чувствую чье-то присутствие, такое неуловимое. Присутствие того, кто дарит уверенность и уют. Опускаю глаза и вижу, как из кустов на меня смотрят желтые глаза Маруси: «Вот ты всё и узнала, мррр, — говорит она грустно. — Но я еще здесь. Проводи меня, моя хозяйка. Я буду помнить о тебе вечно и когда-нибудь мы обязательно встретимся. »