"Моя эмиграция" Часть 1

«Нет смысла в поиске места, где вам будет хорошо. Есть смысл научиться создавать это «хорошо» в любом месте».  

(Неизвестный автор)  

Память, которой не учат  

Вот и пришло время воспоминаний. Как сложно передать на бумаге все события, переплетённые в моей жизни. Но сегодня я собрал волю в кулак и решил поделиться своими мыслями и переживаниями с читателями.  

Моё детство прошло в семье рабочих. Во время войны мои родители были эвакуированы из Белоруссии, когда ещё были подростками, и поселились в Нижнем Новгороде. В 1951 году они поженились по еврейскому обряду, а через год расписались в ЗАГСе — перед рождением моей старшей сестры Беллы. Я появился на свет в 1954 году, а через шесть лет родилась младшая сестра Нина.  

Мы жили в рабочем посёлке, где почти все взрослые трудились на двух крупных заводах — фрезерных станков и дизелестроительном. В посёлке жили люди разных национальностей: татары, украинцы, белорусы, чуваши, мордва, но только 5–6 семей были еврейского происхождения. В детстве я не обращал внимания на национальные различия — это были спокойные и радостные времена.  

Важным событием в моей школьной жизни стало принятие меня в пионеры вместе с одноклассниками. Мы радовались и говорили друг другу: «Как здорово, что мы родились в советской стране! » Когда я поделился этим с отцом, он в шутку сказал на идише: «Азохен вей! » — что означает: «О, какой удачливый! » Я не понял шутки и, обидевшись, сказал ему:  

— Ты ничего не понимаешь, у тебя свои заботы, и ты ничего не знаешь о нашей жизни.  

Отец вырос в религиозной семье и в четырёхлетнем возрасте был отправлен учиться в хедер. Через три года хедер закрыли, и детей перевели в обычную школу, но мои бабушка и дедушка решили не отправлять сына туда. Он стал помогать своему отцу-переплётчику. Это повлияло на его образование: он так и не научился читать и писать по-русски. Мы, дети, пытались его учить, но он всегда отказывался, не объясняя причин.  

Ещё одно воспоминание из школьных лет. Однажды мы с моим другом Игорем Патиным стояли у стенда с портретами советских военачальников времён Гражданской войны. К нам подошла классная руководительница Нина Тимофеевна и сделала замечание за опоздание на урок. Игорь спросил её, почему на портретах так много лысых людей, на что она ответила, что это была мода того времени. Я же поинтересовался, почему многие из этих военачальников умерли почти одновременно.  

В ответ Нина Тимофеевна неожиданно сказала: «Это ваши еврейские хитрости». А потом добавила: «Завтра вы с родителями придёте ко мне».  

Её реакция поразила меня и впервые заставила задуматься о своём происхождении. Именно тогда у меня появился интерес к истории еврейского народа.  

Во многих еврейских семьях на полке стоял шеститомник Шолом-Алейхема — первая книга о жизни евреев в Российской империи. В нашей семье таких книг не было, и я попросил маму найти мне литературу в библиотеке заводского дворца культуры. Так я познакомился с книгой Ильи Гордона «Повести и рассказы». Она стала для меня настоящим открытием в мире еврейской литературы. Со временем меня начали интересовать события Холокоста и участие евреев в Великой Отечественной войне, но тогда эти темы замалчивались и были малоизвестны.  

Много лет спустя моя жена принесла домой листок из школьной тетради с переписанным стихотворением Евгения Евтушенко «Бабий Яр»:  

«Над Бабьим Яром памятников нет.  

Крутой обрыв, как грубое надгробие.  

Мне страшно.  

Сегодня мне столько же лет,  

сколько самому еврейскому народу.  

Мне кажется сейчас,  

я — иудей... »  

Евтушенко посвятил эти строки трагедии Бабьего Яра. Его потрясли не только масштабы жестокости нацистов, но и то, как замалчивались эти события. Он не побоялся открыто выступить против политики советской власти, которая игнорировала Холокост и преследование евреев.  

В 1975 году на завод, где я работал, приехал парень из Гомеля, и мы подружились. Как-то я упомянул, что моя мама родом из Гомеля и была эвакуирована в Нижний Новгород. Разговор перешёл к воспоминаниям наших родственников о военных годах. Он рассказал мне историю, которую слышал от своего деда из Киева: о еврейском погроме после освобождения города. Во время этого погрома многие были убиты или ранены. Поводом послужило несправедливое распределение жилья — евреев обвинили в гибели советских солдат, чтобы оправдать насилие.  

Я не мог поверить, что при советской власти происходили такие вещи. Позже, работая над повестью «Надевая кипу», я нашёл в Википедии статью о «Киевском погроме (1945)» — последнем еврейском погроме на Украине. Он был замалчиваем и остался почти неизвестным. Документы свидетельствуют о множестве избитых, госпитализированных, а также о нескольких погибших.  

Это открытие потрясло меня, и я не мог понять, как такое стало возможным и почему мы об этом ничего не знали.  

Когда мы с семьёй переехали в Вупперталь, у меня появилось желание узнать, как жили евреи на немецкой земле. Я понимал, что для этого потребуется много времени и усилий. Я много путешествовал по Германии, посещал синагоги и музеи, посвящённые Катастрофе еврейского народа. Особенно сильное впечатление на меня произвёл Еврейский музей в Берлине, рассказывающий о почти двухтысячелетней истории немецких евреев. В России я не встречал ничего подобного.  

Прошло больше двадцати пяти лет, прежде чем я решился опубликовать этот рассказ. В книге я описываю только те события, которые действительно повлияли на жизнь нашей семьи. Я уважаю чувства своих близких, ведущих религиозный образ жизни, поэтому не называю их имён и фамилий — для них публичность неприемлема.  

Я не являюсь профессиональным историком и не считаю себя вправе подробно описывать историю еврейской общины города, в котором живу уже много лет. Поэтому в своих размышлениях я опираюсь на труды немецких исследователей, глубоко изучающих жизнь еврейской общины и тесно сотрудничающих с её представителями. Их работы, основанные на архивных материалах и личных свидетельствах, помогают точнее восстановить события прошлого и дополнить повествование важными деталями.  

Прощание и путь  

В канун 1997 года супруга отчаянно заявила:  

– Всё, сил больше нет, готовим документы для переезда в Германию.  

Выбор жены не стал для меня неожиданностью. Несколько лет назад родственники свояка перебрались в ГДР, а после падения Берлинской стены — в Западную Германию. Они рассказывали о прелестях тамошней жизни и об упрощении переезда для евреев.  

– Ещё с юных лет мечтал я переселиться в Израиль, – ответил я супруге, – но никак не думал, что придётся ехать в страну, которая принесла столько горя нашей родине и моим соплеменникам.  

В душе я надеялся, что стоит чуть-чуть потерпеть, и у нас в стране всё наладится. Но понимал, что это «чуть-чуть» может затянуться на долгие годы. Поэтому сказал ей:  

– Мешать тебе с оформлением документов на выезд не буду. Получится — поедем в Германию, – оставляя себе ниточку надежды на Израиль.  

Разумеется, я тогда поступил не как глава семьи, о чём жалею до сих пор. Надо отдать должное супруге: за более чем двадцать пять лет со времени отъезда она меня ни в чём не упрекнула.  

Через девять месяцев разрешение на выезд было получено. На сборы дали ещё три месяца. Всё это время я откладывал разговор с родителями.  

– Как вы будете жить в стране, которая принесла евреям столько несчастий и горя, поставила на грань исчезновения целую нацию?! – возмущался отец.  

– Мы всё ждали, когда ты «созреешь» на выезд в Израиль, а ты вон куда намылился. Завтра же подаём документы на выезд на землю предков, – сказала мама.  

Родители с сёстрами эмигрировали в Израиль в начале 1999 года.  

За неделю до нашего отъезда мы устроили прощальную вечеринку для коллег и близких. Гости поздравляли нас, говорили, что мы сделали правильный выбор, но горечь расставания с родиной и предвкушение отъезда оставались сильными.  

Мы отлично понимали: эмиграция — это начало новой жизни с нуля. Мы готовились к тому, что первое время будет непросто.  

Настал день отъезда. Мы арендовали туристический автобус и собрались всей семьёй: я с женой и двумя дочерьми, мама супруги, её сестра с мужем и двумя сыновьями, свекровь и пожилая пара из нашего края.  

23 февраля 1998 года мы отправились в путь. Смотря в окно автобуса на мелькающие берёзки и заснеженные поля, я вспоминал важные моменты жизни, друзей и родных.  

Были добрые воспоминания, но находились и грустные — особенно вспоминался эпизод, как снимал дочерей с учёта в РОНО.  

В одном из офисов мне потребовалась справка о предоставлении жилья для детей на новом месте. Чиновница озадачила меня:  

— Вы можете предоставить справку, что вашим детям будет предоставлена жилплощадь на новом месте жительства? — сказала она.  

Я протянул ей решение, выданное нам в посольстве ФРГ, и медленно прочитал:  

— Правительство Федеративной Республики Германии не возражает в предоставлении постоянного места жительства членам семьи..., или вы думаете, что нас оставят без поддержки?  

— Ничего не знаю, предоставьте справку или иной документ, — сухо ответила чиновница.  

— Где мне взять этот документ? — спросил я раздражённо.  

— Это ваши проблемы, — отмахнулась она.  

Мы вышли из кабинета. Жена обратила внимание на женщину с коробкой дорогих конфет. Я купил «недостающую справку» и бутылку вина. Позже выяснилось, что такой документ вообще не требовался.  

Мы продолжили путь, проехав через Белоруссию и Польшу. На польско-германской границе таможенники решили досмотреть наш багаж. В автобусе ехали три семьи, и у всех было много вещей. Мы с шурином подошли к офицеру:  

— Мы в пути уже почти двое суток, у нас маленькие дети, они очень устали, – сказал я ему.  

Небольшое отступление. В Германии редко встречались соплеменники, которые выглядели как персонажи еврейских романов. Наши соотечественники быстро осваивались: не носили кипы, не отпускали пейсы, прятали звезду Давида. Даже в синагоге здоровались тихо.  

Таможенник спросил по-русски:  

— А вы кто, русские немцы?  

– Еврейские иммигранты.  

– Что вы можете предложить мне для ускорения досмотра?  

– Сто долларов.  

– А моему начальнику?  

– Ещё сто.  

Таможенник согласился, попросил открыть первый попавшийся чемодан и махнул рукой:  

— Поехали.  

Свояк усмехнулся:  

– Как будто никуда и не уезжали.  

Был и забавный случай. Немецкий таможенник, проверяя паспорта, начал зачитывать имена и фамилии. Это вызвало смех в автобусе, особенно у детей. Когда дошла очередь до тёщи, он произнёс:  

— Дура...  

Раздался смех, и тёща обиженно сказала:  

— Меня зовут Дора.  

Таможенник, похоже, решил, что наш смех — это радость от приезда. Он улыбнулся и завершил проверку.  

Утром 25 февраля мы пересекли границу Германии. За окном мелькали высоченные заборы, сквозь щели виднелись аккуратные домики, чистые улицы, витрины магазинов, прохожие… В голове крутился вопрос: «Чего им ещё не хватало этим немцам много лет назад? »