Црква последнего вдоха

Неон Токио лизал её глаза, как ржавое лезвие. Она шла по переулку Синдзюку, где воздух был густ от сигаретного дыма и испарений дешёвого сакэ. Её каблуки стучали по асфальту, словно метроном, отсчитывающий время до очередного срыва. Имя, данное при рождении, давно растворилось в инъекциях гормонов и спирте. Теперь она звалась Марией— не из-за святой, а потому что так называли проститутку из порно, которое она смотрела в четырнадцать. Ирония казалась ей бальзамом.  

Ненависть — вот что держало её на плаву. Ненависть к мужчинам, пялившимся на её грудь, словно на дефективный манекен. К женщинам, шептавшимся за её спиной о «неправильности». К родителям, выбросившим её, как пустую бутылку, когда она посмела надеть мамино платье. Даже к Богу, если он существовал, за то, что смеялся, играя в кости с её ДНК.  

Но в этой ненависти таился парадокс: она хотела стать священником. Не пастором в уютной церкви, а кем-то вроде экзорциста — тем, кто выжигает нечисть из мира. В её сумке, рядом с губной помадой и складным ножом, лежала потрёпанная Библия, украденная из храма в Асакусе. Она читала её каждую ночь, выискивая места, где Бог проявлял жестокость. «Истребите всё, что у них есть» (Второзаконие, 20:16). Это нравилось ей больше, чем притчи о прощении.  

Однажды её привлёк храм, затерянный среди любовных отелей в районе Кабуки-тё. Вывеска гласила: «Церковь Последнего Вдоха». Внутри пахло ладаном и плесенью. За алтарём стоял священник — худой, с лицом, словно высеченным из пепла.  

— Вы пришли исповедаться? — спросил он, не поднимая глаз от бутылки с сакэ.  

— Нет. Я пришла занять ваше место.  

Священник рассмеялся, звук напоминал скрип ржавых качелей.  

— Здесь нет Бога, девочка. Только эхо. Люди приходят, чтобы оплакать самих себя. Иногда я даю им яд вместо вина — чтобы ускорить процесс.  

Мария достала Библию, раскрытую на странице с историей Содома.  

— Я научу их ненавидеть так, как ненавижу я. Это очистит их.  

Священник поднял бровь, затем кивнул к углу, где на полу валялся чёрный стихарь.  

— Примерь. Но знай: святость — это не свет. Это умение видеть тьму и не моргать.  

Она надела стихарь поверх кожаной куртки. Выглядело это как кощунственный мемфисский коллаж.  

Первая «служба» началась на следующий день. Пришёл бизнесмен, плачущий о потерянной любви. Мария влила ему в глотку джин с ЛСД и заставила сжечь фотографии бывшей жены. Вторая — девушка-подросток с шрамами на запястьях. Мария рассказала ей о том, как сама пыталась вскрыть вены, но передумала, представив, как её кровь смешается с грязью в сточной канаве.  

— Ненавидь тех, кто сделал тебе больно, — прошипела она, вонзая иглу с гормонами в своё бедро на глазах у девушки. — Ненавидь их так, чтобы они чувствовали это кожей.  

Постепенно «Церковь Последнего Вдоха» стала пристанищем для тех, кому некуда падать. Мария крестила бродяг водкой, отпускала грехи в обмен на истории о предательстве, а однажды провела мессу в подсобке гей-клуба, где вместо хлеба раздавала таблетки экстази.  

Но чем больше она «спасала», тем острее становилась пустота. Однажды ночью, разглядывая своё отражение в витрине секс-шопа, она поняла: священник из Кабуки-тё был прав. Бог здесь умер. А её ненависть — лишь зеркало, в котором отражались все, кого она презирала.  

Финал пришёл с рассветом. В храм ворвались якудза, чей босс когда-то был её клиентом. Они искали долги или кровь — неважно. Мария встретила их в стихаре, с распятием в одной руке и зажигалкой в другой.  

— Вы пришли исповедаться? — повторила она фразу священника, поджигая занавес у алтаря.  

Пламя поцеловало стены, смешиваясь с неоном снаружи. Она смеялась, пока дым не заполнил лёгкие.  

«Истребите всё», — подумала она, падая.  

А город продолжал гореть.