кишечная мощь богов (текст тревоги)

цветок топинамбура пахнет шоколадом – это важный духовный факт,  

поедание соплей братьев монахов и исследование полученного в итоге кала – смешной алхимический младенец лунных полетов.  

и духовность, и научное знание одинаково важны, если только не убивать людей, а для этого необходимо держать дистанцию. сближение элементов ведет к росту напряжения между ними, при слиянии же их слабый элемент неизменно поглощается более сильным, он теряет сущность, однако обрывки свойств его сохраняются в составе нового вещества; если же элементы приблизительно равны по силе, они уничтожают друг друга и все прилегающее энергией взрыва в зависимости от того насколько сильно было тяготение.  

живя в монастыре, мы видели столько войн, что глаза наши превратились в плутонианских бабочек с крыльями из метанового льда, для которых боль земных существ – просто тусклая предсмертная чешуйка в черном небе.  

когда мы выходили в город и проповедовали на торжищах и собраниях, встречали нас неизменно нищета, невежество и порок, и чтобы противостоять им мы не имели ничего, кроме слов из пуха и хрусталя и ими стойко витийствовали, разивая свет по нулям. мы – владетели только слов, – ибо отреклись от мирского и имели не более, чем краюху хлеба да по три горсти размоченных зерен для пищи на день.  

ни плётки, ни конфетки в блестящем фантике…  

зато мы были честны в отношении своей свободы,  

мы – друзья гностиков – ненавидели мир отпавший от Бога, материю – как продукт гниения, ветшания духовного наполнения реальности. и окончательно разочаровавшись во всем, наше содружество, продав монастрыскую землю, воздвигло высокие корабли. загрузив их провизией, отправились мы по морю в предрассветную судьбу, чтобы, достигнув края Вселенной, спросить у Архитектора лично – почему он создал мир пусть и великолепным, но таким бессердечным и зыбким?  

наше судно долго пробивало монолитную воду, и дни-черви копошились в ране больного солнца, сочившего гнойный жар, стекавший к нам по мачтам и парусам. нас сопровождали чудовища – земные до отвращения, почти люди в своем желании поглощать и продолжаться. они надеялись чем-нибудь поживиться, но у нас не было мертвецов и преступников, и за борт мы выбрасывали лишь нечистоты, да я частенько отправлял в пучину исчерканную страницу.  

молитвы наши превратилась в молчание, и любые слова казались лишними в морском шуме (лязге проволоки волн) или в беззвучии гробового штиля. бури мы встречали попойками, а когда у нас начали выпадать ногти и зубы, мы делали из них лилипутские букетики и дарили ветреным дамам-галлюцинациям.  

охваченные скукой, смахивающей на безумие, не сразу мы и заметили остров, опоясанный белыми пляжами, задушенный громовою флорой. поистине, это было райское местечко.  

– очевидно, здесь живет Создатель! – вскрикнул один из братьев.  

скинув засоленную рясу, он остался наг и бросился в (мраморную) воду, похожую на овсяное печенье.  

мы смотрели как, покачиваясь от слабости, он выбирается на берег, убивает булыжником лобстера в мелководье и выдирает мясо из его панциря, ранит до крови губы, потом брат жадно жевал, истекающие соком, островные плоды, похожие на маслянистые бурдюки с дольчатым фарфоровым содержимым.  

наша команда бросила якорь и на шлюпках мы причалили в удобном месте. все стали громко славить невидимого хранителя, не давшего нам пропасть, в промежутках между молитвами люди ели. и тогда – я догадался об этом позже, странствуя в одиночестве по волнам – божественное нас заметило.  

и оно предприняло определенные меры, иначе я не могу объяснить вдруг побледневшие, объятые ужасом лица товарищей с крохами тропической мякоти в бородах, с мокрыми от соков и слез щеками. ужас отразился на лицах лишь на мгновение, нужное божественному, чтобы проникнуть в мозг.  

монахи приложили недюжинные усилия, стараясь убить себя.  

некоторые были особо изобретательны.  

братья озвучивали свои желания и мысли.  

– о дорогой Гильем, мне будет весьма приятно, если ты дашь съесть твою щеку.  

– милый, Варфоломей, если ты съешь мне щеку, позволь подставить тебе еще.  

с любовью и легкостью братья уничтожали друг друга. если же я пытался им помешать, растаскивая друзей, неожиданно преобразившихся в гомоэротических каннибалов, тот кто оказывался вне круга разрушения и убийства начинал вопить, будто облитый греческим огнем. боль была для них в спокойствии, а насилие – естественной средой обитания. я кричал им – почему они это делают? – и они отвечали мне, что так правильно.  

позже я оплакивал обглоданные кости и кучи взлохмаченного, кудрявого, покрытого желудочным соком мяса – когда животы моих братьев наполнялись, они нарочно вызывали у себя рвоту, дабы продолжить пиршество.  

я не мог управлять кораблем в одиночку, и не мог остаться на суше.  

почему боги меня не заметили? может, причина в том что я коротал время за сочинением своей биографии (теплый лучик гордыни в морозной святости), и к концу литературной работы во мне не осталось ни чувств ни мыслей, которые я бы не выплеснул на бумагу?  

на шлюпке вдали от берега, с запасом провизии я много раз прокручивал в голове случившееся.  

мы побеспокоили некий брачный клубок богов ненависти и любви, которые сошлись в общем решении устранить нас из своей обители. их внушения оказались несогласованными в частностях, но сущность их была обща.  

интересно, как велика мощь богов?  

что, если нами управляют повсеместно – от рождения до могилы – но управляют бессознательно, как люди, например, дышат. сконцентрировавшись на дыхании, можно изменить процесс его протекания, задержать или резко выдохнуть массы животворного газа. значит, мы – дыхание богов?, и они вытолкнули нас, как неприятный воздух.  

но удалось ли мне действительно сделаться невидимкой, пиша слова, или все это лицемерная игра, которую боги со мной затеяли, внедряя постепенно в мозг зародыш осознания, и наблюдая, как тот вырастает, создает давление и, наконец, разрывает мое Я большим белым коконом?  

и чем больше я об этом думал, тем более чужой, нарисованной казалась мне прожитая жизнь.  

но, к счастью, я знаю как ускользнуть.  

необходимо взять две человеческие основы – стремление к поглощению других и продолжению себя (волю к власти и гений рода), а после разбить их друг об друга. у этих основ есть воплощение в теле – это органы, посредством которых они проявляются.  

для начала я проникну в брюшную полость, буду резать под пупком до тех пор, пока не увижу кишки (взмывай на авось и напропалую широко по-русски о кишок розовоперстая Эос! ), узрев же внутренности свои, выну я из-под рясы хуй, напомажу витязя жаркой кровушкой и, возбудившись, макну в ранение.  

я буду ебать себя, пока не сдохну.  

я засажу в печень, в почки и селезенку, может, достану до диафрагмы…  

да, у меня основательный прибор.  

и тогда отлетевшая душа моя увидит, есть ли что-нибудь там..  

моя свободная, загнанная в угол душа.  

но это же было мое желание, правда?  

оно мое?  

да?  

д