Жидомасоны

Двое великих мастеров в белых мантиях и церемониальных фартуках с изображением циркуля и угольника сидели около разрытой канализационной трубы и задумчиво глядели в красное небо. Возле них энергично копошились адепты-коммунальщики, приготовляя для предстоящей инициации зелье Венеры Клоацины и натягивая на каркас ширмы с вышитыми зодиакальными знаками.  

– О почтенный брат Фаниэль, – заговорил один из мастеров. – Глядя на сигналящие трамваи, изучая под ногами рост портулака, убирая с ресниц осеннюю паутинку, я поневоле задумываюсь о красоте и совершенстве женского тела. Меня влечет эта заповедная ершистость. О, ершистость, косматость, войлочность! О кустистость, дремучесть, моховость! О слоистость, елейность, глянцевитость женских волос, посеянных по всему женскому периметру женского тела!  

– Я, брат Иатрион, весьма одобряю пышную шевелюру, боготворю подмышки, люблю пизду, к ножкам нейтрален, однако скажи, неужели тебе действительно нравятся усики? Когда-то в молодости был я безответно влюблен в женщину, имевшую усики. Она стала психологом. Теперь ни одна поросль над губкой не вызывает во мне и тени желания.  

– Что, брат, даже усики Фриды Кало? Великие манящие прелести? Эти палеолитические венеры, перенесенные на лицо! Загадочные амфибии возле прибоя рта! Ее автопортреты – символ единства в человеческой природе материи (брови – треугольник, направленный вершиной вниз) и духа (усики – треугольник, направленный вершиной вверх).  

– Хорошо, дорогой Иатрион, я согласен с тобой касательно волос на смуглой коже – мексиканкам и мулаткам они идут – однако, что скажешь ты о европейских женщинах, имеющих рахитичную выродившуюся шерстку? Не стоит ли подкрашивать ее, дабы сделать более приятной мужскому взору?  

– Их шерстка – переливчатый лабрадор* (* – камень, а не собака) в подходящем свете. Каждая шерстинка превращается в крохотную радугу, ибо Микрокосм есть отражение Макрокосма, и в простом легче, чем в сложном, распознать божественное, одинаково пребывающее и там и там. Тебя устроит мой ответ, брат?  

– О, я люблю тебя, августейший Иатрион!  

– И я люблю тебя венценосный Финарфин. Однако, мы слишком увлеклись метафизическими беседами, наш неофит прибыл. Видишь, как он дрожит в предвкушении чуда? Его уже осматривает врач. И сок Венеры готов, судя по дыму, идущему из котла. Так давайте же начнем церемонию!  

Они встали и подошли к группе адептов, отпускающих остроты в адрес неофита, вчерашнего школьника, пока один из них силой стягивал с него рубашку.  

– Говорим тебе, надо полностью оголиться.  

– Не стесняйся ты, как девочка. Шустрее давай.  

– Ради страны готов отдать облик, а сам портки скинуть боишься? Мы в вашем возрасте смелее были и родину любили неуёмнее, безотрадней…  

– Оставьте его! – бросил Иатрион. – Устанавливайте ширмы для таинства.  

При виде мастеров неофит упал на колени и стал целовать им руки, его лицо выражало заполошную серьезность вкупе с экстатическим раболепием.  

– Это великая честь для меня! – прогудел неофит.  

У него был глубокий, красивый голос, плохо сочетавшийся с худощавым телосложением. Кожа парня отличалась бледностью, но и пестрела крупными родимыми пятнами, похожими на сухие лепестки розы.  

– Ты готов? – спросил Финарфин. – Джинсы тоже придется снять. Это чтобы мы могли видеть процесс превращения и в случае чего внести коррективы. Однако, главное – желание. Сок просто помогает ему выйти наружу. Желать надо очень сильно. Понимаешь, это твой звездный час!  

– Можете не сомневаться в моей решимости! – обижено вскрикнул неофит. – Я так сильно этого хочу, что хотел бы помимо этого еще что-нибудь хорошее сделать. Больше пользы принести, понимаете?  

Иатрион иронически фыркнул.  

– Да, друг, я понимаю тебя. Ты настоящий гражданин и мистик! Мы внесем изменения в состав зелья. Брат Финарфин, подай-ка чашу.  

Золотая ритуальная чаша с сине-черной жидкостью, напоминающей анчан, появилась перед Иатрионом. Глядя на нее, неофит судорожно сглотнул.  

– Все будет хорошо! – улыбнулся ему мастер и достал из кармана инкрустированную перламутром маленькую коробочку.  

Он открыл ее и бросил в варево щепотку золотистого порошка.  

– Помет священных скарабеев со статуи древнеегипетского Амона. Это дерьмо дерьма. Оно придаст дополнительную силу свободе твоих фантазий.  

Они подошли у вырытой в земле яме, неофит снял джинсы и остался наг, он принял чашу из рук мастера и выпил ее решительно, едва не одним глотком.  

– Вкусно. Напоминает банановый штрудель с латте.  

Он стоял с лучезарной улыбкой, освободившийся от всего. Неофит поднял голову и взглянул в небо, но оно было равнодушно к человеку, и тогда он стал разглядывать детишек, катающихся на качелях. Он смотрел через ширму, которая доставала до его груди.  

– Хочу быть им другом! – пробормотали уста инициируемого.  

В этот миг у него отпал пенис.  

На его месте открылась розовая полость. Она не кровила и напоминала взлохмаченный цветок.  

– Расслабься, – ободряли мастера. – Больно не будет.  

Полость начала расширяться, пузырясь и капая по краям. Через нее на землю с влажным звуком вывалился кишечник. Добравшись к бедрам, розовое мясо остановилась, кожа на ногах покрылась желто-зелеными гангренозными пятнами, которые провалились внутрь. Ноги неофита подломились, и он упал бы, если б подоспевшие мастера не обняли его и не опустили на рыхлую глинистую землю.  

– Все хорошо, – успокоил Иатрион, отодвигая отгнившие ноги в сторону.  

Финафин засунул пальцы в розовую дыру и стал гладить неофита изнутри, тот задрожал и рот его открылся в стоне. Язык тут же оказался на земле, за ним последовали глаза.  

– Чувствуешь, как приятно?! – крикнул Финарфин. – И это лишь прелюдия. Представь себе глубину и мощь непрекращающегося оргазма, когда через тебя будут течь нечистоты со всего города. Как они будут тебя тереть, отпад!  

– Он человеческой речи не слышит и не понимает уже. Его голова отныне клитор стоеросовый. И руки отвалились. Пора тащить его в яму.  

Они взяли с двух сторон большую влагалищную трубку, все еще выплевывающую лишние органы, и аккуратно спустили ее вниз, где поместили на место прогнившей секции. Влагалище с чмоканьем присосалось к стенкам с обеих сторон. Оно сразу стало выпускать корневые отростки для добычи из грунта питательных элементов.  

– Хорошо сделал, – улыбнулся Иатрион. – Видать, он долго мечтал, малыш…  

– Стоп, а это что?  

Из середины влагалищной трубки начало расти щупальце, оно поднималось к вечернему небу и, оказавшись выше уровня почвы, выпустило бутон, раскрывшейся человеческой дланью.  

– Все нормально, брат Финарфин. Он хотел послужить людям чем-то еще…  

– И как он этим послужит?  

– Ну, – Иатрион пожал плечами, – рука есть, значит, и работа найдется. Будет раздавать прохожим рекламные флаеры. Сдадим его в аренду, а деньги пойдут на наш Орден. Полезный Человечище нам попался!  

– Действительно, – согласился Финарфин. – А еще он может дрочить извращенцам, которые поглядывают за детьми. Раздобудем пару маскировочных сеток, которые волонтеры для армии плетут, сбацаем павильончик. Потом найдем бабку, чтобы плату взимала и вуаля!  

Оба в прекрасном настроении выбрались из ямы и стали переодеваться в чистые белые мантии. Коммунальщики с прибаутками закидали отремонтированную трубу землей.