Сохранять гордость, странствовать (на обочине Вселенной любви)

Когда умерла его секс-рабыня, дедушка Ариман, кряхтя и охая, выволок из погреба ее изможденное белое тело, похожее на вареного кальмара. Он уронил тело на пуховые одеяла, сел у кровати и горько заплакал. В беспамятстве стал дедушка целовать дорогую кожу, ласкать безжизненные уста, пестить сморщенные сосочки, щекотать бородой подмышки дражайшей милки.  

Ярость и нежность соединились в сердце его в пучок. Гнилые зубы дедушки впились в щеку, вырвали кусочек бледного малокровного мяса. «Зачем, зачем ты меня покинула, моя прелесть? Разве плохо насиловал я тебя? Мало избивал в кровь? ». Возмущаясь изменчивости природы, дедушка стал рвать плоть покойницы. Это было выражением его любви, его горя и жалости ко всему человеческому роду, обреченному на прехождение и повтор.  

Кожу на впалом животике Ариман защипнул и терзал особенно тщательно собранные пальцами складки, пока не проделал некоторую брешь. У него встал в скорби. Схватив скользкие кишки, дедушка выдернул их из брюшины и разгрыз бело-розовую ткань. Запах кала наполнил ноздри чем-то человеческим, добрым. Высосав полупереваренную пищу из кишечника трупа, дедушка ее мигом проглотил, неряшливо размазав по лицу маслянистые, блестящие хлопья.  

Струя рвоты оросила покойницу, брызнула из полутвердого члена экстатическая моча. «Прости меня, любочка! » – запричитал Ариман и стал вылизывать мёртвую. Вылизывал он ее тщательно во всех местах. Выдавил ей глаза и высморкался в глазницы.  

Такая вот непростая любовь.  

Отдохнув немного и дерябнув терновки, дедушка приступил к делу более основательно. Ему не хотелось расставаться с закадычной подругой, главным и единственным близким, поэтому было принято решение забальзамировать ее.  

Орудуя миксером и пылесосом, Ариман очистил брюшную полость от пищеварительных органов, залез глубже и удалил тем же способом сердце и легкие. Собрал по дому всю соль, пчелиный воск и лекарственные травы, принес еще из хлева соломы. Все это дедушка плотно утрамбовал в усопшую и зашил ей обувной ниткой порванный животик.  

Бережно Ариман вставил обратно вырванные зубами куски плоти. В глазницы вделал круглые пробки (со спиленной нижней частью) от хрустальных графинов. В нос девушки, следуя египетской традиции бальзамирования, он ввел трос для прочистки канализационных труб.  

Взболтав мозг спиральным наконечником троса, дедушка понемногу выуживал нервную ткань и поедал ее с эротическим причмокиванием, презрительно при этом улыбаясь канючащему коту Степаше. На вкус мозг рабыни напоминал сладковатое угольное желе с нотками пекана и сливок. Восхитительная вкуснятина!  

В следующие дни – сдавленные раскаленными питонами смысла – Ариман сделал из панцирной кроватной сетки неплотный кокон, поместил в него труп и коптил его над костром, разведенных из старых покрышек, попутно он соорудил белесый саркофаг, сплавив в вытянутую нишу пластиковые бутылки и мусор. Саркофаг дедушка украсил искусственными цветами и обернул мумию возлюбленной в фольгу наподобие иконного оклада.  

Ночью он вынес ее подышать звездным светом и, упав перед покойницей на колени, клялся ей в чистой и необъятной вечной любви. Его обветренные губы целовали горелые лодыжки, узловатые пальцы мяли грудь, пахнущую свининкой. Стрекотали в море трав раскормленные кузнечики, попискивали летучие мыши, шелестел крыльями бражник над мальвами. Ариман не боялся любопытных оков (глаз) других, жил он один на заброшенном хуторе, который и на гугл-картах не значится, ибо упразднен как населенный пункт.  

Из-за лесополосы пробивалась музыка – там на берегу живописного озера находилась элитная база отдыха, куда часто наведывались богатеи из города, там отмечали праздники, играли свадьбы – оттуда будто бы звучал настоящий ад, а дедушка жил на его обочине.  

Собачий лай вырос вокруг влюбленной пары ферромагнитными шипами – плотная, необузданная свора неслась на свадебный пир. Расчетливые дворняги спешили к тем, от кого ожидали аппетитных гостинцев. Перед сильными они услужливо лебезили и ходили на задних. Иных – сами превращали в еду.  

Собаки, привлеченные ароматами копченой плоти, налетели на мумию – жёстко, как акулье торнадо – стали рвать ее на куски. И с криком вскочил с земли Ариман, отчаянно замахал руками, обнял покойницу, но со всех сторон наседало безжалостное зверье. Любовь находила финал в желудках.  

И как бы дед не дергался, круговорот жизни увлек его дражайшую милку в свои тенета, даже кости растащили жуткие псы. Седой волкодав с золотой пастью повалил Аримана на колосящийся ковер, наступил лапами ему на грудь и держал так, покуда не было все съедено подчистую.  

С радостным визгом псы убежали в лес, предвкушая пиршество после аперитива. Расстроенный дедушка встал с росистой травы и затравленно огляделся, а потом вдруг громко рассмеялся – так свободно и страшно только боги смеются и призраки.  

Ариман стащил с себя одежду и остался целиком голым. Он опустился на колени, поднял голову к луне и тявкнул на нее пару раз. Раздражающая киста света! Нелепо на четвереньках дед поплелся за растаявшей в ночи сворой.