Пустое место

Она вышла ко мне в тёплой кофте и джинсах, в лёгких кроссовках, с завязанными волосами в хвост. Выбила из меня всю дурь своим в меру сладким парфюмом, взорвала мою голову кратким поцелуем-приветствием, вырвала мне сердце своей неуёмной улыбкой, и мы пошли, но неважно было куда, зачем, почему – не было важно так же. как и всё остальное, что мы могли себе представить. Я взял её под руку, сцепившись своими пальцами с её, моё сердце где-то на сантиметров пять сместилось в её сторону, она как обычно улыбнулась мне, вылепив такую же улыбку на моём лице. Двинулись в произвольную сторону, я её что-то рассказывал, а иногда отшучивался от неудобных вопросов, колких вопросов, требующих незамедлительных ответов. Она была счастлива. Больше меня, к сожалению, эта леди ёмко описывала на зло мне, но с любовью все мои промахи, целовала, когда скрипел зубами, высказывая тем самым обиду.  

Не заметили как дошли до реки, где закономерно задули холодные ветра, которые игрались с нашей одеждой, обнажая части наших тел на секунду-две, вынуждая нас то и дело прятаться за одинокие деревья, что терпят такое постоянно.  

Противостоя ветру, закурил, закрыв рукой огонь от зажигалки, снова взял её за руку, слегка сжав, боясь того, что мы умудримся потерять любовь, обменять на одиночество, закрыв сердца перед друг другом, как окна в дождь, заколотив все входы, выходы – лишь бы не допустить света в однокомнатные квартиры, где закончится всё связывающее нас. Выпустил дым, который тут же подхватил знойный порыв ветра, она прижалась ко мне. Дойдя до причала, встали против ветра: она – за мной, а я – щурил глаза лицом к ветру, а сигарета, не без помощи оного, стлела, и пришлось её выплюнуть, приписав бычку полёт. Моя любовь просила вернуться в дом уже, ибо замёрзла, а я не мог просто так оставить кокетливую луну со звёздами одних, поэтому с большой неохотой отправился обратно. Она, моя дева, съёжилась, спрятав руки под подмышки, прижалась боком ко мне, питаясь моим теплом. а её глаза неумолимо слипались, зевота преследовала нас всю дорогу.  

– Пожалуйста, никогда не отпускай мою руку. – вырвалось у меня практически бессознательно.  

На что она ответила, слегка прибодрившись, – Конечно! Не отпущу, Дим. – опять же улыбаясь, прижалась сильнее. Вероятно, счастье обходит стороной, но это не то, значит, счастье, если уходит так же молниеносно, как и пришло, поэтому в поисках рыщешь добрую часть жизни, У кого и как, а мне, видимо, уготовано что-то иное, не похожее на предыдущие мнимые года в, так называемом, счастье. Не одним фатализмом единым.  

Дома она мило сопела с ой самой искромётной улыбкой, я целовал её на ночь сначала в обе щеки, затем в губы, а на последок в лоб. Волосы смирно лежали на самой большой в моём доме подушке, нога закинута мне на бок, а рука лежит у моей головы. Как-то отец мне сказал такую простую и всем понятную вещь, грубую, конечно, но правильную в чём-то: "Твоя женщина не та, которую видишь с утра, отмахиваясь, чувствуя отторжение, а та, с который ты проснёшься, сказав, мол, да, это моё, а она с просони не поймёт, что ты там сказал, поэтому останется это утро только с тобой, внутри тебя, и ты это запомнишь, сохранишь. " – это, конечно, сам красиво оформил, но суть не меняется от перестановки, смены каких-то слов. Каждая женщина – последняя, но всякое пустое место обязательно чем-то наполняется рано или поздно, смешиваясь с остатками прошлой живительной "жидкости", и вкус у неё потому всегда разный.