Комендант

— Ублюдки! У вас есть двадцать минут, чтобы закончить всё в этом участке!  

Около двадцати, как на подбор мускулистых, но потных и в грязи, под палящим солнцем мужиков, копали траншеи. Для чего, для кого и зачем – никому не было известно. Ни нам, ни тем, кто следит за нами. Порой я задумывался о том, что мы копаем землю для того, чтобы копать. Это как ад, такой же бессмысленный и беспощадный. Дни длились неделями под сжирающим кожу солнцем.  

Я поднял голову и смахнул пот со лба. Она, стройная, обтянутая в кожаные штаны и в корсете, стояла над нами напротив солнца и орала. Наш комендант. Да, так проходят наши будни. Порой, когда мы были особо непослушны или она была не в духе, она брала хлыст и била нас по спинам. Обычно это стабильно было раз в месяц, где-то в 20ых числах, наверное, чисто по женской физиологической причине. Но даже тогда я замечал, что получали все, кроме меня.  

Да и на самом деле комендантом её никто не называл. Все остальные звали её сукой, стервой, кобылой, тварью... я же всегда молчал в такие моменты, потому что не было ничего прекрасней для меня, чем она. Она, стоящая передо мной и орущая на них. Когда я копал, я всегда посматривал на неё, я думаю, она тоже смотрела на меня, но каждый раз, когда мы встречались глазами, она их переводила на других и повышала голос. Всегда. Иногда мне казалось, что она боится меня. И это не удивительно, из всего этого зверья я был самым главным зверем, самым свирепым и безжалостным. Если бы я в первые дни её не принял, пожалуй, она бы здесь не протянула и дня.  

Она, столь сильная духом, по глупости уверовала в свои силы, даже в свою смену убирала надзирателей с вышек. Она не боялась оставаться с нами наедине, хотя мы – звери, могли сделать с ней всё, что угодно, при том, что в нас давно бурлила чисто мужская страсть, которую невозможно было снять никаким душевым уединением с порножурнальчиками. Эта страсть была настолько крепка, что мы привыкли жить только с этой мыслью. Постоянно, изо дня в день с одним лишь голодом. Но никто, при всей своей ненавистью даже не думал что либо сделать с комендантом. Она была под моей защитой. Я же только об этом и думал. Я представлял эту сцену много-много раз. Ведь она была очень красива. Её лицо... совсем не грозное, а наоборот игривое, глаза, которые блестели кошачьими искрами, длинные волосы, а улыбка... Я лишь однажды увидел её улыбку, на доли секунды, когда случайно столкнулся с ней. Пожалуй, другой бы за такое хамство в карцере сидел, а я был вознаграждён улыбкой, которая перешла в крик, но с такой наигранностью в голосе, что мне даже смешно стало.  

Но время шло и как известно, если дрессировщик запускает зверей, показывает свою слабину, то и звери перестают слушаться. Это было постепенно. Звери вокруг меня начали замечать, что комендант расслабился, в ней не было былой твёрдости, уверенности в себе, как, впрочем и лидер. Я знал причину, я знал, что её страх ко мне пропал, а моё недоверие к ней стёрлось и последняя преграда была снесена под корень.  

Она всё чаще давала бригадам, в которых находился я, поблажки. Всё чаще касалась меня, не как раньше, перед работой механически обыскивала нас для проверки инородных предметов, а более легкомысленно. Остальных еле касалась, а меня напротив, слишком долго и тщательно. Это сильно ослабило её и меня. Она не могла бы стать зверем, поэтому я начинал становится человеком. Человек не может быть частью стаи и остальные это понимали. Любовь в подобных заведениях приводила только к смерти. И это привело к судному дню.  

Я, как ни странно, был не в курсе того, что собирается. Я даже не чувствовал предстоящую угрозу, все мои инстинкты притупились, я был увлечён только мыслями о ней и это вышло боком... Наверное зверьё почувствовало во мне предателя, слабака, и хоть это никак не сказывалось на нашем обычном общении, но как оказалось план, который готовился месяцами был у всех на устах, кроме меня.  

Это началось неожиданно. Как всегда бывает. В миг. В один из особо жарких дней один парень перестал копать. Комендант начала яростно кричать и бить парня хлыстом. Парень же кинул лопату, он будто не замечал удары хлыста повернулся к ней и посмотрел ей в глаза. И это был знак. Щёлк! Как карточный домик всё посыпалось, как дорожка из домино один кидал следом за другим лопату. И вот остался я последний. Последний, кто держал лопату, держал её жизнь. Это был мой выбор. В какой-то момент я понял, что все ждут моего выбора. Молчание разрывало перепонки. Я всегда знал, что я был лидером в этом зверье. И даже тогда, когда стал предателем, я оставался ещё лидером. Звери не могли сделать что-то без моего согласия. Пока был главный зверь, все ждали его подтверждения. Звери оскалились в мою сторону, комендант посмотрела на меня. В этот момент я посмотрел на зверей. В их глазах было пусто, ничего, кроме злобы, которая копилась годами, но, так же, в них была преданность. Капли преданности как клей сдерживали их. Они, словно собаки, которые ждали команды "фас" от своего хозяина. Собаки, которые давно не ели, готовые растерзать хозяина, если тот их не накормит. После я посмотрел на коменданта.  

Это был единственный раз, когда она не сводила глаз с меня. В её глазах была мольба и любовь. На солнце я заметил, как блестят её глаза от назревающих слёз. Её глаза…с ними я бы повторил весь свой кровавый путь своей и чужой боли, лишь бы увидеть их.  

Сейчас мир разделится на две половины, но это не будет значить, что я сделал тот или иной выбор, просто в каждом из миров я сделал один из этих выборов и не более. И каждый мир имеет право на существование.  

В первом осколке мира я остался стоять с лопатой. У меня запотели руки, я сам вспотел так, как никогда. Я знал, чем это закончится, хоть мои инстинкты и притупились, но даже эти слабые отголоски былого могущества кричали, вопили о том, что будет. Я что есть силы сжал в мокрых руках лопату, да так, что деревянная рукоятка треснула, которая так и хотела выскользнуть и продолжил копать. Грубое дерево вонзилось в мою ладонь, разорвав её до крови. Я почувствовал, как в этот момент потерял стаю, потерял самых близких, кто был у меня. Словно в воздухе, которым я дышал, пропало что-то цельное, единое. В один миг я стал чужим. Но зверьё, тяжело дыша, взялось за лопаты и продолжило копать со мной в унисон. Капли моей крови стекались по рукоятке лопаты и слезами опадали на горячий песок. Это был последний день, когда я чувствовал, что мы команда, когда каждый мой удар об землю сопровождался эхом ударов других, словно последняя прощальная песня. Панихида из тяжёлых вдохов и боя металла с землёй.  

После работ, обычный проход коменданта и традиционное пожатие рук рабочим. Дойдя до меня она подошла ко мне остановилась, сперва обняла, а после поцеловал в сухие, потрескавшиеся губы. Она понимала, что это последний день, когда видит меня живым. Но ничего не могла сделать. И ради этого поцелуя я стал предателем, о чём ни на миг не пожалел после. Ведь в этом поцелуе был смысл, была вся гамма чувств. И именно в этот момент я окончательно стал человеком, убив в себе всё, что могло напоминать моим товарищам о себе и вернув в себе всё, что они так яро ненавидели и презирали. В тот же вечер я был разорван своими друзьями. В клочья. Я даже не сопротивлялся, ведь это было бессмысленно, я потерял былую звериную силу, когда стал человеком. Так всегда бывает с лидерами, которые пошли против своих последователей.  

Во втором осколке мира в моих глазах сверкнули слёзы, впервые за долгие годы, но я с силой кинул лопату, которая воткнулась в землю у ног коменданта как флаг. Это был конец. Моя стая вырвалась на волю, я снял её с поводка. Голодные псы набросились на хрупкую девушку и всеми своими мозолистыми руками душили её. Я стоял в стороне и наблюдал, внутри себя я выл от боли, руки тряслись, но я ни шага не сделал в сторону. Я чувствовал, что обрёл пустоту внутри себя, убил последнее человеческое зерно, которое возрождалось во мне и обрёл полноценную звериную сущность. Я чувствовал, как мои мускулы наполняются силой, как мои инстинкты возрождаются, как жестокость покоряет разум. Теперь я снова полноправный, непоколебимый лидер. В конце стая расступилась оставив мне всё ещё тёплое тело. Теперь я царь зверей и я должен принять этот дар стаи. Это последний шаг к абсолютному братству. Я овладеваю над еле живым комендантом, но не чувствую ничего. Ничего из той гаммы чувств, что испытывал прежде даже при взгляде на неё. Я лишь зверь, который ублажает свой инстинкт. Я смотрю в её лицо, по которому текут слёзы. Она вся в песке и слёзы оставляют очищенные дорожки от песка на лица. В конце я вонзаю руку в её грудную клетку и вырываю ещё колыхающееся сердце. Я его поедаю на глазах стаи и слышу вой, рычание, аплодисменты. Мне это нравится, это их дар уважения. Теперь я их господин, теперь они сделают всё, что я прикажу. У меня есть армия самых верных и самых беспощадных зеков на всём свете. После, когда внутренние органы были розданы сильнейшим, мы закапываем труп в яме, которую копали последние месяцы под руководством коменданта. Последний раз её затуманенные глаза видят ярко светлое небо, а после погружаются в песок.  

Выбор сделан. И не важно какой вам больше по душе. Даже не важно какой-бы выбор сделали вы. Знайте, что ваш выбор всегда будет сделан в обе стороны. И если в этом мире вы поступили так, будьте уверены, что в ином мире вы поступили совсем иначе. Каждый наш выбор создаёт множество миров, от нас лишь зависит в каком мире готовы жить мы.