Отчаяние и Синева

. "Отчаяние"  

– КОГДА ЧЕЛОВЕК ПОНИМАЕТ, ЧТО ОН СУМАСШЕДШИЙ? НАДЕВАЯ ПЕТЛЮ НА ШЕЮ ИЛИ УЖЕ БОЛТАЯ НОГАМИ В ВОЗДУХЕ?  

– КОГДА ЧЕЛОВЕК НАДЕВАЕТ ПЕТЛЮ НА ВОЗДУХ.  

Яша лежал на диване и смотрел в потолок. Страх переполнял его. Страх был настолько оглушителен, что даже шум воды из ванны казался чем-то далёким, почти не слышным, белым и пенящимся шумом водопада. При этом страх сковал, запер Яшу в себе настолько цепко, до оглушения от собственного бешенного сердцебиения. Истинный крик страха быстрее осознания страха, всё тело замирает, жизнь останавливается, когда кричит страх.  

Такое было впервые.  

Постепенно в глазах всё вокруг становилось всё белее и белее, пока и вовсе не стало одним белым пространством. Возможно, это было из-за того, что Яша не смел закрыть глаза, даже моргнуть, а возможно это было из-за того, что он умер. Умер от страха. Яшу бы это порадовало, но нет, он встрепенулся, подбежал к двери и проверил замки. После он посмотрел в глазок и снова проверил замки. Он не знал зачем это делает, скорее это было некой формой прокрастинации. Яша прошёл по всем комнатам, посмотрел во все окна и будто не обнаружив что-то, спешно закрывал их занавешивая шторами. После Яша прошёлся ещё пару раз по квартире и только тогда успокоившись сел, обхватив голову руками. Теперь он мог без паранойи прыгнуть в распростёртые ручища отчаяния. Со спокойной душой быть растлённым ужасом.  

В это время в ванной комнате мыл руки Артём. Ну как мыл? Скорее стирал. Тёма был затерян в потёмках как никогда, казалось он потерял контроль над телом и отдался автоматизации. Он всё это время тщательно оттирал руки, раз за разом хватаясь за мыло, намыливая руки, омывая тщательно водой каждый палец, а после так же тщательно протирал их полотенцем. Частенько мыло заканчивалось на руках, но он усердно продолжал втирать.  

Он чувствовал левую руку, но при этом правая была как чужая, словно хозяин этой руки стоял за его спиной, но за спиной никого не было. То, от чего он отмывал руки, давно уже отмылось, но Артём ощущал это на себе. Ему казалось, что на руках оставались следы, запах и даже во рту появился привкус. Когда вкус во рту стал невыносим, он начал чистить зубы, попутно моя руки мылом. Ему казалось, чем больше он пытался отмыться, тем больше он пачкался. Это напоминало бесконечно нудный урок по истории.  

Совсем скоро он начат мылить рот и чистить зубной пастой руки. Всё перепуталось. Ему было невдомёк, что то, от чего он пытался отмыться — проникла в него, он был этим пропитан. На столько глубоко, что даже святая вода бы не помогла.  

Он залез в душ. Забыв снять с себя одежду он начал мыться в ней. Это всё продолжалось очень долго, ему казалось, что он никогда так усердно не мылся, как будто прошла неделя. Душ же, всё таки, его спас. В конце концов он почувствовал облегчение. Не чистоту, но смирение. Он вышел из душа без души и увидел Яшу, который будто статуя замер в той же позе, в которой он его видел в последний раз. Артём думал, что Яша так и просидел не двигаясь, но мы то знаем, что Яша за это время успел несколько раз проверить все замки и окна.  

– Ты…ты как? – спросил Артём куда-то в воздух. Вопрос первоначально был адресован Яше, но ближе к концу фразы он усомнился в этом. После произношения Артём был уверен, что он задал вопрос самому себе.  

Яша поднял голову, глаза были красные, но не от слёз, а от сильного напряжение. Ведь Яша почти не закрывал их в течении пары часов. Веки сильно болели. Каждый раз закрывая глаза он видел двух огромных тучных людей, бежавших к нему на встречу. Грозного мужчину и женщину с густой заросшей монобровью.  

– Ааааааа…аааа…аааа…а ты? – спросил Яша у полностью мокрого Артёма.  

Повисла тишина. Как на лиане Тарзан или качок на турнике. Ни Яша, ни Артём больше не могли произнести и слова. Тишина…такая глухая, как будто оба они лишились перепонок.  

Нет, она не просто повисла на их шеях, она нацепила петлю и повесилась на них.  

– Сигареты? – выдавил наконец Артём.  

Яша просто мотнул головой в сторону пустой, скомканной пачке сигарет, которая валялась на полу окружённая собратьями по отсутствующему содержанию.  

– Что буду... с-дела... дальше? – снова заговорил заговариваясь Артём. Опять задавая вопрос сам себе.  

– Напьёмся, протрезвеем и снова напьёмся, – с отчаянием проговорил Яша.  

– А потом?  

– Опять протрезвеем, напьёмся и протрезвеем.  

– А после?  

– Будем чередовать "снова" и "опять", но так, чтобы "опять" было после "снова", так есть шанс, что не найдётся дурак, который перепутает "опять" и "снова", решив, что это одно и тоже, – монотонно протараторил Тёма и глубоко вздохнув, медленно завершил свой монолог души, – Это мои планы на всю оставшуюся жизнь.  

Артём сделал с девятку кругов по комнате, столько же раз он повторил в слух одну и ту же фразу:  

– Но так же нельзя!  

– ЗНАЕШЬ ЧТО? – выждав завершения ритуальных кругов ада в трёхкомнатной Артёма закричал Яша, – Нельзя говоришь? Зя, зя, бл*! Кажется, мы только что перешагнули все «нельзя»! Наше «нельзя» лежит телом в большой комнате. Такое раздетое, с синяками, без вдохов и выдохов, без плача, стона и криков...  

– Я понял! Понял! Хватит! Заткнись!  

Оба на мгновение потеряли дар речи. У Яши эхом в голове звучало «хватит» женским голосом, Артём беззвучно шевелил губами «заткнись».  

– Для нас больше не существует такого слова, – наконец прошептал кто-то из них.  

Артём замолчал, Яша тоже. На этот раз тишина перестала дёргаться на верёвке сплетённой из вины и страха окончательно окоченев до кончиков пальцев ног. Синева покрывала их...  

"Синева. "  

ДУША – ГАРАНТИЙНЫЙ ТАЛОН, У НЕЁ ТОЖЕ ЕСТЬ СВОЙ СРОК ИСТЕЧЕНИЯ.  

Джозеф некоторое время любовался лежачим камнем, под который текла вода. "Истинную динамику можно увидеть только на фотографии, а настоящую стагнацию только в движении", – помыслил он.  

Точно занавес Джозеф открыл фотожалюзи и прыгнул взглядом с шестого этажа вниз, где раскинулись асфальтовые реки города, как варикоз опоясывающий тело огромного существа.  

Там, внизу металось зелёное пятно. Это был полненький, очень низенький мужчина, на нём был яркий зелёный плащ, как на супер герое. Он бежал по дороге, иногда отпрыгивая из стороны в сторону, и часто размахивая руками. В его голове он отпрыгивал от пуль и побеждал толпища врагов, он спасал мир. Случайный прохожий заглянув в глаза этому чудаковатому мужчине увидел бы в них ребёнка и улыбнулся бы смотря в лицо своему детству, где он был таким же героем. Иногда кто-то подыгрывал мужичку и входил в его воображаемую игру в роли союзников. Зелёное пятно как вирус пробегало среди людей, заражая их если не игрой, то хотя бы настроением. Этот вирус жизни действовал даже на птиц, которые вновь обрели голос, на траву, которая заиграет свежестью и на деревья, которые подняли поникшую листву расправив ветки в объятиях на встречу прохожим.  

Джозеф тоже не сдержался и слегка усмехнувшись он оживил почти пропавшие с лица морщинки радости, они вновь затанцевали на его лице, растягиваясь, как после долгого сна подтягивалось дитя. Но совсем скоро танцующие морщинки пропадут, встанут в привычный унылый и серьёзный строй, как по команде, скрывшись среди загрубевшей коже и жёсткой щетиной.  

Они пропадут, когда Зелёного Чудика снесёт синей волной. Она быстро накроет улицу и так же быстро исчезнет. Это можно было бы назвать даже самым красивым, природным явлением, если бы не то, что будет после.  

После того, как синева исчезнет, пропадёт и Зелёный Чудик, а вместе с ним и настроение. Всё вернётся в унылое, серое пространство, с печальными, умирающими деревьями, гнилой травой, бесчувственными лицами, странствующими по вакууму своих заурядных дел. Тишина заткнёт птиц. Лишь асфальт останется прежним. Он никогда не меняется.  

Джозеф резким, режущим и диким движением закроет окно.  

– Соня! Синева... синева опять началось, – просквозил сквозь зубы он.  

– Она и не заканчивалось, – голосом мрачного жнеца ответила Соня. Потухшая роза, которая давно не радовала Джозефа своими цветами. С тех пор как в их мир пришла Синева – Соня изменилась, она больше никогда не покидала квартиру, не смотрела в окно, только в книги. Лишь там мир остался прежним, теперь она жила там, а здесь просто находилась её оболочка. Безусловно очаровательная, но теперь искусственная.  

«Человек — это одежда», вспомнит тогда кто-то слова полуголого африканского вождя Имаму. Из племени масаи или банту, а может даже самбуру, но точно не зулусы. А произносил ли он эти слова? Скорее станцевал. Под запах коры йохимба, стук ашико и плачь валиха.