Фамильяр. Чернокнижница.

Я стою на заднем дворе нашего дома и наблюдаю, как пушистый черный комочек преодолевает препятствия в виде высоких снежных сугробов. Комочек ловко скачет по снегу, оставляя за собой вереницу маленьких следов от лап. Когда он, поднявшись на очередную снежную горку, срывается в новый прыжок, я слышу его тихое мяуканье.  

— Маруся, кис-кис-кис! — зову я, и кошка в два счета преодолевает расстояние между нами и оказывается подле моих ног.  

Она ластится и мурчит, а я чешу ее мягкий загривок с густым подшерстком.  

Маруся трется об мои брюки своими ушами, щуря свои большие желтые глаза. Кажется, что она намного умнее, чем обычное животное. По ее взгляду я понимаю, что она видит меня насквозь.  

— Не смотри так на меня, — отвечаю я на ее немой вопрос. — Я все сделаю, но позже.  

— Мрр, — глухо звучит ее голос, и она продолжает тереться об меня все требовательнее. — Мррр, ты обещала, а сама проспала до обеда.  

— Знаю-знаю, — вздыхаю я. — Ну не дается мне эта учеба.  

— Мр, никуда не денешься, если хочешь стать приличной колдуньей, — Маруся немного отстраняется и садится в снег, буравя меня глазами, а потом начинает равнодушно вылизываться.  

— Я даже суп не могу нормально сварить, не то что зелье, — фыркаю я, но Маруся не обращает на мои оправдания никакого внимания. — Мне всего-то шестнадцать.  

— Суп я не ем, мрр. А вот от лекарства против блох не отказалась бы. Вот только кто мне его приготовит, если не ты, мяу?  

Я знаю, что она понимает каждое мое слово, как и я ее. Вернее, я слышу, как она издает обычные кошачьи звуки, но в голове моей они преобразуются в нормальный человеческий язык.  

Эта черная добрая кошка — мой фамильяр. Иногда она бывает вредной, но я знаю, как она меня любит. Она только выглядит как животное, но на самом деле в ее теле живет некий дух, который приглядывает за мной, ведь я самая настоящая колдунья, как и мои родители. Она всегда рядом и помогает мне.  

Она сама пришла ко мне однажды, когда мама и папа рассказали мне правду о нашей семье — магах-лекарях. Я нашла ее на пороге дома, когда вернулась из школы. Она уверенно проследовала за мной в дом, и я не стала прогонять ее, почувствовав, что нуждаюсь в ее присутствии.  

Моя бабушка тоже была волшебницей и лечила людей — возле входной двери ее квартиры постоянно скапливалась толпа народу, пока дедушка их всех не разогнал и велел записываться заранее.  

Бабушка была добрейшей души человеком и пыталась помочь всем и каждому, пока не заболела. Тогда люди стали возмущаться и вести себя ужасно — ломились в двери, требуя помощи, а не получая ее — сыпали проклятьями и обвиняли в черной магии. Неблагодарные вскоре забыли дорогу к бабушке, когда дедушка наслал на одного из них какую-то неприятную болячку.  

К несчастью, бабушка не смогла справиться со своим собственным недугом, и дедушка до сих пор ужасно скучает: часто разглядывает старые снимки и хранит бабушкины рецепты зелий. Их квартиру до сих пор обходят стороной и шепчутся за углом мол: «вон в том подъезде жила злющая ведьма, которая поклонялась Сатане, и дед ее тоже ненормальный, раз жил с такой. »  

Мне бывает очень больно, когда я слышу такие разговоры, но с людской натурой ничего не поделаешь, не насылать же на каждого чесотку или диарею, хотя иногда очень хочется. Поначалу я исподтишка наказывала обидчиков моей семьи, но потом мама все прознала и велела прекратить. И была она очень убедительна, когда сказала, что если я буду так себя вести, то никакой силы мне не видать. Я поверила.  

И про Сатану — все неправда. Мы не занимаемся никакой черной магией, а служим самой природе, читая ее и помогая всему живому. Иногда мир кажется мне странным, но в то же время — таким лаконичным. Всё, что в нем есть — интересное и правильное, во всем есть свой баланс. Иногда я слышу, как со мной общается вода, ощущаю сердцебиение самой Земли, чувствую мелодию ветра на энергетическом уровне. Природа, которую мы называем неживой, на самом деле живее всего живого и нет ничего прекраснее — быть ее неотъемлемой частью.  

Плюс ко всему — я стала слишком сентиментальной и испытываю невероятную симпатию к близким. Те, кто не знает о том, кто я такая, принимают меня за странную, когда я начинаю рыдать над каждой историей, которая может вызвать хоть каплю сочувствия. Все эмоции во мне усиливаются в разы.  

В последнее время я живу будто бы в двух мирах — материальном и духовном.  

— Мррр, мяу, — желтые глазенки смотрят на меня с интересом, а черная шерстка с шоколадным отливом блестит на солнышке.  

— Скоро весна, Маруся, — улыбаюсь я. — И обещаю тебе, что я буду стараться.  

— Мрррр, — она снова трется об мою штанину, оставляя на ней немного блестящей шерсти.  

— Красотка, надо тебя покормить.  

— Мрр-мяу, хорошая идея, — Маруся ложится и подставляет мне свой меховой живот, а я не могу сдержаться, чтобы не запустить руки в приятную шелковистую шерсть.  

Вечером возвращаются родители, и я, как примерная дочь, склоняюсь над чугунным котлом, подвешенным под потолком в углу кухни и варю нечто похожее на снадобье для восстановления суставов (по крайней мере так написано в книге), но мне это не очень удается: странная коричневатая жидкость дурно пахнет — запах полыни, смешанной с трехдневными носками.  

— Должен быть чистый красный цвет, и пахнет совсем не так, — говорит мама, склоняясь над моим варевом и затыкая нос двумя пальцами.  

А потом вдруг жидкость начинает кипеть и пузыриться.  

— Мрр, фшш, что сейчас будет, — Маруся пробегает мимо нас, чуть было не сбив меня с ног.  

Тошнотворно пахнущее зелье пенится и шипит, начинает валить густой пар, а потом все выливается через край. Я спешу потушить огонь, но это не помогает — все содержимое котла оказывается на полу, а внутри не остается ни капли.  

— Да в чем дело-то?! — вскрикиваю я, хватаясь за голову, а мама только качает головой, берет тряпку побольше и вытирает лужи, пока я иступлено наблюдаю за процессом.  

— Хм. Пятый раз за неделю? — В комнату заходит папа и ухмыляется, смотря на наши с мамой озабоченные лица.  

— Ну никак не выходит, — я всплескиваю руками.  

— Даа, — протягивает папа. — И это потомственная ведьма.  

— Эй, — мама хмурится и недовольно сморит на отца, а тот только ехидно смеется и уходит к себе в кабинет.  

Вообще он много времени проводит в своем прибежище, развалившись в кресле и смотря какую-нибудь передачу по телевизору, отдыхая так от работы. Но чаще он выгоняет всех из кухни и подолгу готовит что-то из своих фирменных блюд или варит зелья для пополнения запасов. Завтра выходной, поэтому сегодня он расслабляется.  

— Ничего, еще несколько неудач и все должно получиться, — успокаивает меня мама с натянутой улыбкой.  

— Ну да, ну да, — протягиваю я, помогая маме прибраться. — После того, как разнесу кухню в пух и прах.  

Ночью я сплю и вижу странный тревожный сон. Моя комната видится мне будто бы в черно-белом свете. Я лежу и не могу пошевелиться и чувствую нарастающее напряжение. Это похоже на сонный паралич, который связывает твое тело, не давая двинуться с места. Я прекрасно осознаю, что сплю, но не могу встать с кровати, будто тело мое сковало сотни цепей.  

Вдруг в углу комнаты я вижу тень, которая становится все больше и четче, а потом начинает двигаться в мою сторону.  

Сначала я паникую, но потом, взяв себя в руки, я сжимаю кулаки и изо всех сил пытаюсь проснуться. И мне это удается, только голова болит, и я ощущаю сильную слабость во всем теле.  

Но каково мое удивление, когда, пытаясь уснуть вновь, я сквозь сон слышу звук разбивающегося стекла. Я бросаю сонный взгляд в окно, едва разлепив глаза: в окне вижу маленькую фигурку скорченной в три погибели старухи. Ее всклокоченные волосы серебрятся в свете луны и шевелятся от ветра. Она одета в грязные лохмотья, которые плохо скрывают горб на ее спине. От нее странно пахнет паленым.  

Я плохо вижу ее лицо, но от моего взгляда не укрывается длинный крючковатый нос — ну натуральная ведьма из детских страшилок. И лицо у нее какое-то странное, только не получается разглядеть в полутьме. Так могут выглядеть только чернокнижницы. Вот они-то и поклоняются всякому демонскому отродью. Мне про них рассказала мама. Говорят, что такие страшные до тех пор, пока не съедят новорожденное дитя, а после трапезы превращаются в молодых и красивых женщин.  

Ведьма кряхтит и страшно дышит: тяжело и громко.  

Я тяну на себя одеяло и прижимаю колени к груди, безуспешно пытаясь быть от этой странной старухи подальше.  

— Чур меня! — что есть мочи кричу я. — Убирайся!  

Ведьма рычит, скривив беззубый рот в улыбке.  

— Пошла прочь, тут нет младенцев!  

Ведьма хохочет, встряхивая головой, и лицо ее на миг освещает луна, и у меня все внутри холодеет от жуткого зрелища: обезображенная огнем обугленная кожа свисает со щек и лба так, что ее можно стянуть с черепа словно перчатку.  

Она издает что-то вроде полустонов-полувоплей, сквозь которые прорываются лающие хрипы и протягивает ко мне свои костлявые руки, похожие на стальные когти.  

Обезображенная ведьма становится все ближе и ближе к моей кровати, на которой я свернулась калачиком, не в силах шевелиться и вообще соображать от страха.  

Тут дверь в мою комнату с силой распахивается, ударившись об стену. Сыплется штукатурка и раздается громкий рык — в комнату врывается черный вихрь и начинает кружить вокруг ведьмы.  

Карга падает с подоконника на пол, отбиваясь от круговертя, не дающего ей подняться на ноги. Она выкрикивает проклятья и читает заклинания на древних языках, призывая демонические силы на помощь.  

А вихрь только разрастается и разрастается, перекрывая ведьме кислород. Она начинает хрипеть, хватаясь за горло руками и хватая ртом воздух, но продолжая читать свои черные молитвы.  

Видимо, молитвы помогают, так как вихрь начинает ослабевать, а ведьма поднимается с пола.  

— Ррр, фшшшш! — вихрь оборачивается черной кошкой.  

Выпустив когти, Маруся набрасывается на чернокнижницу и одним рывком вгрызается в ее морщинистую шею.  

Ведьма визжит и пытается оторвать от себя кошку, но зубы животного впились очень глубоко.  

Ведьма вновь сыплет проклятьями, что помогает ей освободиться от зубов Маруси. Кровь из раны брызжет во все стороны, забрызгав светлый ковер, а ведьма зажимает укус ладонью.  

Маруся падает на пол прямо на лапы и рычит, показывая карге острые белые клыки.  

Воспользовавшись моментом, я хватаю с прикроватной тумбочки торшер и запускаю его прямо в голову ведьмы. Осколки от лампочки разлетаются, а прислужница Сатаны кричит от боли, хватаясь свободной рукой за рассеченный лоб и вынимая из него стекло.  

Тем временем Маруся готовится к новому прыжку, но ведьма реагирует молниеносно. Она хватает крючковатыми пальцами летящую на нее кошку, забыв о кровоточащих ранах, и происходит ужасное — острые когти чернокнижницы впиваются в живот кошки и она падает вниз, но уже не приземляется на лапки.  

— Тварь! — кричу я что есть мочи. — Ты убила ее! Ты убила моего друга!  

Слезы льются из моих глаз, когда я смотрю на обмякшее пушистое существо на полу.  

Я подскакиваю прямо навстречу ведьме, готовая убить ее голыми руками, но в этом уже нет необходимости — глаза ее закатываются и она медленно оседает и тяжело бухается на пол рядом с Марусей, словно мешок с картошкой. Вокруг столько крови.  

Потом происходит что-то странное — мертвые тела превращаются в черную дымку и растворяются в воздухе. Даже кровь с пола шипя испаряется, не оставив никаких следов.  

— Маруся! — кричу я, захлебываясь слезами и падая на пол, где только что лежало тело моего маленького друга.  

И — о, чудо! — в разбитое окно вновь врывается вихрь и превращается в черную кошку. На подоконнике сидит Маруся и, как ни в чем ни бывало, вылизывает свои лапки.  

— Кис-кис-кис! — я осторожно подхожу к своей спасительнице, и ее желтые глаза пристально наблюдают за мной. — Маруся, это ты?  

— Мрр, а ты ждала кого-то другого?  

Я хватаю ее и прижимаю к себе, а кошка отвечает мне громким урчанием. Какое счастье! — она цела и невредима.  

— Что случилось? — В мою комнату с бешеными глазами вбегают родители. — Мы слышали шум, но не могли проснуться.  

Уже на следующий день мы узнаем, что в соседней деревне сгорела ведьма. Кто-то из соседей влез в ее дом ночью и поджег ее спящей. По древнему поверью, в ночь, когда умирает ведьма-чернокнижница, ее дух может явиться за молодой колдуньей и забрать ее душу в мир мертвых, чтобы обменять ее жизнь на свою.  

Мой фамильяр спас меня, самоотверженно кинувшись в бой.  

— Осталось восемь жизней, — шепчет мама, прижимая к груди Марусю и гладя ее по блестящей шерстке.  

— Прости, — тихо говорю я, глядя на кошку.  

— Это ее долг, — мама отвечает мне вместо Маруси.  

— А кем были ваши фамильяры? — интересуюсь я, глядя на родителей.  

— Мой был синицей, — отвечает мама.  

— А мой — псом, — папа отрывается от чтения газеты и лицо его становится печальным. — Жаль, что они оставляют нас, когда приходит время.  

— Как бы я хотела, чтобы Маруся всегда была рядом, — вздыхаю я.  

— Мрр, я буду с тобой, глупышка, — Маруся от удовольствия щурит свои большие глаза, пока мама чешет ее за ушком. — Пока ты во мне нуждаешься.