Код Соколова. Глава 18

Повесть "Код Соколова"  

Автор: Кристина Громова  

Глава 18  

Беспощадны исходы у уличных драк…  

Это дети, которые часто молчат.  

И у них недостаточно знаний и лет.  

И похожи они на голодных волчат…  

Алена Васильченко  

Они долго плелись по какой-то мокрой и темной лесопосадке, пока не пришли к заброшенной кирпичной хибаре без окон. Оконные проемы были перетянуты почти непрозрачной пленкой и хлопали при каждом порыве ветра. В один из таких проемов, аккуратно приподняв пленку, они просочились внутрь.  

Разведя огонь в импровизированном камине, скинув пилот на колченогий табурет, взрослый парень прищуренными от дыма глазами внимательно оглядел Ярослава, закурил, катнул грязную бутыль с водой.  

– Умойся. Меня Кирпич зовут.  

– А почему «Кирпич»? – удивленно прошамкал Ярик разбитыми губами.  

– Фамилия – Кирпичев, – ответил хозяин сомнительного жилища. – Да и прикладываю я неслабо, – добавил он, хмыкнув. – Ты сам – то откуда? И звать тебя как?  

Памятуя, какую реакцию вызвал его ответ в прошлый раз, он решил не уточнять:  

– Я сегодня только приехал. Зовут Ярослав.  

– Не тупи, – раздраженно сказал новый знакомец. – Я спросил – откуда?  

Ярик, испуганно поглядывая на здоровенного парня, нехотя ответил.  

– Че тут делаешь? – продолжил допрос Кирпич.  

– Я сбежал из дома, – мальчику почему-то не хотелось рассказывать про то, что он поехал искать женщину, которую с недавних пор считал своей матерью.  

– Ты че, сука, травишь? – рявкнул Кирпич, смачно харкнув на грязный пол. – Сказал – не тупи!  

И тут Ярослав, которого, видимо, все последние события вконец измотали, заревел навзрыд. Он сидел на синем пластмассовом ящике из-под бутылок, держась окровавленными руками за грязную голову, и плакал, как годовалый ребенок, – задыхаясь, захлебываясь слезами…  

Кирпич подошел к нему, замер в раздумьях, а потом произнес неожиданно осипшим голосом:  

– Ну все, все! Никто тебя больше не обидит. Со мной будешь пока. А там захочешь – уедешь в свой Владимир. Все, я сказал! – последнюю фразу Кирпич произнёс резко и это возымело действие: Ярослав, как по команде, прекратил истерить.  

Неожиданно в проеме, забаррикадированном сбитыми вместе на манер двери досками, что-то сильно завозилось, «дверь» покачнулась, и в то же мгновение из-под нее вынырнула сначала одна фигура, потом ещё и ещё. Это были чумазые, грязно одетые подростки без определенного возраста, правда визуально все казались постарше Ярика.  

Один из пришедших был юношей лет двенадцати, худощавый и тонкий, как тростинка, к тому же с длинной шеей. Одет он был в грязную рубашонку, поверх которой висело колом видавшее виды драповое пальто, а руки держал в карманах узких и коротких штанишек. Темные курчавые волосы лохматились над карими задумчивыми глазами.  

Хотя незнакомец, явившийся в хибару неожиданным образом, подходил к Ярику с тем беспечно-задорным видом, с каким всегда подходили друг к другу мальчишки, готовые вступить в драку, увидев его, тот почему – то не испугался.  

Позади кареглазого подростка показалось еще одно грязное личико неопределенного пола, обрамленное белокурыми волосами и сверкнувшее на новичка любопытными голубыми глазами.  

Третий подросток казался самым старшим из пришедших и сильно уставшим. Лицо его было перекошено вечной улыбкой, а пальто было мокрым от начавшегося дождя; во всей фигуре виднелось утомление, к тому же парень почему – то волочил за собой ногу.  

Утомленный и белокурый умелыми руками принялись что – то на костре готовить. Кареглазый, зажег фонарь и стал светить им в глаза Ярику, зажмурившемуся от непривычно яркого света в полуподвальном помещении.  

– Это че, новенький? – насмешливо произнёс парень. – И откуда ж такой козырный в наших краях? – не унимался он. – А ну-ка, скидывай своё барахло – меняться будем.  

– Эй, полегче, Чахлый, – предостерегающе произнёс Кирпич обманчиво спокойным голосом, – это моя добыча и мне решать.  

Через полчаса в камине закипало уже в горшке какое-то варево, а в ожидании, пока оно поспеет, белокурый поставил на трехногий столик сковороду, на которой дымились куски жареного мяса.  

Кирпич поднялся.  

– Готово? – сказал он. – Ну и отлично. Садись, малый, с нами – ты теперь один из нас…  

Ярослав, кряхтя от боли, уселся на один из деревянных обрубков, заменявших в помещении стулья.  

«Коренные жители» ели с жадностью, которая ясно показывала, что мясное блюдо было для них невиданною роскошью; белокурый, которого (как выяснилось) звали Женёк, облизывал даже свои засаленные пальцы. Криворотый, его все звали Паралитик, ел с расстановкой и, повинуясь, по-видимому, неодолимой потребности говорить, то и дело обращался к Кирпичу со своей беседой. Тот проявлял при этом удивительное внимание и, наклонив голову, выслушивал все с таким разумным видом, как будто понимал каждое слово. Иногда выражал свое согласие кивками головы и тихим мычанием, при этом не прекращая есть.  

– Вот как немного нужно человеку, – философски отметил Паралитик, когда все, включая Ярика, наконец закончили ужинать. Мальчик был настолько голоден, что чашка гороха с мясом показалась ему в этот вечер чуть ли не самой вкусной едой, какую только от пробовал.  

– Вот мы и сыты, – лениво согласился Кирпич, – и теперь нам остается только поблагодарить бога и пару добрых и рассеянных продавцов, не досчитавшихся сегодня пары килограмм мяса и ещё кое – чего.  

– Ага, ага! – поддакнули все, кроме Ярика.  

Из этой странной и запутанной речи девятилетний малыш понял только, что способ приобретения еды был не совсем честный, но удержался от вопроса, чтоб еще раз не услышать в свой адрес:  

«Ты че, сука, травишь? ».  

Поздним вечером этого дня Ярослав с отуманенной побоями головой лежал на старом матрасе, служившим ему теперь постелью. Странные речи Кирпича ни на одну минуту не поколебали в нем убеждения, что «воровать нехорошо». Напротив, болезненное ощущение, которое он испытывал в начале вечера, еще усилилось. Нищие… воры… у них нет дома!.. Живя совсем в другом мире, он тем не менее знал, что со всем этим соединяется презрение. Он даже чувствовал, как из глубины души в нем подымается вся горечь презрения, но он инстинктивно защищал свою привязанность к этим людям, к Кирпичу, от этой горькой примеси. В результате – сожаление к новым знакомым усилилось и обострилось, но привязанность не исчезла. Убеждение, что «нехорошо воровать» осталось, Ярик наконец провалился в глубокий тяжелый сон.