Секунды вечности, или Повесть об одинокой Волчице. Часть ll: На краю чёрной бездны.

Секунды вечности, или Повесть об одинокой Волчице  

Автор: Кристина Громова  

II часть  

На краю черной бездны  

Глава 1 (вторая часть)  

Кто сражается с чудовищами, тому следует остерегаться, чтобы самому при этом не стать чудовищем. И если ты долго смотришь в бездну, то бездна тоже смотрит в тебя.  

Фридрих Вильгельм Ницше. По ту сторону добра и зла  

Василиса медленно открыла глаза, услышав мерно стучащие по стеклу капли дождя.  

«Весенний дождь, как это здорово: живительная влага, дающая надежду обновления всей природе», – легкомысленно подумала девушка и вдруг резко села на кровати. То, что она увидела, никак не укладывалось в ее сознании: она находилась в незнакомой комнате со светло – серыми стенами, выкрашенными до половины. Все остальное было белым, пугающе белым: и верхняя часть стен, и потолок, и дверь образца СССР и пол, выложенный потертой старой плиткой с неровными причудливыми краями. В этой странной комнате было всего одно окно, которое почему-то находилось так высоко, что Василисе пришлось задрать голову, чтобы увидеть решетку за стеклом, унылый пасмурный день и верхушку мотающейся на ветру березы с летней по размеру листьев кроной. Из мебели в комнате были только выкрашенные в белый с грязными разводами стол и стул, а кровать, на которой Василиса сидела, была и вовсе не кровать, а койка с металлической сеткой в качестве основания, которая жалобно скрипела при каждом раскачивании девушки взад – вперед. Белье постельное пахло хлоркой, а в углу белого пододеяльника чернел прямоугольник. Ни зеркала, ни шкафа с вещами – ничего... Ужас сковал внутренности девушки, да так, что от боли она немедленно сжалась в узел.  

Но и это было ещё не все. Когда боль отступила, Василиса испытала дополнительный шок, рассмотрев свои руки: они расплывались багровыми пятнами в местах от инъекций, которые (без сомнения) ей делались с завидным постоянством. Ногти, за которыми девушка регулярно ухаживала, были безжалостно и топорно обстрижены, как впрочем и волосы – Василиса поняла это, когда дрожащими и невесомыми руками потрогала свою голову.  

Она осторожно спустила ноги вниз, морщась от гула, звучащего в собственной голове, и от скрипа продавливаемой под весом хрупкого тела койки. Взгляд неожиданно упал на штамп, «украшавший» все постельное белье ее скудного ложа: не доверяя своему зрению, Василиса снова и снова шептала пересохшими губами: «Психиатрическая больница №3». Когда же до неё наконец дошёл смысл прочитанного, в гробовой тишине комнаты раздался нечеловеческий крик – девушка в очередной раз потеряла сознание...  

Василиса подняла тяжелые веки. Сколько времени прошло с тех пор, как она сделала страшное открытие о своем местонахождении, можно было только догадываться: за высоким белым в клетку окном было темно, а дождь перестал барабанить по запотевшему стеклу, сквозь которое пробивался слабый свет бледно – желтой луны. Девушка лежала ровно вдоль койки, укрытая одеялом с пугающим штампом, а на худенькой как плеть руке белел пластырь, скрывающий следы от свежесделанной инъекции.  

«Почему я здесь?! Почему меня никто не ищет?! Неужели я никому не нужна?!» – она мысленно задавала себе эти вопросы, машинально глядя в потолок, и сама же на них отвечала: «Раз никто не ищет – значит не нужна, никому я не нужна». Из безжизненно погасших синих глаз по бледным впалым щекам медленно катились и падали на белую казенную подушку горькие слёзы, размывая на ней небрежно проштампованные строки: «Психиатрическая больница №3».  

От печальных умозаключений Василису отвлек звук открываемой двери: в узкой щели дверного проема показалась крупная женская голова, и, увидев, что девушка в сознании, тут же ее захлопнула, лишив тем самым узницу возможности задать свои многочисленные вопросы.  

С трудом поднявшись с немилосердно заскрипевшей койки, Василиса подошла к двери и попробовала ее открыть. Закрыто. «Я что, совершила какое – то преступление? » – пронеслось в уродливо – стриженой голове девушки.  

Неожиданно ее обуяла ярость, и она начала стучать маленькими кулачками по закрытой двери, безуспешно повторяя ошибку всех узников на Земле:  

– Откройте! Выпустите меня отсюда! Вы не имеете права меня удерживать силой!  

Сбив руки в кровь от многочисленных неудачных попыток докричаться и достучаться до своих мучителей, девушка в исступлении, тяжело дыша, подставила стол (один из трех предметов скудного интерьера комнаты) к противоположной от двери стене с окном, чтобы попытаться разглядеть хоть что-то за запотевшим от высокой влажности стеклом. Уже спустя мгновенье, Василиса истошно кричала, рассмотрев в окне свое отражение: вместо своего лица она увидела морду белой волчицы, чьи синие глаза светились желтым, неестественно огненным, словно залитым кипящей лавой контуром. В таком обличии она и была найдена доктором и его дородной помощницей, которые не без труда уложили ее снова в постель, сделав очередную инъекцию. Проваливаясь в сон, Василиса ухватилась за обрывочную мысль: «Как странно, а ведь они совсем не удивились, увидев меня такой, в образе зверя... Но я ведь человек, слышите, человек! ». Ей казалось, что она кричит, пытаясь рассказать правду этим людям, хотя на самом деле девушка уже спала.  

Ей снился странный сон: будто она была не человеком вовсе, а белой синеглазой волчицей и жила высоко в горах среди остроконечных скал, пики которых вонзались в причудливые, закрученные в крендель облака. Будто в глубокой горной расщелине был сконцентрирован весь ее мир: маленький теплый комочек шерсти – сыночек, доверчиво уткнувшийся матери в грудь влажным прохладным носом, и ее волк, отец семейства – черный, как вороново крыло, зеленоглазый самец.  

Неожиданно она услышала, как несколько увесистых камней, сорвавшись с крутизны, покатились вниз, все больше разбегаясь, вздымая следом пыль и щебень, многократным эхом усиливая грохот от проделок природной стихии. Но волчица не испугалась – она привыкла к обвалам в горах.  

От резкого звука проснулся и заскулил малыш, спрятав дрожащее тельце под брюхом у матери. Успокаивающе заурчал отец семейства, подползая ближе к своей самке, как бы прикрывая ее телом от напасти. Притискиваясь к нему боком, прижимаясь все теснее, волчица одобрительно заскулила. И в этой, воцарившейся разом, подобно обвалу космического беззвучия горной тишине, теперь снова слышалось только мерное урчание и прихрапывание влюбленного волка, выражающего по – особому свое доброе расположение, готовность беспрекословно слушаться синеглазую волчицу и оберегать ее. Так выглядело счастье, их звериное счастье...