FB2 Режим чтения

За час до рассвета

Рассказ / Боевик, Военная проза, Проза
Новоприбывший в Афганистан военный журналист попадает в плен к исламистам. Неожиданное спасение, дивная красота затерянного края и постыдная правда, неожиданно всплывающая в самый неурочный час…
Объем: 2.494 а.л.
Группа: Нет начала и нет конца

Оглавление

An Hour Before Sunrise

Говорят, что больше всего смертей в течение суток происходит глубокой ночью.  

Наверняка об этом есть и какая-то точная статистика.  

Должна быть.  

Ведь если подумать, то статистические данные есть много о чём. О самых глупых и ненужных фактах, о самых дурацких стечениях обстоятельств, которые и нарочно-то даже для кино не придумаешь. Словом, почти что обо всём. Особенно славятся исследованием и подсчётом разного рода дребедени британские учёные, ставшие притчей во языцах. Бьюсь об заклад, что высоколобые господа с прародины исследовали и вопрос о количестве смертей.  

Вообще-то людям свойственно преувеличивать, приукрашать и романтизировать мрачные вещи. По мнению многих больше всего смертей в течение суток происходит не просто ночью. Нет, в самое тёмное время суток — а ночь, как известно, темнее всего перед рассветом. Стало быть в час формального наступления нового дня — аккурат в это время на всём земном шаре умирает больше всего народу.  

Я не знаю, правда ли это. В конце-то концов, везде ведь свои часовые пояса — так что же, выходит это «правило» неукоснительно соблюдается в каждом из них?  

Если да, то в чём тут подвох — как это происходит?  

У меня нет простых ответов на эти не шибко-то простые вопросы.  

Я не знаю.  

Но так говорят.  

 

***  

 

Меня вернул в сознание крик.  

Нет, не крик. То, от чего я, вздрогнув, очнулся от забытья, было нечеловеческим воплем.  

Цивилизованный и разумный человек не мог бы издавать таких звуков — на подобную вакханалию дисгармонии были способны лишь обезумевшие загнанные звери.  

По крайней мере, так мне казалось до этого момента.  

Но я узнал голос — это был Рэнди, мой оператор. Видеть я не мог — этому немало так способствовал мешок на голове.  

— Нет! Ради бога! Нет! — вопил бедолага-оператор.  

Я снова вздрогнул — в одно мгновение всё встало на свои места. Я вспомнил, где я очутился и что произошло.  

Рой воспоминаний прервал новый вопль, перемежаемый протяжным стоном. Чёрт, Рэнди. Знает же, что не стоит здесь упоминать бога. Особенно христианского. Даже и не упоминать — не стоит и думать, а не то мало ли что…  

— Я никто! Никто! Просто оператор! Что вы от меня хотите услышать?! Я никто — слышите?! — от такого заявления Рэнди у меня внутри всё сжалось. Оно и понятно — кто откажется спасти свою шкуру, если для этого — а также для избавления от пыток — нужно всего-то заложить своего товарища по несчастью?  

Но дальше этого Рэнди не зашёл. Он снова промямлил что-то нечленораздельное, всхлипнул и повторил тезис о своей никчёмности. В ответ раздался другой голос — кто-то на грубом и крайне немелодичном языке резко оборвал Рэнди, извергнув на беднягу, как мне думалось, тонну проклятий.  

— Нет! Нет! Пожалуйста! — запричитал Рэнди.  

Я вздохнул. Нет, парень, этих ублюдков не разжалобишь.  

Он был бесполезен. Абсолютно не понимал, чего от него хотят. Посылать в эти края человека, не говорящего бегло на фарси, пушту, урду или хоть на чём-то похожем, было безответственно. Когда вернусь в Штаты, подумал я, обязательно выскажу руководству всё, что о них думаю. Нет, господа в кителях, увешанных рядами орденов, дикие обитатели гор не понимают английского. И понимать не хотят. Более того — они ненавидят его. Так уж их воспитали.  

Несколько секунд назад я боялся, что Рэнди укажет на меня: «Вот — этот парень вам нужен! » Теперь же я опасался, что не успею — и тогда услышу резкий свист и захлёбывающееся бульканье. Не то чтобы мне был как-то дорого Рэнди, но меня бы совесть замучила после — до конца дней мне в очных кошмарах являлся бы незадачливый оператор с нарисованной улыбкой под кадыком. При условии, конечно, что я сам выбрался бы из этой передряги.  

Пора.  

Пора было брать дело в свои руки — так что я подал голос:  

— Он не тот человек, который вам нужен!..  

Кто-то подошёл и резко сдёрнул мешок с головы.  

Я должен был бы поморщиться от ударившего в глаза яркого света — как в кино. Но клише есть клише.  

Несколько тусклых ламп работали от постукивающего в отдалении генератора — судя по всему больше энергии этот допотопный монстр дать не мог. В неровном свете я осмотрел своих похитителей.  

Кстати о свете.  

 

***  

 

— Да твою-то мать! — выругался полковник Райли. Суровый вояка, сморщившись, вздёрнул руку, закрывая ладонью лицо от света. А пора бы было и привыкнуть — ведь не в первый раз за сегодня. — Слушайте, а без этого никак?  

— Никак, сэр, нам позарез нужен свет, — смиренно ответил я, наигранно разводя руками.  

— Разве нет у вас ночного режима съёмки? — полковника такой мой ответ не устраивал.  

— Это когда картинка зелёная, а глаза светятся жутким белёсым светом, как у одержимых демонами? — уточнил я. — Нет, насколько я знаю — нет. Так ведь, Рэнди?  

— Точно, — подтвердил оператор.  

— Бюджета не хватило, — объяснил я. И тут же наткнулся на угрюмый взгляд полковника. И взгляд этот потихоньку наливался желчной ненавистью — военные чины не любили, когда их тыкали носом в финансовые дела армии.  

— Это намёк на коррупцию? У вас есть, чем попрекнуть меня, мистер Сайкс?  

— Вас — никак нет, — ответил я. — Не вы прислали нас сюда с этим допотопным оборудованием.  

— Тогда изложите свои претензии в рапорте командованию в Форт-Кэмпбелл, а сейчас вернёмся к делу, — подвёл итог Райли. — Вы же понимаете, почему я предпочёл бы не светиться? В прямом смысле слова?  

— Ожидаете засады? — предположил я.  

— Ещё как ожидаю, чёрт возьми! — воскликнул Райли. — Иначе зачем бы мы назначили этот манёвр на сегодня? Безлунная ночь даёт какое-никакое, но прикрытие.  

— Согласен с вами, сэр, но придётся делать как есть — или не делать вовсе. Или записывать на диктофон, если вы не против. Днём мы можем поснимать местные панорамы и наложить голос поверх — грех будет жаловаться, это материал из горячей точки.  

— Пока нет, — заметил полковник.  

— Но у вас есть информация, что в скором времени это будет именно так — верно? — уточнил я. — Иначе для чего мы здесь?  

— Ладно, тогда под запись, — дал отмашку полковник. — Не хочу повторяться.  

— Хорошо.  

Я щёлкнул тумблером диктофона.  

Запись пошла.  

— Томас Сайкс, штатный военный корреспондент Los Angeles Times. Это репортаж из провинции Бадахшан, Афганистан. Я и мой оператор Рэндалл Кларк сопровождаем военный конвой.  

Я воочию мог себе представить, как всё это будет звучать в записи — ровный гул моторов, лёгкий скрип гравия под колёсами и наши с полковником голоса. Мой вымотанный хронической усталостью и джетлагом баритон и гулкий бодрый бас Райли.  

— Мой собеседник — полковник Дэвин Райли, 1-й батальон 506-го пехотного полка 101-й воздушно-десантной дивизии. Сейчас четверг, 3 ноября 2016 года, 3:14 ночи по местному времени. О целях нашей поездки он расскажет вам сейчас. Полковник, — обратился я к собеседнику, — сэр, вам слово.  

И он не сплоховал.  

— Говорит полковник Райли. Наш конвой состоит из трёх транспортов с оборудованием и личным составом. Мы направляемся в местечко под названием Вахан для развёртывания нового мобильного штаба в этом регионе и последующей детальной разведки местности перед возможной переброской больших сил Коалиции.  

— Нового? Значит, в этой провинции всё же есть войска союзников? — уточнил я.  

— Да, есть наш форпост «Нокс» у истоков реки Вахан. Насчитывает три десятка человек личного состава. Люди из разных подразделений, в основном из всё той же 101-й воздушной. До сих пор эта провинция была одним из самых спокойных мест во всём Афганистане и не требовала присутствия значительных соединений. Но данные наших аналитиков за последние пару месяцев дают командованию основание считать, что в ближайшие несколько месяцев боевики Талибана предпримут попытку занятия Ваханского коридора.  

Да уж, ничего не скажешь.  

Молодец.  

Так и сыпет названиями, которые рядовому обывателю из Штатов не скажут ровным счётом ничего.  

— Прошу вас, полковник, сэр, расскажите подробнее нашим зрителям, — попросил я. — Что за Ваханский коридор?  

— Ваханский корридор – часть провинции Бадахшан в Афганистане, отделена от остальной части страны хребтами Гиндукуша. Из центральных районов сюда ведет единственная дорога, которая в период лавин часто становится непроходимой. Это узкая полоса земли, ширина её в среднем около 50 миль. Она зажата разными государствами сразу с трёх сторон. Два из них — это Пакистан, чьё правительство открыто спонсирует международный терроризм и ратует за распространение ислама в мире, причём далеко не мирного толка, и Китайская Народная Республика, наш добрый друг и сосед, с которым у нас со дня на день может разразиться война за Тайвань. Как видите, соседство то ещё. Но до сих пор у нас не было повода держать здесь большой контингент военнослужащих. Местное население крайне негативно относится к радикалам и фундаменталистам и не идёт на сотрудничество с подобными. Однако для бойцов Талибана было бы крайне выгодно занять эту территорию.  

— Я хотел уточнить один момент, полковник, — я помедлил, прежде чем задать следующий вопрос. — Не вызовет ли вмешательство Коалиции в дела Вахана новый виток напряжения? Не лучше ли предоставить регион самому себе? За свою историю он кому только ни принадлежал — Афганистан владеет им лишь чуть больше века.  

— В любом случае, будет ли он впоследствии частью Афганистана или же станет независимым образованием — мы не можем допустить того, чтобы здесь пустил корни исламский радикализм. Кроме того, можно до одури спорить, кому и что принадлежало, но так мы договоримся до того, что Аляску необходимо вернуть сумасшедшим русским — да вот только…  

И полковник употребил такое выражение, что даже у меня, видавшего виды и слышавшего невообразимое, уши возжелали провалиться сквозь землю, а я хотел последовать прямиком за ними.  

Полковник испустил тяжёлый вздох и неодобрительно покачал головой:  

— Это ведь можно будет вырезать? — выразил он надежду. — Меня немного занесло. А мы ведь должны подавать пример достойного поведения рядовым и сержантам.  

Да, вряд ли можно было бы выставлять подобные высказывания в палате мер и весов в разделе «Достойное поведение».  

— Можно, мы ведь не в прямом эфире, — милостиво согласился я. Хотя меня нисколько не привлекала перспектива ковыряться в записи, выискивая «неугодные» моменты. Я до смерти хотел спать. — И открою вам секрет, сэр, но прямой эфир — тоже не совсем прямой. Всегда есть задержка от нескольких секунд до минуты, и этого времени режиссёру может хватить, чтобы вырезать, — я пожал плечами, — ну… нечто неприемлемое.  

— Хорошо, — кивнул Райли.  

— Спасибо за историческую справку, полковник, — продолжил я интервью. — Чем талибов может привлечь эта территория? Насколько мне известно, это крайне суровый, дикий и труднодоступный регион. Большая часть Афганистана — это высокогорье, но здесь это выражено ярче, чем где бы то ни было. Южная часть Вахана — это отроги Памира, одной из самых высоких горных систем в мире.  

— Во-первых, Талибан никогда не откажется от завалящей территории, ведь местные сети пещер как нельзя лучше подходят для обустройства баз. Во-вторых, каким бы суровым и труднодоступным этот регион ни был, но это удобный транспортный коридор, который свяжет Пакистан с северо-западной частью Афганистана. Когда-то Ваханский коридор был частью Великого шёлкового пути. Он может восстановить утраченное значение. Для транспортировки опиатов в Европу и Штаты. Более того — судя по имеющейся информации, поток наркотиков через этот регион уже возрос в несколько раз. А, значит, увеличилось и финансирование Талибана, — полковник категорически помотал головой, — этого мы допустить не можем.  

— Но это уже допущено, — заметил я небрежным тоном.  

— Верно, — Райли раздул ноздри, — мы не допустим нового роста и разберёмся с текущим трафиком опиатов.  

— Хорошо, думаю, на этом можно закончить, — но тут же всплыл ещё один вопрос, и я поторопился задать его. — Скажите, полковник, единственная дорога, ведущая в Вахан – это та, по которой мы сейчас и едем, не так ли? – после отрывистого утвердительного кивка, я поинтересовался: — Но не целесообразнее было бы передвигаться с помощью вертолётов? По соображениям безопасности…  

— Мы вынуждены передвигаться наземным транспортом, так как велика вероятность того, что транспорт воздушный будет сбит в этих горах, — отозвался тот. — По нашим сводкам дороги в этом регионе не заминированы, так что вероятность того, что…  

По неумолимой насмешке судьбы именно в этот момент крайне низкая вероятность происшествия с наземным военным транспортом подскочила до небес и зашкалила до предела.  

Полковник был прав — мин здесь не было. А вот талибов с РПГ, как оказалось, хоть отбавляй. Синхронности их действий позавидовали бы олимпийские ныряльщики — одновременно из шести точек с обеих сторон каньона из густой тьмы к нам начали приближаться пылающие шары.  

— Поворачивай! — обернулся полковник к водителю. — Повора...  

В следующий момент меня накрыло жаром, а наш «хамви» исполнил тройное сальто и грузно приземлился на крышу.  

Я выдохнул — и это далось мне с большим трудом. Лёгкие будто бы сдавило изнутри. Прошло, наверное, с полминуты, прежде чем я решился вновь осторожно вдохнуть — на этот раз намного легче. Звон в ушах начал стихать — так что я даже услышал себя, когда позвал:  

— Эй!  

Никто не отозвался. Или я пока не услышал этого.  

— Есть кто живой? Рэнди? Райли?  

Имени водителя я не знал.  

Справа от меня что-то зашевелилось.  

— Рэнди?  

Шевелящаяся масса отозвалась протяжным стоном.  

— Слышишь меня?  

Утвердительный стон.  

— У тебя камера под рукой? Включи свет.  

Покопавшись, Рэнди, сделал это.  

Полковник погиб с выражением нелепого недоумения на своём суровом лице — искорёженной дверью ему пробило грудь. Бедолагу за рулём сплющило вместе с передней половиной автомобиля — а, значит, закрытый и только закрытый гроб, на церемонии только и не хватало что обмороков скорбящих родственниц.  

— Двигаться можешь? Выбираемся. Надо найти выживших.  

Ответом мне было сдавленное бормотание. Я разобрал лишь часть, но суть уловил, поэтому зло одёрнул его:  

— Я тоже на такое не подписывался! Захлопнись! Слышишь, как капает? Это топливный шланг. Случайная искра — и мы взлетим на воздух. Опять. Так что шевели булками, успеешь ещё поныть.  

«Если выживешь», — добавил я уже про себя.  

Наконец-то я различил звуки снаружи — судя по всему, выжившие занимали оборону. Неразбериха, ругань и извечный вопрос «какого чёрта здесь происходит? » Хорошо, что всё это было на родном английском.  

Когда понимаешь, что не можешь выбраться откуда-то, накатывает приличный такой приступ клаустрофобии. Вот же он, выход — но нет, ни в какую!  

— Эй! — я заколотил в дверь. — Эй! Слышите?! Дверь заклинило!  

Я ещё раз навалился плечом на неё, но без толку.  

— Сюда!  

Снаружи возились люди.  

— Режь!  

Скрежет металла, торопливый визгливый скрип — и вот пара пехотинцев отогнула развороченную дверь как крышку консервы. Они подхватили меня и ловко вытянули наружу. Я почувствовал себя сардиной из банки.  

Пока вытягивали Рэнди, я мельком осмотрелся вокруг.  

Позади нас пара пехотинцев окопалась возле уцелевшего грузовика в наспех сделанном импровизированном пулемётном гнезде. Впереди же пылал ещё один «хамви» — ему досталось покруче нашего.  

— Что произошло? — взвыл Рэнди, очутившись рядом со мной.  

Никто не удостоил его ответом. Вопрос глупее не придумаешь — сам то как полагаешь, что тут произошло?  

— Видите их? — спросил я у ближайшего из своих спасителей.  

Вместо ответа тот вздёрнул кулак, призывая к тишине. Я замолк и заткнул ладонью рот корчащемуся на земле Рэнди.  

— Угомонись ты! — процедил я.  

Треск пламени и приглушённые стоны раненых — и ничто не нарушало ночной тишины, кроме нас.  

Но это не могло длиться долго — я видел, как нас обстреляли из ракетниц, а, значит, наступление мобильных отрядов боевиков не заставит себя ждать.  

— Сержант! — шёпотом окликнул я ближайшего солдата.  

Тот стрельнул в меня глазами.  

— Поддержка? — проронил я.  

Он коротко кивнул в ответ.  

Я выдохнул. Значит, есть надежда.  

По левую руку от меня послышался отдалённый гул моторов.  

— Чёрт! — выдохнул сержант.  

Оно было и понятно — с того фланга мы не были прикрыты ничем и никак.  

— Не сопротивляйтесь — и, может, уцелеете, — обречённо сказал сержант.  

— Наши? — я хватался за тончайшую из соломинок, но попросту не мог иначе.  

Сержант помотал головой:  

— Рано…  

Из-за поворота вылетел массивный Hilux, за ним ещё один. И ещё. В кузове у всех были установлены пулемёты — и выяснять их калибр у меня не было никакого желания.  

Ведущий пикап оттолкнул в сторону горящий «хамви» как взбесившийся буйвол и, скрипя тормозами и широкими грязевыми покрышками, остановился аккурат перед нами.  

Сержант и его напарник медленно подняли пустые руки — штурмовые винтовки они благоразумно оставили лежать на разбитой дороге.  

Но пара бойцов в пулемётном гнезде явно не горели желанием сдаваться:  

— Сержант? — возмущённо воскликнул один их них.  

— Нет! — рявкнул сержант. — Отставить! Ничего не выйдет!  

Нас окружило с десяток обмотанных в убогое тряпьё бородатых вояк. Все с крайне свирепым выражением на заросших лицах. С возвышенностей под прикрытием подъехавших тачанок спускалось ещё с десяток таких же. Пара человек катилась на мотоциклах.  

Больше двух десятков. Против четырёх солдат и двух журналистов.  

Ни единого шанса.  

Я это понимал. Сержант это понимал.  

Несколько очередей в воздух. Акт устрашения.  

И я устрашился, содрогнувшись как от сильнейшего порыва арктического ветра.  

Сколько лет освещал конфликты, но так и не привык к этим звукам.  

Сержанту уже накинули мешок на голову и пинками погнали к пикапам.  

Настала и моя очередь.  

— Салам, — бросил я, осторожно поднимаясь с приподнятыми рукаи и выставленными вперёд ладонями.  

В ответ я крайне негостеприимно получил прикладом под правый глаз и ничком грохнулся обратно в раскалённую пыль дорог.  

 

***  

 

— И снова здравствуйте, — поприветствовал я стоящих рядом мужчин.  

Они переглянулись промеж собой.  

Свет был слабым, тусклым — рождественские свечи на ёлке у меня дома и то были ярче. Но даже и в нём я хорошо видел их. И понимал, что вопрос ушёл в пустоту. Как уйдут и все следующие.  

Ну какой, к чёрту, английский? Хорошо, если в медресе этих оборванцев помимо такого важного предмета как арабский язык научили хотя бы азам грамоты на их родном наречии.  

— Ладно, ублюдки вы этакие… Салам, — и я перешёл на пушту. — Кто-нибудь из вас понимает меня?  

Сидевший поодаль человек в белом перухане пошевелился:  

— Расступитесь! — приказал он нескольким боевикам, выстроившимся вкруг меня. Они послушно разошлись в стороны и расселись на каменистом полу.  

— Можешь говорить, — разрешил человек в белом.  

— Ну и кто вы, ребята? А?  

Вопрос повис в воздухе без ответа.  

— Ну, признавайтесь. Мы же должны понимать, с кем мы имеем дело…  

— Вы — американцы? — спросил в ответ «великий белый человек».  

Я внезапно рассмеялся:  

— Знаешь, а ведь ты прав! Что навело тебя на подобные мысли? Уж не нашивки ли звёздно-полосатого на форме?  

— Разве ваше правительство ведёт переговоры, — «белый» замялся на секунду, прежде чем подобрал подходящие слова, — с такими, как мы?..  

— Очень даже ведёт, — горячо заверил я собеседника, хоть и не был уверен в этом даже наполовину. — Наше правительство не оставит нас здесь, у вас… Кстати, где это — здесь? Где мы находимся?  

— Слишком много вопросов, кафир, — лениво ухмыльнулся «белый».  

— Твою мать! Рэнди! — окликнул я оператора. — Что они тебе сказали? Упоминали название? Что-нибудь похожее на название? Место? Кто они такие? Как называются?  

— Они нацисты!.. — всхлипнул Рэнди.  

Я скептически вздохнул:  

— Слушай, в чём-то они и похуже, но…  

— Посмотри на флаг на стене! — выдавил оператор и кивнул в сторону.  

Я проследил за направлением взгляда и в первый момент обомлел.  

На красно-зелёном полотнище, растянутом на стене, красовалась белая свастика. И если человек не знаком с историей этих мест, то, и в самом деле, ему в голову полезут непрошенные мысли и не очень хорошие ассоциации…  

— Твою-то мать, Рэнди, — проворчал я, — откуда тебя такого откопали? Тебе бы репортажи в гетто Сент-Луиса строгать, а не у чёрта на рогах!..  

— Вот и я о том же! — снова всхлипнул Рэнди.  

— Собери сопли, — подбодрил я его, — всё будет хорошо, слышишь? А эти дебилы никакие не нацисты.  

Рэнди вопрошающе вылупился на меня.  

Недовольно прицокнув, я пояснил:  

— У них свастика, но и только. Она много где встречается. Успокойся, кажется, я понял, кто они.  

Я обернулся к человеку в белом:  

— Значит, вы из сепаратистов Балтистана?  

— Слышал о нас? — одновременно и радостно, и лениво отозвался «белый».  

— О вас весь мир только и говорит, — заверил я как можно более правдоподобно. Всем было плевать, что они собирались объединить северные провинции Пакистана и северо-восточные Афганистана в очередной «великий» исламский эмират. Пусть грезят сколь угодно в своём мирке розовых пророков и летающих коней, срущих причудливо вьющейся зелёной радугой. — Что вам от нас нужно?  

— Вы станете нашим посланием для безбожников Запада, — ответил «белый».  

Я закусил губу:  

— Ты, может быть, не понял, но за живых заложников вы получите больше, чем за мёртвых. Особенно с учётом того, сколько ваших томится в Кабуле. Я знаю, вы раздроблены меж собой, но против нас всегда выступаете единым фронтом.  

— Кабул падёт, — лениво заметил «белый».  

— Может, — согласился я, хотя и с трудом мог себе такое представить, — но точно не в ближайшее время.  

«Белый» поднялся.  

— Ты, — ткнул он в меня пальцем, — зачитаешь наше послание.  

— Не раньше, чем смогу убедиться, что все, кого вы забрали ещё живы, — парировал я.  

«Белый» недовольно поморщился. Никто не любит, когда им диктуют условия.  

— Сколько вы забрали? Шестерых? — спросил я меж тем.  

— Восемь, — отозвался «белый».  

— Восемь? Кого ещё? — напряжённо соображал я. — Нас было шестеро… Вы нашли раненых?  

— Двоих мы забрали из горящего транспорта. Оба были сильно обожжены…  

— Надеюсь, вы не были настолько гуманны, что накачали их опиатами от боли? — спросил я.  

— Нет, — «белый» помолчал. — Но один из них умер от кровопотери.  

— Вы сильно снизили этим шансы на успех своего предприятия, — предупредил я, предварительно выругавшись на английском.  

— За мной, — поманил «белый».  

Я прошёл за ним в соседнее помещение, оглядываясь по сторонам.  

Не было сомнений — штаб этих ребят находился в пещерах. Под свои нужды боевики приспособили несколько галерей. Протянули проводку, расставили мебель, разложили оружие где ни попадя… С десяток человек посреди этого бедлама умудрились устроить молитву.  

Что ж, теперь было ясно, где восток. Если, конечно, не было их ошибки.  

Вечерняя? Утренняя? Счёт времени был потерян.  

Я покосился на наручные часы. Раннее утро.  

«Значит, перед рассветом погибло несколько наших», — мелькнуло у меня. Неумолимая статистика подтверждалась. Насильственная смерть, судя по всему, тоже включалась в список.  

— Они здесь, — «белый» свернул влево.  

Здесь, в своеобразном алькове под присмотром двух часовых в полумраке стояли на коленях четверо связанных по рукам пехотинцев. Мешков на головах не было, но глаза были закрыты повязками, а рты заткнуты тряпьём.  

— Не очень-то гуманно, — заметил я. — Не стоит держать их стоймя на коленях… Дайте мне поговорить с ним, — я кивнул на сержанта.  

«Белый» сделал знак пальцами.  

Один из охранников начал развязывать тряпки, закрывающие сержанту рот. Тот же, почувствовав, что его начали освобождать, задёргался. Пехотинцы по соседству тоже начали беспокойно двигаться.  

— Спокойно! — попросил я. — Нам сейчас ни к чему…  

Охранник ударил сержанта рукоятью винтовки по лицу. У того потекла кровь.  

— Эй! — возмутился я.  

В ответ на это мне прилетело прикладом в поддых. Я упал на колени и согнулся в три погибели.  

— Выблядок, — выдавил я смешок, поднимая голову. — Какой ты сильный и смелый! Наверное, очередной силач-смельчак из чтецов Корана? Или ты способен на что-то большее? Слабо схлестнуться с экипированным по самое не балуйся рейнджером?  

В ответ мне ещё раз прилетело, воздух заполонила грубая базарная брань. Судя по крикам из соседней галереи, наша перебранка прервала и воззвания «верных» к Аллаху.  

Всё это прервал окрик моего сопровождающего в белом — его беспрекословно слушали здесь.  

— Спокойно, спокойно! — я присел рядом с сержантом и стянул повязку с его глаз. — Это я, Сайкс.  

— С-Сайкс? — выдавил сержант. — Репортёр?  

— Точно, репортёр, — рассмеялся я. — Видишь, тебе не отшибло мозги. Хороший знак! Может, всё ещё неплохо закончится! Ты Гуэрра, верно?  

Сержант кивнул.  

— Тебе на роду было написано отправиться в такое вот местечко, да? — ободряюще похлопал я его по плечу. — Соберись, Гуэрра. Мне нужно узнать кое-что. Это важно.  

Сержант кивнул.  

— Собрался?  

— Да.  

— Они ни черта не понимают по-нашему. Я буду тянуть время, сколько смогу. Но не до бесконечности. Так что ты успел передать? Нас смогут найти?  

Гуэрра говорил уже гораздо спокойнее:  

— Что мы под обстрелом и наши координаты. Возможно, по трансиверу…  

— Мы в каких-то забытых богом пещерах. Уловят они наш сигнал здесь?  

— Не знаю, — подумав, отозвался Гуэрра. — Зависит от того, как глубоко мы под землёй…  

— Вот этого и я не знаю… Где трансивер? У тебя?  

— Нет… Думаешь, они не уничтожили его? — удивился Гуэрра.  

— Вряд ли, — ответил я. — У них интеллект как у обезьян с гранатой. Кинули его куда-нибудь в общую кучу к оружию и оборудованию и думать забыли…  

Подошёл «белый».  

— Хватит, — он кивнул одному из охранников, и тот бесцеремонно обмотал тряпьём голову Гуэрре.  

— Держитесь, Гуэрра, — напутствовал я соотечественников напоследок.  

— Хватит! Идём! — потянул меня «белый», повысив голос.  

Я последовал за ним.  

Его парни уже оборудовали импровизированную площадку для съёмок — пара грязных пластиковых стульев, камера, установленная на низкой треноге.  

«Белый» кивнул на стул перед камерой.  

— Э, нет! — покривился я.  

— Что так? — глаза «белого» недобро сузились.  

— Что за убожество? Как запишется хоть что-то в таких условиях?  

«Белый» непонимающе и выжидающе глядел на меня.  

— Свет, парень! — развёл я руки. — Свет — вот что главное! А ты думал, в чём самый грязный секрет Голливуда? В качественном освещении. Думаешь, стали бы люди смотреть мельтешение в кромешной темноте? Вот, — я указал на Рэнди, — как думаешь, кто он?  

Не дожидаясь ответа (ведь вопрос был риторический, но «белый» уже собирался ответить что-то в привычном для себя духе вроде: «трусливый кафир»), я победоносно выдал:  

— Оператор. И осветитель.  

«Белый» недоверчиво покосиля на Рэнди. Чуял подвох.  

Я продолжил распинаться:  

— Он профессионал, понимаешь? Всю свою жизнь посвятил только этому. Вот, скажем, ты всю жизнь читал Коран и собирал-разбирал АК до одурения, а он — выставлял свет, таскал камеру, настраивал оборудование, снимал репортажи. Он знает в этом толк. Моё лицо должно быть освещено. Оно должно быть в фокусе. Мы с этим парнем много лет работаем бок о бок. Позволь нам и сейчас сделать это. Он всё устроит в лучшем виде.  

«Белый» в беспокойном сомнении несколько раз перевёл взгляд с меня на Рэнди, затем на камеру и обратно. Наконец, он дал добро, нехотя кивнув, и предупредил:  

— Никаких фокусов!  

— Мы не в том положении, — отозвался я и позвал оператора: — Рэнди! Иди сюда!  

«Белый» кинул пару фраз его надсмотрщику. Рэнди, шоркая ботинками по камням, приковылял ко мне.  

— Слушай внимательно. Ты — оператор и осветитель в одном флаконе.  

Рэнди, подобно рыбе на суше, уже открыл рот, но я спешно оборвал его, злобно прошипев:  

— А ну, завали! Слышишь?! Не вздумай ныть, что ты не гафер. Хочешь выбраться живым — будешь самим Папой Римским, потрахивающим мальчиков после обедни, усёк?!  

Бедолага Рэнди судорожно сглотнул и кивнул.  

— Круто, — я похлопал его по плечу. — Поройся в их хламе. Я скажу, что ты ищешь кое-что из своего оборудования — и ты действительно найдёшь его, понял? Плевать, что это будет, просто сделай умное лицо и присобачь находку к камере, эти дебилы ничего не поймут. И найди взаправду что-то, чем можно осветить площадку, — я указал на «студию». — Уж постарайся. Но самое главное — слушай внимательно! — где-то там есть передатчик.  

Глаза у Рэнди расширились одновременно от предвкушения и ужаса.  

— Не вздумай ничего передавать. Просто найди. Включи его. И если он цел, — я покивал головой, закусив губы, — ну… Возможно, что тогда нам очень повезёт.  

— Чёрт! — выдохнул Рэнди.  

— Ты всё понял?  

— Да, босс, — Рэнди даже отсалютовал и с энтузиазмом отправился разгребать барахло.  

Я подошёл к «белому»:  

— Ему нужен стабилизатор, выравниватель и усилитель.  

Тот кивнул в ответ.  

Прекрасно.  

Ни черта он не понимал в том, что я говорил. Как я и предполагал, вряд ли он знал больше, чем постулаты своей священной книги, извращённые радикальными богословами.  

В ожидании Рэнди я уселся на стул перед камерой и предался своим мыслям.  

В памяти всплывало то одно, то другое.  

Виноградники Калифорнии, излюбленные сёрферами пляжи Редондо, гейзеры Йеллоустоуна, бесподобная красавица Кейла Фоукс в моих объятиях…  

На кой чёрт меня и каким ветром меня занесло в это забытое и богом и дьяволом место?  

— Готово, — окликнул меня Рэнди.  

— Хорошо, — встрепенувшись, отозвался я и, понизив голос, спросил: — Как?  

Рэнди только кивнул.  

Я с облегчением откинулся на спинку стула и выдохнул. Теперь остаётся лишь уповать на провидение.  

Рэнди притаранил свою старую камеру с фонариком — чудо как она только уцелела после подрыва.  

На треногу с камерой боевиков он повесил отвес, который наши должны были использовать при обустройстве лагеря. Видимо решил, что это сойдёт за «стабилизатор». В любых других обстоятельствах я бы не постеснялся отвесить себе смачный фейспалм. Но поскольку парни в чалмах вокруг нас не возражали против подобного идиотизма со стабилизатором…  

— «Выставляй свет», тяни время, — напомнил я оператору.  

Подошёл мой закадычный приятель в белом и протянул свёрнутый листок:  

— Пора, — поторопил он.  

Я покачал головой:  

— Делаем всё, что можем. Быстрее никак.  

«Белый» нахмурился.  

— И даже не грози им, — я кивнул в сторону «алькова», где томились пехотинцы, — бесполезно. Всё будет сделано как надо, но нужно время. А это я возьму, — я выудил листок из его руки. — Ваше воззвание, я полагаю? Пока мой оператор настраивает технику, я ознакомлюсь с ним. Не против?  

«Белый» отошёл к своим.  

Он был недоволен — я отчётливо видел это, каким бы дрянным ни было освещение в этой дыре. Сколько ещё удастся оттягивать время? И что последует за тем, как я зачитаю их манускрипт и запись закончится? Они получат то, что хотели. А получим ли мы?..  

Я пробежал глазами по тексту и невольно улыбнулся. Ничего нового. Сколько лет существуют исламисты, столько времени мы слышим их бредни. Вот и теперь. Всё те же постулаты.  

Америка, ты погрязла во тьме. У тебя нет пророка, нет спасителя.  

Ты — жертва, ты обречена. Ты сгнила заживо. Признаки твоей кончины очевидны любому, познавшему мудрость ислама.  

Мы будем атаковать вас везде, где возможно.  

Мы утопим вас всех в крови.  

— Очень глубокомысленно, — подмигнул я «белому». Чревато суровыми последствиями, но как тут удержаться!  

Рэнди ходил вокруг да около камеры, то присаживался и смотрел на меня через объектив, то вскакивал, крутил линзы на объективе и снова возвращался на свой стул. Он был молодцом, я не мог не отметить этого. Делал всё, что мог.  

Но любому терпению приходит конец.  

«Белый» поспешно подошёл к нам и отрывисто отдал несколько приказов (не на пушту). Один из его сотоварищей подвёл к нам сопротивляющегося сержанта, толкая того в спину.  

— Хватит испытывать наше терпение, кафир! — «белый» вынул пистолет и приставил к виску Гуэрры. — Зачитывай наше обращение к твоим хозяевам!  

— Ладно, ладно! — торопливо вскинул я руки. — Начинаем! Не делай глупостей! Опусти оружие, мы уже пишем! Давай, Рэнди, — обратился я к оператору. — Начинаем! Нет выбора…  

— Мотор! — дал отмашку Рэнди.  

— Америка…  

Я успел прочесть лишь это.  

В следующее мгновение свет, мигнув напоследок пару раз особенно ярко, потух. Мы погрузились в кромешную тьму.  

Раздались испуганные голоса наших пленителей.  

Я прыгнул вперёд и повалил Гуэрру на пол. «Белый» ничего не успел сделать — он был растерян. Ну ещё бы — то ты король положения и готов казнить, а то напрочь потерял всякий контроль над ситуацией…  

— Рэнди, давай вниз! — рявкнул я. — Живо!  

Судя по звуку падающего мешка с бататом, оператор внял моему совету.  

Какой же прилив адреналина я ощутил, когда услышал отрывистый приказ на родном американском английском! О, этот милый сердцу акцент…  

— Fire in tha hole!..  

Я зажмурился и раскрыл рот. В нескольких ярдах от нас разорвалась, осветив театр действий, светошумовая. Силуэты в длинных хламидах с АК в руках, прижимали руки к лицам; целились они абсолютно в разные стороны.  

«Ни черта не видят», — мелькнуло у меня. — «Дезориентированы…»  

— На пол, живо! — рявкнул тот же голос и, обращаясь к кому-то из своих, как безжалостный метроном начал отсчёт: — Пошёл! Пошёл! Пошёл!..  

Раздалось несколько коротких очередей.  

Ещё несколько.  

— Продвигаемся!.. Пошёл!..  

Ещё отрывистая сухая очередь, оборвавшая чью-то жизнь.  

И вот зашёлся оглушительным ураганным огнём пулемёт — отработанные гильзы градом летели на камни пола.  

Прошло несколько бесконечно длинных секунд, прежде чем я осмелился оторвать руки от ушей, но и теперь в них всё ещё стоял звон.  

— …  

Я слышал словно бы под водой. Отдалённое бульканье. Вот ещё. Уже более разборчиво.  

Меня кто-то подхватил и потянул вверх:  

— Подъём, солдат!  

Теперь я и глаза рискнул открыть.  

Аккурат перед лицом маячил подствольный фонарь.  

— Было бы неплохо убрать пушку от моей многострадальной физиономии, — попросил я.  

— Как только Мортон задаст нам свету, так сразу вырублю, — пообещал очередной мой спаситель. — Я ведь не ошибся? Ты из наших?  

— Именно, — и тут я повалился вперёд на него. Он отпрянул, решив, быть может в первый момент, что я пытаюсь его повалить, но потом сообразил, в чём дело.  

— Крепко вам досталось, да? — спросил он, помогая мне подняться.  

Но я совсем обессилел. Ноги стали ватными, да и глаза вдруг начали слипаться…  

— Не… Нет, — промямлил я. — Я просто устал. Думал, что всё…  

Вновь зажёгся тусклый свет, и я впервые смог увидеть держащего меня солдата. Здоровенный парень, чёртова гора мышц, окладистая густая борода и повёрнутая козырьком назад бейсболка цвета хаки.  

— Спокойно, малыш! — бодро рявкнул мне в лицо детина. — «Кричащие орлы» аккурат вовремя подоспели на подмогу!.. Давай, на выход!.. Доставим вас в безопасное место. Гнездо! Ха, понял, да? Гнездо… — он рассмеялся и потащил меня — видимо, к выходу из этой преисподней.  

— Орлы?.. — переспросил я.  

— Точно! — расхохотался мой спаситель, всё ещё волоча меня на себе.  

«Орлы… Орлы летят!.. » — только и успел подумать я, прежде чем провалиться в забытье.  

 

***  

 

«Хамви», в котором мы тряслись по колдобинам горных дорог, только что подбили из ракетницы, и, сделав пару кульбитов, тот взорвался огненным дождём…  

Судорожно вдохнув полной грудью, я вынырнул из сна, но не сразу сообразил, что это было не наяву.  

Немного успокоившись, я откинулся на подушку и принялся размышлять. Напряг память и попытался вспомнить… да не важно, что, ведь я всё рано не помнил ровным счётом ничего!  

Но понемногу пелена забвения отступала, обнажая неприглядные воспоминания.  

А несколько секунд спустя, я подскочил на постели — так меня озарило, словно разрядом тока пробрало.  

Я вспомнил, как мы конвоем в несколько транспортов выехали из Файзабада, минули узкие ворота Ваханского коридора и двинулись по единственной доступной в этой местности дороге, узкой и извилистой, такой опасной, и, как оказалось, для некоторых из нас — последней.  

Я огляделся, но решительно ничего не мог узнать.  

Незнакомые стены, незнакомый потолок. Даже сквозь единственное узкое окно лился словно бы незнакомый и непривычный солнечный свет, приглушённый и холодный.  

«Интересно, сколько времени прошло? » — подумал я, и, неожиданно даже для самого себя озвучил свой вопрос в пустоту, ведь говорить было не с кем.  

Но я ошибался.  

— Минули сутки с момента нашей памятной встречи в гротах Даркута, — раздалось в ответ.  

Я повернул голову и всмотрелся в полумрак слева от себя.  

В глубоком кресле развалился высокий бородатый детина — тот самый, что спас меня. Я вспомнил, едва увидел его.  

Он меж тем, чуть подался вперёд, склонился ко мне, и попал аккурат под луч солнца. Смуглое обветренное лицо, густая чёрная борода, умные живые тёмные и постоянно прищуренные глаза. В нём интуитивно чувствовались сила и спокойствие, которые просто-таки расписывались в том, что в присутствии этого человека окружающим не о чем беспокоиться. Равно как и не о ком.  

— Сейчас у нас утро четвёртого ноября. Ты теперь в лазарете форпоста «Нокс», если, конечно, интересно.  

Я опёрся на локоть, всматриваясь в лицо говорящего и пытаясь понять, шутит тот или нет. Но судя по тону, он был серьёзен.  

Я вновь откинулся на подушку и рассмеялся:  

— Чёртов ты Гэндальф!..  

— Нет, — серьёзно возразил бородач. — Джозеф Акоста. К вашим услугам.  

— Том Сайкс, — я протянул ладонь.  

— Уже знаю, — усмехнулся в ответ Акоста и протянул свою.  

Мы сцепились в крепком рукопожатии.  

— Ты молодец, Сайкс.  

Я недоуменно пожал плечами – без слов осведомляясь, в чём же умудрился так преуспеть.  

— Ведь мы вытащили всех. Благодаря тебе.  

Он помолчал — видимо, чтобы я осознал до конца, что же я такое сделал.  

А причём тут я? Это ведь Рэнди…  

— Рэнди! — воскликнул я.  

— Спокойно, спокойно! — утихомирил меня Акоста. — Говорю же тебе, все целы. И бойцы 101-й во главе с Гуэррой, и твой оператор. Они в соседних с нами палатах, распиханы с максимально возможным в данных условиях комфортом.  

Я облегчённо выдохнул.  

Заботой меньше.  

Особенно с Рэнди — ох уж мне этот инфантильный трусоватый оболтус. Впрочем, в экстремальных условиях он внезапно показал себя с лучшей своей стороны…  

— Как вы нас нашли? По сигналу передатчика? – поинтересовался я.  

— Поймали призыв о помощи, отправили запрос в Джелалабад, но это ж у чёрта на рогах, а мы все тут — в середине грёбаного ничего. Спасателям на вертушках пришлось бы пару часов пилить только до места столкновения, так что мы взяли всё в свои руки, — Акоста развёл этими самыми молодецкими руками. — Экипировались — и вперёд. Парни были даже рады, особенно Зулу, — Акоста усмехнулся. — Уж не обижайся — ведь они давно не участвовали в хороших заварушках, у некоторых, — он замялся, — кровь застоялась…  

— Ну, вот и разогнали её, — я, прикрыв глаза, устало откинулся на подушку, потому как замаялся полулежать на локте, и прикинул — каково это, желать оказаться там, где стреляют? Где убивают…  

— Когда прибыли по координатам, данным Гуэррой, то обнаружили лишь догорающий транспорт и трупы внутри. Чёрт…  

Акоста замолк на некоторое время.  

Я слушал.  

— Одно из преимуществ того, что здесь дороги ни к чёрту, так это то, то можно выследить, кто и куда ехал. Мы взяли след. Нелегально пересекли за ним границу Пакистана и минули с пару перевалов, когда приняли ещё один сигнал, очень слабый, но всё же. Была надежда. Мы провели разведку местности. И обнаружили пещеру, в которой, гипотетически можно было бы недурно обустроиться. Мы решили проверить. И — надо же! В первом же гроте мы наткнулись на несколько пикапов с турелями. В следующей галерее — на пару никчёмных часовых и плохонький генератор, питающий системы где-то в недрах. Туда-то мы и выдвинулись — прямо вглубь пещер, боевым порядком. Задействовали тепловизионное оборудование и положили целую прорву шизанутых ублюдков…  

— И я благодарен вам за это, — хрипло вставил я.  

Акоста кивнул. Я думал, что он добавит что-то вроде: «Это просто наша работа». Но он благоразумно не стал.  

— Как думаешь, Акоста, что будет дальше?  

— Что будет? — переспросил Акоста, и, подумав, пространно ответил. — Смотря, что ты имеешь в виду.  

— Я имею в виду — с нами?..  

— Полагаю, мы все однажды умрём. Каждый в своё уготованное и предназначенное время.  

Я удивлённо воззрился на него. Словив мой взгляд, он откинулся в кресле и рассмеялся.  

— Это шутка, Сайкс! Да, я понимаю, о чём ты, но у меня нет ответа, — Акоста помрачнел и пожал плечами, — но, думаю, всё теперь будет серьёзно. А жаль. Это место было тихой гаванью, бесконечно далёкой от политики, от религиозных волнений, от войны. Даже просто от всего мира. Ведь мы здесь у самого подножия неприступнейших вершин планеты. У самой затерянной крыши мира. Сюда трудно добраться. Да и выбраться подчас нелегко. Это целый обособленный от тревог уголок первозданного мира, но… Угроза вторжения исламистов высока. Предыдущая ночь явила это нам во всей красе. Значит, в регион будут направлены существенные силы Коалиции, — Акоста призадумался, — думаю, порядка пятисот человек. А то и тысячи. В любом случае здесь они все не поместятся. Будет развёрнуто строительство базы, — он снова повёл плечами, — с одной стороны, может, оно и к лучшему, а с другой...  

— Милитаризация? В первозданном и нетронутом уголке мира? К лучшему? — я даже не старался прикрыть раздражённый скептицизм в голосе.  

— Но она принесёт с собой и развитие. Будет проложена приличная дорога, построены школа и госпиталь для местных.  

— Неужели даже школы здесь нет? — удивился я. — Даже самой простой? Начальной? Сельской?  

— В нашем Форт-Нокс — нет. Ближайшее к нам поселение — Сархад, крупнейшее из всех, что есть в Вахане, — Акоста покачал головой, — и ни черта там нет.  

— Как же учатся местные? — и вновь удивление.  

Акоста с прищуром поглядел на меня. Пришлось, нехотя, вдаваться в подробности.  

— Вообще, я неплохо знаком с Ближним Востоком и Средней Азией, знаю кое-что и о Вахане, но… — я развёл руками, намекая, что уровень моей компетенции ограничен.  

Акоста понимающе кивнул и ответил:  

— Никак. Они не получают систематического образования. Всё, что они знают, они узнают от старшего поколения. Это, как правило, простейшие бытовые премудрости да основы грамоты. Вот и всё. Да и ни к чему им что-то большее. Жизнь, как я упоминал, здесь течёт крайне спокойно и размеренно, она даже словно бы застыла в каком-то средневековье. В основном народ занимается выпасом скота. В долине реки есть и сельскохозяйственные угодья, небольшие распаханные поля. Кто-то из местных выращивает у себя всякое разное, так — по мелочи. Может, с пару десятков человек работают на ферме. Ну и по традициям предков вышивают по коже да вырезают по дереву, — Акоста подвёл итог. — Жизнь тут неприхотлива и не особо разнообразна…  

— А что за ферма? — мне на ум ничего не приходило, кроме «Скотного двора» Оруэлла.  

— Шафран, — отозвался Акоста. — Производят из него натуральные пищевые красители, — и тут он как будто поспешил реабилитировать в моих глазах местное население. — Но это всё не значит, что тут, в Вахане, нет привычной нам цивилизации. Имеется хоть какое-то подобие. В Сархаде есть местный врачеватель — трудно назвать его доктором, ведь он лечит методами народной медицины и даже гомеопатии, но всё же… Правда, с тех пор, как мы объявились здесь год назад, люди потянулись к нашему полевому хирургу — иногда приезжают даже из селений близ Ишкашима, а это ведь десятки миль вверх по реке — но старина Уэйн, этот сноб из Джерси, им не отказывает!.. И — ты не поверишь! — есть в Сархаде даже что-то вроде завалящего турагенства. У одного местного умельца крутить баранку во владении хипповатый такой микроавтобус, и иногда он возит на нём редких и заблудших туристов, познающих прелести этнотуризма. Но большую часть его времени занимает извоз местных по различным нуждам. Это всё же лучше, чем постоянно запрягать им ослов, верно?  

Акоста незло рассмеялся и вздохнул:  

— Но скоро всё изменится. Эта стычка наделает много шума. Командование в Эль-Удейде уже знает обо всём. Завтра сюда прибудет транспорт, чтобы забрать погибших и раненых. Возможно, что прибудет и подкрепление, — вздохнул Акоста. — Нет, Вахан, каким я и мои парни знали его, не будет прежним. Прибудут наши, а там как мухи на мёд подтянутся и исламисты… Чёртовы незваные гости…  

— Ну, хоть скучно не будет, — напомнил я.  

— Но именно здесь и теперь я предпочёл бы поскучать, — Акоста покачал головой. — Я в кои-то веки предпочёл бы поскучать. Хотел бы, чтобы ничего этого не было. Чтобы на этом форпосте и в ближайших к нам городках просто своим чередом шла мирная жизнь. Мне с лихвой хватило ада в Камдеше… Но теперь — всё, конец покою. Пора сворачиваться и уходить, может даже и в отставку… Только вот ума не приложу, чем тогда заняться цивильному Джо Акоста, и как ему прокормить семью и оплатить учёбу детей в приличных заведениях…  

Акоста, нахмурившись, умолк и впал в задумчивость.  

— Погоди-ка, — я заинтересовавшись, вновь приподнялся на локте. — Камдеш? Ты был там?  

Акоста кивнул. С каждой секундой он становился всё мрачнее.  

— Да, — нехотя процедил он.  

— То, что вы сделали там, — я перевёл дыхание, — это было просто невероятно…  

Акоста исподлобья глянул на меня:  

— Хотелось бы оказаться там, чтобы сделать репортаж и получить за него награду? Какая она у вас там?  

— Пулитцера. Парень, который учредил эту награду — его звали так же, как и тебя. Но, нет, дело вовсе не в ней и не в признании.  

Акоста явно не верил мне.  

— Три сотни боевиков… И вы сдерживали их больше полусуток… Десятерым из вас вручили «Серебряную звезду».  

Акоста кивнул:  

— Я был одним из тех десяти.  

— Тогда не понимаю, почему тебя перевели в эту глухомань, — удивился я.  

— Потому что я сам попросил об этом, Сайкс, — отозвался Акоста. — Мне не нужно наград. Я предпочту им умиротворение и стабильность.  

— Но теперь — всё, — вновь подвёл я неутешительный итог.  

— Теперь — всё… — согласился Акоста.  

 

***  

 

— …И мы по-прежнему находимся в провинции Бадахшан, Афганистан, близ городка Сархад-э-Вахан на форпосте «Нокс», возглавляемом сержантом первого класса Джозефом Акоста. За моей спиной вы видите, как на вертолётной площадке форпоста погружают на борт транспорта тела погибших два дня назад наших соотечественников. Это солдаты 1-го батальона 506-го пехотного полка 101-й воздушно-десантной дивизии: полковник Дэвин Райли, капрал Клинтон Грант и рядовой первого класса Сет Мейер. Все они погибли при несении службы, — я чуть было не добавил, что благодаря им множество людей осталось в живых.  

Но это было бы неправдой.  

Их смерти были глупыми и бессмысленными. Явно не такими, о которых можно было бы с пафосной гордостью сказать: «Вот славный конец жизненного пути».  

А множество людей осталось в живых благодаря совершенно другим солдатам. Предводительствовал которыми человек, жаждущий идиллии…  

— Томас Сайкс, для «Лос-Анджелес Таймс», — я показал ладонью поперёк горла, что здесь мы закончили и как мне осточертел мой оператор, и где он у меня сидит.  

Рэнди опустил камеру.  

— Что теперь, босс?  

— Снимай, как будут взлетать.  

Через пару минут один из «чинуков» на разровненной грунтовой площадке за казармой форпоста «Нокс» запустил двигатели, увлекаемый двумя винтами, грузно оторвался от земли и направился вдоль речной долины, постепенно набирая высоту.  

Второй «чинук» готовился ко взлёту. У трапа о чём-то переговаривались Акоста и прибывший накануне из Кабула высокопоставленный чиновник — какой-то там генерал, покойный полковник Райли ему и в подмётки не годился. Шум винтов не давал возможности разобрать предмет их беседы, читать по губам я не умел, так что попытался понять хоть что-то по лицам. Лицо генерала было непроницаемой маской невозмутимости. У Акоста же лицо выражало явное недовольство. Нахмурившись, он отдал честь и отошёл от вертолёта. Будь я уверен в том, что салютовал он искренне, то мог бы сказать, что отошёл Акоста на почтительное расстояние. Но было как божий день ясно, что ни о каком почтении не может идти и речи.  

С полминуты генерал с умным видом смотрел на хребты, что тесной грядой возносились в фиолетовое небо уже где-то на территории Пакистана, затем неодобрительно покачав головой, он поднялся на борт.  

Ещё полминуты — и двухвинтовая махина последовала по стопам первого транспорта.  

По мере того, как вертолёт удалялся от нас, я и Рэнди всё ближе продвигались к взлётной площадке.  

— О чём вы говорили? — полюбопытствовал я, поравнявшись с Акоста.  

— Эта комиссия была лишь предварительной, по горячим следам. Грядёт долгое разбирательство. Пройдёт ещё не одна неделя, прежде чем всё утихнет, — задумчиво отозвался Акоста. — Во второй половине ноября сюда прибудет несколько транспортов для устройства полноценной базы передового развёртывания. С ними сюда отправится и ещё одна комиссия. Уже с чинушами из Катара. Будут проводить допросы всех сопричастных. Нас, Гуэрру и его парней, вас…  

Акоста повернулся ко мне.  

— Разумеется, это значит, что тебе и Рэнди придётся здесь задержаться, даже если это и не входило в ваши планы.  

— Не входило, — откликнулся я. Теперь настала моя очередь хмуриться.  

— Выбора особо нет, — равнодушно заметил Акоста.  

— Эй, босс, а кто оплатит нам пребывание здесь? — Рэнди опустил камеру и вклинился в наш разговор.  

— На этот счёт будь спокоен, — заверил я его. — Издержки на себя взвалит не абы кто, а само Центральное командование.  

Это успокоило Рэнди.  

— Куда они отправились? — кивнул я вслед вертолётам, превратившимся к этому моменту уже в точки где-то далеко на западе.  

— На дозаправку в Джелалабад, оттуда — в Кабул. Тела, насколько я понял, отправят на базу Эль-Удейд в Катаре, а оттуда — транспортником в Штаты.  

Повисла тишина.  

— Ну и какого чёрта нам теперь тут делать? — я не собирался озвучивать свои мысли, но вот невольно вырвалось.  

И хотя бы вопрос не был никому адресован и являлся скорее риторическим, Акоста ответил:  

— Всё, что угодно.  

— Всё, что угодно? — в задумчивости повернулся я к Акоста. И, подобно, генералу пристально оглядел горы.  

Акоста словно бы прочёл мои мысли, потому как, фыркнув, заметил:  

— Вот уж нет!  

— Нет? — я даже не сразу понял его, таким завораживающим был вид.  

— Чёрт, Сайкс, — озадаченно протянул Акоста, сдвинул бейсболку и недоуменно почесал голову. — Ты удивляешь меня. Чудом уцелел, едва встал на ноги, а уже рвёшься куда-то, где тебя вполне могут оприходовать притаившиеся в засаде боевики… Опаздываешь на свидание с господом богом?..  

— Рвусь я в горы, — уточнил я. — Когда ещё выпадет такой шанс?  

— Ты же из Калифорнии, чем тебе не угодили Скалистые горы? — Акоста не желал уступать.  

— То Скалистые, — я кивнул в сторону снежных отрогов в выси, — а это – Памир. Крыша мира. Ты сам говорил…  

— Ты спятил, — убеждённо сказал Акоста. — Видишь?  

Он указал на вышки по углам огороженной сетчатым забором территории форпоста — на северо-западе и юго-востоке. На обоих маячили дозорные с винтовками.  

— Здесь мы не будем застигнуты врасплох. Здесь есть укрытия. Здесь есть гарнизон, теперь уже в двадцать пять человек. Здесь, — он указал на нас с Рэнди, явно подразумевая гражданских, — вы будете в безопасности.  

— Вы же выезжаете в города время от времени, — я тоже не горел желанием сдаваться и просиживать штаны.  

— Городки, — поправил Акоста. — И мы делаем это по необходимости.  

— Вот тебе и необходимость. Я отправляюсь на дополнительные съёмки, которые позже войдут в огромный репортаж, отчёт моего пребывания здесь, — улыбаясь, выдал я. — Не можешь же ты отпустить важного для следственной комиссии свидетеля шататься по просторам Бадахшана без прикрытия?  

— Шантаж?.. — Акоста только бровью повёл, дивясь моей наглости.  

Я пошёл на добивание:  

— Скоро здесь будет не протолкнуться. И у меня будет работы невпроворот. А я хочу в горы, понимаешь? В горы. Я хочу увидеть и узнать — каково это, жить здесь, в этом затерянном мире, в этом застрявшем вне времени краю. Не можешь отпускать без сопровождения? Так составь нам компанию. Будь нашим гидом. Возьмём несколько человек для охраны.  

— Мы тебе не личный эскорт, — заметил Акоста.  

— Брось… Ты засиделся, пора встряхнуться ещё раз. Кроме того, ты что же — струсил?.. Дегенераты в чалмах и с АК заставили тебя поджать хвост и засесть здесь, на базе?  

— АК… Это не АК. Китайская дешёвка, — презрительно скривил губы Акоста. — Поделка под тот же калибр. Дёшево и сердито…  

— Так что же? — я не собирался менять тему и неодобрительно покачал головой.  

Наверное, это и пробрало Акосту.  

Никто никогда не пожелает быть обвинённым в трусости, даже если она или её мнимое подобие продиктованы здравым смыслом.  

Акоста чертыхнулся, развернулся и размашистым шагом направился в казарму, бросив через плечо:  

— Подъём завтра ровно в шесть!..  

 

***  

 

— Какие мысли возникают у вас в первую очередь, когда кто-то упоминает об Афганистане? С чем вы его ассоциируете? Войны? Наркотики? Терроризм? Исламисты? Да, этого добра тут навалом. Не буду обманывать, в этой стране по-прежнему далеко не безопасно… Но вместе с тем это красивый и самобытный край с гостеприимным народом. С людьми, населяющими эту провинцию, нам ещё доведётся пересечься и познакомиться ближе, пока же – просто посмотрите на это!.. – Рэнди повернул камеру вслед за движением моей руки и принялся снимать невиданной красоты панораму.  

Прямо через долину к северу от нас высилась массивная горная гряда. Вершины её утопали в клубящихся облаках.  

— Разве ли это не чудо? Нетронутая человеком исконная природа этой земли завораживает.  

И Рэнди принялся запечатлевать всю видимую нам долину, полную исконной природы.  

— Здесь, в Бадахшане, крайне мало поселений. Там, на западе вы можете видеть небольшой город или, как называют его здесь, кишлак Сархад. Сархад-э-Вахан, если быть точным, что значит «Сархад на реке Вахан».  

Я указал на несколько десятков домиков, ютящихся у платановой рощи в излучине реки. С нашего места обозрения размеры их были меньше деталей детского конструктора. На другом берегу реки прямо напротив кишлака находился наш форпост, сторожевые вышки его теперь были не больше ногтя. Добраться из «Нокс» до Сархада можно было практически вброд или же на неприхотливых вездеходных «хамви», течение реки близ города было спокойным и размеренным.  

— Это просто до невероятия безумно красивое место.  

Примерно то же я сказал, когда наш отряд из двух журналистов и семи сопровождающих пехотинцев этим утром выехал в близлежащие горы к юго-востоку от форпоста «Нокс».  

Утомлённые часовой тряской по горной дороге, мы, наконец, вылезли из «хамви» и размяли затекшие конечности, и, признаться, я готов был проклясть свою нелепую дурацкую прихоть и восвояси отправляться обратно, но увиденное мною заставило передумать в тот же миг.  

— Чёрт, вы только гляньте! – снизу из долины я и не замечал, что на уступе утёса, которым заканчивалась горная гряда, натужно покорённая нашим «хамви», притулились руины крепости.  

Акоста и вымолвить вслед ничего не успел, как я припустил прямо к ним. Рэнди не отставал.  

Мне и в голову не могло взбрести в тот момент, что в этих-то развалинах и могли укрыться боевики, которыми давеча попугивал нас Акоста, отнекиваясь от поездки и от сопутствующим ей съёмок. Позабыв обо всём, я действовал безрассудно и по наитию, под приливом вдохновения и мальчишеского задора. Можно было нисколько не сомневаться в том, какого мнения теперь Акоста и его бойцы о моих умственных способностях.  

Буквально высунув язык, я взял приступом насыпь из обломков разрушенной безжалостным временем стены, преодолел её и вскарабкался на башню. Оттуда-то и открылся тот самый изумительный вид, от которого только и оставалось, что в восхищении разевать рот.  

— Чёрт, дух захватывает, да? – понимающе отозвался тогда Акоста, появившись у меня из-за спины.  

— Я даже и не знал, что здесь бывает так… безумно красиво, — я не в состоянии был придумать что-то более впечатляющее. Просто на ум ничего не приходило — мозг наотрез отказывался работать, но взамен жадно пожирал и впитывал в себя эту дивную красоту, определённо заслуживающую гораздо более изысканных и возвышенных эпитетов, нежели моё жалкое «красиво».  

Ослепительное солнце заливало светом окружённую горами раздольную долину, где в низких берегах лентой извивалась река. Сквозь прозрачную дымку утреннего тумана проглядывали вечные снега горных вершин Вахана и Гиндукуша, вздымающихся в пурпурное небо.  

Хребет за хребтом, гряда за грядой, бесконечные цепи величественных гор, мерцающие на солнце ледники – это место казалось мне другой планетой, странной и незнакомой. И мы были прямо посреди всего этого — посередине грёбаного ничего, как прежде сказал Акоста, но — куда там!.. Теперь ни у кого, воочию увидевшего это «ничего», не повернулся бы язык озвучить подобное.  

Тем временем пара пехотинцев присоединились к нам для одухотворённого созерцания. Ещё четверо заняли позиции на разных точках вокруг, так что мы оказались в их импровизированном кольце радиусом этак под тридцать футов.  

— Ты знаешь, чья это была крепость? – спросил я у Акоста.  

Он кивнул:  

— Местные рассказывали. Когда-то здесь жили изгнанные с прародины сияхпуши.  

Я одёрнул Рэнди, чтобы он повернулся к нам.  

— Это значит «накинувшие на себя чёрные покрывала». Они ушли в горы из долин Катура – в общем, того же Бадахшана – от стремительно распространяющегося ислама.  

— Кем же они были?  

— Огнепоклонниками, приверженцами одной из ветвей зороастризма.  

— Всё-то ты знаешь, Акоста, — ворчливо заметил я.  

— Нет, — возразил он, — например, я не знаю, когда и куда они исчезли. К востоку отсюда есть развалины храма Огня – и всё, больше никаких следов их пребывания в этих землях.  

— К востоку? А там ведь и Тибет недалеко, верно? – уточнил я.  

— Верно, — подтвердил Акоста. – На границе с ним есть буддистский монастырь. Когда-то здесь же пытались обосноваться выходцы из Кушанского царства, наследника Бактрии и империи Александра. Позже здесь катком прошлись монголы под началом Темура во время его индийского похода. За долгие века кого только не побывало в этом краю. Кто-то из иноземцев был ассимилирован, и их потомки до сих пор живут здесь. Кто-то канул в безвестность, равно как пришёл из неё. Но все они оставили свой след. Пусть иногда и едва заметный – скорее, ментальный и культурный, чем какой бы то ни было другой – ведь здесь нет ни великих городов, здесь не происходило битв, меняющих ход истории. Картина всё та же, из века в век, — Акоста обвёл рукой по панораме долины. – И сейчас мы видим то же, что видел сам Марко Поло.  

Я вклинился в его монолог:  

— Ты удачно вспомнил про него! Давай, Рэнди, снимай от западного края до восточного, дай панораму на все 180, а потом введи в кадр меня.  

Оператор послушно сделал, как было велено, я же, попав в кадр, начал свой собственный монолог.  

— Перед вашим взором открывается та же картина, что предстала перед глазами венецианского путешественника Марко Поло, открывшего для европейцев Среднюю Азию и Китай. Нетронутый краешек мира – всё те же извечные горы, опалённые и выжженные неистовым солнцем, возносящиеся над бешеным Пянджем и над безмятежно кротким Ваханом. Всё те же ледники, слепящие путников днём, но умиротворяюще мерцающие в ночное время. Всё те же светила на небосводе, всё те же россыпи звёзд Млечного Пути. Караваны, следующие шёлковым путём, видели это. Венецианский купец видел это. Теперь видим это мы. И вы – вы тоже видите это… Я очень надеюсь, что наши читатели и зрители знают о Марко Поло не только по одноимённой подростковой забаве, — добавил я. Это вырежут на монтаже. — Уфф!..  

Меня здорово передёрнуло – очередной порыв ветра был сногсшибателен и до крайности холоден – как лёд бессильной ярости в сердце отвергнутой пассии.  

— Ага, — заметил Акоста, поморщившись, — иногда задувает… Окружающие долину на востоке, западе и юге Шах-Даринский и Ваханский хребты и Гиндукуш создают этакий эффект аэродинамической трубы – здесь всегда ветрено, а особенно на высоте.  

Оставалось только поверить ему на слово и порадоваться, что у Рэнди на камере микрофон с шумоподавителем.  

— А это что? – я указал на пару хиленьких строений в миле к северу от Сархада, аккурат у подножия горной цепи.  

— Летовка, — ответил Акоста, — видишь эти белые пятна то тут, то там? Это скот. А яйлак – летовка — сезонное поселение, его делают для летнего выпаса на пастбищах.  

— А что насчёт местных? Кто они? Среди них остались… сияхпуши? – мой журналистский дух был неукротим, хоть я и с трудом выговорил слово. – Как майя? Они ведь не вымерли, а были ассимилированы?..  

— Чёрт, Сайкс, я тебе не гид, — отмахнулся Акоста, — и знаю не всё обо всём. Может, Холдар тебе поможет. Это врач из Сархада, ему лет семьдесят, не меньше.  

— Отправляемся в Сархад, — тут же распорядился я.  

 

***  

 

— За пятнадцать лет с начала войны в Афганистане погибло три с половиной тысячи солдат Коалиции, среди них две тысячи четыреста наших соотечественников. Точное же количество потерь как среди талибов, так и гражданских, не поддаётся точному подсчёту. Что касается боевиков, то называются цифры порядка тридцати пяти тысяч. Что же до потерь среди мирного населения…  

Я вздохнул.  

— К сожалению, и их не меньше. Независимыми источниками вроде Independent называются приблизительно те же цифры — в тридцать пять тысяч человек. К ещё большему сожалению необходимо признать, что среди этих жертв войны есть и те, что на совести Вооружённых сил США.  

Пара солдат из нашего «эскорта» оглянулись на меня. Им явно не нравилось то, что они слышали. Акоста сделал несколько знаков рукой, чтобы они возвращались к наблюдению.  

Что ж, никто не говорил, что правда будет приятной.  

— Большинство жертв произошло из-за недостаточно тщательного выбора целей при авиаударах по позициям Талибана. Тем не менее, есть куда более вопиющие, обескураживающие и леденящие кровь случаи, когда убийства мирных граждан Афганистана были совершены – притом, вполне осознанно – непосредственно солдатами раскомандированных здесь пехотных полков. Широко освещались прессой такие случаи как убийства в Майванде и резня в Кандагаре, учинённые солдатами ради развлечения.  

Я покачал головой.  

— Не нужно, впрочем, думать, что я пытаюсь почём зря очернить наших военных. Никто не отменял и героизма и самопожертвования на этой войне – и самым ярким случаем такого является битва при Камдеше, когда небольшой отряд из состава 4-й пехотной дивизии на протяжении суток сдерживал в пять раз превосходящих их числом боевиков до подхода авиации.  

Акоста сохранял каменное выражение лица.  

— Потери среди моих коллег куда скромнее, но тем не менее – за время войны при разных обстоятельствах погибло двадцать журналистов из десятка стран.  

Повторюсь – Афганистан по-прежнему местами довольно небезопасен. Но также это безумно красивая и самобытная страна с невероятно гостеприимным народом…  

— И это говорит чувак, лишь пару дней назад вырванный из лап исламистов, — усмехнулся чернокожий здоровяк с пулемётом М249 в руках. Именно ураганный и громогласный огонь этой пушки выкосил большую часть боевиков в гротах Даркута в упомянутый день. К слову, не без помощи тепловизионного коллиматора, закреплённого на стволе – собственно, с его помощью «Зулу», а в миру Дэвин Боуэнс, мог видеть окружающих людей в кромешной тьме.  

— Боуэнс, ты не хуже меня знаешь, что не все люди в Афганистане безумные религиозные фанатики, — заметил я.  

— Ага, а даже те, что имеются того и гляди исправятся, поголовно сдадут оружие и займутся ремеслом, — покивал Боуэнс.  

— Возможно, однажды так и будет, — предположил я.  

Ничего не скажешь, смелое предположение.  

— Благими намерениями вымощена дорога в муслимский рай, — осклабился Боуэнс. – Нет уж, сэр!.. Сохраняй бдительность, Сайкс, за этими ребятами нужен глаз да глаз.  

— Учту, — отозвался я, оглядываясь вокруг. – Боуэнс, а ты уверен, что просто не злишься на всех мусульман, потому что в своих откровениях они считают зинджей – чёрнокожих – самыми уродливыми из созданий?  

— Как же Абдул-Джаббар и Али приняли ислам, если бы в нём их считали такими? – резонно возразил Зулу.  

— Неважно, но вот, что – может быть, Абдул и Али также считают тебя самым уродливым из созданий – тебе-то почём знать?  

— Не переживай, хеллбой, ведь ты наш любимый уродец, грёбаный сын полка, — ободряюще похлопал Боуэнса по спине Акоста, — да и ужасным зинджем тебя сочтут только шииты, а все местные – сунниты…  

Зулу, ухмыльнувшись, закатил глаза, среди остальных солдат пробежала волна смешков. Новые эпитеты теперь напрочно должны были привязаться к Зулу по возвращении в расположение.  

Я же осматривал всё вокруг себя не на предмет затаившихся боевиков-исламистов, обвитых поясами шахидов, нет, а лишь для того, чтобы в очередной раз удивиться местному быту.  

Даже в самых захудалых городках американского Юга я не встречал подобной кричащей бедности. Но вместе с тем, был во всём этом и какой-то особый шарм, всё было сделано просто – и сделано на века, многие строения в Сархаде были возведены во времена раннего Средневековья.  

Сархад являл собой нагромождение на пологих холмах нескольких десятков одноэтажных домиков. Стены их были из белой глины, а каждый двор такого домика был окружён сложенными из разномастных камней и скальных осколков стенами высотой где-то в три-четыре фута. Над воротами возносились до шести-семи футов арки, некоторые из них были украшены черепами горных баранов.  

Эти-то стены вкруг дворов и создавали местные улицы и были единственным их убранством, этакими направляющими. Здесь нигде не было асфальтового покрытия, лишь жалкая грунтовка – утоптанная за несколько веков почва, кое-где с вкраплениями щебёнки.  

Не было здесь ни полос, ни разметки, ни светофоров. Да и особого смысла в них не было. Машин на весь городок было аж целых три штуки и езда на них была роскошью и целым событием – когда такая проезжала по здешним колдобинам, на улицу высыпала куча народу, в основном дети. Ездовым и грузовым транспортом здесь служили ослы и несколько лошадей – на них время от времени отвозили товары на продажу по проторенной через распаханные и засеянные поля дороге к пристани, откуда их раз в пару дней забирал катер, приходивший с низовьев Вахана.  

Благоустройство города было… Не то чтобы его не было… Скажем так, древние римляне прослезились бы, узнав, как устроена местная канализация, и, обняв каждого из местных жителей, навзрыд прорыдали бы у тех на тощих плечах. Что до питьевой воды, то брали её по старинке – поднимали из колодцев, причём в каждом доме был свой собственный колодец. И когда я говорю «в доме», то именно это я и имею в виду. Они были прямо внутри дома – под крышей. Собственно, колодец и выкопанный в земле очаг — тандыр и являли собой сердце каждого дома. Везде они находились на самом видном и почётном месте – в центре, а уже вокруг них и возводились в своё время стены.  

Было здесь и электричество. Кое-где в землю были вкопаны сваи – в основном деревянные, но встречались и каменные – этакие менгиры. К ним крепились деревянные столбы – опоры линий электропередачи.  

Немного выбивались из местного колорита установленные на некоторых домах спутниковые тарелки. Не то чтобы эффект присутствия стародавних времён уходил из-за этих жестяных и алюминиевых параболоидов, но флёр обаяния несколько слетал.  

Всё же я бы покривил душой, сказав, что город некрасив. Неказист – да, но он не был уродлив.  

Повсюду здесь высились стройные платаны, а их статные ряды разбавляли развесистые акации. И те, и другие были усыпаны золотом – в разгаре была осень. Цвет и убранство деревьев затмевали и убогие ЛЭП и неказистые домишки, да и в целом явно делали город куда краше, чем он был на самом деле.  

На окраине города тесными рядами вились виноградники – и огненный закат над ними был великолепен. Позже я не раз приходил сюда с форпоста, чтобы наблюдать, как светило заходит за горизонт.  

Досуг местного населения был крайне скуден – пойти здесь было решительно некуда. Небольшой базар да несколько магазинчиков на пересечении центральных улиц – вот и все имевшиеся здесь точки притяжения.  

Не было здесь ни памятников, ни религиозных сооружений. На мой вопрос об отсутствии последних Акоста не захотел отвечать:  

— Спросишь об этом у Холдара, он расскажет.  

Единственной местной достопримечательностью я мог бы назвать своеобразные солнечные часы, этакий «каменный календарь», состоящий из двух мегалитов – один был вкопан в склон холма, на верхушке у него были установлены небольшие каменные воротца, другой же с выточенным водой сквозным отверстием находился во дворе дома Холдара. В день, когда луч солнца, пройдя сквозь воротца попадал в отверстие на камне внизу, у местных начинался сельскохозяйственный сезон.  

Именно на фоне этих часов мы и снимали репортаж.  

Жизнь в городке текла своим чередом – в полях на окраине мелькали спины работающих там людей, по дорогам лениво плелись ослики, везущие на пристань товары – в основном корзины с фруктами и ковры. За нашим «хамви», едва мы пересекли реку и въехали в город, бежала стайка чернявых детишек, облачённых в пёстрые наряды и шлёпанцы – и так до самого нашего пункта назначения, двора доктора Холдара. Во двор они забежать не решились – робко толклись у ворот. Видимо, в качестве «переговорщика» из толпы под всеобщее шушуканье был вытолкнут один мальчик.  

Я приветственно помахал рукой и подозвал его поближе.  

Ребёнок же нерешительно замер, а после и вовсе развернулся, присоединился к своим товарищам, и все вместе они, галдя, скрылись в ближайшем проулке. Я, недоумевая, оглянулся на Акосту.  

— Они не понимают тебя, — со смехом объяснил Акоста. — Для них родной язык — дари, а не пушту. Впрочем, у них есть заимствования и оттуда. Но вот что облегчит тебе жизнь — некоторые в Сархаде вполне сносно могут поддерживать беседу на ломаном английском. С абсолютно, заметь, прелестным акцентом…  

 

***  

 

У Холдара, местного врача, мы с Акоста и Рэнди пробыли до самого захода солнца, в то время как большинство бойцов нашего конвоя рассеялись патрулём по Сархаду. Лишь двое – Зулу и Карр – остались во дворе дома Холдара, расположившись у «календаря».  

Стены дома внутри не были ничем покрыты – Энди Уорхол остался бы доволен такой бюджетной местной трактовкой стиля «индастриал» в интерьере. Полы же были устланы узорчатыми коврами. Мебель была деревянной, массивной, ручной работы – то тут, то там была довольно искусная резьба.  

Прямо посреди гостевой комнаты в каменном полу был выдолблен «очаг» — круглое отверстие с насыпанным внутрь углём.  

С самого начала нашего визита, едва мы обменялись приветствиями, как это здесь принято – приложив руку к сердцу и произнеся сакральное «Салам! » — мы расселись на подушки вкруг очага и завели разговор, перемежая его перекусами фруктами, орехами, лепёшками с сыром и мёдом и возлияниями пшеничным киселём и тёмным чаем с кардамоном. Даже в самых экзотических забегаловках Лос-Анджелеса и Нью-Йорка, этих мировых плавильных народов и центрах притяжения всевозможных национальных кухонь, мне не доводилось пробовать подобного. Внук Холдара – Тарик – то и дело поднимал с углей раскалённый литой медный чайник и подливал нам в пиалы напиток.  

Говорили то мы, то Холдар. Сказать, что на меня обрушился девятый вал неизведанного ранее – не сказать вообще ничего.  

Старик не жаловался, что американцы отбирают у него хлеб – работы ему всё равно хватало. Всем местным приходилось обращаться к нему, хотели они того или нет – ведь больницы здесь не было в округе сотен миль. А если бы и была добираться до неё пришлось бы несколько часов, ведь и дороги были ни к чёрту. Из-за практически полного отсутствия медицины и образования в регионе была высокая смертность среди младенцев и рожениц.  

Мать Тарика, дочь Холдара, также умерла при родах от внутреннего кровотечения, и весь опыт врачевания старика оказался бессилен против неумолимой судьбы. Отец же мальчика погиб несколько месяцев назад во время теракта у парламента в Кабуле.  

Ясное дело, в семье Холдара ненавидели талибов. Но и не только они — никто в Вахане не жаловал их.  

— Их здесь презирают, — сказал Холдар.  

— Даже так? – удивился я. – На какую же поддержку они рассчитывают, зачем так стремятся в регион, где им не рады?  

— Они пытаются играть на нашей слабости, — ответил Холдар. И помолчав, добавил: — Бедности.  

Я деликатно промолчал – не соглашаться же было.  

— Скорее всего сюда Коалиция перебросит сюда дополнительные силы, — обнадёжил я старика. Краем глаза глянув на Акосту, я добавил: — Но и до их прихода вам нечего опасаться. Пока здесь есть люди, выстоявшие при Камдеше – вы быть спокойны.  

Акоста поморщился, явно дав понять, что не желает говорить о бое за Камдеш. Мне казалось, отчасти он стыдился его. Словно бы это был не Камдеш, а Вундед-Ни. Хотя прущих на тебя со всех сторон разъярённых талибов крайне затруднительно было бы сравнивать с бедолагами из племён лакота.  

Я решил уважить его желание – вернее, нежелание – предаваться болезненным воспоминаниям и говорить о них.  

И более мы с ним действительно никогда не заговаривали о Камдеше.  

— Это верно, — согласился Холдар, — в безопасности. Я лишь хотел бы, чтобы умы молодых не смущали ложными идеями…  

— Чем они завлекают их?  

— Большинство ваханцев – исмаилиты… — начал Холдар.  

— Это предполагает особую трактовку писаний? – нетерпеливо спросил я.  

— Мы считаем, что наместником бога на земле, выступает наследный потомок пророка, которым является Ага-хан – глава исмаилитов-низаритов. И одна из основополагающих его идей состоит в том, что бедность является причиной религиозного экстремизма. Процветающее общество можно создать, лишь искоренив бедность.  

— Это… логично, да? – осторожно согласился, оглядывая собеседников.  

— Да, но с подобными трактовками не согласны моджахеды. Они презирают земной достаток и слепо верят лишь в счастье после мученической смерти. Редко, но случается, что некоторые из нас устают ждать и пополняют их ряды, стремясь быстрее оказаться в объятиях гурий в джаннате.  

Я лишь развёл руками – что в такой ситуации противопоставить безумной пропаганде, когда застрял в порочном круге бедности?  

— Наши дети и их потомки будут жить в мире, которым, после возвращения последнего пророка, будет править божественный разум, несущий правоверным всеобщую справедливость и благоденствие именно в земной жизни. Терпеливый труд и истинная вера принесут нам достаток – а с ним появятся всё то, что нам необходимо: дороги, больницы, школы…  

На некоторое время воцарилось молчание. Холдар предложил прервать беседу очередной трапезой и отправил внука за пополнением порядком истощённых запасов.  

— К слову о школах, — я кивнул в сторону вышедшего Тарика. – Мальчик получает образование? Раз здесь пока нет…  

— Я сам его учу, — с гордостью отозвался Холдар,  

— Я несколько раз видел его на форпосте, — повернулся я к Акоста.  

— Он привозит на лодке фрукты и воду из Сархада, — ответил Акоста. Заметив мой укоризненный взгляд, он, улыбнувшись, добавил: — Не думай, мы не эксплуатируем детский труд. Он исправно получает от меня плату за свою работу, причём долларами – как, например, американские дети, развозящие газеты по субурбии. А ещё я позволяю ему пользоваться моим личным ноутом – видел бы ты, с какой жадностью он поглощает информацию из Сети!..  

Что ж, звучало это неплохо.  

Я, кивнув, оттаял.  

— Летом он помогает пасти скот, — присовокупил Холдар.  

— На летовке к северу отсюда? – догадался я.  

— Да. Его затемно не дождёшься дома – до самого заката торчит на склонах, — Холдар крякнул. – Только вот толку от этого. Он читает – это похвально, но вот за отарой совсем не следит.  

— Читает?  

— Именно, — Холдар усмехнулся. – Причём на английском.  

Я присвистнул:  

— Ничего так!  

— Было бы лучше, если бы его интересы составляло что-нибудь, кроме бесчисленных романов о… как же его… — старик пощёлкал сухими узловатыми пальцами. – А!.. Об агенте Бонде. Что-нибудь полезное…  

Я покосился на Тарика. Надо же, как бывает – у меня в багаже помимо действительно необходимых вещей была книга в мягкой обложке – «Шаровая молния» Флеминга и ещё какой-то бульварный детективчик, два в одном дешёвом флаконе. Я никогда не воспринимал Бонда всерьёз, считая книги о нём не более чем зря потраченными впустую деревьями, да и фильмы о коммандоре, к слову, были ненамного лучше – на редкость нелепыми и дурацкими. Но раз уж мальчику нравилось читать о похождениях британского шпиона на всевозможных фронтах – почему бы и не поделиться с ним?  

Никто не знает, что в итоге окажется полезным. Нерд и гик Джоббс увлекался бесполезной каллиграфией – и чем закончилась эта скучная история? Увлечение чтением может в будущем привести к увлечению написанием. Низкопробных бульварных романов – ну и что с того? Экранизации подобного шлака могут дать очень даже приличный заработок на хлеб насущный – народ валом ломится в синема на такие незамысловатые зрелища.  

Не успел я и подумать, как уже предложил Тарику при первой возможности забрать у меня книгу.  

— С утра он снова будет на форпосте – там и пересечётесь, — сказал Акоста.  

Ещё одно блюдо пряного хлеба и мёда, россыпь терпкого винограда. И просто прорва сладкого чая – я чувствовал, как во мне довольно забурлили корни Глубокого Юга.  

Но всё хорошее заканчивается – настало время прощаться с радушным хозяином.  

Оказавшись на свежем воздухе, Рэнди, не теряя времени на сантименты, деловито проследовал в припаркованный за оградой «хамви», я же помедлил и присел, осторожно вдыхая вечернюю прохладу гор. К моему созерцанию исполненной достойного величия горной гряды безмолвно присоединился Акоста.  

На фоне тёмнеющего в пурпурном небе силуэта гор то тут, то там в городе зажигались первые огни – быстро сгущались сумерки. Сидя на бог весть когда установленных здесь каменных скамьях, я и Акоста, молча, наблюдали догорающий над виноградными лозами закат.  

 

***  

 

За последующие несколько дней я и Рэнди излазали вдоль и поперёк весь форпост – сняли всё, что только можно было, и взяли столько интервью, что монтировать их во что-то монументальное можно было бы года два, не меньше.  

Скоро мне стало тесно – казарма, лазарет, командный пункт, плац, гараж, пара вышек, спортплощадка – я знал назубок весь «Нокс», мог бы с закрытыми глазами посреди ночи пройти из одного края в другой и ни на что не наткнуться.  

То же и с солдатами – обитателями форпоста. Их рассказы не были откровениями и не отличались разнообразием. Все они отбывали здесь свои командировки – не шибко-то щедро оплачиваемые правительством, все они соскучились по домам и семьям, всем опостылел этот бедный, пусть и красивый, край. Все – и Акоста, и Зулу Боуэнс, и заместитель командира Карр, и специалист Слоан, и новоприбывший Гуэрра – ну, вот словом, все-все-все только и распинались перед объективом, что о Штатах. Забавно, но многие из них, будучи в опостылевших им же Штатах, грезили тем, что повидают мир, станут героями и разбогатеют.  

Так что за несколько дней мой журналистский пыл сошёл на нет – это и в самом деле было место, где словно бы застыло время, и я страдал, маясь бесконечным бездельем.  

Вечером накануне Дня ветеранов в лагере устроили что-то вроде барбекю – вытащили громоздкий гриль, Слоан и Зулу, заломив бейсболки, взялись орудовать за ним. Карр выставил динамики – и по моей инициативе из них теперь лился лиричный Whitesnake. Что может быть более американским, чем британский глэм-металл?  

— Эй, как насчёт речи, Сайкс? – предложил Акоста.  

Я подёрнул плечами – ну что я мог сказать?  

— Сайкс! Сайкс! Сайкс! – тут же подхватили бойцы на расслабоне.  

Я оглядел их. Окладистые тактические бороды, платки на головах, у парочки даже тюрбаны, блики огня в зеркальных «авиаторах», и все как один долдонят моё имя… Ну, ладно – будет вам речь…  

— Постараюсь кратко, чтобы не надоесть вам…  

— Ты уже надоел, — «попросил» меня Зулу.  

— Да-да, — мило улыбаясь, кивнул я. – Я тоже люблю тебя, Боуэнс… Грядёт День ветеранов. Или как принято было называть его в моей семье – ведь я наполовину британец – День поминовения. В этот день почти век назад был подписан мир, положивший конец Великой войне. Которую позже назвали Первой мировой, поскольку мир потрясла новая, ещё более разрушительная и смертоносная – такая, что и представить было трудно. За всех павших – в этих войнах и всех прочих – за всех павших. На чьей бы стороне они ни были… — и я взметнул вверх алюминиевую банку с рутбиром, подобно тому, как это делали герои легенд и баллад с кубками.  

— За них!.. – хором отозвались солдаты и последовали моему примеру.  

 

***  

 

В Британии на День поминовения принято крепить к одежде маковую бутоньерку. Изначально использовали вполне себе настоящий мак, но с течением времени и развитием прогресса перешли на их пластиковые заменители – а то как же, все эти вопли озабоченных «зелёных», о том, сколько цветов ежегодно уходит на эту сомнительную церемонию. Ну да, ну да, а сколько пластика уходит на него же – да какая, к чёрту, разница…  

У меня была не дешёвая пластиковая поделка, слабо похожая на цветок вообще и на мак в частности, а вполне себе добротное шёлковое изделие – от настоящего не отличишь даже и на ощупь — такое же нежно-бархатистое. Крепилась она в петлице куртки. Единственное, что от времени она выцвела, потому была не красного, а скорее сизого цвета, близкого к болезненно бледноватому розовому.  

Эту-то бутоньерку я и нацепил утром 11 ноября. Пусть себе вокруг говорят, что хотят, пусть смеются над моим «британским» заскоком, но традиция предков есть традиция – и я не собирался отменять её.  

У колодца на окраине лагеря меня окликнул Тарик – я несколько дней не видел мальчика, вероятно, он взахлёб осваивал отданное ему на растерзание бульварное чтиво о всемогущем агенте британской разведки.  

Я кивнул Тарику в ответ, тем не менее, не прерывая своего водопоя. Мальчик со свойственным ему любопытством смотрел на моё украшение, некоторое время размышлял о чём-то и, наконец, выдал такое, отчего я поперхнулся водой и согнулся вдвое, зайдясь в приступе кашля.  

Кое-как оправившись, я воззрился на Тарика и сипло попросил:  

— Повтори…  

— Что?  

— То, что спросил у меня, до того, как… — я кивнул на колодец и валяющуюся рядом выроненную мной бутыль.  

— Я спросил, для чего ты приколол к своей одежде шафран? – послушно повторил мальчик.  

Я внимательно посмотрел на него. Не было ни тени сомнения – он был искренен. Он и впрямь думал, что это – не что иное, как соцветие шафрана. Ведь его дядя работал на ферме, где выращивали эти цветы местные – той самой, о которой прежде упоминал Акоста. А раз так – значит и Тарик видел выращиваемые там цветы. Но отнюдь не шафран.  

Мак.  

— Послушай-ка, — я воровато огляделся вокруг.  

Всё было спокойно. Часовые на вышках на своих постах. Несколько человек копошилось на площадке, заменявшей плац. Судя по бряцанию посуды, несколько было и в столовой. Пара человек притулилось у гаража под «хамви», и чинили ли они его, или же прятались от нарастающей жары – быть может, последней подобной в этом сезоне – было загадкой для всех. Нигде не было видно Акоста.  

— Тарик! — поманил я мальчика.  

Он засеменил за мной к пустеющей вертолётной площадке.  

— Послушай, Тарик, — взволнованно начал я, ещё раз оглядываясь. — Послушай… Это очень важно – то, о чём я тебя сейчас спрошу. И то, о чём после попрошу. Очень. Очень важно.  

Мальчик согласно кивнул.  

За отмосткой площадки был утоптанный песок. На нём я спешно начертил пальцем несколько квадратов и линий.  

— Ты ведь разбираешься в картах, верно? Ты читал много приключенческих книг – значит, должен разбираться.  

Снова кивок.  

— Там – север, — я начертил вертикальную линию со стрелкой на конце, направленной именно туда.  

— Это, — ткнул я в один квадрат, — наш форпост. «Нокс», — и поднял взгляд на мальчика, ожидая поймёт он меня или нет. Как я и ожидал, получил в ответ уверенный кивок.  

— Хорошо, — я ткнул в другой квадрат, побольше первого, находящегося выше первого. Разделяла их волнистая линия. – Это Сархад. Это река Вахан. К югу от форпоста – горы, — я набросал парочку схематично. Далеко к северу от города – тоже.  

Тут я нарисовал ещё несколько линий.  

— Но между Сархадом и северными хребтами есть ещё один. Тот, на склоне которого находится летовка для выпаса скота. Как же её… яйлак, — я нарисовал маленький квадрат между линий. Мимо него проходит дорога, — я начертил изогнутую линию. – Но вот куда она ведёт дальше? К ферме?  

— Нет, — отозвался Тарик, — по дороге туда не попасть. Она уходит туда, — он продолжил мою линию.  

— На северо-восток?  

Тарик кивнул.  

— А ферма?  

Тарик начертил ещё одну линию.  

— На север… Через северо-запад… — задумчиво протянул я.  

Всего лишь несколько миль отсюда.  

— Послушай, — я ещё раз огляделся вокруг. Голос охрип от волнения и предвкушения. Недоброго предчувствия. – Я попрошу тебя кое о чём важном… Ты ведь умеешь хранить тайны?  

Тарик покивал.  

— Мне нужно отлучиться. Но ты никому об этом не говори. Только лишь если спросят – тогда скажи, что я наведался в город к твоему деду. Ты сможешь выполнить эту миссию? Агент?  

Мальчик, хитро улыбаясь, снова кивнул.  

— Значит, я рассчитываю на тебя, — подвёл я итог.  

Момент был идеальный – по случаю праздника Акоста убавил бдительность, дозорных было меньше – и я мог беспрепятственно отправиться к реке. В пресловутом северо-западном направлении.  

Так я и сделал – ушёл, избыв печаль и обивая ноги о камни пустынной долины.  

 

***  

 

Уговорить владельца местного «турагенства» Наймана отвезти меня на ферму не составило труда – две зелёные бумажки с красующимися на них портретами Бенджамина Франклина сделали своё дело. Найман наскоро раскочегарил свой старенький фургончик «фольксваген» вырвиглазного и облезлого оранжевого цвета, и мы пустились в путь.  

Найман что-то насвистывал, весело болтал то со мной, то сам с собой – я не слушал, тревожные мысли крючьями впились в разу и не желали отпускать меня. Что-то я увижу на месте по прибытии?  

Где-то за милю до предполагаемого пункта назначения я попросил водителя высадить меня. Он послушно притормозил, пожелал удачного дня, развернулся и, пыля, укатил обратно в Сархад.  

Я вздохнул и двинулся дальше. Предстояло сделать один последний рывок – а за тем подъёмом всё должно было решиться.  

Я до последнего надеялся, до последнего верил – но едва лишь перевалил за гребень, как все мои надежды улетучились. Я всегда был лёгок на подъём и очертя голову кидался в разные передряги и авантюры, а тут меня словно бы разом и придавили все прошедшие за эти годы испытания. Они вернулись незваными гостями, накатили, нахлынули и придавили к земле, словно бы на спину мне взгромоздилась дюжина дармоедов, я согнулся под тяжестью этого бремени. Всё то, чему я в открытую и без сомнения противопоставлял себя, чему я смеялся в лицо – всё возвратилось и без сожаления подкосило меня.  

В котловине, так удобно окружённой горами с трёх сторон, очень удобно разместилось огромное поле – целая сизая прорва.  

Маковое поле.  

Несколько людей бродило по его противоположному краю – то были рабочие, собиравшие урожай. А не далее, как в полусотне ярдов от меня, взгромоздился задней стеной на скалу фермерский домик – этакий островок посреди дурманного моря.  

За стеной раздавалось беззаботное посвистывание, а на скамье у входа лежало то, от чего меня бросило в дрожь – и разум мгновенно был пронзён кавалькадой мыслей, калейдоскопом молний. Всё встало на свои места, все кусочки пазла сошлись в одно целое – но видимая целиком эта картина мне отнюдь не нравилась.  

То как Акоста сокрушался, что скоро здесь будет не протолкнуться от «понаехавших» сослуживцев и наступит конец идиллическим временам… Его поддакивания рассуждениям Холдара о бедности и процветании… Его разговоры о семье и о том, как нелегко им сейчас в Штатах…  

Чёртов тяжёлый пулемёт М249 с тепловизионным коллиматорным прицелом – вот что там было. Оружие Боуэнса. Не было сомнений, что именно он насвистывал где-то вне поля моего зрения – наверняка, беспечно опорожняя своё нутро. Боуэнс, закадычный друг Акоста, его верная марионетка на правой руке. Значит, здесь не обошлось и без моего спасителя. Я бы от души расхохотался, предложи мне кто оценить степень ироничности этой ситуации по шкале от одного до десяти…  

Так или иначе, а увидел я достаточно. Пора было убираться. До того, как меня ненароком застукают и решат, что я слишком много видел.  

Беззвучно я попятился. Прошёл так с пару десятков ярдов, то и дело ожидая, что обязательно под ботинком что-нибудь да оглушительно хрустнет, выдав с головой и потрохами, но обошлось. Решив, что более мои навыки скрытности уже не нужны, я припустил в обратном направлении.  

 

***  

 

На форпост я вернулся вконец подавленным и разбитым – одежда и лицо были в пыли, сам я — в поту, злой и одновременно потерянный.  

В лагере своим ходом текла обычная жизнь.  

Пехотинцы на площадке перекидывались дыней – разминались перед «праздничным» матчем.  

Неподалёку от них Акоста поддерживал силящегося подтягиваться на турнике Тарика.  

Несколько человек толклось у гриля.  

«Сколько из них в этом замешано? Все? Никто? » — мелькнуло у меня.  

На оклик часового я лишь отмахнулся в ответ, не обращая ни на кого внимания, не разбирая дороги и не чувствуя под собою ног, словно бы в лунатической прогулке, доковылял до своей койки в расположении, рухнул на неё и забылся в тяжёлом беспамятстве.  

 

***  

 

Очнулся я поздно – над долиной уже нависли сумерки. Как никогда они представлялись мне гнетущими. Стоя у окна, наблюдая за, по-видимому, последней четвертью дружеского матча, я не находил себе места, ломал голову и не находил ясного ответа, что же предстояло предпринять.  

— Сайкс?  

Я оглянулся.  

В дверях стоял Акоста.  

— Ты пропустил всю игру.  

Я молча отвернулся. Что с того?  

Акоста тихо добавил:  

— И ещё… Кажется, это твоё…  

Я снова оглянулся – на этот раз, предчувствуя неладное, сердце сжалось в тревожном ожидании, а желудок сделал пару замысловатых кульбитов и рассыпался стаей беспокойных бабочек.  

Акоста разжал кулак – и его ладонь словно бы полыхнула сизым пламенем, отчего и меня бросило в жар.  

Моя бутоньерка.  

Мой шёлковый мак.  

Мой — в том не могло быть сомнений. Ни у кого более на форпосте не было подобной вещи.  

Стало быть, я умудрился потерять цветок. И если случилось это там, где я подумал в первый миг, то положение моё могло в любой момент оказаться крайне незавидным.  

— Ты знаешь.  

Он не спрашивал. Он утверждал.  

Я презрительно оглядел его с ног до головы. Только ордена за Камдеш ему и не хватало.  

— Господи, Сайкс, не молчи, — едва ли не взмолился Акоста. – Что ты хочешь услышать? Оправданий? Причин, толкнувших меня на это? Всё донельзя прозаично. Мне недостаточно тех денег, что нам платят.  

Реющие звёздно-полосатые, благодарность от президента и осознание собственной важности, «спасибо за вашу службу, поздравляем с заслуженной пенсией и вот вам часы на добрую память» — этим не оплатишь учёбу троих детей в университете и не погасишь долги за жильё в Калифорнии.  

— И сколько вас здесь таких? – наконец проронил я.  

— Все в этом не замешаны, даю тебе слово. Лишь самые преданные, самые верные. И самые безбашенные.  

— Безбашенные? То есть те, кто не откажется преступить закон? — сумрачно кивнул я. – Дай-ка угадаю. Твои верные подручные? Боуэнс. Слоан. Карр. Верно?  

Акоста подавленно молчал.  

— А местные?  

— Они понятия не имеют, о том, что там выращивается, — ответил Акоста. – Их неграмотность играет нам на руку.  

— Почему бы и не воспользоваться этим преимуществом, да? — усмехнулся я. – И куда сбывается это добро? Этот, — я показал пальцами воздушные кавычки, — «шафран»?  

— Партии уходят до Карабара по реке, далее переправляются в Таджикистан, часть уходит на опиумный базар в Гильменд. Что со всем этим происходит дальше, я не знаю. Россия, Европа... Штаты... – Акоста пожал плечами. – А не всё ли равно? Есть спрос. Мы не заставляем людей покупать… Лишь даём то, что требует рынок. Если бы можно было иначе, если бы у меня был другой выход – ты думаешь, я не воспользовался бы им?! Тут нет правых, и нет виноватых…  

— Как нет начала и нет конца… — отозвался я и тут же вскипел. – Да ты слышишь себя? Оправдываешься пафосными речами? Извиваешься, как отпетый адвокат… И это – достойно?  

Акоста понурился.  

— Груз уходит в Гильменд. Попадает в Россию. Кочует в Европу. Пересекает Атлантику. И моргнуть не успеешь, как он очутится на западном побережье. И какой-нибудь жалкий утырок, вожделея очередную его дозу, грабит винную лавку, а потом, убегая, убивает случайного прохожего. А что если этим прохожим будет прелестная девушка, просто лишь возвращающаяся в кампус и не имеющая ко всему этому никакого отношения? Что если это будет твоя дочь? Твоя любимая Леона?  

Акоста поднял на меня полный бездонной вины взгляд.  

— Кого ты тогда обвинишь? Всё в мире взаимосвязано — события на одном континенте эхом откликаются на другом. Скажешь, что это судьба? Если скажешь, то будешь неправ. Это не вселенная откликается. Это не судьба. Это наши поступки и их последствия. Только и всего.  

Согбенный до этого Акоста вдруг выпрямился:  

— Ты прав, — проговорил он. Голос был глухим и безжизненным, словно бы доносящимся из-под толщи земли. Но и немудрено – я понимал, чего ему стоит признание.  

Признание всего.  

— Прав, — с горечью откликнулся я. – Конечно, прав, черт тебя дери… И что делать с этой правотой?  

— Может, я сам смогу решить эту проблему, — тихо сказал Акоста.  

— Ещё недавно ты и вовсе не видел проблемы, а теперь вознамерился единолично решить её? – скептически подёрнул я плечами. – Интересно, как?  

— Это уже моя забота, — отозвался Акоста. – Сайкс… Послушай… Я ни о чём не просил тебя до сих пор. И по большому счёту ты ничего мне не должен – спасти вас было моим долгом. Моей работой. Делом чести.  

Я начал понимать, к чему он ведёт.  

— Но теперь я прошу тебя – дать мне время и решить проблему. Повремени с рапортом командованию. Или же вовсе не подавай. Я понимаю, что для тебя этот случай просто находка – жемчужина, может даже венец карьеры журналиста, но… Если мой замысел удастся, то всё это может не всплыть, и тогда моя…  

— Но как такое может не всплыть? – удивился я. — Ложь всегда становится явной… Пусть не я – это сделает другой, но всё же сделает. И тут ничего не будет зависеть от твоего желания – такое невозможно вечно скрывать. Рано или поздно это всё равно обнаружили бы. Новоприбывшие. Операторы геоспутников. Случайные туристы.  

— Просто оставь это, а я позабочусь об остальном, — повторил Акоста. – И, может быть, постыдную правду прошлого удастся скрыть.  

— Просишь меня стать соучастником?  

— Прошу дать мне время. Дело не во мне. Да, попрут со службы. Уволят с позором. Дадут большой срок. Но позор падёт и на семью. А они ведь ничего не знают, Сайкс, — Акоста перешёл на умоляющий шёпот. — Ничего…  

Я вздохнул.  

Это-то меня и останавливало.  

— А как же твои подельники? Полагаешь, они так же легко изменят своё мнение? Дадут тебе уничтожить посевы и всё следы того, что было? – я покачал головой. – Крайне сомнительно.  

— Я смогу их убедить, — заверил Акоста. – Доверься. Так… или иначе… Я сумею их остановить.  

— Попробуй, — с сомнением сказал я. То-то будет зрелище. Люди так просто не откажутся от достигнутого комфорта.  

Но ещё одно я хотел знать напоследок:  

— А все эти разговоры о процветании? А, Акоста?.. О том, что бедность притягивает идеи экстремизма? Уничтожишь плантацию – и перекроешь денежный поток… Что будет с Ваханом? Постигнет участь всего Афганистана? И, значит, прощайте все планы и мечты о маломальском достатке и счастье?  

— Видно, не судьба, — устало ответил Акоста. – Если это вскроется, то всё равно пойдёт под откос. Холдар никогда бы не смог такого принять.  

— Судьбы нет, — напомнил я. – Есть только мы и наши поступки.  

Акоста, закусив губы, отвернулся.  

— Что ты предпримешь? Под покровом ночи как багдадский вор уничтожишь плантацию? – для себя я всё решил. Никаких рапортов. Никаких репортажей. Я не желал иметь с этим ничего общего. Я лишь надеялся, что Акоста не подведёт и примет правильное решение. Правильное с моей точки зрения и крайне тяжёлое для него.  

Я не ждал от Акоста ответа. Да и не дождался. Лишь через некоторое время он, мой спаситель, прервал затянувшееся молчание:  

— Жаль, что всё так обернулось… Нет, не то, что всё вскрылось… А что мы здесь вообще дошли… до такого, — замялся Акоста.  

— Нет, — в который раз покачал я головой. – Не жаль.  

Акоста ничего не ответил, развернулся и вышел во мрак ночи.  

 

***  

 

Никто никогда доподлинно не узнает, чем закончилась вся канитель, завертевшаяся с того момента, как наша разведывательная экспедиция во главе с полковником Райли злополучной ночью въехала в Ваханский коридор.  

Командованию более чем хватало головной боли с тем, что случилось тогда в ущелье. И новый скандал, связанный с очередной гибелью солдат в официально мирное «переходное» время, им был ни к чему.  

Я нисколько не удивился, когда утром 13 ноября взволнованный донельзя Гуэрра, растормошив меня, сообщил, что за дальним перевалом случилась стычка. Трое солдат погибло, а их командир пропал без вести. Находящаяся за северным перевалом шафрановая ферма была сожжена со всеми угодьями – там-то и были найдены погибшие.  

И тем более я ничуть не был удивлён или взволнован, услышав их имена.  

Карр. Слоан. Боуэнс.  

Но никто официально не связал их с «плантацией». Да и самой плантации не было. Была лишь сгоревшая ферма по выращиванию шафрана. Были трое погибших пехотинцев армии американской армии. И всё.  

Громкого дела не случилось. Не всплыла наружу нелицеприятная правда о том, как солдаты поощряли неграмотное население к выращиванию и продаже опиатов под видом сельскохозяйственной культуры.  

Обман, подлог, теперь и убийства – достойнее образа не придумаешь. Истинный пример для подражания.  

Быть может, кто-то в верхушке и знал, что из Вахана идёт наркотрафик, причём идёт под протекторатом своих же. Но предпочитал молчать. Возможно, даже потому, что не желал, чтобы проводилось тщательное расследование, потому как могли всплыть имена, которые всплывать не должны – иначе чья-то блестящая карьера в кабинетах Вашингтона вмиг закончится в ближайшей федеральной тюрьме без права на досрочное.  

Пока же всё списали на атаку боевиков-исламистов, благо, что за две недели до этого подобное действительно имело место быть, хоть никто из группировок не взял на себя ответственность за произошедшее.  

Может моим журналистским долгом и было бы сообщить миру правду, но я не мог. Акоста спас меня. А тень от скандала обязательно упала бы и на его семью. Но они были абсолютно ни при чём – к чему же портить им жизнь? Ради одной лишь правды?  

Через пару недель меня перебросили в Катар. Ещё через месяц я вернулся в Штаты.  

Первым делом в рождественские выходные я наведался в Санта-Монику и глянул, как идут дела у семейства Акоста.  

Они жили в мирной идиллии, очерняемой лишь потерей своего главы. Никто не тыкал в них пальцем и не шептался за спиной, делясь страшной и шокирующей правдой. Никто не разрисовывал их дом граффити в духе «хибара нарколыг». Так всё и должно было остаться впредь. Тишина, спокойствие – то о чём так мечтал Акоста, это должно было остаться с ними вместе со светлой печалью об утрате.  

В конце концов, я был обязан Джо Акоста своей жизнью. Да и он сдержал своё слово, пусть и несколько иначе, чем я ожидал – подчистил все концы.  

О, да. Я уверен, что было именно так. Именно он стоял за тем, что случилось за перевалом в ночь после Дня ветеранов.  

Акоста сообщил подельникам о своём решении  

Об остальном нетрудно догадаться. Бойцы не разделили точку зрения командира, не пожелали оставить прибыльное дело.  

Кто именно нанёс первый удар никогда не узнать. Был ли это Боуэнс со спутниками, а Акоста лишь защищался, или же сам командир молниеносно и расчётливо устранил старых друзей…  

Я склонялся к мысли, что Акоста так же, как и я сам, предоставил своим подопечным свободу действий, но те воспользовались данной им командиром вольностью по своему усмотрению. И это привело к тому, к чему и привело.  

Я винил себя в смертях Карра, Боуэнса и Слоана. Они не были хорошими людьми, но не были и отпетыми ублюдками. Они сбились с пути и делали, что могли, чтобы дать своим близким лучшую жизнь. Пусть и преступив закон. Петляя во тьме и погрязая всё больше в трясину, они пришли к трагическому концу.  

Судьба?  

Нет же.  

Я подбил, «направил» Акосту на «правильный» путь, как я его себе представлял. Это было моё решение, а гибель трёх солдат стала последствием такого решения. Был ли я прав или виноват? Кому это предстояло решать? Только мне. С этим мне предстояло жить, храня всё в тайне и извёртываясь на следственных комиссиях.  

Гуэрра ошибочно полагал, что я ничего не видел той ночью, когда ушёл Акоста.  

Но я видел. Видел отдалённо лишь нечто, что напоминало отблески пожара.  

Я слышал — ветер донёс до меня лишь обрывки, но я твёрдо знал, что то — очереди выстрелов.  

Видел и слышал в тот самый час, когда по статистике происходит большая часть смертей за день — не важно, будь то смерти естественные или же насильственные.  

В тот самый урочный час.  

За час до рассвета.

| 937 | 5 / 5 (голосов: 24) | 00:11 15.07.2022

Комментарии

Danwade42007:55 28.03.2023
Анонимный комментарий, залогиниться ссыкотно?
Danwade42007:54 28.03.2023
isaak, пшёл нахуй отсюда, ватник ёбаный
Isaak13:26 27.03.2023
Комментарий удален. Посмотреть
[удалено] Я ВЫEБАЛ ЕЕ В АНАЛ
Schazaim17:30 06.03.2023
Нормуль
Danwade42012:28 20.11.2022
homer-2, т.е. они поголовно продажные сволочи и пропагандисты?))
Хорошие люди есть везде
Гость00:53 20.11.2022
[удалено]
Гость00:45 20.11.2022
Илона Mooncake призналась нам,что продает информацию о ВСУ в Израиль за сущие копейки. Она многих заложила здесь,кто ей насолил. Настоящая сволочь.
Ayana9814:01 20.10.2022
[удалено]
Homer-210:23 01.09.2022
Весьма интересное произведение по своей форме. Однако имею претензии к финалу. Как мне видиться, честные журналисты, даже в штатах, преувеличение, тем более те, что видели реальную смерть.
Homer-210:14 01.09.2022
5
Cheh05:28 30.08.2022
Хорошо написано. Неожиданные повороты. Спасибо.
Katjaos18:51 08.08.2022
Комментарий удален. Посмотреть
[удалено] Прочитала только начало и уже начала плеваться! На кой хрен нам данный технический перевод с кривыми предложениями??? Хорошо, пусть имеет место существовать, тогда поговорим о возможности его присутствия! Зачем нам тут читать про американцев в Афганистане? Экзотическая страна? А какой хрен они там вовсе делали? Защищали своих граждан на другом конце глобуса???Вы серьёзно? 10 лет? А когда им реального пендаля дали, почему они даже технику многомиллионную побросали? Почему они на Украину не зашли, узнав о наличии русских войск???
Всякие там Мортоны, Ренди - говно это! Стыдно вам русскими буквами писать!...
Rtishew14:29 31.07.2022
Молодец
Lazy_tamarin16:50 30.07.2022
Спасибо за труд.
Danwade42016:56 24.07.2022
Господа. И дамы. И все, кто бы себя кем ни идентифицировал.

Написание историй занимает время. Очень много времени, особенно когда пишешь о такой экзотической стране, в которой никогда не был, как Афганистан. А потом ещё дофига времени уходит на вычитку, правки, добавления и всякое такое.

Комментарии здесь – это здорово, но ими сыт не будешь.
Недавно я оформил сборник рассказов – собрал всё воедино в файлик fb2, сделал удобные сноски и выложил на ЛитРесе. Через некоторое время он появится и на других площадках-партнёрах. Стоило сделать это ещё год назад, но – вот так сюрприз! – не хватало времени.

Я знаю, что вы уже всё это читали, и ничего нового там для себя не откроете, все эти рассказы есть в открытом доступе здесь и на proza.ru.
Просто прошу поддержать меня, прикупив это электронное издание. Или поделитесь ссылкой ниже с родными, друзьями, знакомыми, может их заинтересует:

https://www.litres.ru/dan-wade/true-romance/

Также приветствую отзывы к этому сборнику (честные, критические и разгромные).
Zhlera_23:21 22.07.2022
очень интересно

Книги автора

Быстрый и мёртвый 18+
Автор: Danwade420
Рассказ / Проза События Хоррор
Что может быть лучше семейного ужина на День благодарения!..
Объем: 1.447 а.л.
15:48 27.04.2023 | 5 / 5 (голосов: 9)

Pax Americana 18+
Автор: Danwade420
Рассказ / Абсурд Постмодернизм Проза Другое
Отголосок минувших дней, заставивший вновь задуматься о почти вечном – о том, что в России вечны дураки, дороги и кровопийцы во главе катящейся в пропасть страны. А как иначе? Захотели как в Париже?
Объем: 0.289 а.л.
14:57 25.02.2023 | 4.33 / 5 (голосов: 3)

Февраль длится вечность 18+
Автор: Danwade420
Эссэ / Политика Другое
Тоже на злобу дня
Объем: 0.091 а.л.
13:37 25.02.2023 | 5 / 5 (голосов: 2)

Тихая заводь 18+
Автор: Danwade420
Рассказ / Мистика Приключения Хоррор
Незадачливые американские туристас попадают в переделку в Мексике – теперь за их головами охотятся бойцы картеля. Путь к спасению лежит через тихое место в глуши, куда никто не смеет сунуться…
Объем: 4.062 а.л.
20:45 31.10.2022 | 4.93 / 5 (голосов: 15)

В ясности, тишине и покое 18+
Автор: Danwade420
Другое / Политика Реализм Другое
Рассказ о нереализованном замысле... рассказа
Объем: 0.113 а.л.
00:54 03.03.2022 | 5 / 5 (голосов: 9)

Страна, которой нет 18+
Автор: Danwade420
Эссэ / Политика Другое
На злобу дня
Объем: 0.057 а.л.
03:02 02.03.2022 | 4.55 / 5 (голосов: 27)

Один дома 3: Последний конфликт 18+
Автор: Danwade420
Сценарий / Альтернатива Проза Реализм
Своего рода сценарная заявка к триквелу культового фильма "Один дома"
Объем: 0.089 а.л.
23:27 10.11.2021 | 5 / 5 (голосов: 19)

Авторские права на произведения принадлежат авторам и охраняются законом. Перепечатка произведений возможна только с согласия его автора, к которому вы можете обратиться на его авторской странице.