Быстрый и мёртвый

Мой сосед по комнате в Эллиот-Хаус был жутким циником. Прожжённым до самого мозга своих тонких костей. Когда я предложил ему присоединиться к нашей компании, намеревающейся в четверг с утра пораньше рвануть в Центральный парк, забить там местечко с хорошим обзором и вживую понаблюдать знаменитый парад, ежегодно проводимый Macy’s, он грубо отозвался:  

— Совсем двинулся? Видел прогноз?  

— Нет, — признался я. Прогноз погоды казался мне несущественной мелочью. Вряд ли в нью-йоркских субтропиках следовало ожидать внезапную метель в это время года. Люди явно не были бы благодарны высшим силам, управляющим погодой, за такой подарочек.  

— Так вот — будет холодно! И до двадцати не доползёт. А ещё ветер! — сосед с рассерженным видом поправил сползшую дужку очков. — Понимаешь, к чему я клоню?  

— Догадываюсь, — отозвался я.  

Ну не очень-то и хотелось — предлагал я лишь из деликатности.  

— Именно! — соседушка небрежно швырнул свитер в раскрытый чемодан на кровати. — Не собираюсь я отмораживать зад ради того, чтобы пялиться на огромные надувные шары. Которые, к тому же, — он с усмешкой покосился на меня, — я могу увидеть и по ящику у предков дома. Между прочим, в тепле и уюте, лёжа в кресле и потягивая грог.  

— Нет в тебе духа романтики, — махнул я рукой. И усмехнулся в ответ — сосед был живым воплощением типичного нерда и уж никак не походил на того, кто будет в кругу семьи попивать грог, задрав ноги перед телевизором.  

— Нет, это не романтика, это глупость. А во мне говорит здравый смысл, — возразил сосед, захлопывая крышку.  

— Вот об этом я и говорю, — вполголоса протянул я так, чтобы он меня наверняка не услышал. Продолжать спор уже не хотелось. Я уже жалел, что вообще завёл этот разговор — нужно было, молча собрать вещи и уйти, кивнув на прощание — и не более того.  

Смартфон на прикроватной тумбе завибрировал — звонил мой закадычный товарищ Чак. Он не был студентом Гарварда — точнее, уже не был им — но жил в Кембридже, практически по соседству с кампусом.  

— Гаррет Бойл на проводе, — официозным тоном представился я, ответив на звонок.  

— Эй, старик! — через слабый шорох помех донёсся до меня голос приятеля. — Как сам?  

Глупый вопрос. Он и сам прекрасно знал, как я, поскольку был свидетелем моего недавнего разрыва с местной «папиной принцессой», когда та, вдруг, словно бы сорвавшись с цепи, принялась обвинять меня во всех семи смертных грехах  

— Великолепно, — как нельзя более бодро отозвался я. Ни под каким видом нельзя было говорить при моём соседе о том, как погано у меня на душе. Ещё не хватало того, чтобы он оставшееся до отбытия время странно косился на меня, а потом бы и разболтал паре-тройке человек о том, что случилось. Потому как тогда это точно стало бы достоянием всего студенческого городка. Сокровенная земля Гарварда полнилась слухами.  

— Слушай… — Чарли замялся. — Представляю, каково тебе сейчас… И не хочу обламывать тебя ещё больше, но…  

Он мог бы и не продолжать. Я уже знал, что он скажет. Судя по всему, мои опасения сбылись, и в эти праздники мне предстояло остаться со своей болью один на один.  

— Да, — тихо ответил я. — Говори уже, Чак.  

— В общем, Крисси настаивает на том, чтобы мы поехали к её родителям. Хочет познакомить их со мной. Понимаешь? — я как будто воочию увидел, как он в этот момент виновато разводит руками, пытаясь оправдаться.  

— Конечно. Понимаю, — отозвался я как можно более бодро.  

— Да, и… Сэм, он… Словом, когда я сказал ему об этом, он тоже решил соскочить, у него ведь изначально были другие планы, ну и… — всё тем же извиняющимся тоном продолжил Чарли. — Поговори с ним сам, может он и передумает…  

— Нет. Не стоит. Всё нормально. Я понимаю. Правда, — вымученно улыбаясь, сказал я, осторожно оглядываясь на притихшего соседа. Он явно подслушивал, потому как, заметив, что в комнате повисла тишина, начал куда как более активно пихать свои пожитки в чемодан.  

Я хлопнул телефон обратно на тумбу и недовольно скривил губы. Итак, наша компания благополучно развалилась.  

Я с трудом мог бы даже представить, что он решил вдруг поиграть в примерного мальчика … Но как знать? Семейные обязательства — вещь такая …  

Я прикинул — на что Чак пошёл бы ради своей подружки? Мог бы он на знакомство с её предками напялить на себя что-нибудь вроде жилета и рубашки с бабочкой, да ещё и напомадить волосы какой-нибудь склизкой дрянью с приторным запахом? Мог бы? Ох, Чак…  

Насколько я его знал — ответ был «определённо нет».  

С год назад этот оторва, уже не будучи студентом, прокрался в Университетский Холл, поднялся на крышу и помочился на голову бедолаге-Гарварду! И именно в тот момент, когда рядом со стариной-основателем проводилось посвящение новичков… Я прыснул от воспоминаний и нелепого образа Чака, нарисованного моим воображением.  

— Счастливо, — торопливо бросил сосед, прошмыгнул мимо меня, скрючившись набок — тяжёлый багаж перевешивал, и захлопнул за собой дверь.  

— Ага, — лениво отозвался я вслед ему, думая о том, куда мне податься в этот День благодарения и провести его так, чтобы забыться и отрешиться от всего — и желательно навсегда.  

По зрелом размышлении я, как и миллионы прочих людей, пришёл к выводу, что нет места лучше дома.  

Недолго думая, я настрочил сообщение матери, в котором изъявил желание присоединиться к скромному семейному торжеству.  

Ответ пришёл незамедлительно — она была рада и просто рассыпалась в выражении своей радости от предстоящей встречи с сыном.  

«Я буду один», — непонятно зачем добавил я, вспомнив Чака и его пассию.  

«Кого ещё мне ожидать, как не тебя? », — последовал ответ.  

Где-то в груди у меня ёкнуло и кольнуло — и от бессильного разочарования в незадавшейся любви и от накатившего тепла питаемой к матери привязанности.  

«Отлично», — подумал я и, чтобы не разнюниться на ровном месте, тряхнул головой, отгоняя всё, что наболело, подхватил сумку с вещами и был таков.  

***  

Я не успел покинуть стены Дома, как меня настигло ещё несколько сообщений от матери.  

Оказалось, что она с ночи на смене и вернуться должна лишь вечером. Но увидеться ей хотелось уже сейчас.  

Я прикинул. Почему бы и нет? Из Кембриджа я мог бы укатить на автобусе аккурат к дверям Бостонского медицинского. Полчаса — и я на месте.  

Ближайшая остановка была на углу Массачусетс-Авеню и Маунт-Оберн. Дойти до неё я мог бы двумя путями, первый из которых я тут же решительно отмёл — только этого счастья мне сейчас и не хватало.  

Я мог бы подняться до Гарвард Ярда по улице имени невинно и подло убиенного JFK. Но это значило бы, что мне нужно будет пройти и мимо пресловутой пиццерии «Пиноккио», где лишь пару дней тому назад разыгралась пустая драма разрыва двух, казалось бы, любящих людей.  

Так что я предпочёл другую дорогу — прошёл по набережной Чарльз-Ривер, миновав дома Уинтроп и Леверетт, оглянулся напоследок на башню с колокольней на вершине своего Эллиот Хауса, и, свернув на улицу Плимптон, бодро зашагал на север.  

У Гарвард Ярда я помедлил и, заинтересовавшись шумом и гамом на внутреннем дворе, не преминул заглянуть туда.  

В университете всегда что-нибудь да происходило — но последние пару дней я пребывал в меланхоличной прострации и абсолютно выпал из общественной жизни. Потому-то и не имел никакого представления о том, что сейчас творилось у ступеней Холла. Несколько студенток раздавало всем желающим голубые хризантемы — это была явно посвященная чему-то невероятно важному и общественно значимому — и иначе никак быть не могло — акция. У Скульптуры трёх неправд галдели первокурсники. Кто-то из них усиленно тёр восседающему в кресле Гарварду носок левого ботинка, кто-то в ожидании своей очереди смущённо разговаривал со взрослыми, чьи редкие вкрапления сразу выделялись на фоне молодёжи своей архаичностью — видимо, за некоторыми на День благодарения заехали предки.  

Я загляделся на хорошенькую платиновую блондинку — она в числе прочих раздавала цветы.  

Пожалуй, что я так простоял бы там — и, притом, весьма продолжительное время — занимаясь ничем, кроме как эстетически приятным, но крайне бесполезным созерцанием прелестной юной особы.  

Но ни с того ни с сего вдруг ударил колокол на вершине Мемориальной церкви. Что было странно — ведь обычно он бил в День Поминовения и День Победы, отдавая дань памяти и напоминая нам о павших на полях войн минувшего и текущего веков. Но, возможно, это было как-то связано с хризантемами…  

От удара я словно бы очнулся от грёз и заворожённого наблюдения за студенткой — тем более что она подняла голову и аккурат встретилась взглядом со мной. Как же было сильно моё желание подойти к ней, ничего не говорить, а просто помочь ей — и всё было бы понятно нам обоим и без слов!  

Но из нелепого ослиного упрямства и нежелания вновь вкусить возможную горечь разрыва, я передумал так делать, стиснул кулаки, решительно повернулся и побрёл по Массачусетс-Авеню.  

***  

Автобус уже вовсю катил через Саут-Энд. В иной раз я и не преминул бы сойти и прогуляться по этому живописному местечку.  

Но сейчас я ничуть не горел желанием посещать его вылизанные гей-бары с напомаженными мальчиками, некоторые из которых были и моими сокурсниками, и уж тем более проверять в их крайне тесной компании, действительно ли In Vino Veritas — ведь в любом случае я придерживался истины иначе и куда лаконичнее. Сообразно девизу Гарварда.  

За окном проплыла громада Бостонского медицинского центра, на котором базировался и кампус медицинского университета, а, значит, пора было сходить.  

На противоположной от остановки стороне улицы в тени деревьев стояла мама — скрестив руки на груди и нервно поглядывая на часы.  

Я помахал рукой, перебежал проезжую часть и заключил мать в объятия.  

А, наконец, оторвавшись от неё, я поймал на себе её внимательный взгляд.  

И, да, я хорошо знал его. О, этот грустный и наполненный какой-то необъяснимой тоской взгляд!  

Знал я и то, какие вопросы непременно последуют за ним: «Господи, Гаррет, чем ты там питаешься? Тебе нужно больше уик-эндов проводить у нас! »  

А потом, конечно же, будет и этот, только лишь заслышав который, мне безумно захотелось бы больше ничего и никогда подобного не слышать: «Гаррет, что случилось? Почему ты передумал? И почему один? Ведь раньше ты писал, что…»  

Нет, отвечать на всё это мне определённо не улыбалось, поэтому я и упредил нежелательные расспросы, выдав:  

— Сырые овощи, миндаль, сыры и курица. А в ближайшее время я надеюсь закинуться сочной индейкой.  

Мама рассмеялась — и её желание накормить меня до отвала тут же спало. Но, как я и рассчитывал, не настолько, чтобы не зацепиться за это, отставив «неудобные вопросы» в сторону на некоторое время:  

— Рада тебя видеть! — она снова прижала меня к себе. И, разумеется, в силу своей профессии — а была она старшей медсестрой — не преминула ощупать меня. — Нет, всё же, ты так исхудал!  

Я упрямо мотнул головой:  

— Глупости! Я как никогда великолепно себя чувствую. Скинул всё лишнее — и ты только посмотри на этот рельеф! А сколько я нарастил чистоганом!.. — я даже сделал движение, пытаясь задрать толстовку и показать вздувающиеся бугры мышц под багровой университетской футболкой.  

Мама вновь рассмеялась и вскинула руки, сдаваясь на милость моих аргументов.  

— Не надо! Верю, верю!.. Пусть будет так… Я лишь надеюсь, что у тебя не возникнет проблем с учёбой, раз ты столько времени проводишь в зале, — заметила она. — Если ты потеряешь грант… Мы не потянем, Гаррет…  

— Пока я в команде по гребле, никаких проблем не возникнет, — успокоил я её. — Да и — о чём ты?! Я один из лучших на курсе! — в моём голосе проскользнуло раздражение. — Ведь я присылал тебе рейтинг!..  

— Извини, я совсем замоталась, — виноватым тоном сказала мама, заламывая руки.  

— Ничего, — тут же смягчился я. — Это ничего… Я успею ещё показать, у нас впереди целые выходные… — и переключился на более насущные и приземлённые, нежели моя университетская успеваемость, вопросы: — Во сколько у тебя заканчивается смена?  

— В шесть. И аккурат к ужину я буду дома.  

Я взглянул на наручные часы.  

Половина одиннадцатого. И, если верить расписанию, ближайший автобус до Дорчестера должен был отходить уже через пару минут.  

— Тогда я поеду, — я ещё раз позволил матери заключить себя в объятия. — Помогу отцу с ужином. Ох уж эти ваши изыски…  

— Ничего особенного, — улыбнулась мама, отстраняясь и поправляя волосы. — Всё уже готово. Осталось лишь поставить птицу в духовку.  

— Что — и всё? — буквально опешил я.  

— Когда я уходила, именно так и обстояли дела, — сказала она не без самодовольства.  

— Не приложу ума, чем мне тогда заняться, — развёл я руками.  

— Присоединяйся к отцу, — отозвалась мама. — Наверняка, он уже загорает перед телевизором за старыми вестернами.  

— Да, очень заманчиво, — ехидно отозвался я. — Жаль, что ты не увидишь парад, — вспомнил я о праздничном послеобеденном шествии.  

— Увижу краем глаза в приёмном покое, там плазма во всю стену, — отозвалась мама, и, словно нутром почувствовав моё беспокойство, спросила: — Тебе пора?  

— Да, — мне и впрямь было пора — с Массачусетс-Авеню уже повернул рейсовый автобус. Я подхватил со скамейки сумку. — До вечера!  

— Увидимся! — мама помахала и, попятившись, отошла на несколько шагов к деревьям.  

Я отсалютовал в ответ — и побежал к остановке.  

***  

Сэм Келли сидел с нами лишь до девяти — после чего, сославшись на подготовку к приближающемуся промежуточному экзамену, отправился в Лэнгделл Холл, где он намеревался штурмовать бастионы юридических трактатов.  

— И вот что ему стоило бы отложить всё на последнюю ночь? — вопрос Чака Холлиса был довольно риторическим, поскольку Сэм перед уходом высказал всё, что думает о сомнительных методах подготовки к важным тестам самого Чака. Не преминул он пройтись и по тому, как незадачливого мистера Холлиса турнули с курса.  

Так что вопрос, не будучи адресованным кому-то конкретному, повис в воздухе — а вслед за ним за нашим столиком повисла и напряжённая тишина, не предвещающая ничего путного.  

Дженна, моя пассия, пребывавшая тем вечером явно не в духе, раздражённо отозвалась, нарушив затишье:  

— Он же всё тебе сказал!  

Чак усмехнулся:  

— Да! Но… — встретившись с ней взглядом и поняв, что спорить бессмысленно, он махнул рукой и подхватил с тарелки очередной кусок пиццы.  

— Тебе самому помогло то, что ты наяривал туфли у статуи? — Дженна недолюбливала Чака и то, что её тон был обильно сдобрен скепсисом, не было чем-то из ряда вон выходящим. Вообще, мне казалось, что она недолюбливала абсолютно всех в моём окружении — вот они, благодатные плоды воспитания избалованной девочки богатыми родителями.  

— Может, ты не тот ботинок ему тёр? — предположил я. Кристина, подружка Чака, рассмеялась.  

— Ха, может быть! — обрадовано поддержал меня Чак, интенсивно работая челюстями между делом, и поднял большой палец вверх. — Интересная теория! Это многое бы объяснило!.. Но, увы, я, хоть убей, не помню, что я вообще творил в ночь перед тем самым экзаменом. Парни божились, что из бара мы выходили вполне себе ничего, но вот потом… — Чак откинул назад голову и счастливо расхохотался, словно то, что его отчислили из-за проваленных экзаменов в прошлом году, было лучшее, что случилось с ним в жизни. Немного успокоившись, он сказал: — Да это и неважно, на самом деле. Было ошибкой поступать сюда. Я лишь пошёл на поводу у предков. Но теперь я точно знаю, чего хочу. Как я и говорил – пока просто живу здесь, на восточном побережье, берусь за любую халтуру и готовлюсь к возвращению в Кали.  

— В Мирамар, — подхватила Крисси и чмокнула Чака в щёку.  

— Точно, — согласился Чак. — И вот это будет полный улёт, настоящий Top Gun, eh? — он задиристо подмигнул.  

— Знаешь, если подумать, это довольно забавно, Чак, — встрял я.  

— Что? Мои канадские словечки?  

— И это тоже, да, — согласился я. — Но я говорил о твоих детских увлечениях, ведь это из-за них ты загорелся идеей отправиться в морскую авиацию?  

— Ага, — подтвердил Чак.  

— Вот и посуди сам. Ведь даже Шер не смогла «заставить» тебя пойти во флот. А вот полуголые пилоты, играющие в пляжный волейбол — очень даже…  

Чак расхохотался:  

— Я попрошу! — он поднял указательный палец. — Мускулистые полуголые пилоты!..  

— О чём я и толкую, — кивнул я. — Как удивительно пот играет на их мышцах в той сцене!.. Поэзия эстетики…  

— Что-то я не припоминаю вас в списке студентов медицинской школы, мистер Гаррет Фрейд, — с весёлым прищуром глянул на меня Чак. — И говори, что хочешь, мой доморощенный психоаналитик, но ничто не заставит меня отказаться от мечты. Даже твои жалкие потуги и грязные намёки. Особенно грязные намёки!.. — под конец этой тирады мы с ним рассмеялись.  

— Ну, это хоть какое-то стремление, — не без сомнения протянула Дженна и покосилась на меня.  

Я осклабился:  

— Эй, а вот это что — камень в мой огород?  

— Ни разу не слышала от тебя какого-то внятного плана, Гаррет, — в голосе Дженны начали проявляться брюзжащие нотки.  

— Плана? — я уже начал догадываться, к чему клонила девушка, и лишь оттягивал время, чтобы сообразить, как же ответить так, чтобы она перестала туда клонить.  

— Да, знаешь, плана. На жизнь, — Дженна оставила бокал со своим пафосным дайкири, повернулась ко мне и облокотилась на стол.  

— Если ты его не слышала, это ещё не значит, что его нет, — я с невозмутимым видом отпил лимонад и подмигнул Чаку и Крисси, сидящим напротив нас.  

— Эй, Джен, а может ты его просто плохо слушала? — подхватил Чак.  

— Я могу послушать сейчас, — Дженна наигранно похлопала глазами. — Ну же, Гаррет, я вся внимание.  

— Я ещё не до конца определился, Джен, — пожал я плечами.  

К чему эти надуманные расспросы? Повод поссориться?  

— Может, я сменю направление подготовки. У меня есть целый год на это. Я получаю грант на обучение. Так что пока я просто плыву по течению. Выступаю за команду и… — я не закончил и взмахом руки дал ей понять, что слёту вообразить дальнейшее довольно трудно, но в скором времени случиться может всё, что угодно.  

— Знаешь, я много думала, — Дженна откинулась на спинку сиденья. — И мне кажется, я не могу представить тебя рядом с собой в будущем.  

— Что — из-за того, что у меня нет «особой» мечты и не расписана вся жизнь по неделям? — раздражённо спросил я.  

— Чего? — хохотнул Чак. Кажется, он даже не понял, о чём это мы, и всё ещё хотел продолжения весёлого балагурства. — Эй, голубки, вы чего накинулись друг на друга?..  

Но Дженна не обратила на него никакого внимания.  

— Я не вижу в тебе огня, Гаррет! — голос девушки начал ощутимо заглушать негромкую музыку, играющую в пиццерии. Некоторые из присутствующих стали оборачиваться к нам. — Не вижу стремления. Не вижу старания! За год наших отношений ты не удосужился познакомиться с моими родителями…  

— Я, по-твоему, должен быть одержим чем-то? — нахмурился я.  

— Да! — взвилась Дженна. — Это было бы неплохо!  

— Ну, извини, — растерянно огрызнулся я. — Не на каждого есть свой Джей Кей Симмонс.  

— Знаешь, — Дженна вздёрнула ладонь. — Хватит.  

Она накинула на плечи кардиган, не преминула поправить волосы, подхватила сумочку и, не попрощавшись ни с кем из компании, гордо вздёрнув голову, направилась к выходу.  

— Eh… Серьёзно, не понял, куда это она? — развёл руками Чак и крикнул вдогонку Дженне. — Эй, Джен, ты разве не хочешь внести свою лепту в оплату счёта?  

Но она уже вышла из пиццерии. На окрик Чака, казалось, обернулось всё заведение — что снующие официанты, что работяги-студенты, доедающие свой «последний кусочек на ночь», самый важный для этих трудоголиков.  

Я поднял взгляд на Чака и Крис и прочёл в их глазах неподдельное удивление.  

— Это… было… странно… — протянула Крис чуть ли не по слогам. — Что случилось, Гаррет?  

— Сам хотел бы знать, — хмуро отозвался я. — Кажется, счастливые дни закончились в мгновение ока.  

Чак недоумённо развёл руками:  

— Кто знает, что ей вдруг взбрело в её прелестную головку? Просто расстроена? Или папа забрил её кредитку? — Чак наклонился вперёд и ободряюще похлопал меня по руке. — Знаешь, не парься ты об этом. Позлится и перестанет… Да? Так ведь, Крис?  

— Всё должно наладиться, — поддакнула та Чаку. Но судя по выражению на её лице, она и сама не очень-то верила в то, что говорила. Ох, эти стандартные дежурные слова утешения!..  

— Пожалуй, — с сомнением протянул я — и да, я тоже не особо верил в то, что говорил. Люди… Говорят одно, думают другое…  

— Ага… Всё наладится, — и от озабоченности Чака моей драмой не осталось и следа, он словно бы тут же воспарил в небеса над Мирамаром. — Эй, пока мы ещё здесь, может, закажем ещё одну большую, а?..  

***  

От воспоминаний о размолвке с Дженни мои мысли перескочили к раздорам семейным. А именно к тому, что вот уже едва ли не два десятка лет клан Бойлов не собирался на грандиозные торжества под одной крышей.  

В те времена, когда случился разлад, я был слишком мал, чтобы до конца его понять. Теперь же, когда я вполне мог бы всё понять, ничего не происходило, никаких подвижек к примирению — родители делали вид, что наша жизнь течёт ровно так, как и должно быть.  

Я не знал точно, что именно произошло, но по обрывкам разговоров мог судить, что дело было в отце и его ПТСР — за несколько лет до моего рождения он вернулся с войны в Заливе.  

Старшее поколение долгое время пыталось определить его куда-то для реабилитации, но он упорно отказывался. Во-первых, из деланной гордыни — как же, признать, что с тобой что-то не так дано не каждому. Во-вторых, из-за неё же — программы для реабилитации стоили немало, а денег у него было не то чтобы густо, быть же обязанным он не хотел.  

Вроде бы как после этого завязалась хорошая перепалка, по итогам которой отец заявил своим родителям, что больше не желает их видеть. Они ответили тем же. И с тех пор мы действительно не виделись с ними. Ни разу. Хотя я был бы и не прочь провести как-нибудь каникулы в Харвиче.  

Автобус лениво рассекал по узким бостонским улочкам. Я смотрел в окно — мимо проплывали дома Вашингтон-Парка и Роксберри. А у меня словно бы вся жизнь проплывала и проходила мимо — я размышлял, сколько всего уже успел пропустить и решительно не понимал, смогу ли это когда-нибудь наверстать. По-хорошему, моим старикам лучше было бы пойти на мировую и зарыть топор войны со своими — а иначе во взаимных (и, как по мне, надуманных) обидах, у которых не было начала и не предвиделось конца, действительно протекла бы вся жизнь нескольких поколений нашей семьи. И с чем бы все мы, спрашивается, предстали на Последнем суде?  

Взять хотя бы День благодарения. Смеху подобно было бы сравнивать то, как скромно его отмечали мы в нашей квартире в общественном кондоминиуме в Бостоне, и то шикарное празднество, которое ежегодно закатывала бабуля Бойл в своём особняке на берегу Кейп-Код. Хоть я и был там в последний раз, будучи пятилетним мальчиком, но я помнил тот грандиозный размах.  

Здоровенная исходящая соком тридцатифунтовая индейка с клюквенным сиропом. Несколько блюд с тыквенными пирогами и пирогами из сладкого батата. Отваренные початки настоящей «индейской» кукурузы, которой в стародавние времена поделились с пилигримами люди племени вампаноаг. Ярко-оранжевые молодые тыквы прямо на скатерти. Фарфоровые блюда и свисающие с них грозди винограда. Горы яблок и груды апельсинов. Орехи и жареные каштаны. Неисчислимые дары природы, знаменующие окончание сезона и, одновременно, осени, являющие изобилие урожая и символизирующие щедрость земли. Ощущение настоящего, незабываемого праздника дополняли — тут я вздрогнул от воспоминаний — расставленные по дому вазоны с хризантемами. Тут и там — десятки золотых, оранжевых, красных и голубых хризантем букетами сплетались в тесных объятиях с веточками рябины…  

Пряничные домики Роксберри сменились строгими фасадами Северного Дорчестера. Автобус свернул на восток и помчал к побережью. Там, недалеко от набережной на пересечении Виктори-Роуд и бульвара Моррисси высилась громада проджекта — массивного здания, в котором и располагалась квартира моих родителей. Массивный стилобат и три железобетонные башни угрюмого серого цвета не особо вязались с общим видом старого доброго Бостона, по сути своей, малоэтажного города, напоминающего старинные города европейских предков. Что ж — таким был отголосок эпохи перемен, это жирное несмываемое клеймо на лике города, практичное социальное жильё, воздвигнутое на сломе 70-х и 80-х годов прошлого века. Дёшево и сердито.  

***  

От остановки до дома было минут десять пешим ходом — поначалу я думал, что неспешно прогуляюсь. Однако же становилось всё холоднее — будто бы даже с каждой утекшей минутой — и впервые за утро я порадовался, что не отправился в Нью-Йорк глазеть на парад.  

На несколько мгновений я остановился у газетомата — взять Boston Herald для себя и Irish Reporter для отца. Он бы ирландцем до мозга костей — по рождению, по призванию и по убеждению. Ну, и, конечно же, по зову сердца.  

Засунув газеты в сумку, я бодро зашагал по Эшмонт-стрит, потирая на ходу руки и прикидывая, смогу ли я преодолеть путь за пять минут и не околеть в университетской толстовке. Да и… вообще преодолеть этот путь.  

Ведь какими бы благими вестями не пичкали нас чиновники муниципалитетов, а Дорчестер по-прежнему оставался одним из самых опасных районов города. Нет-нет, да и происходило что-нибудь этакое. Хитроумная ли кража со взломом, банальное ли уличное ограбление, дерзкий налёт на винную лавку, бессмысленная в своей жестокости перестрелка в подворотне… Всегда что-то да случалось.  

Даже в нашем кондо социального благоденствия не редкостью были обыски у отличившихся соседей — будь то на предмет наркотиков, оружия или проституток. А местные офицеры при всём при этом как на заказ не отличались какой-то выдающейся ретивостью и реагировали на всё довольно вяло. Пару раз я даже был очевидцем того, что они вообще не подавали виду, что у них под носом совершается преступление.  

Словом, репутация у района была не то чтобы изрядно подмочена — она была буквально вымочена, пропитана и замаринована, от неё за милю несло перегаром криминала. Именно поэтому отец и по сей день не отпускал маму одну даже до остановки. Каждый раз он, хмурясь, выводил с придомовой парковки свой «торонадо», довозил её до остановки и следил, чтобы она благополучно села на транспорт. И так же благополучно сошла с него по возвращении.  

Что-то привлекло моё внимание. Я резко затормозил, сдал назад и пригляделся.  

Вот. Очередное приклеенное объявление на фонарном столбе. О пропавшей собаке.  

Я оглянулся — на предыдущем столбе тоже было такое. Я подошёл поближе и с удивлением обнаружил, что в этом речь шла не о собаке, а о кошке.  

Такие объявления не были редкостью. Но теперь пока я шёл и уже внимательнее смотрел по сторонам, замечал их всё больше. Ими были уклеены едва ли не все столбы. Они висели на заборах. Даже на дверях и фасадах.  

Некоторые из них повторяли друг друга. Но всё же я насчитал не менее двух десятков разных кличек пропавших питомцев.  

Очередной плакат — я пробежался взглядом по строкам. Какая-то мелочь разыскивала своего бедолагу-балинеза. Оторвавшись от красочного описания мистера Джессопа, я напоролся взглядом на ещё одно не менее интригующее объявление.  

«Вы видели этого человека? » — гласил заголовок. Под монохромным фото шло описание внешности и известные обстоятельства исчезновения, когда и кто видел пропавшего в последний раз, к кому обратиться в случае, если видели и прочее — словом, обычные в таких случаях вещи. И всё бы ничего, но меня по мере прочтения начала терзать мысль, что все эти пропажи — и животных, и людей — связаны друг с другом.  

«Отлично, — подумал я. — Просто превосходно».  

Это был великолепный день в не менее великолепном месте. Промозглые бетонные трущобы, увешанные объявлениями о пропажах… Кого нужно было поблагодарить за такое?  

«Интересно, — мелькнула у меня очередная запоздалая мысль, — захотела бы Дженна сюда ехать? Наверняка брезгливо скривилась бы при одном только упоминании Дорчестера… Хорошо, что я его и не упоминал…»  

Я вышел к широкому скверу, предварявшему придомовую территорию и замер.  

Морозный туман окутал дома — лишь верхушки башен выглядывали из него где-то в выси. В молочной пелене силуэты циклопических махин выглядели крайне зловеще — и я будто бы ощущал кожей исходящую от них безмолвную угрозу. В задумчивости я повертел в руках сорванное со столба объявление, будто бы ожидая, что от этого мне вдруг откроется истина о загадочной эпидемии исчезновений, туман развеется, холодный фронт, гонимый субтропическим бризом сдвинется на север, а Дженна вернётся ко мне…  

Из этого состояния меня вывел лай собаки — из тумана на меня буквально накинулся золотистый лабрадор. Не кто иной, как Винсент, пёс миссис Блант, что жила этажом ниже. Будучи ещё школьником, я выгуливал щенка Винса в местном парке за вознаграждение от старушенции.  

— Эй! — обрадовался я, скомкал и запихнул листовку в карман, затем присел на одно колено и потрепал Винсента. — Вот ты какой вымахал!..  

Пёс радостно затанцевал вокруг, виляя хвостом и подгавкивая.  

— Ну и где твоя старуха-хозяйка, а? — было, конечно, глупо спрашивать об этом у собаки. Я огляделся — вокруг не было ни души. Мне пришла в голову дельная мысль, что Винсент тоже мог разыскиваться.  

— Ну-ка пойдём! — я пощёлкал пальцами. Пёс послушно засеменил вслед за мной.  

Очутившись в фойе, я выдохнул — по телу прошла приятная тёплая дрожь.  

— Ну и холодина там, да? — спросил я Винсента.  

Как и положено управляющему, мистер Лэнс Уидон проживал в квартире 1A. Однако на мой стук к двери он не подошёл и никак не отозвался. Равно как и на повторный.  

— Нет, сегодня явно не наш день, — сказал я Винсу — тот в ответ лишь радостно завилял хвостом от звука знакомого голоса. — Ладно, пошли!  

На доске объявлений у лифтовой группы висело несколько — и лишь одно из них не касалось очередного исчезновения.  

— Куда только смотрят копы, Винс? Скажи мне, куда смотрят эти ленивые ирландские ублюдки? — проворчал я псу, заходя с ним в подъехавшую кабину. Будь Винсент человеком, он, пожалуй что, лишь развёл бы руками.  

***  

На мой стук в дверь с литерой 19F открыл отец.  

Когда я зашёл внутрь в обнимку с дорожной сумкой, он лишь пожал мне руку.  

— Не думай, что я не рад тебя видеть, или ещё что. Просто твоё появление уже не сюрприз для меня, — лучшего приветствия и представить было бы сложно.  

— Нет?  

— Нет. Бонни уже успела написать мне, — подмигнув, сообщил отец.  

— Я виделся с ней, — сказал я, ставя сумку на пол. — Она ведь допоздна? Снова будешь её встречать?  

— Да уж, придётся, — сокрушённо вздохнул отец и развёл руками. — Тоже мне праздник… Такая ситуация с Бонни…  

— Эй! — лукаво ухмыляясь, возмутился я. — Ну я-то здесь! Может, это не так и плохо для праздника?..  

— Да, да… Верно, — несколько растерянно согласился отец. — Эй, Гаррет, иди сюда! Рад тебя видеть!..  

— Ditto, — выдавил я, очутившись в объятиях отца.  

Винсент напомнил мне о себе, оглушительно тявкнув и стрелой ломанувшись вперёд по коридору и направо — в гостиную.  

Отец было бросился за ним, но в последний момент обернулся ко мне.  

— Гаррет? — он с укоризной посмотрел на меня. — Чего ты его сюда приволок?  

— Он болтался на улице неприкаянный, — объяснил я, скидывая между делом обувь. — А миссис Блант нет дома.  

— Нет? — удивился отец. — Это странно… Стоит узнать у управляющего… — он скрылся в гостиной.  

— Чёрт, — выдохнул я. Мне вдруг пришла в голову одна мысль. — Ты же не думаешь, что она могла?.. Ну…  

— Кто? Миссис Блант? — отец вынес Винсента в коридор. — Не смеши меня! Она ещё всех нас переживёт!.. Сидеть! Эй!..  

Винсент вновь вознамерился рвануть в комнату и, возможно даже, устроиться на софе перед телевизором.  

— Винсент! — позвал я пса. Он оглянулся. — Останься пока здесь.  

Пёс притворно заскулил.  

— Ну же, будь хорошим мальчиком, — попросил я.  

Винсент улёгся и обиженно уткнулся мордой в передние лапы.  

— Ух! — выдохнул отец — он запыхался. — А пёс вымахал, да? Когда я видел его с тобой в парке, он был раза в три меньше!  

— Ну, так — когда это было! — возразил я, разуваясь. — Пару лет назад? Больше?..  

Отец кивнул:  

— Я всё же спущусь до Уидона, — он попытался было обогнуть меня, намереваясь обуться.  

— Уидона там нет, — унял я его запал.  

— Нет? — трудно было сказать, удивлён отец или же возмущён.  

— У вас тут вообще много кто пропал! Что за чёрт — все подворотни увешаны такой вот хренотой! — я достал из кармана листовку и протянул отцу. Он молча взял её. — Что происходит?  

— Не знаю, Гаррет, — тихо отозвался отец. — Думаешь, никто не оставлял заявок копам?  

— Чёрт знает что! — в бессильной злобе выпалил я — слишком много всего накопилось внутри за последнее время.  

Слова словно бы повисли в воздухе, распространяя вокруг себя ореол молчаливой ненависти.  

— Всё же, — наконец, осмелев и нарушив повисшую тишину, отец оглянулся на пса. — Лучше бы нам не пускать его в гостиную. Бонни наконец-то удосужилась расстелить там свой любимый ковёр — помнишь, сколько лет он был свёрнут и пылился в чулане?  

Я кивнул.  

— Так что будет лучше, если… пёс миссис Блант…  

— Винсент, — подсказал я.  

— …Винсент, — подхватил отец. — Не затопчет его.  

***  

Я отдал остатки клэм-чаудера Винсенту и занялся мытьём посуды.  

— Погляди-ка! Как тебе это понравится?  

— Что? — обернулся я на возглас отца.  

— Давление падает, — он указал на висящий на кухонной стене потускневший от времени бронзовый барометр.  

Я не слишком-то разбирался в этих штуковинах и тем более не знал, где прежде была его стрелка, чтобы судить о том, что нас ждёт в дальнейшем.  

— А значит, — отец и не дожидался моего ответа, а говорил словно бы сам себе, — надвигается непогода…  

— Может у тебя ещё и кости ноют? — поинтересовался я — отец в ответ рассмеялся, но тут же внезапно умолк.  

Я оглянулся.  

— Кхм… Слушай, Гаррет… Может это не совсем моё дело… — начал отец.  

Я глубоко вздохнул — всегда без проблем считывал подобные вопросы. Их даже не было никакой нужды заканчивать, настолько всё было очевидно.  

— Но, — заметив мой вздох, отец смутился, — мама говорила, что…  

— Мы расстались. На днях, — отчеканил я и выключил воду.  

— О, — отец быстро кивнул. — Ясно.  

— Так получилось, — оправдание было до безобразия жалким.  

Отец снова кивнул и как можно более небрежным тоном спросил:  

— Может, не уделял ей достаточно внимания из-за учёбы?..  

— Вот уж нет! — взвился я. — Я всё для неё делал! Всё, что она хотела! Мотался туда, куда она хотела!  

Мы замолкли.  

— Да… Месяца не прошло — мы были на фестивале камерной музыки Бостонского симфонического. Думаешь, я пошёл бы туда по своей воле в здравом уме и в трезвой памяти?  

— Не знаю, — отозвался отец. — Может? Почему бы и нет?  

Я пожал плечами:  

— Вряд ли… А наши еженедельные походы по музею изящных искусств?  

Отец заметно оживился:  

— О! Вот как? Каждую неделю? Чем любовались? Шедеврами наплевизма?  

Я вежливо посмеялся:  

— А это неплохая шутка! Может, стоит включить её в твой роман?  

— Что? В роман?.. Нет, — запротивился отец. — Какие ещё шутки? Там всё предельно… Предельно серьёзно…  

— Да, но иногда ведь неплохо разбавлять серьёзность, — попытался я.  

— Вот уж нет! — отец был непреклонен. — Не хватало опускаться до уровня нелепого Admire!  

Я пожал плечами — ему было виднее, пусть делает со своим детищем так, как захочет.  

— В общем, дело было в другом, — попытался я подвести итог. — Во мне не было того, что она… хотела ощущать.  

— Бывает, — отец не стал сочувственно хлопать меня по плечу или спине, за что я ему действительно был крайне признателен и благодарен. — Ладно… Я понимаю, ты сам с этим разберёшься… Но если что, — и отец доверительно кивнул мне, — ты же знаешь, что всегда можешь обратиться за помощью к нам?  

Я кивнул.  

— Не забывай об этом, — словно бы напутствовал отец.  

И на этом мы закончили обсуждение моей незадавшейся любви.  

— А как оно вообще там, в Гарварде? Как учёба? Что с твоими друзьями?  

О чём мне стоило ему рассказать? Как Чака отчислили из-за академической задолженности, он лишился гранта и места в общежитии, и теперь ему приходилось браться за любую самую неприглядную и порой даже нелепую работу — за всё, лишь бы заколотить лишний доллар. Взять хотя бы недавний случай, когда он подрабатывал тем, что сдавал за игроков «Ред Сокс» мочу на допинг. Или о том же Чаке, под всеобщий хохот окунающем ничего не подозревающего Сэма лицом в черничный пирог во время соревнований по поеданию этих самых пирогов? Или о скучном изучении базиса и кропотливой работе в мемориальной библиотеке Уайднера? О наших с Джен прогулках по эспланаде на реке Чарльз, разделяющей Бостон и Кембридж?  

— Всё… путём, — уклончиво отозвался я.  

И вновь его реакцией был утвердительный кивок — ну, значит, всё путём.  

Вообще, если подумать, он был лучшим в мире отцом во многих отношениях.  

А что? Не имел скверной привычки дымить прямо в квартире, никогда не напивался и не буянил и в основном не задавал лишних вопросов. А если и случалось такое, что задавал, то вполне довольствовался размытыми общими ответами, не настаивал на продолжении и никогда не старался корчить из себя доморощенного психолога, копаясь в твоих проблемах. Ко всему прочему он был ветераном войны в Заливе, местная шпана только так стремалась его и исчезала, едва он начинал маячить на горизонте. Словом, вот он — мой личный терминатор, мечта миллионов!..  

Да, так оно и было.  

— Спасибо, — кивнул и я в ответ.  

Нутром почувствовав, что теперь наступило время для моих расспросов, я решил начать издалека и вежливо поинтересовался:  

— Как продвигается роман?  

Продвигающийся роман назывался «Восхождение на Голгофу» и явно был навеян трудами Луи Ламура. Но это был далеко не стандартный вестерн, нет. Самый настоящий роуд-муви и боевик с примесью мистики и хоррора в антураже городка на самом краю Фронтира — и всё это под одной обложкой!  

Отец уже чуть ли не десятилетие понемногу эту писал книгу. Судя по затраченному на неё времени, на выходе должен был быть как минимум эпохальный и монументальный труд, чьим призванием было бы сотрясение столпов современной литературы. Но ещё я знал, что после обеда он устраивал себе что-то вроде сиесты, и весьма продолжительной — хоть сам он никогда не назвал бы это именно так.  

— Идёт, и очень даже неплохо, — отец покивал и рассмеялся. — Словом, всё путём…  

Я одобрительно хмыкнул.  

— Это здорово… Слушай, я давно хотел спросить тебя…  

— Да?  

Я немного помедлил.  

— Может… нам стоило бы как-нибудь съездить в Харвич? Ну, знаешь, почему бы… не помириться с… — взгляд отца не был тяжёлым, но слова всё же то и дело застревали у меня в горле. — Ну… знаешь, мы могли бы как-нибудь встретить там рождество… Или хотя бы даже День благодарения…  

— В Харвиче? — нахмурился отец. Он словно бы и вовсе забыл о существовании такого места.  

— Ага, — подтвердил я, немного опасаясь, что вот сейчас-то отец внезапно взорвётся и обвинит меня чёрт знает в чём. Ведь мы не упоминали о доме его родителей много лет — с той самой размолвки.  

— А почему там? Почему, например, не в Хэйвене? Хартфорде? Хантингтоне? Или Хамдене? — рассмеялся отец и покачал головой. — Странно, да? В Коннектикуте вообще есть города, название которых не начинается с «Х»?  

— Ясно, — подвёл я черту. Он не желал об этом говорить.  

— Нет, — отец жестом остановил меня. — Гаррет, слушай, всё не так просто… Вот как у тебя в отношениях с…  

— Дженной, — подсказал я.  

Отец кивнул.  

— Возможно, однажды, — пообещал он.  

Слышать такое от него — это уже было многое. Можно было и поверить, что действительно однажды… возможно…  

Я одобрительно покивал:  

— Ладно, потому что… Пора бы нам… Знаешь, ни к чему все оставшиеся годы злиться друг на друга…  

— Верно, — задумчиво протянул отец.  

— Чем займёшься теперь? — пора было бы и сменить тему, бытовые семейные распри меня быстро утомляли. — Будешь смотреть парад?  

— Парад? — переспросил отец, всё ещё пребывающий в отстранённой задумчивости.  

— Ну, знаешь, тот, что устраивают Macey’s, — пояснил я. — С гигантскими надувными игрушками…  

Какое же счастье, что рядом не было Чака — тот обязательно отмочил бы сомнительную остроту про гигантские надувные игрушки определённого рода.  

— А… Это. Нет, — отец покачал головой.  

— Тогда что? — покачал я головой и предположил: — Церемонию преподнесения индейки президенту?  

— Вот ещё! — тут же вскипел отец — я будто задел его за оголённый нерв. — Глаза бы мои его не видели! Я вообще не голосовал за этого…  

Он в возмущении замолчал — даже слов не мог подобрать для точного описания оппонента от демократов.  

— Ну, значит, фильмы? — примиряюще спросил я. Что ещё оставалось?  

— Да, пожалуй, — согласился отец, понемногу начиная остывать. — Но — не сейчас, — и он даже поднял указательный палец вверх, показывая, что это очень важно. — Сейчас было бы неплохо пописать…  

Ну, конечно, да. Пописать.  

Я готов был побиться об заклад, что сейчас он устроит «сиесту», а вот вечером возможно и напишет страницу-другую. Но, скорее, без другой.  

Оставался ещё один вопрос, который так и не был прояснён до конца:  

— Значит, пока мы оставим его у нас? — я кивнул на Винсента.  

Отец оглянулся на пса. Тот же, будто поняв, что говорят о нём, поднял голову и навострил уши.  

— А как же иначе? Пока оставим, — милостиво разрешил отец.  

***  

Разве я говорил, что сиеста — это плохо? Что ж, каюсь, ведь меня и самого разморило после обеда. Когда я бухнулся на скрипучий пружинный диван в своей старой комнате и прикрыл глаза, то пообещал сам себе, что это буквально на несколько минут.  

Однако когда меня резко выдернуло из сна, уже смеркалось.  

Отец уже встал, поскольку был весел и бодр, он насвистывал свой любимый «Марш реки Квай» и делал последние приготовления к праздничному вечеру — через пару часов ему предстояло встретить и привезти маму.  

— Как спалось? — участливо справился отец, когда я, щурясь от яркого света ламп, возник на пороге кухни.  

Я одобрительно прохрипел что-то невнятное, прочистил горло и спросил, как ему писалось.  

— Отлично! Тебе обязательно нужно будет прочитать — у меня уже полностью готово две части романа, может, возьмёшь с собой в кампус?  

«Две части? Из скольки? » — подмывало меня спросить, но я лишь размеренно покивал.  

— Уфф! — отец запихнул подготовленную заранее птицу в духовку, перевёл дыхание и, довольно улыбаясь, оглянулся на меня. — Ну, а вот теперь можно и фильмы.  

— Turner Classic?  

— Нет, не хочу смотреть каналы, я планировал выбрать что-нибудь сам…  

— Что? Что-то из классики? — я ожидал услышать название какого-нибудь фильма с Джоном Уэйном или даже Хамфри Богартом.  

— Нет-нет, лучше!  

— Лучше? — удивился я. Зная отца, я даже не мог себе представить, что для него могло бы быть лучше, чем какой-нибудь классический чёрно-белый вестерн. Особенно из тех, что были сняты по мотивам историй Ламура.  

— «Быстрый и мёртвый! » — торжествующе объявил отец.  

— «Быстрый и мёртвый? » — разочарованно переспросил я. И только-то?  

— Что за скептический тон? — удивился отец. — Это отличный фильм!  

Я кисло усмехнулся. Я мог бы с натяжкой назвать его довольно хорошим, но уж никак не отличным.  

— Только, пожалуйста, не разыгрывай сцен времён Дикого Запада, хорошо? — попросил я, кивнув на стену с реликвиями.  

Было у нас и такое. Семейными реликвиями являлись мушкет времён «Мэйфлауэра» и уравнявший всех кольт 45 калибра.  

Казалось бы, на них можно было заколотить кучу денег, продай мы их с какого аукциона, но… Я ведь уже упоминал о деланной ирландской гордости?  

— Я серьёзно! Мне бы надо прогуляться с Винсентом, так что не бушуй здесь, лады? — добавил я, напустив на себя как можно более суровый вид.  

— Ну, за кого ты меня принимаешь? — тоном обиженного школьника откликнулся отец.  

Я в ответ промолчал и лишь усмехнулся, потому как знал — едва мы с Винсентом переступим порог, как именно это он и кинется делать. Причём, скорее всего это будут не грядущие зарисовки уличных дуэлей из его «Голгофы», а просто увлечённое повторение увиденного на экране в «Быстром и мёртвом».  

— Как считаешь, — уже в лифте обратился я к Винсенту, — он же не додумается зарядить кольт, прежде чем размахивать им?  

Пёс лишь вопросительно склонил голову набок.  

***  

Около получаса мы с псом шатались по окрестным улочкам. Я тщетно оглядывался, пытаясь заметить что-нибудь необычное. Но никто никого не хватал и не похищал, никто не пытался подрезать поводок и удрать с лабрадором на руках.  

В сквере прохаживалась пара зевак с собаками. Несколько человек облюбовали лавки и то и дело прикладывались к бутылкам в пакетах. Ещё несколько забулдыг резались в кости. Медленно проехала дозором патрульная машина — и я, дурачась, отсалютовал офицеру.  

Наконец, когда похолодало так, что у меня во рту словно бы бойлер разорвало — таким густым был пар при дыхании — да ещё и закрапал нудный дождь, я решил, что пора бы и возвращаться. Да и не выслеживать же здесь круглосуточно невесть кого — мне за это не приплачивали!  

Поднявшись на лифте, я не преминул постучаться к миссис Блант, но ответа по-прежнему не было. Я решительно не мог припомнить, были ли у старухи родственники, к которым она решила бы внезапно сорваться. Но даже если были… А если и сорвалась, размышлял я, неужели бы она не отдала Винсента кому-нибудь на поруки?  

Увязнув в мыслях, я и не заметил, как проскочил пролёт. Собрался было открыть свою дверь, но тут меня как будто дёрнуло — явно было что-то не то.  

Что-то было иначе.  

Дверь в соседнюю квартиру — напротив — была распахнута. Тёмный проход зиял зловещей пустотой.  

«Нет, нет, нет! Не ходи! Не надо! » — воспротивилось всё моё нутро.  

Тем не менее, инстинктивно я смутно ощущал, что именно там — в темноте за распахнутой дверью — я обнаружу нечто, что объяснит, куда, например, запропастилась миссис Блант.  

— Сиди здесь, — велел я Винсенту.  

Он было заскулил.  

— Сиди. Здесь! — повторил я тоном, не терпящим пререканий.  

Оглянувшись на слабо освещённый коридор и пса у своей двери, я шагнул во тьму и неизвестность.  

Едва пройдя лишь несколько шагов, я наткнулся на что-то, опрокинул, увяз в этом ногами, и, потеряв равновесие, упал набок. Разумеется, больно ударившись. Выругавшись от души, я включил фонарик на смарте и осмотрел место происшествия.  

Оказалось, что я столкнулся с четырёхопорной тростью. У меня не было ни малейшего сомнения в том, кому она принадлежит. Вернее всего, принадлежала — но это ещё предстояло выяснить.  

— Эй! — позвал я на всякий случай — не хватало ещё, чтобы меня обвинили в незаконном вторжении и затаскали по судам. — Мистер… — имя соседа вертелось на языке, но я никак не мог его вспомнить, как не силился. — … как вас там, чёрт дери… Это Гаррет Бойл, ваш сосед из 19F. У вас дверь была открыта. И… я разыскиваю кое-кого… В общем, плевать, я уже вошёл.  

Ответа не последовало.  

Вокруг меня висела густая пелена мёртвой тишины и удушливого запаха — как бывает обычно, когда помещение очень долго не проветривают. Но… не только. К нему настойчиво подмешивался ещё какой-то запах. Вот он-то и внушал мне беспокойство — которое росло с каждой секундой.  

Фонарик выхватил на настенной вешалке несколько ошейников и поводков — теперь у меня не оставалось сомнений, что к исчезновениям приложил руку кто-то из обитателей этой квартиры.  

Как я ни старался, я решительно не мог вспомнить ни как выглядело семейство, проживающее здесь, ни их имён — ничего. Я помнил лишь, как мой отец, бывало, потешался над их сыном — у того было явное умственное отставание.  

Бывало, этот здоровенный увалень целыми днями сидел на скамье возле дома и внимательно осматривал каждого, кто проходил мимо. Иногда он начинал что-то говорить, но связной речи у него не получалось — лишь какое-то мычание, похожее на то, какое издают нализавшиеся в хламину пьянчуги. Временами его вдруг пробивало на хохот — и от него было одновременно неловко и боязно. Более того, я никогда не мог с уверенностью сказать, к кому были обращены эти его старательные мычания и визгливый сумасшедший смех, то ли к тем, кого он видел перед собой, то ли к самому себе. А то может и вовсе к чему-то, чего не видел никто, кроме него самого…  

Я толкнул ближайшую дверь — она вела в комнату — поводил фонариком. Никого.  

То же было и в соседней — лишь мебель. Ни тебе намёка на людей.  

На кухне, совмещенной со столовой, всё было вполне себе мирно — стол, табуреты вокруг него, несколько кастрюль на плите… Белеющий в свете фонаря здоровенный холодильник.  

Я потянул его дверцу на себя — и в ужасе отпрянул, налетев спиной на стену. Он был полон — просто под завязку — набит освежёванными тушами — животных… и более крупными. Я нисколько не сомневался, что где-то среди них затесалась и несчастная миссис Блант.  

В первый миг я так оторопел, что не сразу почувствовал волну смрада, накатившую изнутри и сдерживаемую до поры резиновой обкладкой на двери. Кое-как сдерживая рвотные позывы, зажимая нос и рот, я попятился. Заглядывать в кастрюли, расставленные на плите, не было никакого желания.  

«Это ещё что! — мелькнуло у меня. — Что там у него вместо индейки — вот это вопрос!.. »  

Не ведая как, я очутился в общем коридоре — вернее всего, инстинктивно шёл на свежий воздух — и, наконец, вдохнул полной грудью.  

— Чёрт, — я закрыл глаза и затылком упёрся в холодный бетон стены. — Винс, там такое…  

Отклика на имя не последовало. Я приоткрыл глаза. Пса не было в коридоре.  

— Ви… Винсент! — позвал я.  

Послышался ворчливый скулёж — и пёс показался из-за угла.  

Я вздохнул.  

— Что ты там забыл? Иди сюда. Думаешь, ты один тут напуган?..  

Слова застряли у меня в горле.  

А чего, собственно, мог испугаться Винсент?  

На меня накатила очередная волна страха и дурных предчувствий.  

Я на ватных ногах подошёл к нашей двери с латунной табличкой «19F» и легонько толкнул её. Она поддалась и свободно открылась.  

Голова пошла кругом, в горле пересохло. Я принялся было мучительно вспоминать, плотно ли захлопнул дверь, прежде чем увести Винсента на прогулку.  

Но долго размышлять времени не было — я нисколько не сомневался, что к нам на семейный ужин пожаловал местный новоявленный каннибал — так что следовало выручать отца и вызывать копов. Первое было куда как важнее.  

Я поманил к себе Винсента:  

— Эй, малыш! Держись за мной! — пёс, выражая согласие, тихонько гавкнул.  

В коридоре было темно — хоть глаз выколи, однако из-под двери в гостиную пробивался мерцающий свет. Не иначе как отсветы телевизора.  

Я щёлкнул выключателем — но свет не зажёгся.  

Затаив дыхание и стараясь ступать так, чтобы нигде ничего не скрипнуло, я прокрался к двери в гостиную. Это было неимоверно трудно — я дрожал как осиновый лист от одной только мысли, что в любой миг могу лицом к лицу столкнуться с жутким убийцей. Наконец, я нащупал ручку двери, повернул её и проскользнул в комнату. Винсент послушно последовал за мной.  

Я с облегчением выдохнул — отец задремав, сидел в кресле перед здоровенной плазмой. А на пыльной улице где-то на Старом Западе сошлись лицом к лицу проповедник Корт и жестокий тиран Ирод.  

— Пап, — потормошил я отца.  

— А… Хм?.. Я не спал, — отозвался отец нарочито бодрым голосом. Его глаза скользнули по мне — и, конечно же, он не нашёл лучшего момента, как зацепиться взглядом за мои ботинки.  

— Гаррет, я же просил не топтать ковёр, Бонни меня живьём съест…  

Знал бы он, как это прозвучало!..  

— И почему пёс опять здесь?..  

— Кажется, к нам кто-то забрался, — прошептал я.  

— Уверен? — оглянулся отец на дверной проём. Я покосился туда же:  

— Да.  

— Ладно, — не теряя времени на расспросы, отец встал и деловито подошёл к стене с реликвиями. — Вызывай копов.  

Я кивнул, ткнул в номер и прижал смартфон к уху — а сам между делом, слушая длинные гудки, открыл дверцу стенного шкафа и раздвинул ряды висящей там одежды.  

Я ожидал услышать: «Оператор, что у вас произошло? »  

А вместо этого получил:  

— Гаррет? Что-то случилось?  

Голос был до боли знакомый. И явно принадлежал не случайному офицеру полиции, отвечающему на тревожные вызовы. В волнении я ткнул пальцем не в тот контакт — вот и соединился со своей матерью.  

— Нет… — следовало говорить тише. Я зажал трубку рукой. — Всё… всё нормально.  

Нет, её было не провести!  

— Гаррет! Что у тебя с голосом? Я тебя почти не слышу!.. У вас всё нормально?..  

— Да, всё путём, правда, — следовало быстрее закончить случайный разговор и дозвониться до копов. Глядя на Винсента перед собой, я брякнул: — И с ковром… с ним тоже всё хорошо… Я тебе перезвоню…  

— Ну, что там? — отец, нахмурившись, заряжал кольт.  

— Сейчас… Он всё ещё рабочий? — указал я на пистолет.  

— Что ему будет? — развёл отец руками. — Тем более что я регулярно чистил его и смазывал.  

— Это обнадёживает, — отозвался я.  

— Эй, Гаррет! — окликнул меня отец. — Что вообще происходит?  

Я развёл руками:  

— Ну… Знаешь, этот парень, что жил напротив…  

Послышалось низкое рычание. Я оглянулся. Отец тоже.  

Винсент, заскучавший и сунувшийся было в коридор, медленно отступал к нам и рычал — скалился на что-то, что было перед ним, но чего мы ещё не видели.  

Я мигом подлетел к Винсенту и дёрнул его к себе за ошейник. Попытался было закрыть дверь, чтобы забаррикадироваться — но было поздно. Из темноты к нам быстро приблизилось нечто — я плохо видел, что именно, заметил лишь огромный силуэт на четвереньках.  

— Что за?!.. — громогласно возмутился отец.  

«Нечто» рывком приблизилось к нам — и в неровном свете от экрана мы узнали того самого парня. Из апартаментов напротив.  

— Чёрт! — выругался отец. — Всегда знал, что у этого малого не все дома!  

— Думаешь? — спросил я с издёвкой.  

— Да ты посмотри на него! — воскликнул отец.  

Парень заявился к нам на праздник, в чём мать родила — это было, право, неприлично. Но самое скверное было то, что он весь был покрыт бурой плёнкой — и у меня не было ни малейшего сомнения в том, что это запёкшаяся кровь. Та же мысль посетила и отца:  

— Это же кровь!  

Я словно бы воочию увидел, как он впивался в жертву голыми руками, сдирал кожу и вгрызался в плоть, пытаясь ухватить как можно больше, нещадно вгрызаясь глубже и глубже…  

Спятивший соседушка по-прежнему стоял на четвереньках и, подобно хищнику, выжидал. Не иначе — момента, чтобы накинуться.  

— Это он, — кое-как выдавил я.  

— Что? — быстро спросил отец, не отрывая взгляда от парня и медленно поднимая ствол кольта.  

— Он убил их. Всех пропавших…  

Винсент, прильнув животом к полу, зарычал — сосед оскалился в ответ и издал утробный рык.  

— Эй! — прикрикнул отец, взводя курок. — Знаешь, тебе лучше бы убраться отсюда по добру. Полиция уже в пути, так что…  

Внезапно парень кинулся вперёд. Он был ловок как сам дьявол, не по-человечески проворен!  

Я и моргнуть не успел — а он уже оказался передо мной!  

Одним молодецким взмахом руки он отбросил назад меня, другим — Винсента. Я повалился навзничь, Винсент, скуля, заполз под стол.  

Едва ли отец успел сменить направление, но от неожиданности всё же нажал на спусковой крючок. Пистолет здорово бахнул, несомненно, всполошив весь дом. По крайней мере, до десятого этажа, не меньше.  

Парень кинулся на отца сбоку, выбил из его рук кольт — завязалась рукопашная схватка.  

Я вытянул руку, потянулся за оружием — не хватало буквально с полдюйма…  

Тут я вздрогнул — отец неистово взревел:  

— Ах ты ублюдок!..  

Я оглянулся на них. Психопат явно укусил отца — а теперь же, «распробовав» его, тянулся к шее, чтобы прокусить артерию. Отец удерживал его из последних сил.  

Я сделал ещё одно усилие — и вот оно! — самыми кончиками пальцев ухватился за кольт.  

Ещё немного усилий — и я подвинул кольт к себе. Прохладная рукоять как влитая легла в ладонь. Я вскинул ствол и прицелился — что было довольно трудно, потому как дерущиеся сплелись в плотный клубок тел, да и освещение было ни к чёрту…  

— Гаррет! — отец сделал последний рывок и изо всех сил отбросил от себя полоумного гостя — да так, что тот аж сначала умудрился встать на ноги, но, не удержав равновесия, повалился на спину.  

Это был идеальный момент — а другого уже могло и не быть, мы были истощены.  

— Эй, — тихо позвал я парня.  

Тот, словно поняв, что я обращаюсь именно к нему, медленно повернул ко мне покрытую кровью голову и пылающим яростью взглядом оглядел меня. Такой безумный горящий взгляд я видел лишь пару раз, на фото — у тех, кто не выдерживал голода в условиях блокады города…  

— Ты уже недостаточно быстр, — и выстрел вторил моим словам.  

Одновременно со мной Рассел Кроу наповал уложил Джима Хэкмена.  

Что ж, это определённо можно было назвать хэппи-эндом.  

— Вот ведь полоумный ублюдок! — воскликнул отец, перекатываясь на бок. — Посмотри, как он оприходовал мне руку. С ума сойти! Мне ещё и курс прививок от бешенства назначат — не иначе!..  

— Всё могло закончиться гораздо хуже, — заметил я. — По крайней мере, мы живы…  

Я вдруг подумал, что, пожалуй, именно так себя чувствует индюшка, благополучно пережившая День Благодарения — в целости и безопасности. До следующего года.  

— Да ты огонь, Гаррет, — одобрил отец. — Так держать!.. Ох, чёрт…  

«Что бы сказала Дженна на это? Увидела бы она огонь во мне? » — усмехнулся я про себя. Вряд ли. Она говорила о другом…  

— И что только на этого кретина нашло?.. Одержимость дьяволом?..  

— Не знаю, — помотал я головой. — Господи, ты заметил, как он был быстр? Словно зверь… просто не по-человечески. Был быстр — пока ещё был жив…  

— Ну, по крайней мере, сейчас он уже мёртв, — ворчливо отозвался отец, поднимаясь на ноги и придерживая пострадавшую руку.  

— Это точно? — с опаской спросил я, не решаясь приблизиться.  

— Я не в медицинской школе учусь, если ты вдруг забыл.  

— Как и я, — парировал я — мы переглянулись и неожиданно нервно рассмеялись.  

— Ох, нет!.. Вот ведь чёрт, ты только погляди на это!.. — воскликнул отец, всплёскивая руками.  

— Что?! — взволнованно спросил я, заглядывая ему через плечо. Что могло сделать этот вечер ещё более весёлым?  

Отец указал на расползающееся багровое пятно, пропитывающее шедевр восточного плетения, и просто-таки простонал:  

— Твоя мама убьёт нас, мы испортили её любимый ковёр…