Последние фото

Монотонный отзвук разносился по пустому коридору, шарил по стенам, просачивался через разросшуюся на подоконнике алоэ, пробегал по небольшому дивану и обнимая приоткрытую дверь, скользил в кабинет. Внутри он отражался о старые раритетные фотоаппараты, давно утерявшие своё предназначения и висевшие стройным рядком как забытые музейные экспонаты, ударялся о типовой бежевый шкаф, удачно втиснутый в пространство между дверью и стеной, и за это будто награждённый тяжестью полинявших, запылившихся книг, старых фаянсовых статуэток, стеклянной банки с россыпью отработанных пальчиковых батареек, карнавальной маской и одиноким ботинком ''дезерт'', который судя по нетронутому лаку и отсутствием некрасивых сгибов, ни когда не видел ноги. Далее звук пролетал через фотографические рамки попутно рассматривая довольные физиономии зияющие с их глянцевых поверхностей и на секунду задерживаясь возле чашки свежее сваренного, ароматного кофе, улетал в приоткрытую форточку.  

За столом восседал худощавый мужчина, почтенного возраста, седовласая представительность которого, могла сравниться только с юношеским азартом во внимательных блестящих глазах. Выставив вперёд два указательных пальца обеих рук, словно это и вовсе были не пальцы а какие то неведанные устройства для оборонительно-наступательных движений, он отчеканивал стройный монотонный звук, в особый словесный ритм, понятный только ему. На лице этого почтенного джентльмена зияла восхищённая вдохновлённость и страсть, которую он впрочем умело гасил и даже распределял как опытный марафонец. Отыскивая молодыми глазами нужные буквы, он немедленно давил на них своим незамысловатым вооружением, выбивая тот самый ритм, от которого атмосфера становилась приятнее, кофе ароматнее, алоэ зеленее, ну а книги познавательнее и только старые раритетные фотоаппараты испытывали равнодушие к этим звукам, признавая лишь те, после которых рождается фотография.  

Многофункциональность здания с разнообразием кабинетов самой различной направленности, разносило множество шагов, убаюкивая внимания и притупляя бдительность, именно поэтому почтенным джентльменом была установлена дополнительная дверь и вверена ей тайная скрипящая функция, оповещать о приближении посетителей. Именно сейчас дверь заскрипела, указательные пальцы незаметно вернулись к остальным конечностям и худощавый мужчина выжидательно повернулся на скрип..  

– Ой! Ели успела! Насилу дошла, – раскрасневшаяся полная женщина, отчаянно хлопала краями пальто пытаясь нагнать на себя холод, – ну и забрались вы, ели успела, мне фотографию!  

– Здравствуете, – поднявшись со своего места худощавый мужчина, внимательно осмотрел женщину и предложил, – присаживайтесь вот на диванчик.  

– Да куда, мне быстро надо, – махнула она на него рукой и отвернувшись в легком негодовании, продолжала размахивать повидавшим виды тёмно-зеленым пальто.  

– Ну, – возмутился мужчина одёргивая края своей махровой клетчатой рубахи, – как же я вас фотографировать буду, вы вон какая красная, посидите отдышитесь, приготовьтесь…  

– Да куда, – снова замахала она, – я же говорю мне некогда, чё уж готовиться, тут хоть готовься, хоть не готовься краше не буду.  

Несмотря на свои слова, женщина всё же разместилась на диванчике и сделала глубокий вздох. Мужчина несмотря на свой огромный жизненный и фотографический опыт, не смог скрыть изумления, но для запыхавшийся клиентки это осталось незамеченным. Они оба были уже в таком возрасте, когда числа стираются и остаётся только печать на челе. Это в юности мы ревниво считаем кто кого на пол года старше или на год младше, а в зрелости это можно было угадать только по глазам, явно выдающим интерес к жизни или скупо скрывающим его утрату. Фотограф прошёл вдоль кабинета, проверил готовность техники, наличие карты памяти и присев за компьютер воинственно выставил указательные пальцы вперед и приготовившись атаковать клавиатуру, созидательно наморщил лоб.  

– Ну чего, – появилась в дверях женщина, – вы будете фотографировать или нет, у меня времени в обрез… они там, – указала она куда то на стену, – а я здесь, с вами, рассиживаюсь.  

– Да вы посидите немного, – потеряв в голосе прошлую любезность, – как я вас фотографировать то буду, вы вон красная как рак! Я же фотограф а не волшебник экспрессионист, я с натуру пишу.  

От негодования фотограф повернулся к монитору и выставив пальцы стукнул по клавиатуре.  

– Молодой человек, вы видимо не поняли меня, – поменялась в голосе женщина и её лицо приобрело какой то новый оттенок багрового, – времени то нет, фотографируете как экспересист, – и добавила с легким вызовом в голосе, – если можете конечно.  

– Хорошо, – сказал худощавый фотограф и снисходительно улыбнулся, толи от давно забытого обращения, толи от коверкания модернистского течения в искусстве, – вот зеркало, приводите себя в порядок и прошу вот сюда, – указав на одиноко стоящий стул напротив белого растянутого полотна.  

Женщина равнодушно заглянула в зеркало, видимо действительно торопилась и экономя шаги, направилась к указанному стулу.  

– А пальто!? – Возмутился фотохудожник.  

– А вы считаете без него лучше будет?  

– А вам на какие документы?!  

– На какие ещё документы?  

– Фото вам куда? – Строго спросил мужчина.  

– Туда, – указала женщина пальцем на потолок.  

– Куда!? На награждение что ли?  

– Какое награждение ещё? – Не поняла она.  

– Ну я от куда знаю, размер фото знаете? Три на четыре или какое?  

– Мне размер не важен, лишь бы хорошо было.  

– Так вам не на документы что ли?  

– Да какие вам документы то нужны, фотографируйте и всё, Рудакова моя фамилия, Алла Борисовна меня зовут, если вы по другому не можете.  

– Послушайте Алла Борисовна, – начинал мужчина терять терпение, – родненькая, хорошая моя, скажи мне куда тебе фотография и я сделаю тебе не хуже чем Прокудин-Горский.  

– Не надо, – сразу заартачилась сударыня, – вы за кого меня принимаете…  

– За женщину которая очень торопиться получить чего сама не знает, – повысил голос фотограф, – или вы что мне голову пришли морочить.  

И торопливая вопросительница рассказала что пришла с похорон одной из своих близких подруг. В тот момент когда по улице шла траурная процессия она слышала осуждающий разговор знакомых женщин, о чудовищном выборе последней карточки, но которой умершей было лет двадцать пять или тридцать. Видимо подходящую фотокарточку родственники не отыскали или её попросту не было. Поэтому перед поминальным столом она со всех ног и помчалась сюда, чтобы успеть, поэтому и торопиться очень, они ведь все там, сидят, а её близкой подруги Аллы Борисовной нет, не подумали бы чего худого и не начали бы обсуждать её отсутствие как неудачную фотографию. Мужчина в клетчатой махровой рубашке внимательно выслушал, пробежался живыми задорными глазами по студии, поставил барный стул, велел облокотится, выставил свет и надавив на спусковой курок затвора несколько раз, быстро распечатал снимки. Женщина посмотрела на них и будто во времени растворилась, забыла что торопилась, что потеряли её уже поди там и только тихо, с приобретенным уважением, спросила на выходе.  

– Зовут то вас как?  

– Жора, – ответил представительный седовласый мужчина и выставив указательные пальцы рук, нацелился живыми глазами на раскладку клавиатуры.  

Спустя двадцать минут Алла Борисовна победоносно присела за стол, под неоднозначные взгляды своих подруг и демонстративно положив перед ними фотографии, поспешно съела кутью, махнула рюмку и потянула поминальное разнообразии вилкой в тарелку. Подруги не смело переглянулись, пробежали взглядом по фотографиям, осторожно передовая их из рук в руки и недоумевающе посматривали на Аллу Борисовну.  

– Ну что!? – Словно заметив озадаченность, она ответила на незаданный вопрос скользнув взором по знакомым лицам. – Вы вот говорили давеча о фотографии Раисиной, – наложив на себя крестное знамение с сопутствующей фразой, она продолжила, – а я вот думаю, а у меня самой то и нет снимков, не ровен час как говориться, – Алла Борисовна сделала паузу, потянулась за бутылкой и наполнив пустую рюмку себе и близ сидящей подруге продолжила с крестным знамением, – призовут нас и не спросят, готово ли, всё ли, аль нет ещё… а разговоров потом не оберёшься, – махнув вторую она сразу как то съежилась, приосанилась и коснулась краем шали сухих, заблестевших глаз, – а Раиска нам указала на наши огрехи, как при жизни, на себя громоздила самое трудное, впереди всех шла, так и после, первая пошла.  

Алла Борисовна уже готова была зарыдать, завыть по старушечьи, потянув с собой хоровод сочувствующих подруг и вылить только что выпитое содержимое рюмок через глаза, но тут близ сидящая к ней женщина перевернула снимок, пощурилась напрягая слабые, без очковые бельма и по приятельски толкнув счастливую обладательницу последних снимков спросила.  

– А это что тут написано то?! На фотокарточке то, не пойму.  

– А, – махнула рукой Алла Борисовна, – это я для вас, адрес записала, фотографа этого, – и быстро обернувшись к подруге она затараторила с алым румянцем на щеках, толи от только что выпитого, толи от ещё не сказанного, – а он то, фотографист этот, такой, весь из себя, импозантный, слова у него ''прошу вас'', ''будьте любезны'', ''присаживайтесь''….  

– И молодой сам то? – Заинтересовалась женщина сидящая третьей от рассказчицы.  

– Кто!? Что ты, что ты, нашего возраста! Я поэтому и адресок записала, а то вдруг у кого нету фотокарточек то ещё или ещё что, – на последних словах она как то по ребячески сменила интонацию и залилась вся краской цвета собственного имени.  

– Девочки! – Волнительно воскликнув встала дальняя от рассказчицы женщина, доселе тихо внимавшая разговору своих подруг. – Сердце не на месте! Кажется утюг забыла выключить, – сняв с вешалки темно-синее пальто с цигейковым воротником и ухватив его под мышку, она бодро поспешила на выход.