Землянка

На голову посыпалась земля. Мы слышали их голоса и понимали, что скоро нас найдут. Они не станут нас допрашивать или пытать. Не спросят сколько нам лет. Просто выведут нас в поле и всадят пару десятков пуль в грудь.  

Оставшись на ночь в этой глуши, мы подписали себе смертный приговор. Пару дней назад всё было тихо: ни своих, ни чужих. Только пару стариков и штук десять женщин с детьми. Обычное село. Одна только красная звезда на голове делала нас святыми для отчаявшихся людей. Нас приняли как героев. Перевязали раны, накормили чем могли. Для нас делали всё, лишь бы солдаты оставались в строю.  

Да уж, солдат в это время словно договор с дьяволом. Тебя забирают из родного дома, дают в руки ржавую винтовку и говорят, нет, приказывают, упасть под пули наступающего противника. В ином случае ты ляжешь под пули тех, за кого и должен был стоять.  

Они зашли глубокой ночью. Вот если бы мы собрали вещи на 2 минуты раньше, были бы уже далеко отсюда. Но теперь вынуждены прятаться прям под их ногами в небольшой землянке в полу одного из домов. Без еды, воды и света. Даже воздух отдавал гадким зловонием. Скорее всего из-за гниющей раны, которую обработал не настоящий доктор. Над нами было слышно всё: крики, ругань, мольба о помощи, пальба, следующая за ней. Они убивали стариков, насиловали женщин, как обычную вещь. Им доставляло удовольствие приносить боль и страдание всему что встречалось на пути. А дети. Их они забирали туда, откуда не возвращаются.  

Тех, кто оказывал хоть малейшее сопротивление они убивали, не дернув глазом. Изуродованные пулями тела они сбрасывали в кучу. Жар от костра ощущался даже под землёй.  

Спросите, почему же мы не вмешались и не спасли этих бедолаг что приняли нас как своих. Я отвечу. Мы не герои, не спасители, мы солдаты и мы тоже хотим жить. Выйти наверх означает верную смерть. Единственное что мы могли это позвать подкрепление. Несколько дивизий должны были быть недалеко и быстро прибыть к нам. У нас не было карты, да и названий мы никаких не знали. Просто описали место, в котором оказались и затаились тут.  

Они, там, наверху, начали подозревать о нашем присутствии, и то, что нас найдут было вопросом времени. Мы не говорили друг с другом. Не спали. Не пытались помочь раненому. Он стонал от боли, а мы только затыкали ему рот. Нам было всего по шестнадцать лет. А чуть ли не плачущему от боли парню и вообще пятнадцати даже не было. Я знал, что нас вытащат. Стоило только выжить и дождаться наших танков. На вопрос парня: «Я вернусь домой? Я смогу обнять маму? », я твёрдо ответил «Да! ». Я был уверен, что война не отнимет нашу жизнь вот так вот просто. Сквозь падающие вниз лучи света, на глазах паренька были видно слёзы. Он боялся умирать. А я боялся подвести его. Не сдержать слово.  

Вот и он, час настал. Было слышно, как они заходят в дом и вскрывают пол. По рации передали, что танки уже рядом. Всего ничего осталось. Нам было страшно, но мы знали, что нас вытащат. Доски хрустнули, и мы увидели чёрные мундиры. Нас вывели из дома. Было ясно, что нас приказали казнить.  

Всех троих поставили возле каменной стены. Их командир отдал приказ, и солдаты взвели курки. Перед смертью командующий произносил какую-то речь. Из рации, висевшей на поясе, я услышал долгожданный голос генерала наших войск. Но моё скрытое ликование резко смерилось после его слов. Я запомнил их до самой смерти: «Это не здесь. Мы ошиблись. Мы не придём. Подкрепления не будет. »  

«Огонь» …