Город Тьмы

«Месть — поступок человека, верящего в справедливость, необходимый для восстановления его душевного равновесия»  

Готэм. Было холодно. Ночь опустилась на роскошное имение уже немолодой семьи. Особняк был красив и в то же время пугающе светился в частых молниях приближающейся грозы. Высокие статуи горгулий расположились по всему периметру имения. Их высунутые из открытых пастей языки застыли в какой-то дьявольской улыбке, а пустые глаза безразлично смотрели вдаль на огромный дом, где горел свет.  

Глава семейства смотрел из окна первого этажа на улицу, изредка затягиваясь табачным дымом, что умело утрамбовал в дорогой трубке. Мужчина смотрел на далёкий высокий забор, что огораживал его имение от остального мира. Горгульи смотрели на него, а он на них. И что-то дьявольское пронеслось при следующей вспышке молнии. Раскатистый гром показался похожим на крик. Крик из-под земли. Крик из преисподней.  

Мужчина дёрнул головой, отгоняя от себя эти видения, что сулили нечто плохое. Но что именно, он понять не мог. Камин у стены горел красивым пламенем, а угли изредка издавали щелчки, нагреваясь докрасна. На столе из дорого дерева стоял радиоприёмник, который наигрывал незамысловатый мотив. Ночь казалась бесконечной, а пепельница всё больше засорялась от использованного табака из трубки.  

Радиоведущий буквально ворвался в эфир, прервав тихо играющую мелодию Фрэнка Синатры. Он начал со срочного сообщения, коих в те дни было множество. Темой переживания всей нации были натянутые отношения между Штатами и Советским Союзом, которые грозились вылиться в войну. И многие считали тогда, что в ядерную. А что это означало для всего мира и Америки? Атомные удары приведут к гибели всего живого на Земле. И мир постигнет смерть, опуская планету в пучину очередного забвения до тех пор, пока какой-то новый вид не заселит Голубой мир.  

Может быть, эти новости и наводили тревогу на хозяина дома? Он почему-то был уверен, что нет. И был уверен, что атомной войны не будет. Кеннеди и Хрущёв не настолько идиоты, чтобы уничтожить мир. И мужчина был прав. Позднее это противостояние назовут по-разному. На Кубе Октябрьский кризисом, в СССР Карибским кризисом, а в США Кубинским ракетным кризисом.  

Но если всё так неплохо, то что же тогда тревожит мужчину? Он знал ответ. Это была его жена. Она в очередной раз должна была стать матерью. И хотя это были далеко не первые её роды, супруга они беспокоили больше остальных. И причину тому он не понимал. Наверное, это было предчувствие, какие бывают у людей перед чем-то плохим. Может быть, она умрёт при родах? Он свято верил, что нет. Не бывать этому.  

Как будто в напоминание того, что рождение ребёнка является болезненным для женщины процессом, из дальней комнаты раздался крик жены. Супруг сжал в ладони только что взятый со стола стакан виски. Мужчина поглядел на дверь, которая практически сливалась со стеной в отсутствии верхнего света. Языки пламени из камина тускло освещали её. Послышались громкие шаги, которые, приближаясь, стучали в висках мужчины. Сейчас к нему зайдут и сообщат о смерти жены. Сейчас это произойдёт.  

Однако человек, что спешно шёл по коридору, свернул и удалился. А в подтверждение того, что супруга всё ещё жива, раздался её раскатистый крик. Роды продолжались.  

Хозяин дома вновь повернулся к окну, которое было уже в воде. Множественные капли дождя под косым углом падали на панорамное стекло особняка. Теперь поднялся сильный ветер, который гнул деревья и завывал сильной вьюгой. Что же будет дальше? Как пойдёт сегодняшняя ночь?  

Мысли мужчины прервал стук в дверь. Он обернулся, не решаясь дать ответ. Тревожные мысли до сих пор не покидали супруга. Но надо было ответить. И он это сделал.  

― Да-да. Войдите! ― голос предательски дрогнул.  

Массивная дверь отворилась. Из коридора хлынул яркий свет. В дверном проёме появилась медсестра. Лица её он не видел, но голос отчётливо прозвучал.  

― Пойдёмте, сэр, ― сказала женщина.  

― Уже? ― неуверенно произнёс он.  

― Да. Вы должны увидеть ребёнка.  

― А Гертруда?  

― С ней всё в порядке.  

Ребёнок жив. Жена жива. Но что же такое не отпускает? Мужчина сделал робкий шаг, а за ним ещё один. И следующий. Он отправился вслед за медсестрой. Яркий свет коридора сильно ударил в непривыкшие глаза. Они шли, как показалось хозяину дома, целую вечность. Медсестра открыла дверь спальни жены. Внутри был приглушённый свет, который шёл от торшеров. Он едва видел жену и рядом стоящего доктора.  

― Теодор, ― выдохнула она. ― Теодор. Ребёнок родился.  

― Как ты, Гертруда? ― спросил хозяин дома, входя в тёмную комнату. ― Ты в порядке?  

― Со мной всё хорошо, ― кажется, она улыбнулась. ― Это дитя особенное.  

― Это девочка? ― спросил Тедди.  

― Нет, ― ответ дал стоящий рядом доктор. ― Это мальчик… Особенный мальчик.  

― Я так рад этому событию, ― слегка улыбнулся озадаченный супруг.  

Мужчина подошёл ближе. Новорожденный кричал несильно. Он ёрзал в руках матери, которая осторожно протянула малютку отцу.  

― Возьми же его на руки, Тедди, ― сказала женщина. ― Это твой сын, который только что увидел этот мир.  

― Иди ко мне, мальчуган, ― мужчина аккуратно взял в руки сынишку. ― Как ты поживаешь?  

― Сэр, ― слегка кашлянул доктор, который всё также стоял рядом, как вкопанный памятник. ― Осмелюсь сказать, что мною был проведён первый осмотр. И я выявил несколько интересных… вещей.  

― О чём это вы там, доктор? ― спросил Теодор, откидывая с головы сына ткань простыни, в которую того наспех завернули.  

― Дело в том, что анатомия ребёнка не совсем обычн… ― закончить доктор не успел.  

― Боже милостивый!! ― отец никак не ожидал увидеть такое.  

Ужас настолько потряс мужчину, что тот в какой-то момент сделал испуганный шаг назад и выпустил мальчишку из рук. Младенец полетел вниз. Все ахнули, а малютка налетел на край кровати матери. Лёгкий хруст, казалось, оглушил всех вокруг. А потом прозвучал глухой удар о пол. Младенец залился плачем.  

― Сэр, как же так? ― доктор рванул к упавшему ребёнку.  

― Тедди!! ― Гертруда попыталась подняться с постели, но врач уже поднял ребёнка.  

― Я… я сам не… не знаю, как это вышло, ― глава семейства не спешил взять сына в руки. ― С ребёнком всё будет в порядке?  

― Не знаю, ― сухо ответил врач.  

― Что с ним такое? ― не мог понять Теодор.  

― Некая аномалия, ― сообщил врач, отдавая малыша в руки матери. ― Об этом я и хотел вас предупредить. Но я же не думал, что вы так отреагируете на подобное.  

― А как, мать вашу, я мог отреагировать на это уродство? ― мужчина схватил себя за голову. ―Невозможно. Что же это такое?  

― Успокойтесь, ― доктор положил руку на плечо мужчины. ― Это ещё не приговор.  

― Я не уверен…  

…Ребёнок немного окреп. Роды были уже почти два месяца назад. Гертруда ухаживала за малышом, а Теодор видел в своём отпрыске только урода. И не больше. Мужчина забрался под одеяло и прильнул к тёплому телу жены, обхватив ладонью одну из её грудей.  

― Ты ещё долго будешь возиться с ним? ― спросил он, требовательно лаская Гертруду.  

― Я хотела покормить мальчика, ― как бы оправдываясь, сообщила супруга. ― Ты не мог бы подождать?  

― Не мог, ― он вновь провёл рукой по телу женщины. ― Сколько ещё он будет спать с нами?  

― Врачи говорят, что ребёнку нужен контакт. Когда он с матерью, то чувствует себя в безопасности.  

― Как бы ни так.  

― Я положу его на кровати. Пусть будет рядом, ― сообщила Гертруда.  

― Что? Ты не отнесёшь мальчишку в колыбель? ― Теодор пронаблюдал, как жена осторожно положила мальчика в ноги.  

― Не понесу.  

― Хм, ― мужчина не особенно расстроился. ― Тогда пусть смотрит. Выбора у него всё равно нет.  

Он впился в губы жены, начиная раздевать Гертруду, а потом, бросив взгляд назад на сына, резко вошёл в женщину. Мальчишка же лежал на спине, чувствуя, как кровать стала ходить взад-вперёд от сильных толчков родителей. Он смотрел в потолок, где играли тени сношающихся отца и матери…  

…Годы шли. Мальчик рос. Он смотрел на себя в зеркало и не мог понять, как природа «одарила» его такой внешностью. Его тёмные волосы были всегда засаленными, а глаза были чёрными. Казалось, зрачки и радужные оболочки слились воедино, делая взгляд тёмным и топящим. Но главное ― его нос. Он был длинным и острым, а его кончик, опускаясь вниз, мешал приёму пищи. Мальчишка провёл рукой по волосам, пытаясь зачесать выбившиеся локоны чёрных, как смоль, волос. Он бросил взгляд на свою трёхпалую кисть. Указательный палец сросся со средним, а безымянный с мизинцем. Это пугало окружающих и его самого, но такова была его природа.  

Гертруда позвала мальчишку из кухни, где готовился обед.  

― Малыш, иди поиграй с братьями и сёстрами!  

― Хорошо, мама, ― мальчишка резво соскочил с маленькой табуретки и бросился на улицу.  

Он бежал во всю прыть, зная, что его старшие сёстры и братья играют там. Может быть, на этот раз они примут его в игру. В итоге те только смеялись, измываясь над младшим братом. Они в очередной раз подвесили мальчугана на ремни для поддержки штанишек на сук дерева и стали смеяться, вращая паренька в разные стороны. Он думал, что так и должна идти игра. Он считал и это за знак уважения и внимания к своей скромной персоне.  

― Почему же ты не взлетаешь? ― поинтересовалась одна из сестёр? ― Лети же, дурачок.  

― Ты разве забыла? ― удивлённо спросил один из братьев. ― Он не может летать.  

― Он как пингвин, ― сообщил второй брат. ― Может только ходить. Пингвины же не летают.  

― Иди лучше высиживай яйца, пингвин, ― засмеялась вторая сестра. ― На большее ты не способен.  

И он шёл. Он думал, что таковы правила игры. Мальчишка заходил в курятник, что был на территории огромного имения и там усаживался рядом с курицами, чтобы «высиживать» яйца. Это ведь его старшие братья и сёстры придумали такую игру. И она интересная… Или должна быть интересная… Пока он не понимал, что это не игра. Пока он не понимал, что над ним издеваются.  

А пингвинов он любил. Его горб, который остался после того, как отец уронил мальчика сразу после рождения, сковывал движения. Ребёнку приходилось передвигаться, буквально переваливаясь с ноги на ногу. Его походка даже походила на пингвинью. Мальчишка часто считал, что пингвины являются его более близкими родственниками, чем родственники настоящие…  

…Он выплывал из воспоминаний детства. Все говорят, что определённых воспоминаний нет в нашей памяти. Особенно тех, что были в младенчестве. Так задумано природой, что человек не помнит себя крохотным. Но мужчина считал иначе. Он помнил очень многое. Особенно, как с ним обращались самые близкие, казалось бы, люди. Эти воспоминания жили и живут в каждой клетке организма человека. Они формируют его, меняют его, определяя дальнейшую модель поведения. И эти воспоминания, как маяк, направляют человека в его будущее.  

Люди боятся того, что отвратительно. Они боятся того, что не похоже на них. Они боятся того, что уродливо, потому что это отражает их собственные страхи, будто они смотрят на своё отражение в зеркале. Всё это рождает в людях ненависть. Ведь что ждёт впереди? Боль, страх, болезни, смерть. Больше ничего. И тогда они начинают ненавидеть. Но и этот выросший мальчик тоже научился ненавидеть. Он принимал ненависть окружающих, впитывал её в себя. Он ждал своего часа, принимая любую дружбу. Но чаще это было очень сложно. Его понимали пингвины. Они также, как и он неуклюжи на суше. Они не умеют летать. Но они могут приспосабливаться к окружающей среде. И он научился делать тоже самое. Ведь пингвины могут плавать быстрее всех птиц и нырять глубже всех… На самое дно… Там они короли. И он стал таким же. Королём подземного царства. Ещё тогда в детстве мальчишкой он видел, как люди любят друг друга. У него же такого не было. Но он мечтал об этом. Но только до определённого времени. Люди любят друг друга. И готовы драться до самой смерти ради любимого человека, рвать глотки, может даже убивать. И мужчина решил для себя давно, что и он однажды сумеет стать таким. А мотивация ― сильнейшая вещь. И он смог. Он добрался сюда. И не остановится на достигнутом.  

Мужчина с сединой на висках и острым кончиком носа повернулся в своём кресле в огромном кабинете и прочёл табличку на своём столе ― «Мэр города Готэм Освальд Честерфилд Кобблпот».