Безымянные

Подвал осветила тонкая линия белоснежной молнии.  

На пару секунд всё затихло.  

Бу-у-ух-х!  

Прогремел раскат грома, и белый свет на мгновение осветил пустые коридоры и залы компании “Живинка”. По улице проезжали редкие автомобили, светя долгим светом фар на витрины магазинов, исчезая в ночи города. Гуляла смелая молодежь, слушая музыку и смеясь по поводу и без. Город жил, и никто не слышал, как одновременно с ударами грома пронзительно кричала девушка, падая в темноту.  

Белый свет молнии отступил, на его месте появился мягкий золотистый свет лампочки в коридоре. Девушка боролась, но один сильный удар, и – она летела со ступенек, брызгая кровью на бетонный пол из рассеченных ударом ножа ног. Золотистый свет с каждым мгновением покидал ее. Она хваталась руками за воздух, посуду, деревянные полки; не найдя точку опоры: падала с теми же самыми полками, – вырванными с гвоздем – в бездну подвала. Женский крик и звук разбитых тарелок слились воедино.  

Раскат грома и ослепляющий свет молнии. Она лежала на холодном полу под осколками фарфора, облокотившись локтем о бетонный пол с ее собственной растекающейся кровью, скользя. Глаза видели ни к черту – темнота пленила. Попробовала подвигать ногами – не двигаются. Осколок впился в ладонь, став страшной белой точкой на фоне бесконечной тьмы. Пользуясь состояниям шока, Уборщица, прикусив губу, закрыла глаза и со страшным криком вытащила осколок из ладони. Голова закружилась как пьяная. Всё окрасилось в темно-красные тона. Медленной линией потекла кровь.  

“Чтобы выбраться – нужно идти, – осознавала девушка, ослепленная очередной вспышкой молнии. – Да откуда в подвале может быть молния?!”  

Кровавой ладонью девушка нащупала контуры собственных ног. Очередной крик зазвучал во мраке подвала. Если бы кто-то увидел ее глаза, окруженные темнотой, то прочитал бы в этих глазах полное недоумение и морской волной накатывающийся ужас. Колено левой ноги было вывернуто в другую сторону, сначала, она ее даже не нащупала. Правая нога превратилась в кашеобразную жидкость, ни о каких костях речи не шло.  

Она обездвижена. Она не встанет.  

Тяжелое сбивчивое дыхание. Дрожащие руки и бьющиеся в конвульсиях тело. Шоковое и неосознанное состояние бреда. Льющиеся водопадом слезы. Из-за удара головой об пол ее тошнило. Кровь лилась откуда-то со лба, стекая на лицо. В глазах застыла ослепительная вспышка. Языком искала во рту выбитые зубы, но находила лишь пустоту и вязкую кровь, сплевывая себе на грудь (не было сил повернуть голову).  

– ЗА ЧТО?! – кричала она пустоте.  

Уборщица смотрела на дверь наверху. Единственный свет во всем этом маленьком темном царстве. За открытой дверью, в глубине помещения горела ярким светом лампочка, мягким светом падая на ступеньки. Она одновременно стала символом жизни и смерти. Через нее она сюда попала – через нее она отсюда и выберется. По-другому никак.  

Но, резкий прилив надежды с таким же грохотом летел со ступенек, как и сама Уборщица минуту назад.  

Огромный силуэт зашел в дверной проем и заслонил спасительный свет лампочки. Фигура застыла в дверях, смотря на женщину черными глазами. На стене плясала человеческая тень, отбрасываемая светом, и Уборщица в полубреду видела, что в руках у чудовища нож.  

Раскат грома и ослепляющий свет молнии.  

Дверь протяжным железным скрипом завыла и закрылась. Силуэт слился с подвальной темнотой. Через пару секунд, неожиданно для уборщицы, в руках убийцы включился яркий свет фонаря. Свет пошел прямо на нее.  

“ПОЛЗТИ! – в бреду, одурманенном сознание, как луч света пробилась единственная верная мысль, оглушая криком: – ПОЛЗТИ! ”  

Ноги медленно волочились за ней. Она отталкивалась руками от холодного бетона, плывя как на лодке, неся свое бренное тело в глубину подвала. Холодный бетон больно обжигал голые, растерзанные ноги. Уборщица раздирала ладони об осколки, оставляя куски в открытых ранах, красной линией чертя свой страшный путь. Запах мочи и крови – вот вся палитра смерти.  

Огромный ужас охватил ее, запыхавшуюся, всю в слезах, когда со стороны двери послышался легкий тихий шаг, идущий по ступенькам. Тишина и страшные шаги приближающегося ножа. Яркий белый свет, с каждой секундой становившейся всё ближе и ближе, играл переливами на осколках, отражаясь в луже крови на полу. Молния белой стрелой пронзила темноту, и девушка увидела стоящий силуэт над тем местом, где минуту назад была она сама.  

Сумасшествие никогда не было так близко.  

Она была как загнанный людьми зверь. Раненая, не в силах бороться, спрятавшаяся в темноте пещеры. Люди со страшными криками приближались, неся в своих руках огонь, разгоняя тьму. Она была готова остаться здесь. Умереть от потери крови; страдать от впившихся осколков, глотая литрами собственный гной. Но, легкое шарканье подошвы и приближающийся свет – это непередаваемый ужас. Хочется выколоть глаза и забить одним мощным ударом молотка гвоздь в слуховой аппарат. Умереть и больше ничего не чувствовать.  

Перестать видеть выжигающий свет глаза и слышать шаги приближающегося ножа!  

Чудовище медленно, размеренным шагом ступало. Легкая походка в ритме военного марша. Один раз увидишь эту прямую солдатскую походку – никогда не забудешь. Он что-то говорил себе под нос, смотря на пол с тысячами кусочками посуды, деревянными выбитыми полками и на красную красавицу кровь. Честно, его удивляло, как девушка не потеряла сознание после падения с двадцати ступенек. Она приземлилась на бетонный пол спиной и абсолютно точно ударилась головой. Как она умудряется продолжать кричать, ползти?  

“Очень интересно, – чудовище, идя по кровавому следу, светя фонариком на различные стройматериалы, смотрело на печи современные и предыдущих веков. Даже замечало какие-то прямо эксклюзивные: одна была с красивыми царскими вырезами, вторая как будто привезенная из фашистских концлагерей, третья совсем необычная, – какой-то изобретатель был уж совсем фантазер – сделав печь на основе кузова машины начала двадцатого века. – И печки загляденье, и такое бессмертие от человека. Занимательный вечер”.  

Не жалея себя, девушка продолжала ползти. Шоковое состояние проходило – боль наступала. Спиной, похоже, со сломанным позвоночником, Уборщица почувствовала стену. Тупик. Сорванный голос издал лишь слабый писк.  

Ей стало себя очень жалко. Она начала гладить свои голые искалеченные ноги. Еще днем, эти ноги могли впечатлять парней, сейчас же они превратились в кашу. Конечно, была маленькая надежда, что ее может спасти задержавшийся сотрудник магазина, но, как всё началось, тот неожиданно исчез, и девушка не верила в спасенье. Она лишь хотела, чтобы всё поскорее закончилось.  

Серая пыль летает по комнате, медленно опускаясь к полу. Раскаты грома били с небес, и каменная земля уходила из под ног. Ей даже казалось, что кто-то стоит за колонной и дымит сигаретой. Силуэт под раскатами грома приближался.  

Голове было приятнее всего. Уборщица чувствовала, как сверху дует ветер. Легкий, холодный такой. Освежает и охлаждает. Проникает в саму голову и кружит там, веселый. Ей так хотелось улететь вместе с ветром подальше отсюда...  

Свет приближался, а девушка и не знала, что ветер, мысли и счастье, душу и веру в который она вложила, улетавший поскорей отсюда, дул из окна подвала. Никогда она не видела это маленькое окошко, форточку. Никогда, заходя сюда, она не чувствовала свежесть холодного порыва весны в четырех стенах. Не знала, что в грозу, здесь сверкает молния. Если бы она выбралась, она бы поклялась, что изучит каждый камушек на планете, каждый листочек на дереве! Столько ей хотелось увидеть...... но она видела яркий белый свет прямо перед ее глазами...  

Свет неожиданно выключился.  

Шагов не слышно.  

Раскат грома и ослепляющий свет молнии.  

Силуэт стоял перед девушкой, схватив ее за волосы и приставив алую сталь ножа к горлу. Смиренными глазами она смотрела на него. Неожиданно, из-за колонны вышел знакомый ей человек, в глазах которого отражалось внеземное спокойствие. Допив банку пива, он кинул ее пустую по полу, как шар для боулинга, ударив об печь. Достал свой нож и пошел на нее.  

Из-под потолка свисала одинокая старая лампа на длинном шнуре. Свет неожиданно включился. Заморгал. Качался из стороны в сторону, качался. Сверкала, проникая в подвал, молния. Гулял по подвалу ветер, унося через окно душу девушки.  

Девушка смотрела и кричала, смотрела и кричала.  

Тело ее рубили на кусочки, стругая как тупую деревяшку, добавляя гладкости. В то же время, ветер уносил ее подальше из подвала. Она видела яркий неон, отражающийся в асфальте и водах великой реки. Застывший ради нее город N.  

На стену брызнула кровь. Рука в одну сторону, нога в другую. Глаз лопнул. Лезвие щекотало ступни. Разорванное зубами ухо. В животе большая дырка, через нее даже пол виден. Прыгали и пинали ботинками ее шею, сломав, вдавив голову в бетон. Сняли с нее оставшуюся одежду и начали ножом ликвидировать любые признаки неровности. Любые признаки, что когда-то она была девушкой. Знакомый ей человек надругался над ее холодным телом, а второе чудовище лишь поцеловало ее красной помадой в кашу, где когда-то был лоб, отковыряв лезвием сердце и бросив его в колонну. Оставшимся глазом, уже не дыша, находясь в другом мире, она в тумане видела яркий тусклый свет и два нависших силуэта, каждую секунду протыкавших ее, но больше она ничего не чувствовала.  

Она победила.  

Она улетела вместе с ветром. Небо, пьяная луна. Она горела, как раскинувшийся под ней город. Танцевала в собственном ритме, красиво, как никогда не танцевала. Бежала по проспектам, и только плавные контуры тел виднелись вдали, легкими движениями касаясь темноты. Она чувствовала небо, укрытое тучами. Взлетала выше, махая ладонью вниз, прощаясь. Она летела в космос. Подвальный ветер летел вместе с ней, обнимая ее, неся ее мечты и счастье в вечность.  

Свет выключился. Больше никто не кричал.