Оставить В Живых Гарри Гейта

“Пока весь мир горит оранжевыми языками пламени, разнося пепел обуглившихся бревен в мягкие, подпахотные почвы.  

Пока тлеет мое прошлое, настоящее и будущее, книгой жизни вырывая сгоревшие страницы.  

Пока моя одежда превращается в копоть, а зубы выпадают из немощного, окровавленного рта, я расскажу, засыпанный песком и облитый спиртом, оставленный один на один с собой, как умер десять лет назад”.  

Черная заря пьяного рассвета окутала мертвую пустыню Сонора. Темные на свету силуэты прятались за острыми скалами и бездонными каньонами, враждебным взглядом провожая всадника в изношенном плаще на юг. Скача галопом по бесцветной траве, ориентирами, – звездами в ночном небе – являлись далекие огни и угольный дым на горизонте, направляя странника в задернутый дождевой марью город.  

В нескольких милях от всадника по рельсам гремел паровоз, белым дымом застилая мелкую речонку в низине. Свет цивилизации механическим движением проникал в это богом забытое место, летя факелом в бездну, озаряя всё вокруг и в одно мгновение потухая. Локомотив сворачивал на запад, исчезая в собственных клубах крутящегося дыма, оставляя позади ядовитые очертания города в пустоши.  

На Диком Западе раздался трехкратный крик старого сыча. Всадник, поднявшись в горку, не выпустив изо рта папиросы, увидел сквозь табачное марево тусклые строения Крест-Крик, недобро погладив легким движением револьвер в кобуре.  

Крест-Крик являлся обычной, полумертвой деревушкой; жителей проживало не больше пяти-шести сотен. Полвека назад нынешняя деревня считалась хорошо развивающимся южным городом, зарабатывая огромные деньги на торговле рабами. После Гражданской войны и ее итогов Крест-Крик стал вымирать, оставив небольшую горстку людей доживать свой век. Из-за доброй южной славы, Крест-Крик продолжали называть городом, от слова “деревня” плюясь.  

Контуры заваленных деревянных заборов соединялись с очертаниями полуразрушенных, бедных бараков. Центральная улица сделана из булыжника и песка: по ней ходили тусклые, сонные люди, садясь за столики салунов и напиваясь до посинения, либо же идя на утреннюю молитву в церковь, в душе ни ведая, как правильно креститься. Выше всех стоял двухэтажный, богатый дом в конце улицы, не сумевший скрыть за золотыми монетами эшафоты до небес c висящими на фоне трупами.  

Именно в этот дом и направлялся странник.  

Всадник въехал в ворота Крест-Крик. Вместо красивых надписей с названием города или радостного “Добро пожаловать! ”, на дороге сидел безногий тощий старик, накрытый флагом КША времен Гражданской войны, прося милостыню. Странник бросил монету в пригоршню старика, поехав дальше.  

Всадник остановился и спешился, держа лошадь за поводья. Мимо него прошел молодой парень с пустой телегой и девушка без воды в ведре. Некрепким шагом к страннику направлялся шериф Крест-Крик с шестиконечной звездой на груди, размахивая руками:  

– Сэр, остановитесь! Здравствуйте! – голос шерифа был хриплым, прокуренным. Форма небрежна, черные мешки под красными глазами, глубокие морщины и белая, длинная борода, в которой хранились крошки пятнадцатилетней давности. Пахло от него горелой травой. По дороге он тащил топор, стуча им по булыжнику, напоминая всем своим видом восставшего из земли мертвеца.  

– Здравствуйте, сэр, – с расстановкой и холодом поздоровался всадник, смотря на шерифа в упор небесно-голубыми глазами.  

– Добро пожаловать, сэр! Я шериф этого славного города!  

– Приятная встреча, – кивнул всадник. – Встретить блюстителя закона при въезде в город необычайная удача!  

– И хорошая примета! – кашляя, рассмеялся шериф. – Славная лошадь, сэр. А какая замечательная прохладная погода для неспешных поездок! Была бы в наших краях хоть у кого-нибудь лошадь... Простите, но я как шериф должен знать: с какой целью вы приехали в наши южные пески?  

– Дорога выдалась долгая... тяжелая... Был бы не прочь после диких степей ощутить вкус цивилизации.  

– О! Какая удача, что вы прискакали именно в Крест-Крик! Здесь вы найдете абсолютно всё чего душе угодно!  

– Даже французский коньяк с жареным окороком?  

– Лучшего коньяка вы на всем юге не выпьете!  

Неожиданно к страннику и шерифу подошел высокий мужчина в дорогом пиджаке, белоснежно улыбаясь:  

– Славный северный гость в нашем славном южном городе! Здравствуйте! Мое имя Молимо Баретти.  

Увидев перед собой Баретти, глаза странника сверкнули недобрым голубым пламенем; тело неожиданно начало колоться; фантомной болью заболели пальцы.  

– Гарри Гейт, – кивнул всадник Молимо, пожав протянутую руку. Странник моментально узнал Баретти по его конским белым зубам и розовому ожогу под глазом. Гарри, разглядывая старого знакомого, забылся, стал слишком долго и сильно сжимать руку, из-за чего Молимо охнул.  

– Силы в вас как в быке... Откуда держите путь, господин Гарри Гейт?  

– Хёрк.  

Шериф, услышав название северного города, весь съежился и схватил покрепче топор, со страхом смотря на Гарри Гейта.  

– Ого! Далекие дни и ночи! Не представляю как вы устали! Не хотите погостить в моем доме после настолько долгого пути? Моя семья очень любит гостей с севера! Истории северных широт так красочны и воинственны, просто сил нет! Ну, и, конечно же, хочется ведь знать, чем Америка живет! – восклицал Молимо на всю улицу, дружелюбно ударяя странника по плечу.  

– Вы, господин Баретти, – фамилию “Баретти” Гарри произнес с таким омерзением, что даже поднял сапогом облако пыли, – живете вот в том большом двухэтажном доме с эшафотами на фоне? Где белочка на крыше сидит?  

– Да! Как вы угадали? И откуда в наших краях белки?..  

– Накормите и напоете мою белоснежную Касси? – погладил свою верную лошадь Гарри, заприметив напротив дома Баретти колодец, над которым странным образом святились голубые огоньки.  

– Конюшня у моей семьи имеется: вашей Касси не будет одиноко и голодно. Почту за честь выполнить священный долг и помочь страннику в пути, предоставив в использование свой ярко горящий очаг!  

– Очень мило с вашей стороны, господин Баретти. Пойдемте. Очень жаркое предстоит утро.  

“Пора вернуться из пепельных лесов потерянному сыну, обжигавшему при каждом вздохе левую грудь искрами.  

Пора зажечь Млечный Путь и скакать по разливающемуся молоку, сбитым орлом бредя по пустоши из пушек и дыма, войны и брата, неся на себе зеленых идолов на бежевом небе.  

Пора умереть рожденному без отца сыну, оставленному с распоротым брюхом тонуть десять лет назад, но вернувшемуся на свет гореть, забрав взамен огню сотни жизней с собой, прыгая в пламя костров, где когда-то танцевали дети”.  

– Славный дом!  

– Благодарю вас, господин Гарри Гейт! – специально громко поблагодарил Молимо Гарри, давая знак своей семье о приходе гостя. После его слов на втором этаже послышалась негромкая спешная ходьба.  

Белоснежная Касси спокойно щипала травку на поле с другими лошадьми и коровами, напиваясь чистейшей водой из деревянной вырезной бадьи, пока ее хозяин Гарри Гейт заходил на веранду и шел по коридору в гостиную, где скоро его встретят члены семьи Баретти.  

В конце коридора на стене висело огромное знамя КША; на стенах же с двух сторон сверкали повешенные на стену вещи связанные с войной: различные армейские инструменты, военные бытовые принадлежности, офицерские формы КША и США времен Гражданской войны. Специально или случайно, но абсолютно все вещи связанные с КША были без единой пылинки, являлись самыми священными реликвиями, а снаряжение же солдат США наоборот – все в кровавых пятнах, дырявые, выглядели как трофейные, снятые с трупов. Огромное непонимание вызывали чистейшие винтовки и поломанные, грязные оружия северян, словно повешенные на стену ни десять лет назад, а теплым вчерашним вечером, напоминая всем своим видом, что война не окончена.  

Гарри Гейт понюхал рукав рубахи неизвестного солдата США, чуть не потеряв сознание от вкуса гнилых бинтов и дурмана сильнейших лекарств, со страхом вспоминая что-то давно забытое, но такое явное в этом доме.  

Гарри зашел в гостиную. Молимо Баретти познакомил Гейта со своей дочерью Кэтери, симпатичной девушкой двадцати лет. Отличительной ее чертой была большая родинка над губой и спичечное телосложение. В руках она держала Библию, на шеи же висел крест. Увидев ее, у Гарри зачесался глубокий шрам на щеке. Видя чешущегося и грязного от дороги Гейта, Кэтери испугалась возможных вшей, торопливо дав пожать руку в знак знакомства и отстранившись от него села на табуретку, вместо кожаного дивана напротив.  

– Уверен, Гарри, вы, как и ваша лошадь голодны после долгого пути, – начал Молимо, сверкая улыбкой. – Позвольте покинуть вас и придумать что-нибудь съестное. Думаю, в компании Кэтери вам скучно не будет. Если будет – не волнуйтесь, скоро спустятся остальные девчонки и вчетвером вы не заскучаете так точно!  

– Бедный мужчина в стране женщин, – резковато и грубо буркнул Гарри Гейт.  

– Да... в стране женщин, – очень грустно проронил Молимо, выходя из гостиной и поднимаясь по лестнице на второй этаж, хотя Гарри заприметил кухню этажом ниже.  

Молчаливая Кэтери рассматривала Гарри Гейта во все глаза. Первое, что явно бросалось и распространялось по всему дому – запах. Пахло от странника долгой дорогой, потом и лошадиной мочой; мягкими нотками чувствовался вкус сладкого коньяка и терпкий запах табака – стойкий и авторский парфюм Гарри Гейта, приобретенный не за один день. Кэтери могла сделать вывод, что привкус разгульной жизни Гейта мог быть как признаком слабости к вредным привычкам, так и к очень глубокой внутренней боли.  

Одет Гарри Гейт не лучшим образом. Сапоги солдатские, качественные, но старой модели. Такие разве что с трупа можно снять и повесить в коридор. Штаны протерты, изношены, висят без сил. В кобуре металлом отливался свет револьвера. В кармашке серо-алой рубашки выглядывала фотография лица вечно молодой девушки с порванными небрежно краями. Кэтери могла предположить, что другая, утраченная половина фотографии к жизни Гейта никакого отношения не имела. На руке сверкали заржавевшие часы с переставшим отсчитывать время циферблатом.  

Лицо Гарри Гейта выглядело сурово, устало и как-то странно воодушевленно. Открытые участки тела покрыты различными мозолями, ожогами, шрамами, царапинами и тяжело зажившими ранами. На ужасно некрасивых обрубках пальцев застыли чернила. Телосложение крепкое, мускулистое, но назвать громилой Гарри было нельзя – обычный мужик, трудяга, для которого соль, это тот же сахар, только дешевле. Темная борода и усы защищали своим плотным покровом от мира вокруг. Симпатичный и мужественный для своих тридцати с хвостиком лет.  

Интересная личность этот Гарри Гейт.  

– Ваш отец славный человек, – нарушая тишину, негромко сказал Гарри.  

– Гостеприимный, – кивнула неохотно Кэтери. – У вас часы не ходят.  

– Знаю, – кивнул протяжно Гейт.  

– Простите, что задаю такой бестактный вопрос: что с вашими пальцами?  

– Война, – пожал северянин безразлично плечами.  

– Простите...  

– Интересные висят картинки, – обрубком пальца, по простому, показал Гарри на висящий плакат с рукопожатием двух улыбающихся мужчин, держащих за спиной по револьверу.  

– Как дорога? – скупо спросила Кэтери, чувствуя неловкость в общение.  

– С какими только я мужиками в салуне и путниками на пути не встречался – все говорили, что не знают людей, вернувшихся живыми из Крест-Крик.  

– Почему же? – обняв Библию, спросила Кэтери.  

– Никто не знает, – отвечал Гарри, задумчиво смотря в сторону. – Все кто отправился в ваши края – больше их не видали. Может, ты мне расскажешь? Что такого страшного в вашей пустоши? Дорога не самая тяжелая. Зверья хищного мало. Что заставляет странников не возвращаться обратно на север?  

Кэтери пошевелилась на табуретке, дотронувшись пальцем до родинки над губой:  

– Мой отец, я думаю, вам рассказывал, что нашей семье очень нравятся северные гости. Значит, ваш северный брат здесь не легендарный гость, которого ждут десятилетиями. Каждый год десятки странников приезжают в Крест-Крик и гостят у нас. А вот что случается дальше, после отдыха в нашем доме, это уже истории с Крест-Крик не связанные. Многие едут в сторону Мексики, похоже, находя в тех широтах смерть. Возможно, конечно, богатство и счастье. А куда, простите, вы держите путь, господин Гарри Гейт?  

Гарри усмехнулся, прикрыв лицо рукой. После минутного молчания он медленно и с расстановкой произнес, смотря Кэтери в глаза:  

– Мне в Крест-Крик очень нравится. Никакой Мексики.  

“Вилы водили по натекшей лужи крови, смело вонзаясь в мою отравленную плоть, после себя оставляя в глазах красное марево черного пятна.  

Нож считал лезвием все кости на моем теле, с каждым днем лишая меня фаланг, принудительно меняя мой взгляд на мир белоснежных зубов.  

Эшафот ежедневных страданий научил меня летать, кидая в темноте подвала в камень стен, ломая череп и возвращая после удушья на свет, чем я отплатил совиной голове снежными горами забитых льдом вен”.  

– Здравствуйте, Гарри Гейт! Меня зовут Кими Баретти. Это моя дочь Найра. Не правда ли она милашка?  

– Ни то слово, миссис Баретти.  

В гостиную вошла красивая женщина со своей ангельски очаровательной дочерью. У миссис Баретти самой вкусной вишенкой были огненно-рыжие волосы; Найра выделялась своими нежными на ощупь руками, внимательным длинным взглядом и чудесно милым лицом. Вся семья Баретти была интеллигента и красива: был бы Гарри моложе, своим юным замыленным глазом он вряд ли бы нашел хоть один минус в этих, по первому взгляду, замечательных людях.  

Гарри, спокойно отдыхая, в одно мгновение почувствовал, как его лицо вяжет липкое тесто воды, обжигая от груди до сапогов невыносимой для плоти сталью. Продышавшись, тяжело выдыхая, он отогнал призраков прошлого, продолжив следить за телодвижениями Баретти.  

Миссис Баретти и Найра сели на диван. Прибрав роскошные платья, мать своих замечательных дочерей подала голос:  

– Как вам у нас, Гарри? – мало кто из мужчин слышит такую доброту в голосе от собственных жен и матерей, а услышать подобное певчие пение от незнакомой, так еще и замужней женщины – это застрелиться и на следующий рассвет проснуться невредимым.  

– Очень теплая атмосфера, – взаимно улыбнулся на улыбку миссис Баретти Гарри, продолжая разглядывать гостиную. – А что у вас за черное покрывало висит?  

– Зеркало, – ответила Найра, самая младшая из дочерей.  

– Разбилось?  

– Так вышло... – глухо, как из воды, буркнула Найра.  

Искры камина медленно тлели, потухая.  

– Вы, как человек с севера, таких же северных взглядов? – осторожно спросила миссис Баретти.  

– Насчет чего?  

– Десять лет назад окончившейся Гражданской войны.  

Ни для кого не секрет, что Гражданская война десятилетней давности сильно повлияла на американское общество. Южане ненавидели северян – северяне отвечали южанам взаимностью. На этой почве продолжались локальные столкновения солдат и обычных людей друг с другом. Победившие в этой войне северяне смотрели на южан свысока, на что, конечно, имели право, но и проигравшие южане могли на этот взгляд ответить искренним поцелуем в губы и резким ударом ножа в сердце.  

– Я был солдатом США, сражаясь с такими же солдатами КША. Получил тяжелое ранение. Эта война стала всей моей жизнью. Я потерял Иссака... это не изменить... брат... – хрипло ответил Гарри, считавший, что за десять лет закостенел, но такое простое слово как “брат” он всё еще не мог произнести спокойно, сжав от внутренней боли кулак.  

– Как мне жаль вас и вашего брата Иссака! – воскликнула миссис Баретти. Никто не знал, от чистого ли сердца она так говорила, или чтобы не перестать быть вежливой по отношению к Гарри, но она то, похоже, забыла, что десять лет назад ей было не жаль ни брата Гарри, ни его самого, сидящего напротив нее.  

– Спасибо. Я всё еще помню грязь и кровь на сожженной земле... Помню стоны лошадей, несших на себе убитых хозяев... Помню бежевую шляпу брата с шитыми зелеными большими словами “ ГАРРИ ИССАК ГЕЙТ”... всю в крови...  

Миссис Баретти подошла и обняла Гарри. Гейт, сражаясь в этом бою откровенно и решительно, только обрадовался такой реакции. Ему, естественно, было тяжело произносить больные слова, так же имея шанс попасться и раскрыть свою настоящую личность, но Гарри уже не было разницы: в гостиной или на кухне сотворить задуманное – для его души главным было выцепить побольше лицемерия из этой женщины.  

– Еще раз спасибо, миссис Баретти. Правда, вы меня утешили. Садитесь. А вы, как я понимаю, южных взглядов?  

– Мы за мир севера и юга. За единую Америку! – серьезно ответила миссис Баретти, а Гарри про себя усмехнулся, вспомнив коридор увешенный смертью северян и доблестью южан.  

Гарри Гейт, в одно мгновение запьянев, протянул через стол руку миссис Баретти, встав. Он не знал, для чего это делает – смеха ради или еще больше разоблачая лицемерие южной женщины. Она так же ответственно вытянулась, гордо подняла голову и, смотря на северянина с легкой улыбкой, пожала протянутую руку.  

Из кухни послышался голос отца семейства:  

– Кушать подано! Садимся, дамы и господа!  

“Мертвый взгляд небес двухэтажного каньона проклял меня, никогда ни видя моих чистый глаз, отравив кислотным дождем кожу и дух.  

Пушистые облака плыли в мой утонувший обитель, принося пламя огня, поджигая и сжигая, маленькими руками из крови и плоти распыляя гарь и смог.  

Рыжий пожар каждый восход топил меня в водах океана деревянного ведра, лучше всех справившись со своим удовольствием, оставив половину меня смеяться на дне копыт лошадей ”.  

– А есть ли у вас где нибудь поблизости уборная?  

– Да, Гарри! Напротив моего кабинета. Пройди вперед и налево, – направлял Молимо, ухаживая на кухне за своей женой.  

– Ничего что я не снял сапоги с грязной одеждой, бродя по дому и разнося пыль?  

– Я бы попросил только револьвер выложить, а так, ходи как угодно! Одежда мешать нужде не будет, а вот насчет оружия – я бы поспорил! – засмеялся Молимо.  

– Я бы и насчет одежды поспорил, – буркнул Гарри, идя в сторону уборной, оставив револьвер при себе.  

В самом углу Гарри увидел лестницу вниз. Подвал. Внизу не было ни света, ни хоть каких-нибудь признаков жизни, только вонючий, безнадежно одурманивающий запах смерти.  

Вокруг всё потемнело. К горлу подошел вязкий комок. Гарри ударом молнии покосило с ног, от чего он даже ударился об стену, ни в силах стоять, осев на пол. В глазах отражался звериный страх; жалко дрогнули губы. Он вновь вспомнил то, о чем кричали кошмары во сне.  

Тяжело отдышавшись, придя в себя спустя пару минут, Гарри продолжил путь к уборной, пройдя мимо подвала с закрытыми глазами.  

Осознавая, что, похоже, уже нечего терять, теша свое любопытство, Гарри зашел в открытую дверь кабинета Молимо, стараясь не шуметь. Кабинет был как кабинет, без всяких черепов и расчлененных негров. На рабочем столе лежал застоявшийся апельсин, над которым весело летали мухи. Рядом с фруктом на полках стояло многочисленное множество различных документов и записей. Гарри с интересом взял выпирающий красный журнал под названием “Жители Крест-Крик”, открыл заглавную страницу и прочитал статью о нынешнем шерифе Крест-Крик, от омерзения сплюнув в пепельницу.  

Звали шерифа Крест-Крик Джейсон Вуд. Пятнадцать лет назад ему исполнилось тридцать три года (Гарри казалось, что шерифу на три десятка больше). Имелась семья из жены итальянки и двух дочерей шести лет. Занимался творческой работой, топором вырезая различные игрушки для детей, на этом зарабатывая. Человек стойких южных взглядов. После начала Гражданской войны стал антисоциальным; с запинками и плачем рассказывал прохожим на улице о своей огромной боязни скорого прихода солдат США. После многомесячной истерии Джейсон Вуд стал укреплять свой дом, заколачивая окна и разрушая дополнительное пустое пространство, делая дом решительно меньше (похоже, рассчитывая, что его коробку не заметят и пройдут мимо). После завершения работ перестал выходить на улицу, что коснулось и остальных членов семьи Вуд. Стал употреблять наркотические растения и алкоголь, избивая в пьяном угаре жену и детей. В один из жарких дней из дома Джейсона Вуда стало вонять странными малоприятными зловониями. После того, как этот запах распространился на всю улицу, соседи ворвались в дом будущего шерифа, увидев убитыми жену и двух дочерей тем самым топором, из которого безумец вырезал для своих и чужих детей игрушки. Неизвестная высокая рука защитила Вуда от смертной казни, в придачу назначив его шерифом своего же родного Крест-Крик. Как Джейсон позже рассказывал своим собутыльникам: он убил свою семью из-за боязни того, что они попадут в плен к северянам, обретя смерть под страшными пытками. Но, как бы смешно и страшно это не звучало – за всё время Гражданской войны в Крест-Крик не побывал ни один солдат США.  

Гарри с полной уверенностью осознавал, что ему уже пора в уборную, жалея о затеянном походе. Одной ногой выходя из кабинета, он увидел прибитую на гвоздь бежевую шляпу с шитыми зелеными большими словами “ГАРРИ ИССАК ГЕЙТ”... всю в крови...  

Гарри Гейт задушил просившийся наружу крик, болезненно застонав.  

“Топор сверкнул огнем вечных костров погибая кричали солдаты повешенные в коридоре забавлять людей грешники шептали в белые тряпки убийца убийца убийца ни веря искренности пролетали седые орлы забирая меня туда где нет места мести счастью горю смерти я сгорал в волнах вечных рек спотыкаясь падал в траншеи закопанных тел лошади пробегали сквозь вечные пески злых добрых жестоких милосердных господ срывая скальп леса кричали яду тварям я плакал немощным бесполезным телом на кровь моей крови заводя последний раз песню человека потерявшего бога пытаясь найти его на дне сосуда крича страдая отшельником бредя в мир убийц убийц убийц оставленный один на один с не завершенной войной пока живы они”.  

Молимо, доедая свинину с картошкой, мельком взглянул на Гарри. Тот шел, неспокойно скалясь; тревога и ожидание чего-то великолепно страшного сквозили в каждом его движение. Семье Баретти эта походка радости не приносила. Молимо потер ладонью лоб, пытаясь что-то вспомнить.  

Гарри сел на свободный стул, с тошнотой взглянув на свинину. Хотел взять стакан, но подержав пару секунд, поставил обратно, заведя с Баретти разговор:  

– Съедобно?  

– Да. Ешьте, господин Гарри Гейт, – ответила Найра. – После долгого пути нужно пополнить силы.  

Гарри разглядывал стол: очень странно, но у такой богатой и брезгливой семьи в центре стола лежал почерствевший хлеб и горстями рассыпанная повсюду соль; наполовину отпитый бокал вина красными каплями стекал на серую скатерть.  

– Миссис Баретти, помните, мы говорили о Гражданской войне? – издалека начал Гарри, нервно стуча пальцами по столу.  

– Да, Гарри. Но наша семья за обеденным столом такие кошмарные вещи не обсуждает... – вежливо намекнула миссис Баретти.  

– Скажем, у меня есть друг, а у него был брат. Северяне, – начал историю Гарри, от злости дрожа всем телом, осознавая, что секунда всей жизни настала. – Мать братьев умерла молодой, когда им было по три года каждому. Отец ушел из семьи до их рождения. Его братья ненавидели; матушку же наоборот боготворили – всегда носили с собой ее фотографию у сердца, помня ее вечно молодой.  

После этих слов Кэтери посмотрела на карман рубашки Гарри, боясь своей догадки.  

– Началась Гражданская война. Сироты братья были на стороне США. Северян. Ощутили на себе за эти долгие четыре года все ужасы народной войны. И в один из последних переходов на захваченной южной земле их полк был застан врасплох. Дым. Стрельба. Взрывы. Смерть. Одним словом – засада, – Гарри положил руку на пульсирующее болью колено. – Контуженные, раненые и ослабленные: братья через леса и пустыри убегали от смерти, в черном омуте и с голосами в голове ища убежище, помощь, – наконец-то – жизнь.  

Молимо молчал, судорожно бегая глазами по членам своей семьи. Гарри говорил нервно, часто несвязно, уходя в крайности художественности, и в тоже время краткости. Вся семья взволновано следила за каждым его движением и словом.  

– Далек был их путь. Несколько дней и ночей они то шли, то ползли. Братья нашли город в пустоши. Хозяева одного центрального дома с хлебом и солью вышли к измученным солдатам, пожав руки и предложив помощь. Две маленькие девочки, молодая баба, два сильных мужика, больная старуха и обходительный старик. Братьев накормили... и... предали... – Гарри звериным оскалом посмотрел на семью Баретти, в слово “предали” вкладывая такую боль, что дым четырехлетних сражений казался самым мирным, безвредным временем.  

Повисла гнетущая тишина. Молимо с женой обменялись непонимающими взглядами. Кэтери с ужасом всё осознала, крестясь. Найра со страхом смотрела в тарелку, боясь глаз северянина.  

Гарри долгие минуты смотрел на Баретти. После чего он громко, истерически засмеялся; в тот же миг полилась скупая, немощная слеза:  

“Они не помнят того, что стало кошмаром всей моей жизни. Залитые с головы до пят кровью, они не чувствуют смрада моей и брата смерти”, – с надеждой смотрел на Молимо Гарри, надеясь, что тот вспомнит и осознает весь ужас этой страшной минуты, но кроме непонимания и омерзительной обыденности в его глазах не отражалось ничего.  

– У вас, Молимо, кажется, был старший брат Котори? – пошел напрямик Гарри.  

– Да-а-а-а... – неуверенно ответил Молимо.  

– Он ведь пропал, – не то спрашивал, не то утвердительно говорил Гарри.  

– К чему всё это?! – воскликнул Молимо, вставая из-за стула, кулаком ударив по столу.  

– СЯДЬ! – заорал бешено Гарри Гейт, одним легким движением смахнув отравленную свинину и ядовитую воду на пол, наставив на Молимо револьвер. Тот, задрожав губами, сел.  

Найра завизжала, через секунду заплакав; Молимо бегал глазами по столу, проклиная себя за самоуверенность и глупость в деле всей жизни; миссис Баретти скалясь смотрела на северянина, странно положив руки на стол, готовая к рывку; Кэтери, в глубине души религиозная, сидела спокойно, готовая искупить грехи; Гарри, роняя и сыпля табак, одной рукой закурил самокрутку об горящую свечу, нервно стуча ногой по ножке стола.  

– Молимо, меня навели на твоего старшего брата. Я нашел его зимой в горах. Он мирно, спокойно грел свои кости у костра, пригласив меня к своему очагу. По понятным причинам я отказался, – Гарри смотрел на Молимо, глазами смеясь, вдыхая курево и не чувствуя вкуса. – Я приставил ствол револьвера промеж его глаз. Долгие часы он ходил в одних портках по морозу. Снег, игольчатый и рыхлый, падал гроздьями на его нагое тело. Глаза Котори потухли. Морозный сухой воздух обволакивал сердце. Ступни синее льда. Стекающая по телу кровь не согревала его. Он полетел своей совиной мордой вниз, в пропасть, десять лет назад своими кровавыми руками отправляя меня летать на эшафоте. Его долго клевали птицы, а я смотрел на всё это, только лыбу давя, зная, что это только начало. Представляете, как вы все оплошали, оставив в живых Гарри Гейта, того солдата, пришедшего полумертвым в ваш дом?  

У Молимо округлились глаза. Он видел перед собой убийцу своего брата, но не собственноручную жертву десятилетней давности.  

Придя в бешенство, Молимо выхватил из под стола револьвер, выстрелив в голову северянина; миссис Баретти стремительным движением в одну секунду схватила нож из недорезанной свинины; Найра кинула в Гарри тарелку с супом; Кэтери закрыла глаза, крестясь и произнося молитву.  

Гарри резко ушел вбок, опалив щеку огнем свинца, выставив наперерез тарелке руку с самокруткой; выстрелил в руку Молимо, от боли выронившего револьвер; кинул подожженный и рассыпающийся табак в миссис Баретти, – потерявшуюся от черного дыма с веселыми искрами на секунду в пространстве, – отправив ее в мир звезд ударом ствола револьвера.  

Найра прыгнула под стол – Гарри подошел, вытащил ее за волосы и таким же движением отправил считать овечек.  

Кэтери тихо, всё так же закрыв глаза, продолжала молиться.  

Молимо, крича от боли и барахтаясь рыбой на полу, увидел наступающий затуманенный образ северянина с ножом жены. Он попытался добраться до револьвера, но не вовремя прижатая сапогом ладонь сказала “нет”. Гарри приставил клинок к горлу Молимо, смотря своей мести в глаза.  

Все эти долгие десять лет Гарри Гейту казалось, что он исполнит свою месть с необычайной жестокостью. Он будет мучить семью долгие недели, если не месяцы, заставляя страдать их так же, как страдал он, фантазирую пытки страшнее всех замыслов человечества.  

Но, сейчас, смотря на Молимо, человека резавшего его плоть клинком долгие дни и ночи, лишившего Гарри фаланг пальцев, он сплюнул и быстрым движением перерезал ему глотку, отведя взгляд от улетающей жизни, растворенной в сумерках наступившей внезапно ночи, не в силах смотреть на наполненные кровью зрачки.  

“Спасибо тебе, старик. Ты стал моим отцом. Моим Христом. Ты не дал сгинуть в лесной чащобе малахитовых ветвей. Своим ружьем ты дал жизнь и забрал ее. Выходил меня и направил по дороге дрожащим светом солнца в будущее. Учил меня прощению. Но кто я? Убийца. Да, именно убийца. Освистанный стенами домов, так мало знающих, но так громко судящих. Падающий актер этой глупой драмы. Иногда, честно, хочется стать байкой и сельской легендой. Хочется проснуться и стать другим. Проснуться и не валять чернила в бесконечных листах, описывая ночные кошмары, веря, что время лечит. Я уже не вижу дна, отец. Я видел свет, яркий, веселый и радостный, манящий лучом из сумерек, но удар молнии и я ослеп. Я еду положить конец кошмарам. Я еду обрести покой. Прости меня”.  

Гарри Гейт поднес ложку яда ко рту лежащей парализованной старухе на втором этаже дома семьи Баретти. Подколодная змея тысячи солнц и лун лежала без сопротивления. Немощными губами бабка не желала принимать в себя собственный яд, но когда ты не можешь пошевелиться и только видишь и слышишь – твоя судьба в чужих руках.  

– Я помнил вас стоящей на ногах, – шептал тихо на ухо старухи Гарри. – Из-за вас сотни, если не тысячи людей погибли в мучениях. Погиб мой брат Иссак. Без спасения моего отца Анджело – умер бы я. А ведь всё из-за чего? Из-за ненависти.  

Старуха смотрела на Гарри без участия, слыша его, но не воспринимая.  

– Я знаю, что вы индейцы. Вся ваша семья. “Баретти” не настоящая фамилия. Вы, как старое поколение, помните зверства нас, европейцев. Вы сквозь года сохранили эту ненависть и злобу, передавая своим детям и внукам зло. Вы же спасли от казни Вуда, назначив его шерифом через свои южно-индейские связи. А почему и для чего? Ответ прост: он так же ненавидел всех, особенно северян, закрывая глаза и помогая Баретти. Вам уже стало безразлично кого убивать – главное не понести ответственности. Не зная чести, вы нарушали священные традиции, разделяя хлеб в своем доме со странниками и отравляя их собственным ядом. Стоила ли ваша жизнь этой ненасытной мести?  

Через пару минут, жившая всегда с открытыми глазами старуха закрыла темные очи, отправившись призраком на белый свет.  

“Стоила ли моя жизнь этой мести? ”  

Люди, услышав крики и выстрелы в доме Баретти, спрятались по домам, смотря из щелок прибитых досок бараков на выходящего Гарри Гейта, взвалившего себе на плечо обездвиженную миссис Баретти.  

– Ты топила меня в подвале. Утопила моего брата Иссака. Его бледное, бездыханное тело на твоих кровавых руках. Не думай, что бумеранг ни возвращается. Твой муж, Молимо, мучивший меня клинком – оставил собственную сталь в горле. Я о тебе не забыл.  

Гарри поднес миссис Баретти к колодцу, вытащил ведро из синих глубин, приподнял ее и проговорил:  

– Представляешь, если бы десять лет назад к вам в дом не пришел старик Анджело. Если бы не разгадал ваше зло. Он убил выстрелом двустволки вашего старика, освободив меня и простив вам весь ужас. Сохранил ваши слепые жизни, не отплатив кровью за кровь. Анджело рубил корни, а не ветви. Он и меня учил прощению. Он милосердный человек. Понимал круговорот природы. Я не такой мудрый и всё прощающий, но я учусь этому.  

Гарри Гейт бросил легкое безмолвное тело на дно колодца. Послышался громкий хлопок и хруст ломающихся костей. Летя в пропасть, миссис Баретти задела головой каменную стенку, расшибив череп в орех. В темной толще воды барахталось вверх-вниз тело, играя корабликом в искусственно созданных волнах, разливая красный след на поверхность. Через пару минут женщина замерла, погруженная лицом в темную даль.  

– Иссак. Брат. Ты посмеешься.  

“Так ли многочисленны корни у этого страшного дерева? ”  

Через муть в глазах и страх в сердце, Гарри спускался в подвал, зубами вцепившись в кожу на своей руке, надеясь не потерять сознание.  

В темном углу лежал полуголый негр с многочисленными ножевыми ранениями разной степени жестокости, тяжело и жадно вдыхая тесный кислород, шарахаясь от рядом стоящего ведра с водой. Увидев Гарри, он схваченный кандалами забился в угол, умоляюще соединив короткие ладони, заплакав.  

Впавший в ступор, Гарри спустя несколько минут освободил негра, отыскав ему одежды и накормив нетронутой свининой Кэтери. Негр продолжал косо смотреть на Гарри, не в силах сидеть спокойно на месте, при каждом шорохе вздрагивая и пряча голову в плечи.  

– Как тебя зовут? – спросил Гарри негра, разливая спирт и топливо по всему дому.  

– Артур, – с дрожью в голосе ответил освобожденный негр, ставя ударение на первую гласную.  

– Возьми лошадь в конюшне, Артур. Мы уезжаем.  

“Так ли цикличен мир и события в нем? ”  

Гарри зашел в кабинет Молимо, бережно сняв прибитую к стене бежевую шляпу Иссака. Осмотрел. Понюхал. Почувствовал на зубах зернистые и крупные частички песка. Не знал, что с ней делать.  

Выходя из дома, Гарри увидел такую картину: негр Артур топором рубил и возил по дороге тело шерифа, крича с забитым носом на всю улицу нечленораздельные ругательства. Увидев Гарри, Артур бросил топор и плюнул на пазл вместо Вуда, мокрыми глазами показав на свой плоский пах и кивнув на разбросанного по всей улице шерифа.  

Гарри всё понял.  

Отправив Артура в конюшню, Гарри отдал ему шляпу Иссака, попросив хранить и ни в коем случае не терять – ни в бою, ни в последний миг жизни.  

Артур не понял, но принял.  

“Убийцы из Крест-Крик или жертвы человеческой ненависти? ”  

Зажжённая об ноготь спичка разгорелась оранжевым кольцом огня, быстро тая в руках. Гарри Гейт бросил спичку в разлитую по всему дому легко воспламеняющуюся жидкость, смотря, как в одно мгновение пламя охватило гнездо семьи Баретти.  

Гарри с Кэтери стояли на улице, вместе наблюдая за горящей вырезной древесиной, быстро падавшей на засыпанную пеплом землю. Огонь вырывался из окон и дверей, превращая дорогие занавески в половые тряпки, пожирая реликвии Гражданской войны, инструменты жестокости и светскую маску лицемерия. Горело тело Молимо и старухи на втором этаже; медленно подбиралась горящая смерть к Найре, связанной и кричащей.  

Дым, безрукий и серый, тянулся из тьмы к свету, в недоступно далекую, лазурно-белоснежную призрачную даль неба. Вместе с ним, поднимаясь вверх, метелицей порошили бабочки, задевая крыльями огонь и пролетая сквозь него.  

На голом лице Гарри трепетали неровные тени от огня, колеблемого ветром. Он не видел ничего кроме мелькающих разъединенных красных глаз, слившихся в один огромный караван, идущей по огненной петле только с одной целью – жечь. Вороний пепел, гонимый ударами ветра, разлетался по всему Крест-Крик, опадая на плащ и шляпу Гейта, стремглав бросившегося назад в дом.  

Кэтери, не сдвинувшись с места, через соль в глазах увидела спустя пару минут мыльный, неясный образ Гарри Гейта с почерневшей от гари и смога сестрой на руках. Найра, кашляя и задыхаясь, выпила и умылась водой из колодца, оставив на губах винного цвета подтеки.  

Северянина распирало удивление: никто из жителей Крест-Крик даже пальцем не повел, чтобы спасти членов семьи Баретти либо же потушить необъятный пожар, который очень скоро может перекинуться на их же бараки.  

Гарри, отряхнувшись, увидел, как стая лошадей выбежала из конюшни, убегая к солнечному горизонту на свободу. После них вышел Артур с двумя поводьями, введшего белоснежную Касси и яблочно-черного скакуна в сторону Гарри. Наблюдая, как огонь пожирает дом Баретти, Гейт сказал сестрам:  

– Ты, Кэтери, десять лет назад мучила меня вилами. Найра же, малышка, оставила ожоги и запах горящей плоти на моем теле. Скача сюда, в Крест-Крик, я знал, что ты, Найра, будешь кривиться, как древесная кора, сжираемая пламенем, а в тебя, Кэтери, легким движением полетит зазубренное лезвие вил, оставшись в тебе, покуда ты жива. Но, девчонки, знайте: в мире нет ни белого ни черного. Вы, мучившие меня, все эти долгие десять лет были для меня чернея черного. Но, видя, кем стали ваши родители: готовые на искренний поцелуй в губы и резкий удар ножа в сердце даже спустя десять лет – я понял, что не хочу им уподобляться. Осознавая эту жестокость, когда жмешь руку, а за спиной тебя поджидает ствол револьвера – я взглянул на мир под другим ракурсом. Без призмы войны и ненависти. Уверен, ваши близкие были лучшими матерями, отцами и бабушками по отношению к вам, к другим жителям Крест-Крик, но они убили сотни людей исподтишка, что не делает их ни белыми ни черными. Они бесцветны. Для меня черные. Для вас белые. Я такой же серый цвет. Для кого-то одного цвета, для кого-то другого. Обычный человек. Мог простить, а мог вас всех до единого перебить. Это не оправдание. Только вы знаете мою историю. Я ведь был добрым, белым. Ваша семья радикально поменяла мой взгляд на мир, и я не могу забыть это, смотря на свое тело в дождевых лужах. Но, кто я теперь? Для всех с этого дня я маньяк и убийца, ведь смешивать краски и рыть корни никто не любит. Я не сожалею о содеянном. По иному быть не могло, лишь хуже для вас. Желаю вам, впредь, больше не переходить эту страшную грань меж черным и белым, балансируя всю жизнь и, если вы сумеете, то упасть в белоснежные, как на далеком севере снега, обойдя стороной чернь глубокой ночи.  

“Так ужасен баланс меж черным и белым? ”  

Артур подъехал поближе к Гарри. Лошади их шли рядом. По опустелой главной улице Крест-Крик ехали с опаской. Каждое окно сулило расправу, каждая распахнутая дверь хибары или салуна вызывали дрожь и мурашки по всей спине. Одуряющая висела тишина.  

Неожиданно, из одного барака выглянула старая женщина, на всю улицу закричав: – Убийцы! Убийцы! Убийцы!  

Створки десятков окон со всех сторон распахнулись, не переставая единым механизмом кричать: “Убийцы! Убийцы! Убийцы! ”  

Полетели во всадников помидоры, камни и всё, что было под рукой. Казалось, даже прозвучал выстрел в песок. Мальчишки бежали за лошадьми, бросаясь сапожками, продолжая звонкими голосами гимн: “Убийцы! Убийцы! Убийцы! ”  

Гарри знал, что так он и будет прощаться с Крест-Крик, но какая-то глубокая внутренняя обида и несправедливость сидели в его сердце. Мученик десятилетней давности, теперь его клеймо “убийца”, и никто никогда не докажет, что в дегте был мёд.  

Гарри и Артур покинули Крест-Крик.  

“Убийцы? Убийцы? Убийцы? ”  

Косой штриховкой моросил дождь. Холодные, гонимые ветром капли врезались в голое лицо Гарри Гейта, грезившего наяву. Он скакал в расстегнутой рубахе, прикрытый шляпой, ничего вокруг не замечая. Смутно, как-то безразлично до него дошло, что идет дождь, а пыль дороги превращается в жидкую грязь, которую месила копытами так же безразлично Касси.  

Через пару минут робкий луч блестел в дорожных лужах, давая знак воцарению солнца на сером небе. С лошадиных губ падали мелкие, освежающие водяные сосульки. Гарри ехал, смотря на оранжевый шар, выглядывающий промеж черных туч, схватившись от такой красоты за сердце, хранившее всё это время сладостную пустоту и эйфорию. Так хорошо и бездумно.  

Он медленно ехал, с каждой секундой становясь всё ближе к яркому солнцу, словно исчезая в нем. Весь восточный горизонт охватили малиновые краски. Яркая звезда дарила надежду, детский восторг, спокойствие и умиротворение. Гарри никогда бы не поверил, что сможет дожить до этой минуты.  

Гарри ласкался в лучах. Забыл обо всех бедах человечества; забыл о смерти и ужасах войны. Казалось, спустя долгие десять лет, он ослепшими глазами наконец-то увидел жизнь, став в одно мгновение зрячим. Теперь, смотря на солнце, он не хотел гневаться на лучи, мешавшие обзору, наоборот, мечтая хоть на минутку стать светом.  

Он продолжал помнить, что не является героем этого изменчивого мира. Куда ему: отравил старуху, утопил мать двоих детей, зарезал отца, обратив их дом в пепел. Люди еще будут говорить, мол, чудо какое, что этот псих детей не тронул. Если пуля Крест-Крик просвистит и ударит в его пустую голову, и Гарри упадет в лужу недавнего дождя, слабым ручейком заливая муть алым вином, по его гибели не будут проливать слезы женщины, оставив их для тех же Баретти.  

Сегодня весь Крест-Крик прольет слезы по семье Баретти, но разве они этих человеческих капель заслуживают? Гарри “плохой”, он знает это. Баретти от него тоже далеко не ушли с сотнями убийств. Но почему по одному “плохому” будут плакать, а по другому нет?  

Гарри определил свою судьбу. Он не выбрал ни жизнь ни смерть. Что-то между. Его голова будет часто мелькать в прицелах винтовок; народ начнет гнать его из городов и сел; он продолжит исписывать пожелтевшие листы чернильными демонами из своей головы, наконец-то перечеркнув их и начав расписывать во всех мелочах бездонные каньоны и пенистые студеные брызги поднятых с глубин океана волн. Гарри чувствует в сердце спокойствие и хрустальной дорогой выстеленный покой, от чего он не боится никакого отчуждения. Гнивший зуб выдернут. Он не стал выбирать между богом и дьяволом, остановив свой выбор на таком вот бесцветном неидеальном человеке, где-то красивом, где-то ужасном, но честным по отношению к самому себе.  

“Снежные горы облили мой маленький домик, пробудив из сна, где не имеет значение, какие зарисовки летают над пропастью.  

Стелилась миллионной россыпью горбатых звезд река впереди, падая светлячками на меня, уставшего, но сапогами топтавшего поля горящих искр.  

Я вошел в штрихи разрисованного неба, летя сквозь пух ветвей на левый, далекий берег, рисуя углями картины в огне, без намеков на усопший лёд.  

Танцуя среди пожелтевшей росы, я взобрался на горящий берег, улетев ураганом к красной звезде, исчезнув в ней.  

Кем я хотел стать? ”  

Конец