Голод

Красный, палящий диск опускался за песчаную долину. Каменный город, располагавшийся среди пустыни, заливали последние вечерние лучи уходящего солнца. Для всех горбатившихся в поте лица жителей рабочий день подошёл к концу. Все, как можно скорей, устремились по домам.  

Борис накинул чёрный плащ и вцепился костлявыми пальцами в обшарпанную трость. Когда он покинул хирургический кабинет, у порога его встретил прохладный вечерний ветерок. Борис ковылял по раздолбанной кирпичной дороге, по обе стороны который располагались скудные, безобразной формы глинистые постройки. От постоянных песчаных ветров с их стен начали слетать тонкие слои штукатурки. Когда широкая дорога закончилась, Борису пришлось карабкаться вдоль улочек.  

В грязных, вонючих улочках, через которые ему каждый день приходилось пробираться, отсиживались отбросы общества, те, кто не имеет ни перспектив, ни навыков «достойно» существовать в обществе. Сотни бездомных (уже на половину трупы) размещались вдоль стен, окружающих город. Днём и ночью их неумолимые возгласы воспевали о счастливом спасении и скорейшей кончине. Но, «никакого спасения не будет», часто напоминал сам себе Борис.  

Борис уже давно перестал смотреть траурным взглядом на угнетённых бедолаг, которых настиг голод. Люди, худощавые, как дворовые шафки, кои уже давно были все съедены, по ночам прижимались друг к другу, как пингвины, чтобы протянуть холодную пустынную ночь. В светлое время суток они ещё менее активны. Отсутствие мышц не позволяет им выдерживать тяжесть собственного скелета. Они могут только сидеть и ползать.  

От подзаборных бродяг, большинство из которых лишились рассудка и дара речи, можно было услышать разве что неразборчивое мычание, бесконечные кашли и страдальческие вопли. Вонь в засыпанных песками закоулках стояла запредельная, в основном из-за человеческих экскрементов, ведь люди гадили здесь постоянно, ввиду отсутствия в городе канализационной системы. В некоторых районах конечно были выгребные ямы, но в основном все фекалии сбрасывались на улицу, прямо на бродяг.  

Проходя мимо всего этого отребья, следует держать ухо востро, правда у Бориса одного уха не доставало, но глаза имелись, чтобы следить за изголодавшими до костей дикарями. Правда теперь, мало кто способен наброситься на прохожего средь белого дня. Да и зачем, когда во круг и так полно дичи не способной сопротивляться?!  

В одной из множества узких улочек Борис наткнулся на своего сегодняшнего пациента, которому ампутировал руку. Он лежал на горке песка без сознания с перебинтованной, окровавленной конечностью, рядом с ним сидела женщина с двумя детьми. Они устремили пустые взгляды на ковыляющего хирурга. Физиономии их были измазаны кровью, маленькие красные капли и жировой сок капали на их грязные, полных вшей, лохмотья; семейка жадно обгладывала костлявую человеческую руку своими гнилыми зубами.  

«Раньше, на этом месте всегда сидел дряхлый старик с бородой чуть ли не в полный человеческий рост, – припомнил Борис, хладнокровно всматриваясь в садистскую сцену. – Видимо они и его забрали. »  

В эту минуту его культя (часть конечности, а в его случае – левое бедро, оставшаяся после ампутации) пронзилась болью, начался зуд, который постепенно поднимался вверх по телу. Борис скривился от боли и прижался к грязной каменной стене. На его бледном, морщинистом лице выступил пот. Ослабить мучения помогла самокрутка, которую он с трудом вытащил из внутреннего кармана плаща и зажёг.  

– Угости сигареткой, – послышался откуда-то старый, хриплый голос.  

Выпустив струю дыма, Борис заковылял дальше. Протез на левой ноге снова вышел из строя, перестал сгибался в области колена. Вся опора пришлась на правую ногу и трость. Так, Борис проковылял до самого дома, двигаясь словно циркуль.  

После пятнадцати минут мучительной ходьбы, он наткнулся на невероятно зверскую сцену недалеко от своего подъезда: двое бродяг пытались отобрать у воющей женщины, худой как спички, грудного орущего ребёнка. Вопль и мольба о помощи в неугомонном рыдании всё громче доносились до Бориса по мере его приближения к ним.  

«Вот дура! – гневно выругался Борис, вытирая выступивший на шее пот. – Насколько безмозглой козой надо быть, чтобы додуматься рожать во время кромешного голода и каннибализма. »  

Вскоре плачь женщины и ребёнка прекратились.  

Наконец, зайдя в подъезд, перед Борисом нависло страшное испытание: вскарабкаться до третьего этажа. Поднимался он боком, как краб, сначала хватался за перилла, затем поднимал правую ногу, следом волочился протез, ударяясь о ступени.  

Пропотев основательно, он дошёл до своей обшарпанной, с множеством трещин двери. Его маленькая квартирка состояла из одной комнаты и душевой. С комнаты на улицу выходило единственное окно, запертое металлическими ставнями. Справа от входной двери, прижимались друг к другу выпачканный в жиру кухонный столик, ржавая газовая плита и кухонный шкафчик без дверки. А слева у стены располагался старый, потрёпанный диван, на нём маленькая подушка, из которой торчали перья, и шерстистое покрывало. С этой же стороны был вход в ванную, однако ванной комнатой это не назовёшь. Вместо унитаза здесь стояло покрытое засохшим дерьмом ведро, а пластиковая бочка над душевой кабинкой заменяла бойлер. В бочку поступала вода прямиком из крыши, когда лили дожди. На душевой кабинке была протянута верёвочка, где сушилась одежда. Была ещё и ванна, но понежиться в ней удавалось настолько редко, что от долгого неприменения она почернела.  

Борис запер дверь на несколько замков и подпёр её шкафом. Затем отворил оконные ставни, лучи уходящего солнца слабо осветили его каморку. После скинул плащ и отсоединил протез, на культе остался красный след от сжимавшего её ремешка. В квартире Борис передвигался с помощью костылей. Он дополз до ванной, включил тусклый светильник, умылся под мизерной струёй из душевой лейки и взглянул на своё отражение в заляпанном зеркале. Бледная кожа, облипавшая череп, седая щетина и выросшие до невероятных размеров синяки под глазами, хоть и делали его похожим на уличного бродягу, но всё же отличительные признаки, таки как наличие квартиры и постоянной работы, ограждали его от безмятежных скитаний по затхлым, кошмарным переулкам.  

«Сейчас бы в горячей воде полежать. » Грезил Борис, вытирая морщинистое лицо. Когда его костлявое тело погружается в горячую ванну, невыносимый зуд в культе проходит, мышцы расслабляются. Он лежит в ней до тех пор, пока вода не остынет. Но к сожалению, такую роскошь можно позволить себе только в сезон дождей. Это самое радостное событие в году, благодаря дождям вырастает урожай, а потом делается множество овощных заготовок и печётся хлеб, который засушивается и подаётся на рынок в виде сухарей.  

Однако в этом году сезон дождей почему-то не приходит.  

Почесав седые, коротко постриженные волосы, Борис почувствовал бурление в животе, беспокоящее его последние пол жизни. Он направился к кухонному шкафу и выложил на стол всё содержимое. Полбанки фасоли, два кусочка затвердевших хлебцев и четверть банки консервированных грибов. Хило! В идеале хватит на два дня, и то, придётся работать на пустой желудок. Не то, чтобы Борис всегда был сытым, но теперь ему придётся изрядно затянуть пояс, либо же…  

Оставив всё на столе, Борис переместился к окну. Солнце почти опустилось за горизонт, люди, имеющие собственно жильё, в трепете мчались к нему, пока мрак не успел ещё окутать улицы. Всматриваясь в бездомных, Борис ощутил странное чувство безысходности; скапливающиеся долгие годы страхи, переживания и страшные воспоминания вдруг обрушились на него, в глазах потемнело, то ли от голода, то ли от осознания неминуемой участи.  

«Хватит отлынивать от реальности! Не создавай иллюзий будто ты превыше всех нас, твои амбиции только в могилу тебя сведут или ещё хуже… Питайся нормально, а не то оперировать разучишься и будешь вынужден шататься по абосанным закоулкам… а всё закончиться тем, что тебя, будучи бессильным, подберут в каком-нибудь переулке и выпотрошат, как помойную крысу, на которую ты становишься всё больше похож. Такой участи ты хочешь? »  

Борису ненароком вспомнилось детство, когда начались природные аномалии: ледники начали таять, леса гореть, животные вымирать. Более восьмидесяти процентов земного населения сгинуло ещё до установления новых порядков в обществе. Уцелевшими оказались те, кто в период действия катаклизмов перебирались из одних мест обитания в другие, где условия позволяли выживать. Но со временем, в каждом спасательном лагере начинала твориться несусветная вакханалия из-за недостатка припасов, по большей части. Чтобы не помереть с голоду, шайки мародёров по ночам похищали маленьких детей, так как с ними меньше всего возникало мороки, да и молодая плоть куда сочнее. Похищенных держали в клетках. В целях экономии съедали конечность за конечностью пока единственными доказательствами существования такого ребёнка не оставались обглоданные кости и изорванная одежда.  

От нагрянувших воспоминаний его культя опять пронзилась болью, по спине текли струйки пота. Борис стянул с себя свитер и швырнул его на диван.  

«Какой бы гнусной не была моя работа – я не могу её лишиться, – повторял он сам себе. » Ему вспомнился сегодняшний случай с работы: