Я ЕЩЁ ВЕРНУСЬ! История любви

Прошлое ушло, и бог бы с ним! Но есть там вещи какие-то странные, необычные, а во многом и красивые. И если не я, то и останутся они забытыми. А этого не хочется. Рассказанная история как концентрат некоторых значительных и незначительных событий жизни, переживаний, нюансов бытовых и личностных, увиденных на расстоянии. Увидеть их ясно тогда не представлялось возможным, а сейчас становится понятным – вот, оказывается, что происходило на самом деле… Замысловато, но предопределённо, со своей внутренней логикой и с тем, почти мистическим оттенком, что находится за гранью любой логики…  

…я опаздываю на первую пару. Будет живопись и подмалёвок моего натюрморта уже готов. Полупрозрачными красками намечены контуры предметов и заложены холодные тени. Но мне не терпится продолжить дальше – пройтись по светам густой охрой, кадмием и белилами, которые сначала смачно смешиваются на палитре и переносятся на холст широкой кистью. Я кажусь себе Рубенсом, только вместо изобильных женских телес передо мной “телеса” иного рода. Это пузатый самовар, играющий золотыми бликами, круглые глиняные горшки, связки баранок, а внизу, в качестве своеобразного намёка на мужское начало – огромный, чугунный ветхозаветный утюг. Когда-то его нутро пылало раскалёнными угольями и он ритмично подминал под себя податливые, влажные ткани… И всё это торжество плоти обрамлено распахнутыми складками драпировок из холстины и ситцевыми цветастыми волнами… Эротизм мизансцены налицо, но я лишь мельком отмечаю для себя данное обстоятельство. Мне нужно расставить световые акценты по местам, “собрать” картину в целом (это не сложно), и как можно быстрее завершить учебное задание… Ещё сегодня я запланировал посидеть над шрифтовыми композициями. Кропотливая работа отнимает много времени, но я обнаруживаю, что когда перед тобой только чёрное и белое, и ты сосредоточенно ищешь правильное соотношение между ними, то в этот момент на тебя снисходит какое-то странное умиротворение и ощущение, что ты занят чем-то важным – через тебя в этот мир проникает баланс и гармония! … С живописью такого ощущения нет…  

Меня приняли сразу на второй курс художественного училища с условием, что я сделаю и сдам все задания по шрифтам за первый курс самостоятельно… Сразу после школы, а потом в армии я работал художником-оформителем и волей-неволей моя рука окрепла, а я стал понимать из чего состоят буквы алфавита и как можно рисовать их с наименьшим усилием при максимальном визуальном эффекте. Преподаватели смотрят с уважением – всё, что я делаю со шрифтами, на порядок лучше их образцов… Сказывается мой опыт и практика. Я доволен, но внешне скромен…  

Ещё на улице спиной чувствую, что она идёт за мной. В раздевалке вешаю куртку. Направляюсь в аудиторию, кепку беру с собой. Кепка хоть и маловата и после неё остаётся на лбу след, но она сильно мне нравится – короткий козырёк, фактурная плотная ткань, такая коричнево-золотистая. Мне кажется, что в ней я выгляжу не столь провинциально и немножко “по-прибалтийски”. А однажды, в местном кафе меня в ней приняли за поляка… Вы из Польши? – меня спросили… Я мгновенно стушевался и что-то промямлил в ответ, выдавая себя с головой. Какая там Польша… ме-е-е-е-естный я… Но, всё-равно, было приятно…  

Выходя из раздевалки, оборачиваюсь – девушка стоит на том же месте, где только что стоял я. Около моей куртки. Её пальто распахнуто, лицо серьёзно, блестит глазами и смотрит прямо на меня… Красивая! Неожиданно для себя, я кидаю кепку через барьер, в сторону вешалки. Она вскидывает руку, а кепка, эстетично вращаясь и пролетев метра три, садится точно на рожок над моей курткой. Девушка стоит с поднятой рукой, на лице непередаваемое выражение растерянности, восхищения и почти религиозного трепета… Кепка покачивается на вешалке… Я быстро и независимо ухожу… Нифига себе! Фокус-покус! – думаю я озадаченно…  

Всё началось после того, как я неожиданно, сразу после поступления, отличился на ежегодной осенней выставке творческих работ. Работы, которые я выставил, были сделаны до училища, частично в армии. Это были три композиции из армейской жизни. На первой был изображён большой я, с кистью в одной руке и палитрой в другой, в неуклюжих сапогах и со стриженой головой на фоне крошечного кривого клуба с колоннами и круглого озера с гусями, показанных с высоты птичьего полёта. В этом клубе на берегу прекрасного озера, среди высоких сосен я и отбыл весь срок службы, занимаясь наглядной агитацией, фотографией и музыкой и являя собой возмутительно-независимую и, возможно, самую небоеспособную единицу советской армии. На втором листе изображена девушка с развевающимися волосами, идущая вдаль и вверх по клавишам рояля среди сосен и облаков. Это была юная, но выпукло-зрелая дочь клубной библиотекарши, десятиклассница, которая прилично играла на пианино, и в которую я был трагически и безответно влюблён. Меня привлекали её зрелые формы и невинное обаяние, но она ценила меня только как участника местной музыкальной группы и никак иначе. Сама библиотекарша, молодая, цветущая и иронично-весёлая женщина, всячески поощряла мои ухаживания и, кажется, была готова принять меня в семью в любом качестве… несмотря на пожилого мужа полковника… На третьем листе был представлен солдатский ВИА, где я играл на танцах, и куда приходил женский пол из гражданского посёлка. На рисунке изображена сцена, а на ней тощие изломанные фигуры в гимнастёрках с гитарами и барабанщик за установкой, а на центральном барабане психоделическими буквами написано THE SPRING… Вокруг порхают фантастические бабочки… Я придумал название группе, намекая на весенний дембель и его приближающийся вечный кайф, и нарисовал соответствующую английскую надпись. Надпись просуществовала недолго – замполит приказал убрать признаки буржуазного влияния… На рисунке признаки остались. Техника графических работ – тушь, перо.  

– Это похоже на иллюстрации из журнала Юность, – скривившись сказал мой согрупник, тоже отслуживший и претендующий на лидирующие позиции в учебной иерархии… Он хороший парень, талантлив, но на выставке остался незамеченным, так как от его работ веет духом ученичества, как, впрочем, и от всех остальных… От моих работ веет чем-то иным, нездешним, слегка диким и сексуально озабоченным… Как и от ещё одной моей работы, которая по сути является пародией на графический дизайн. На формате А3 я очень старательно нарисовал четыре маленьких композиции со слабым намёком на геометрическое построение и модульность в основе. Все они состояли из контурных сердечек разных размеров, которые довольно изобретательно вписывались друг в друга и красиво переплетались, намекая на взаимодействие, взаимопроникновение и репродуктивность как следствие. Под ними стояли подписи мягким, тоже контурным и вполне дурноватым шрифтом: “Он и она”, “Предвкушение”, “Любовь”, “Семья”. Выставка размещалась в коридорах училища и было заметно, что проходящие мимо девушки-студентки, постоянно косили глазами на эти озабоченные сердечки… Все это отдавало примитивом, но было сделано с такой подкупающей тщательностью и искренностью, что жюри присудило мне второе место и коробку хороших акварельных красок и пару дефицитных колонковых кисточек. Здесь ценили творческое нахальство. Церемония награждения происходила в актовом зале и, скорее всего, тут-то она меня и заприметила…  

Случай в раздевалке, описанный ранее, произойдёт позднее, а сейчас начинается странный коридорный роман длиной в полгода.  

Звенит звонок – перерыв. Коридоры заполняются студентами, и вот мы идём навстречу друг другу. Сначала я ничего не понимаю, но нет… эта девушка смотрит на меня, точно смотрит и даже… зарумянилась вся… Рост средний, правильное лицо, то необычайное сочетание детско-невинной припухлости и вызревающих черт классической, иконописной красоты: всё в меру, кроме глаз под идеальными дугами бровей. Глаза кажутся огромными, сверкают, пронзают и являют миру какое-то непререкаемое доверие и достоинство. Но быть в поле зрения этих глаз как-то неуютно, небезопасно… или непривычно? Густые, довольно длинные тёмно-русые, волосы; одна прядь неуправляема и всё время падает на лицо. Очень открытый и независимый вид. Как ни крути, она здесь самая красивая… это очевидно. Она смотрит на меня искоса, но не отводит глаз. Она, как бы, немножко не отсюда. Как и я! Она улыбается и делает вид, что общается со спутниками, парнями, которые несомненно тут самые продвинутые и знают себе цену. Её фигура очень женственная, гибкая с округлыми, чуть тяжеловатыми бёдрами… Для меня она вызывающе красива! И меня очень пугают эти бёдра… И меня пугает откровенное внимание с её стороны… я к такому совсем не привык… Я тоже слегка улыбаюсь ей, как бы снисходительно и чуть свысока… Но по большому-то счёту, я растерялся не на шутку… У моей невесты тоже выразительные бёдра, хоть она и не столь красива. Но моя невеста меня не пугает, а привлекает и манит. Она живёт за тысячу километров отсюда в юго-западном направлении, в большом и красивом городе, на берегу большой и красивой реки. Всё уже решено и я приеду к ней в скором времени. И уже предусмотрена возможность перевода в другое учебное заведение схожего профиля…  

Предыстория знакомства с моей избранницей весьма необычна и, возможно, накладывает отпечаток на текущие события. Нас познакомил Коля Мицкевич. Она была его одноклассницей, а сейчас учится в художественном институте на искусствоведческом отделении. С Колей мы служили вместе в той лесной воинской части, о которой и были мои выставочные работы, и после службы я приехал к нему в гости и в первый же день познакомился с его одноклассницей и своей будущей женой. Имело место мгновенное взаимное узнавание, и нам показалось, что мы знали друг друга всегда. Коля торжествовал… Те полторы недели в изменённом состоянии сознания трансформировали меня, дремучего провинциала, окончательно и бесповоротно. Я понял где и с кем мне следует быть! Весна, солнце, цветущие каштаны, мосты над величественной рекой, древняя архитектура, доброжелательные люди и… Она! Внимательная, остроумная, влюблённая в свой город и щедро делящаяся этой своей любовью день за днём, вечер за вечером… Был у меня шанс безнаказанно уехать, забыть, жить дальше без Неё и без этой вновь открытой планеты? Шанса не было…  

Когда мы служили, Мицкевич нелегально пробирался в выходные дни ко мне в мастерскую, которая находилась в клубе за сценой. Там я делал наглядную агитацию для охраняемой территории и гражданского городка, а ещё спал в служебное время, грубо попирая устав воинской службы. Мицкевич виртуозно влезал в форточку (он самостоятельно занимался йогой) и мы говорили о высоком, о прочитанных книгах и о нюансах отношений с прекрасным полом. Коля, как дважды женатый, выступал в роли инструктора… “Сладкие” темы входили в резонанс с напитком, который мы бодяжили из сгущённого молока, наполовину разбавленного густым, горячим, чёрным чаем. Напиток заедался бутербродом из чёрного хлеба и той же сгущёнки, обильно налитой сверху. Чай, был сварен в консервной банке с помощью кипятильника, сделанного из двух бритв и двух спичек между ними. Кипятильник Коля держал в руках, и если края бритв случайно касались бортов банки, сыпались искры, но Коля был невозмутим и терпеливо доводил процесс до конца. Потом мы смотрели фильмы из-за портьеры, на краю сцены. Фильмы были патриотического содержания, но нам было всё-равно, главное – процесс! … и ощущение ненаказуемого расширения границ нашей внутренней свободы…  

Однажды, получив от второй своей жены письмо с какими-то абсолютно неожиданными и откровенными признаниями и выводами, впечатлительный Коля понял, что любовь умерла и застрелился… Я помню тот вечер. Сразу после отбоя, когда пожарная команда, в которой я номинально проходил службу, укладывалась спать, на периметре охраняемой территории раздался одиночный выстрел, а через некоторое время прозвучала короткая автоматная очередь. Оппа! Что происходит? Потом мимо нашего здания на большой скорости прехала машина охраны…  

Утром в столовой разнеслась весть: Коля Мицкевич пытался застрелиться… Он выстрелил себе в сердце, но промахнулся. Пуля прошла в миллиметре от сердца, навылет… Как ему удался столь филигранный выстрел? Не иначе его ангел-хранитель был рядом и приложил свою судьбоносную длань в решающий момент. Таким образом Колина молодая жизнь получила продолжение, а с ней и моя жизнь обрела новую неожиданную траекторию с крутыми поворотами, событиями и результатами… Когда Коля понял, что ещё жив, то сильно испугался и дал очередь вверх, чтоб за ним приехали. Я видел шинель, которая валялась в его подразделении на полу в бытовке. В крови и с вырванным клоком сукна на спине. Мицкевича лечили в соседнем городе и пару раз, пользуясь своей привилегией покупать краски для работы, я заезжал к нему в госпиталь. Тогда-то он и взял с меня обещание, что после службы я приеду к нему в гости. В его большой красивый город на большой красивой реке. Приехать нужно было весной и желательно в мае, ибо, в мае его город просто волшебный! Коля что-то знал, что-то чувствовал и упорно нацеливал меня на правильные, с его точки зрения, действия… Он быстро оправился от ранения и уехал домой, чтоб влюбиться и женится в третий раз… До самоубийства он высоко ценил мои художественные способности, пробовал рисовать сам и требовал, чтоб я получил профессиональное образование, которого у меня не было. Я был самоучка и не видел в том никакой проблемы. Но Коля видел. И вот я, недолго думая, поступил в художественное училище в одном областном центре, недалеко от города, где родился. Училище славилось крепкими традициями, хорошими и увлечёнными преподавателями и учениками, многие из которых стали известными художниками у себя в регионе. Где бы я был и чем бы занимался, если бы не Колин суицид? Как всё замысловато устроено в этой жизни!  

И вот я тут, занимаюсь искусством, вхожу, выхожу из аудиторий и раз за разом повторяется одно и то же: я и она идём на встречных или параллельных курсах по коридорам, улыбаемся и смотрим друг на друга… Мы знаем, что это означает и идём дальше. Позже, когда я уже освоился с ситуацией и в качестве эксперимента, как бы невзначай, оборачиваюсь и смотрю на неё удаляющуюся, то чаще всего, она тоже оборачивается и смотрит. Нам понятно, что всё так и должно быть! Мы словно связаны невидимыми энергетическими нитями и это похоже на интимный ритуал. У нас, скрытая от всего мира, эмоциональная связь. Это немного будоражит, но, конечно, и радует и щекочет моё самолюбие. Ведь не каждый день тебе оказывает внимание такая красивая девушка! И пока всё в пределах приличия и, кажется, ничем особым мне не угрожает.  

…Девушка числится в отличницах и постоянно ходит с компанией, где верховодит парень, который получил главный приз на той первой выставке. Его рисунки и живопись очень хороши. Особенно рисунки. Я потом пробовал копировать его технику. Все пробовали её копировать, включая преподавателей. Грифель мягкого карандаша затачивается под сильным углом и плоско. Управляя движением и углом наклона грифеля, линия получается очень живой и контрастной – от волосяной, едва заметной, до очень широкой и чёрной. Текучие линии говорят о том, что автор пренебрегает академическим рисунком. Он уже выше этого! … Плюс фактура, плюс подчёркнуто-небрежная штриховка. Обнажённые фигуры, лица, женские профили, ветки, трава – очень красивые и загадочные композиции рисовал этот парень… Он и она были на последнем курсе… Он не был красив, но был очень заметен. Он участвовал в городских и республиканских выставках, а ещё проводил встречи для студентов и заинтересованных преподавателей, на которых рассказывал о музыке, проигрывая её на неплохой аппаратуре. Я был на одной такой встрече, посвящённой Антонио Вивальди. И я первый раз осознанно и долго слушал эту музыку и был под впечатлением. Тогда был такой тренд – Вивальди! Времена Года! … С тех пор я его узнаю с нескольких нот… Девушка сидит в той же аудитории и мы периодически обмениваемся понимающими взглядами. Всё плывёт, и нас умиротворённо покачивает на романтических волнах прекрасной музыки…  

“Моя” девушка была всегда рядом с тем парнем, в его команде, но было ясно, что у неё нет постоянного кавалера… а так только – друзья-приятели. А тот парень, скорее всего, был неравнодушен к ней… Это было заметно. Так же было ясно, что она неравнодушна ко мне и, возможно, хочет быть со мной… А я много работаю и почти забываю о ней, когда не вижу её. Я старательно выполняю учебные задания, рисую что-то для себя, часто пишу невесте и очень жду её писем. Я влюблён, стремителен, мои работы приводятся в пример… Я завожу дружбу с молодыми преподавателями – выпускниками столичных художественных вузов, бываю у них в гостях, режу гравюры, их печатают в местной газете и, вообще, я подаю большие надежды… Но… меня тут уже нет…  

Изредка я езжу к невесте на поезде, а однажды сдаю кровь и на вырученные деньги лечу к ней на самолёте. В пункте приёма донорской крови, после процедуры я падаю в обморок, меня откачивают, дают деньги и строго-настрого запрещают заниматься подобными глупостями впредь. Мы вступаем в законный брак. Мицкевич мой свидетель… Он в экстазе от всего происходящего! Теперь и я приобщён к вечным ценностям брака, к незыблемому институту семьи… со всеми вытекающими непредсказуемыми последствиями.  

Я доучиваюсь последние недели… А девушка продолжает смотреть на меня. А я смотрю на неё… Мы свыклись со своими ролями, но из нас двоих, только я понимаю, в какой ситуации мы оказались. Я понимаю, что всё это зашло далеко, что надо как-то выпутываться и объяснить ей, что прекрасные надежды последних месяцев обречены, а её мечты… вот-вот рухнут… Но как это сделать?  

А тем временем, мы уже изредка вместе обедаем, сидя в столовой за одним столиком, почти ничего не говоря, или говоря о делах учебных, повседневных. Я в каком-то трансе и не хочу думать о неизбежной развязке, я почти убедительно продолжаю играть роль инопланетянина не от мира сего… Она как бы невзначай ухаживает за мной во время обеда. Совсем чуть-чуть, спокойно, с тактом ненавязчивой хозяйки… Однажды под вечер, я первый раз провожаю её до дома из училища после какого-то мероприятия. Я иду быстро, а она вдруг берёт меня под руку и старается замедлить наше движение… Это первое её прикосновение даётся мне с трудом. В нём доверие и тепло… Всё во мне хочет откликнуться, но… я что-то говорю и постепенно, почти монотонно, рассказываю о своей женитьбе и о планах уехать отсюда… Мы останавливаемся. До неё, кажется, начинает доходить, смысл происходящего. Я изображаю искушённого в любовных делах человека, говорю, что мол, думал быть с ней какое-то время, но… решил, что не стоит, так как это может потом расстроить её и повлияет на наши отношения с женой… Я сразу чувствую как между нами всё меняется… Это как вертикальное пике с небес на землю, а потом ещё ниже! … Я молчу, я просто не знаю, что говорить и что делать с этой ситуацией… и вот дотянул до последнего момента… Она тихо говорит: – Не провожай меня дальше… Она уходит.  

На душе у меня нехорошо и я возвращаюсь к себе на квартиру опустошённый и разбитый.  

Нравится ли она мне? Да, она не может не нравится. Я просто не видел раньше таких красивых и таких естественных девушек! Она была полностью открыта, доверяла ситуации, доверяла мне, была спокойна, уверена в своей красоте, в своём выборе и в своём праве на любовь. Но моя жизнь неумолимо и безвыборно влечёт меня в другие отношения, к другому человеку, к другим неизвестным событиям. И всё в моей жизни теперь будет происходить на другой территории… Мне очень жаль, что она разочарована, и что я бессовестно и безответственно поддерживал её иллюзии так долго… А что я мог сделать? Подойти и сказать, чтоб она не смотрела, не ходила, не садилась за мой столик? Ты хорошая, ты мне нравишься, но я женат и скоро уеду… а посему найди себе другой объект… предмет… идеал… другую любовь, другую жизнь… Мог я так сказать? И мог ли я отказать себе в опыте, в удовольствии быть идеалом, быть желанным именно ею? Хотя бы ненадолго, хотя бы на расстоянии… Это обескураживающе приятно. Это опьянение, к этому привыкаешь и боишься потерять… Ты объект чьих-то желаний, ты тот, кем восхищаются, с тобою хотят быть! … И вот взять и усилием воли всё это прекратить? … Я что – волшебник, аскет-самоистязатель или святой? …  

Но на душе неспокойно… Справится с угрызениями совести мне помогают различные срочные вопросы, связанные с переводом и переездом, учебные задания и творческие работы; и я продолжаю жить дальше во всё ускоряющемся темпе…  

Учебный год на исходе. Жена сообщает мне, что беременна, и что скоро я стану отцом… Да? Хорошо! Отцом так отцом… Я не отдаю себе отчёта, что значит быть отцом. И, скорее всего, я не готов к отцовству, но поток несёт меня и ему (потоку) виднее, что должно происходить.  

Я сижу в библиотеке, выкроил полчаса, чтоб посмотреть новые журналы по декоративному искусству и дизайну. Интернета ещё нет, а есть редкие возможности полистать интересные издания вручную. Вместо некоторых иллюстраций – дырки. Шустрые студенты с бритвами не могут устоят перед искушением собрать свою собственную коллекцию эффектных образцов искусства и дизайна, чтоб было чем вдохновляться и с чего “драть” во взрослой профессиональной жизни…  

Я уже собираюсь уходить, но вдруг опять спиной чувствую, что она здесь. Деревянные половицы издают звук, она подходит к моему столу… Моё сердце стучит, но внутри я чувствую тревожную пустоту… Она стоит передо мной, потом аккуратно кладёт на стол сложенный листок бумаги. И уходит…  

Это письмо было у меня очень долго, пока на очередном жизненном повороте, я не стал в массовом порядке расставаться с письмами, фотографиями и старыми творческими работами, от которых устал, и в которых не видел смысла… Письмо пропало, но текст, оказывается, сохранился в моей памяти…  

“Это было очень хорошо, вот так ходить, встречаться взглядами и ждать чего-то большего. Я была уверена, что наша встреча состоится. И я была уверена, что мы будем вместе. Но этого не произошло. То, что происходило с нами – это лучшее, что случилось в моей жизни. Спасибо! Жаль, что для тебя это было не так… Со мной всё нормально… I will return! ”  

Что означает “I will return! ”? Может, что-то вроде – “я возвращусь… в нормальную жизнь… всё позади! ”, а может это строка какой-то популярной песни того времени и несёт ещё какой-то смысловой оттенок? Для себя я перевёл это как: “Я ещё вернусь! ”  

Я случайно вспомнил об этой, почти Тургеневской истории… или это Чеховская тема? Долгое хождение и письмо в конце… Да, откуда-то оттуда, из прошлого или позапрошлого века… Из далёкого-далека… Из мирного, неспешного, незамутнённо-созерцательного состояния сознания…  

Осень в этом году наступила неожиданно. Лето уплыло из-под ног как-то слишком торопливо и некстати… Холод стал проникать в дом, а на улицу было даже страшно выглянуть: пасмурно, моросит дождь, сильный ветер гнёт деревья, они возмущённо шумят и машут ветвями… Я полез в шкаф за осенними вещами и на верхней полке, в дальнем углу наткнулся на старую, “прибалтийскую” кепку. Сразу одел её – кажется, она стала ещё меньше… или голова моя, под давлением мозгов раздалась вширь…  

Вот тут-то я и вспомнил про девушку, художественное училище и письмо… Отвертеться не было ни малейшего шанса – я сел за компьютер и стал набирать текст… Вся история прошла перед моим внутренним взором, превращаясь в буквы, в строчки, в абзацы… Возможно ли подобное сейчас? Существуют ли сейчас такие девушки? … Просто не представляю…  

…И ведь, как ни странно, она действительно вернулась! Через столько лет! … Но мне грустно… Я отдаю должное тому времени, той ситуации и тем людям – молодым и открытым, ожидающим от жизни радости, чудес и подарков… Я до сих пор не очень понимаю, что заставило её так тепло отнестись ко мне, учитывая мою прохладную отстранённость. Для меня она была слишком хороша и… ведь по большому счёту… недоступна… Ибо, я хотел быть с другой женщиной и вся моя энергия была устремлена к ней. И при всём внимании ко мне со стороны той девушки, у меня не было к ней реального доступа… Была только некая возможность без шанса на реализацию, предвкушение без будущего, трёхмерная иллюзия на зыбкой грани реальности… Мы были на разных орбитах, случайно подлетели очень-очень близко друг к другу, и отразились один в другом. Мы были зеркалами, в которых мы увидели наши свежие энергии, наш потенциал, наши раскрывающиеся качества… Нас можно понять – и я, и она тогда были необычны, красивы и очень привлекательны в своём состоянии любви, целеустремлённости… а ещё легко считываемого качества “мимолётного виденья”… Ведь, в основном, я её видел “мимолётно”, на ходу… и она меня тоже… И весь тот мир, с коридорами, людьми, взаимными взглядами, надеждами и мной самим, видятся мне сейчас как мимолётная вспышка в необозримом и вращающимся калейдоскопе жизни… Где переливаясь разноцветными огнями рождаются и гаснут сказочные миры взаимного узнавания, человеческой близости и предвкушения счастья…