Шпиндель меня побери...

В моих сочинялках и повествованиях есть один грешок, который упорно кочует от рассказа к рассказу.  

Начав писать об одном, я обязательно перевожу тему на другое, а заканчиваю вообще неизвестно чем. Я сознаю этот мой недостаток, борюсь с ним, но он меня всякий раз побеждает. Вот и в этот раз, уж как я только не выкручивался, пытаясь уложиться в один прямолинейный сюжет, но всё вышло опять вкривь и вкось. Впрочем, в этом Вы сможете убедиться сами.  

В Ростове-на-Дону, на набережной стоит памятник Максиму Горькому. Почему памятник стоит именно там, а не на улице носящей имя писателя, поясняет мемориальная доска, также находящаяся на набережной. Оказывается в далёком 1891 году, во время своего путешествия по России, будущий великий писатель пришёл в Ростов, и какое то время работал в порту грузчиком. Мимо вышеупомянутой мемориальной доски, я много раз проходил с родителями – будучи ещё ребёнком. Затем юношей – прогуливаясь с девушкой, и вот уже – со своей семьёй, рассматривая стоящие у причала теплоходы, и катера, рассекающие грязные волны Дона.  

Но никогда не придавал я значения тому факту, что будущий великий русский и советский писатель, ворочал здесь в своё время мешки с зерном.  

Я бы наверное и далее ходил мимо памятника, безо всяких эмоций, но вот, дёрнуло меня как-то зарегистрироваться на сайте «япишу», где я с переменным успехом являю миру самые нелепые сочинялки и повествования, на которые меня подвинула заблудившаяся между небом и землёй бродяга-муза. И после этого, проходя мимо мемориальной доски, я взглянул на ситуацию иными глазами.  

– Вот ведь, – сказал я себе, – работал человек грузчиком, и надо же – стал талантливым писателем! И тут меня осенило (осенило меня не очень сильно, поэтому внимание санитаров в штатском я не привлёк) – достаточно поработать грузчиком, и это разбудит твой талант! То есть, работая кем либо (или просто будучи кем-то) в принципе, мы определяем направление жанра!  

Грузчик например – драма, Льюис Кэрролл был математиком, – вот тебе абсурдно-логическая фантасмагория. Твен был лоцманом-масоном-шахтёром, пожалуйте – насыщенный юмор. Маяковский занимался какое то время боксом, извольте – ударно-пробивная поэзия. Толстой работал графом (тяжёлая работа) – «Война и мир» – эталон романистов. Один мой хороший товарищ, уехавший в далёком 1995 году в Израиль, говорил мне о себе «Мы – евреи, не этническая группа, а особая профессия. Попробуй поработай! ».  

В результате выходит социальная сатира. Вообще представителям именно этой профессии, где бы они ни работали, – в порту Одессы, Хайфы, или Мельбурна, отлично удаётся подмечать все недостатки человеческого присутствия на земном шаре – Комсорг факультета механизации портов (всех) Жванецкий не даст соврать!  

Итак, я пришёл к выводу, что стоит мне поработать грузчиком в порту (обязательно в Ростовском – это вам не фигли-мигли, тут всё предусмотрено свыше) как я тут же стану писателем Горьким! Но работать грузчиком в порту мне не хотелось – сказывалась травмированная спина – в неё попал тунгусский метеорит, да и становиться вторым Горьким – такая перспектива мне не улыбалась. Посудите сами, зачем миру нужен второй Горький? Зачем миру две «Песни о буревестнике», когда и одной хватает?  

Короче, грузчиком в Ростовском порту, я решил NOT TO BE.  

Так как моя актуальная работа – столяр стала приносить меньше дохода, и ничего кроме рассказов про божьих коровок, мозгократии и книжного развала я из музы не выжал, решил я поменять род деятельности.  

С работой в стране напряжёнка – это факт. А с хорошей, да ещё, чтобы порождала писательские порывы – так вообще голяк!  

Среди белее или менее востребованных профессий, если верить объявлениям на популярных сайтах интернета, значились строители, автомеханики, мастера педикюра и менеджеры всех мастей.  

Строители в Ростове ведут обширную деятельность, в основном разрушая старые советские заводы, и возводя на их месте жилые комплексы, в которых почему то пустует больше половины квартир. Кроме этого, они возводят торгово-развлекательные центры, которых в городе уже столько, что по аналогии с уездным городом N, и его количеством парикмахерских и похоронных бюро, в Ростове все жители только и делать то должны, что торговать и развлекаться. А что до протекающей по улице канализации – так у нас ведь кроме свободы слова и вероисповедания, свобода протекания тоже имеется!  

По той причине, что моя некомпетентность в сфере строительства могла бы привести к непредсказуемым последствиям, от этой работы я отказался.  

Автомеханики в Ростове занимаются в основном тем, что выдают желаемое за действительное. Например недавно в одном автосервисе, вместо того, чтобы поменять один электромагнитный клапан, или проще говоря соленоид стоимостью 3000 рублей, мне твёрдо заявили, что требуется замена электронного шлейфа, а лучше – двух, за 20 000 тех же рублей. Самое главное, что требуется от механика в таком случае – открыто и честно смотреть клиенту в глаза. Я открыто и честно смотреть в глаза за лишние 17 000 не умею, поэтому в автомеханики не пошёл, но хочу записаться на курсы, по обучению открытым и честным взглядам в любых обстоятельствах.  

Мастером педикюра мне становиться совсем не хотелось – что то ненатуральное  

сквозит в этом названии.  

Что касается «менеджера», или управляющего по старо-славянски, то эта стезя с детских лет наводила на меня страх своей необъяснимой сущностью.  

И тут, как по мановению волшебной палочки, попалось мне на глаза объявление о вакансии рабочего по металлообработке. Место работы предлагал находившийся недалеко от дома завод, график меня устраивал, зарплата – нет. Короче все факторы были соединены для того, чтобы я дерзнул стать укротителем металла. Предложение работы вызвало в моём сердце пламенные воспоминания того золотого времени, когда в те – сейчас уже былинные времена, я учился на станочника. И вот, впервые в жизни мне представилась возможность поработать по полученной ещё в Советском ПТУ профессии. Как говориться – от судьбы не убежишь! Тому же появившиеся вдруг эмоции, убедили меня, что именно эта специальность должна пробудить уже 46 лет дремлющий во мне талант писателя. Горьким мне не стать, но уровня Петрарки или Овидия постараюсь достичь.  

Был в Советские Времена в моём городе огромный, я бы даже сказал гигантский завод «Ростсельмаш». Но после того, как Союз распался, а передовой российский капитализм начал всё крушить и продавать, досталось и гиганту «ростсельмашу». Он не закрылся, но от него откололись несколько производств, став самостоятельными заводиками по выпуску всякой всячины.  

На один такой заводик, по традиции выпускающий сельхозтехнику типа арбузо-металок с вертикальным взлётом, горохо-давилок с инфра-некрасной головкой самонаведения, и кукурузо-закопалок на фотонном двигателе, меня и приняли на работу.  

На многих предприятиях, новым сотрудникам – дабы породить чувство гордости за выбранное место работы, уделяют время, рассказывая о славной истории предприятия, – организуя походы в музей, или за неимением такового – представляя стенды с конкретными экспонатами свидетельствующими об исторических достижениях.  

Когда мне, в переделанном из сталелитейного и лишённом вентиляции цеху показали  

старенькие сверлильные станки, я подумал – так и есть! – привели в музей, показать, как плохо жилось и работалось людям в прошлом веке.  

Но нет, – оказалось, что это и есть моё рабочее место, и придётся мне свыкаться с новой реальностью. Эта новость пробудила в моей душе смешанный восторг – с одной стороны я уже предвкушал лавину вдохновения, с другой – понимал, что после каждой смены у такого станка, у меня в приоритете будет – поспать, но никак не изливать свои литературные поползновения.  

Так я и познакомился со стариком по имени «молентул» – 18-ти шпиндельным вертикально-сверлильным станком. (в гугле можете не искать – аппарат настолько секретный, что никакой информации о нём нет – я сам с удивлением в этом убедился)  

Для тех, кто не в теме, поясню: шпиндель, это такая штуковина, которая крутится на станке. Если что-то крутится рядом со станком, это наверняка мастер участка пришёл дать ценные указания. Но если Вы видите круть-верть именно на станке, – будьте уверены, это почти наверняка шпиндель. В шпиндели обычно что нибудь зажимают. Например в токарных – детали, а во фрезерных или сверлильных – инструмент. По названию моего станка всем понятно, что туда зажимались свёрла. Учитывая почтенный возраст вверенного мне «молентула», шпиндели на нём, вопреки предназначению торчали во все стороны. Все 18! Поэтому нормально просверлить что-то, было просто невозможно. Чтобы приучить шпинделя к дисциплине, заставить направить свёрла в нужную плоскость, и излечить от старческой хандры, приходилось (попирая всякое уважение к дедушке-станку) изначально прибегать к лекарству в виде молотка.  

Как я позже узнал из разговора с другим рабочим, станок мой, вместе со своими собратьями (их было 4) был уже давно списан со службы. Но, видимо пенсионной реформе подверглись не только люди. Вот и старичка «молентула» вытянули из заброшенного цеха, реанимировали, и дали задание – сверлить!  

И работал старик по стариковски – он скрипел, урчал, перекашивал станину, поливал охлаждающей жидкостью меня и окрестности, но только не предназначенное для этого место, ломал свёрла и отказывался разжимать пневмо-зажим.  

По соседству стояли ещё два (третий упорно сопротивлялся реанимации) похожих «молентула» – собратья моего станка, такие-же старики, со всеми присущими их возрасту болячками – от подагры, до гипертонии и коррозии нервной системы.  

И вот, как то в самом начале смены, у одного соседнего станка отвалилась ручка перемещения станины. Работа естественно застопорилась. Позвали мастера-наладчика-ремонтника.  

Мастер пришёл на следующий день. Увидев его, я опять было подумал, что нахожусь не в цеху по производству редиско-выдерателей на антигравитационных частицах, а в музее естествознания – так походил мастер-ремонтник на хранителя исторических экспонатов. Интеллигентнейшего вида, в очках, с убелёнными сединой висками, подпоясанный аккуратным фартуком, он походил если и не на музейного смотрителя, то на мастера-часовщика, привыкшего общаться с благородными и тонкими механизмами. Весь вид его говорил о врождённом благородстве, в коем вежливость и культура общения являются неотделимыми составляющими. Люди такого типа галантны с дамами, великодушны с детьми и любезны со всеми окружающими.  

А уж бранного слова от них никто никогда не слышал!  

Когда мастер приступил к своей работе, я приступил к своей. Благо, мой станок ещё не поломался. Я надел наушники, и включив станок, принялся сверлить очередную деталь.  

Когда обработка детали была закончена, – на это ушло около 5 минут, я отключил станок, снял наушники. Со стороны, где происходил ремонт соседнего молентула, доносилась красочная тирада – благородно-интиллигентный мастер выдержанным речитативом упоминал мужские и женские гениталии и их предназначение во всех возможных падежах и спряжениях  

– не зря я всё таки устроился на этот завод – в очередной раз подумал я – да здесь настоящий кладезь сюжетов и источников вдохновения!  

Я установил в зажим очередную деталь, и надев наушники, вдохновлено продолжил свою работу. Ещё через 5 минут – когда очередная планка была готова, я, отключив станок, опять снял наушники. Мастер – интеллигент дошёл в своей речи до способов размножения парнокопытных – я даже удивился – откуда он всё это знает? Может быть ранее ему пришлось поработать ветеринаром?  

Причём сам мастер – по внешнему виду никогда ранее не произносивший матерных выражений, вдруг словно проникся удовольствием к сему занятию, и окрылённый проснувшимся талантом, навёрстывал все предыдущие годы, матерился просто академически. Даже голуби, живущие на арочных перекрытиях цеха, и систематически испражняющиеся на находящихся внизу рабочих – видимо ошибочно принимая их за памятники, так даже голуби эти, поспешили покинуть насиженное место, резонно рассудив, что такое соседство дурно повлияет на будущих птенцов.  

Я вновь надел наушники и продолжил работу. Когда я их снял в очередной раз, мастер уже уходил, бросив на прощание: «я давно им говорил, – купите новые станки».  

Это было единственное его замечание, не подлежащее цензуре.  

Как я упоминал выше, в нашем цеху отсутствовала вентиляция. По заверениям начальства её «скоро должны сделать». Кроме вентиляции, отсутствовала питьевая вода – её тоже «должны скоро…». Туалет находился в соседнем цеху – но это даже к счастью, ибо он источал такой запах, что лучше бы ему было находиться в соседнем городе. Некоторые пролетарии упорно не желали спускать после себя воду, Но это конечно же не от отсутствия культуры, а потому, что они заботились о благосостоянии планеты, экономя её водные ресурсы.  

Отсутствовала также аптечка, и в этом тоже был позитивный момент, – рабочие старались работать осторожно, с соблюдением всех правил безопасности.  

Поскольку понимали, что в случае чего – надеяться не на что – ложись и умирай себе!  

Этот опыт стоит взять на вооружение нашему министерству здравоохранения – не стоит ограничиваться полумерами в виде закрытия отдельных больниц и роддомов.  

Надо взять и закрыть вообще все – тогда глядишь, народ и болеть перестанет. Люди отчего болеют-то? Именно! От того, что есть больницы – есть куда им пойти в случае чего. А как больниц не будет? Хошь-нехошь, а всем придётся быть здоровыми.  

В общем, много чего отсутствовало. Зато присутствовала одна дама – большой начальник понимаешь! Даме было примерно от 20 до 70 лет, она эпизодически наведывалась в наш цех и на чём свет стоит, ругала мастеров. По всему её виду, это доставляло ей огромное физическое удовольствие. Рабочих она не ругала – она с ними вообще не общалась. Видимо снизойти до уровня люмпен-пролетариата ей не позволяли некие метафизические причины. К мастерам же выражение претензий заключалось в замечаниях типа «почему вокруг станков стружка? »  

А мастера, по молодости своей, вместо того, чтобы объяснить, что в процессе металлообработки отделение и разброс стружки является естественным и неотъемлемым фактором», всячески оправдывались: « исправим-с, учтём-с» и т. д.  

Интересно, как они собирались это исправлять?  

Ох, не напрасно я устроился на этот заводик! Музы прямо заваливают меня вдохновением и сюжетами! Ух берегитесь Гомер с Вергилием!  

На рабочем месте нам всегда кое чего не хватало – это видимо из-за капризного характера. Например прихожу как-то на работу в понедельник – а станок мой стал красивого рыжего цвета – это его так ржавчина за выходные покрасила.  

Дело в том, что в станках для охлаждения инструмента и смазки контактных поверхностей, должна использоваться специальная эмульсия. В реальности нам приходилось заливать в бачок обыкновенную воду, за которой мы систематически ходим в туалет соседнего цеха. Спрашивается – где же эмульсия? Ответ на этот вопрос даёт наше замечательное телевидение. Вы посмотрите, что в мире творится! Ополчились на нашу страну недруги в виде Трампа, Меркель, Макрона и иже с ними.  

Вывод: эти сволочи и украли столь необходимую нам эмульсию. И вот сидят они с этой канистрой, где нибудь в белом доме, и посмеиваются.  

Да если бы только эмульсия… веников у нас тоже нет! То есть стружку, что вокруг станка разлетается и убрать то нечем. Тут я считаю объяснение иного характера. Вероятно, наша страна поставила все имеющиеся в наличии веники народу дружественной Сирии в качестве гуманитарной помощи. Они там сами с собой воюют, а веники как известно первейшее средство чтобы сбивать всякие дроны и беспилотники. Так что мы к этой проблеме относимся с пониманием.  

Но один Веник у нас всё таки есть ( я умышленно написал с заглавной буквы, далее вы узнаете почему). Но его использование поднимает вопрос этичности. Дело в том, что венику этому лет так тысяч пять. Я думаю, его использовали ещё при возведении египетских пирамид. Затем он помогал Македонскому усмирять персов, его Вещий Олег прибивал вместе со своим щитом на врата Царьграда. При его содействии Леонардо да Винчи поддерживал чистоту в замке Амбуаз. В конце концов он оказался у нас в цеху, и вид у него сами понимаете был… как бы это сказать… потрёпанный. Я даже сделал одну фотографию этого веника, и совсем было хотел вставить её в данный текст, но тут разум взял верх над чувствами.  

Во первых, фотографию не позволил бы опубликовать модератор. Дело в том, что вид нашего веника способен привести к неизлечимым нервным расстройствам несовершеннолетних и пожилых людей. Даже Фредди Крюгер по сравнению с внешностью веника – просто розовый ангел с арфой.  

А во вторых, меня сдерживает расписка о неразглашении коммерческой тайны. Я ещё не рассказывал об этом? Тогда внимайте!  

Зашёл я как то недели через две после устройства на работу, в отдел кадров.  

А они там словно меня и ждали: распишитесь говорят, вот документик о неразглашении коммерческой тайны! Как это мы раньше забыли вам его подсуетить! И такая меня досада взяла – две недели мог разглашать что угодно, но не хотелось, поскольку особо было нечего. А тут, как только подписал, сразу появилось желание чего нибудь разгласить. Да поздно уже. Вот так… придётся мне скрыть от Вас уважаемые читатели фотографию нашего уникального веника – коммерческая тайна понимаешь…  

Интересно, Горький, когда работал грузчиком, подписывал документ о неразглашении?  

Прихожу на работу на следующий день (во вторую смену), и направляюсь непосредственно на рабочее место – сверлить и придумывать сочинялки. Но тут меня останавливает мастер, и говорит – бросай всё, и иди скорее в актовый зал.  

Спрашиваю, – зачем?  

– Там лекция для всех, вновь устроившихся о нашем предприятии.  

Делать нечего, надо идти – может что интересное узнаю.  

У входа меня встретила миловидная дама, и попросив меня расписаться напротив моей фамилии в списке приглашённых, предложила пройти в зал и занять место.  

Расписавшись, я угрюмо спросил: присутствие – это обязательно?  

Просверлив меня взглядом до глубины залегания гипофиза, дама томно ответила «ДА! »  

К началу я опоздал, в зале уже сидело человек двенадцать мужчин и женщин, и жужжал кондиционер.  

Дама распорядитель объявила всем присутствующим, что на лекции ознакомления выступят пятеро представителей различных отделов предприятия – от бухгалтерии, до безопасности труда.  

Начал же заседание молодой человек, речь которого имела цель вселить в сердца всех присутствующих гордость за принявший нас в свою обитель завод. Аргументы сводились к тому, что предприятие занимает одно из ведущих мест по производству сельхозтехники и продаёт свою продукцию в десятки разных стран мира. Правда он не упомянул, что продаётся это всё по демпинговым ценам, что и объясняет положение дел.  

Я сидел и, думая про антикварный веник и отсутствие эмульсии, ждал, когда же закончится эта, рассчитанная на простачков пропаганда.  

Затем выступил товарищ с очень кислым лицом, из отдела по безопасности труда.  

Полагаю, у меня было такое же лицо, когда в бытность мою работником отдела кадров, меня отрывали от игры в маджонг.  

Выступила дама из бухгалтерии, обрадовавшая меня информацией, что всем некурящим рабочим положена ежемесячная премия. Я как человек некурящий, в этот же день оповестил мастера о том, что неплохо бы оформить заявление на меня как на некурящего. Он (по его словам) всё необходимое сделал, и вот я уже 4-тый месяц жду премию… закурить что-ли?  

Затем пришла очередь выступать представителя славного отдела разработки.  

Он просветил всех присутствующих, что любое внесение предложений, способных улучшить рабочий процесс, или характеристики продукции будет поощряться. И называется это «кайдзен-предложение». По самурайски так!  

Раньше это предложение называли «рационализаторским», или сокращённо «рац».  

Слово тоже не русское – латынь однако. Но в данном случае Япония оказалось более «продвинутой». Мне эта игра слов напомнила о тех гражданах, которые убеждённые в силе слова, утверждали после распада СССР, что достаточно переименовать ПТУ в колледж, и уровень образования сразу подскочит сам собой – благодаря магической силе филологии. В результате переименовали всё что смогли… но только воз и ныне там. Да если бы там! Он даже назад откатился, растеряв при этом немалую часть поклажи.  

Тут один из присутствующих заметил, что филиал данного завода, где он раньше работал, регулярно предлагает дельные и уже просчитанные изменения, которые позволяют усовершенствовать характеристики выпускаемых изделий, но ни одно из предложений не было поддержано, даже не удостоилось отклика.  

Лектор смутился, и сказал примерно следующее: «да, есть отдельные недостатки в работе отдела. Поскольку процесс ознакомления с поступающими предложениями сложный, долгий и т. д. и т. п». Короче, смысл свёлся к следующему – вносите предложения, да побольше, но не ждите, что из этого что нибудь выйдет.  

Но затем наступил момент, который я не могу не упомянуть, уже потому, что он подтверждает правило, что реальные истории затмевают порой самую смелую фантазию.  

Выступление следующего оратора – ответственного за организацию труда, сводилось к тому, что можно на рабочем месте, а что нет. Например скушать конфету – можно, а бутерброд – будьте любезны пройдите в столовую.  

Тут, кто-то, кого я не видел потому, что он сидел позади всех, задал интересующий его вопрос:  

– А можно в моём кабинете повесить Путина?  

После вопроса в зале повисла тишина…  

Даже кондиционер поперхнулся от неожиданности (может быть там сидел агент ФСБ? Сидел он наверное уже несколько лет, в ожидании случая, когда можно будет доложить начальству о раскрытом заговоре).  

Каждый из присутствующих молча переваривал собственные мысли навеянные вопросом. Одни думали – почему именно в кабинете вопрошающего – отчего такая привилегия? Другие думали – что за риторические вопросы? Третьи думали – почему именно сейчас? – лето же – пора отпусков!  

Но в воздухе висела объединяющая всех неотвратимость – сейчас в зал войдут вежливые и молчаливые люди, и арестуют вопрошавшего, а заодно и всех присутствующих – как соучастников.  

Так как вопрос адресовывался начальнику отдела, разряжать ситуацию должен был он.  

У лектора выступила испарина – не провокация ли? В поисках спасительного ответа его глаза забегали по стенам и потолку… Но надо отдать ему должное – всё таки начальник, он взял себя в руки и осторожно задал встречный вопрос:  

– Вы имеете ввиду ПОРТРЕТ президента?  

– ага!  

Когда выяснилось, что радикальных мер на этот раз удалось избежать, и никого не будут ни вешать, не арестовывать, по всему залу пронёсся вздох облегчения. С облегчением вздохнул даже портрет президента – пронесло!  

Только спрятанный в сплит-системе агент ФСБ издал вздох разочарования – он уже видел себя со значком героя России, присвоенным за спасение отечества.  

Лектор облегчённо обмяк в своём кресле…  

Но вопрос всё же требовал ответа!  

Начальник отдела думал, что бы такое сказать, чтобы в любом случае не вышло боком, – а вдруг завтра перемены? Скажут «а подать сюда Ляпкина-Тяпкина»!  

Он, в присущей всем начальникам манере, начал рассуждать о аполитичности производственного процесса, неоднозначности исторических личностей, изменчивости насущных вопросов. Дойдя через пару минут до глобального потепления, он закончил речь, не ответив ни «да» ни «нет».  

Общая ситуация этого случая, забавна даже не тем, что человек задавший вопрос продемонстрировал всем, что его косноязычие прямо пропорционально его жизненным приоритетам, а то, что индивид, неспособный адекватно выразить свои мысли на родном языке, работает на предприятии не у станка, а в кабинете на руководящей должности.  

В данный момент – пока не опубликован этот очерк, я ещё продолжаю сверлить железо на том же самом предприятии, но долго мне здесь задерживаться смысла нет – ведь в России ещё столько городов и сёл, а в них – столько разных профессий. И каждая только и ждёт того, чтобы я взялся за неё, пробудив в себе писателя неизведанного жанра.  

Что же касается Максима Горького…  

Горький был талантливым писателем, а у таланта как известно есть сестра – краткость.  

В отличие от моего длиннющего очерка, У Горького рассказ о приключениях на заводе уложился бы в три слова – «Шпиндель меня побери! »