Луганск

В Луганске я оказался после госпиталя, направили на ВВК. Контузия на тот момент за ранение не считалась, направили по потере зрения. Справки 100, соответственно, не было, ну и выплат то же. Но разве в этом дело? Некоторое время назад я и не мечтал оказаться в Луганске, это считался глубокий тыл, и бывать нам там ни под каким видом было не положено. Поэтому вы поймёте мою радость.  

Пример. Вывозим одного луганца, мужик взрослый, с тяжёлой контузией. Он мне:  

– «Умка», а я дураком не стану? – И всё это со страшным заиканием и всем тем, что у контуженого быть положено.  

– Нет, – говорю, – хуже уже не будет, а на дурака ты не очень похож.  

С ранеными всегда нужно разговаривать. Если это лёгкие, то разговор снимает напряжение и отвлекает. С тяжёлыми хуже, нужно постараться не дать им потерять сознание, они могут и не очнуться, а хотелось бы привезти живого человека в госпиталь. В этом и есть наша работа, привезти живых людей! Это дальше там хирурги и то сё.  

Вот он мне и рассказывает о наболевшем.  

– Был, – говорит, – я в Луганске в отпуске.  

– А зачем ты туда?  

– Да я же, – говорит, – местный, луганский. И представляешь, «Умка», там электричество есть, машины ездят, и люди по ресторанам сидят.  

– Иди ты, – говорю. – А ты что?  

И тут он не заплакал, но надо было видеть всё его горе, обиду, непонимание и ненависть.  

– Слава Богу, – говорит контуженый, – автомата у меня не было.  

Я тогда его ой как понял! Может, мы с ним и не правы, но ты поначалу пройди это всё и говори потом.  

Короче, я в Луганске. И есть электричество, и ездят машины, и люди по ресторанам сидят. Хотя не захотел я автомат, счастье у меня было такое, что башню срывало. Наконец-то люди по-нормальному живут. Вот бы и везде так. А город красивый. Я и так-то люблю розы, а там их целые газоны. Розовый город. В пединститут студентки спешат. Дети. В маршрутках все место уступают, даже не ловко.  

Случайно вижу – музей, посвящённый 2014 году и последующим событиям. Захожу. Экскурсовод, организатор, идейный вдохновитель – один и тот же человек. Замечает мой интерес, начинает разговор и незаметно переходит к экскурсии. Не то, что мне стало скучно, но когда дело дошло до всяких там пулемётов, осколков, ракет и «шмелей», собираюсь уходить и спрашиваю, сколько с меня. Организатор удивлён:  

– Экскурсия бесплатная, что это вы вдруг?  

– Да насмотрелся я на эти игрушки, надоели!  

Посмотрел он на меня понимающе и повёл в запасники. А там разговоров на два часа: скифские наконечники, палаши и штурмовые кинжалы всех стран (остались после крымской и прочих войн), это да, это интересно. Посоветовал посмотреть танки времён первой мировой. Они у нас около краеведческого музея стоят, от интервенции остались. Еле всучил деньги на музей. Есть же бессребреники!  

Стоим на крылечке госпиталя, курим. Вдруг звук такой, как от реактивного самолёта, только быстрее, и как бабахнет. Потом ещё и ещё. Я ищу укрытие, залёг. Взрывы далеко, в нескольких километрах, но такие мощные, страшно. Это начали как раз город «шторм шедлами» обстреливать. Неожиданно. Раньше их не было. ПВО не справились. Стреляли по промзоне.  

Братва надо мной ржёт!  

– Что, «Умка», испугался? А, говорил, что в тебя из всего стреляли.  

– Ну да, – говорю, – но, блин, ракетами по «Умке» ещё никто не догадался.  

Немножко стыдно было, но, блин, это страшнее танка, а танк, по-моему, гораздо страшнее «Града».  

ПВО потом наладили, мало мимо них пролетало. А когда сбивали, после взрыва плыла чёрная тучка. Люди радовались хорошему выстрелу.  

Вечером после ВВК можно погулять по городу. В центре хорошо. Уже не жарко, и там променад. Степенно прогуливается всякая публика. Много людей в военной форме, но, хоть убейте, фронтовика, его по глазам видно. Другие у него глаза. Никак у людей. Когда как у собаки побитой, а чуть злой, то волчьи.  

Иду. Навстречу мне пожилая пара лет шестидесяти, степенная такая. Он полковник, а она всё ещё красавица полковница. Смотрю на них, любуюсь. И вдруг встречаюсь глазами с полковником, ба-а, а глаза-то волчьи, боевой! И он на меня смотрит. Я не знаю, как он меня понял, но понял и, представляете, поприветствовал. Я обомлел! Значит, он меня за своего принял. До сих пор, наверное, это и есть самая большая для меня награда, когда тебя принимают безо всяких обиняков за своего.  

На ВВК братва коротает время за разговорами. Кто? Чё? Некоторым историям даже и не верится, не хочется верить. Другим поддакиваешь, да, так оно и было. И такое горе вокруг, одна история другой страшнее. Скорее бы отсюда, я не могу больше пропускать через своё сердце весь этот ужас. Я здесь никто, это там я мог вам помочь, а тут я не «Умка», я такой же раненый, как и вы все, а любой врач может решить, жить нам или умереть.  

После возвращения в расположение ротный сказал, что я поседел.