Источник

Источник был один в радиусе километров пятнадцати. Селения тут стоят плотненько: как шахта, так и селения, так что к источнику приезжала вся окрестность – и мирняк, и мы – российская армия.  

Народ тянулся, кто на чём: тележки, велосипеды, машины, грузовики. С водой на войне всегда плохо. Отношение к нам было, скорее, спокойное, хотя обниматься никто не лез. Да и за что мирному человеку любить солдат? Причём, какая разница, чьих?  

У нашей роты был свой пластиковый куб и вечная «бронированная» белкина газель. Мы с «Белкой» и ездили за водой. Хорошее было время: «птичек» и прочей дряни было мало, народ не боялся гулять и ездить по улицам. Как-то едем, а на лавочке сидят девчонки-старшеклассницы, прямо у подъезда, вроде и войны нет, такое счастье!  

Надо понимать, народ там живёт опрятный, вроде и обстрелы, а кругом цветы растут, всё подметено, сирень, аж голова кружится. Так что ехать по воду – это праздник какой-то.  

По поводу любви. Из каких таких стратегических соображений наш танк стал работать от источника, не понятно. Но узнаём, что стала прилетать ответка, и уже есть несколько мирных 300-х.  

Никогда там не стреляли, ну а теперь сами виноваты. Приезжаем с «Белкой», наливаемся, и тут вот они, танкисты, блин днём и даже не боятся. Честное дело. Я к ним:  

– Вы чё, говорю, мультик про Маугли не смотрели? Это же водопой.  

Они – хамить, конечно, чуть до драки не дошло, но уехали. Правда, место спалили, и туда время от времени отрабатывал 120-й миномёт. Какая же тут любовь?  

Чуть повыше источника стоял обелиск. Удивительное дело, хотя он и был в форме креста, но «прозрачный бетонный бутон» вокруг него создавал впечатление лёгкости и устремлённости в небо. Плюс всё это было белого цвета. Рядом с обелиском была плита с названиями воинских подразделений, которые в 1943 здесь воевали.  

От источника его было прекрасно видно, и красиво так. К тому же там была устойчивая сотовая связь, и можно было позвонить домой.  

Со мной как-то такое случилось. Я звонил от обелиска брату домой, и он спросил, где я. Ну я стал описывать место, где нахожусь, и тут само собой у меня вырвалось, что я у обелиска моих братьев-воинов. Брат по началу не понял, я о чём, а я, рассказывая о солдатах 1943 года, не чувствовал между нами разницы. Они были и есть не деды мои, но братья. Это сложно объяснить. Просто когда мы окапывались и находили старые блиндажи или ещё свинцовые пули времён покорения Очакова и Крыма, всё сплеталось в один сплошной узор, и мы чувствовали даже не просто неразрывную связь. Нет. Именно одинаковость и родство. Братство. Им в 43-м было, как и нам.  

Господи, она и земля-то там так родит, потому что насквозь пропитана нашей кровью. Сколько этой войне? Сотни, тысячи лет? И будет ли ей когда-то конец? И кого надо убить, чтобы это кончилось? А может, не надо? Может быть, когда-то мы разберёмся во всём, если успеем? И что о нас скажут наши дети?  

А как тяжело было эту высоту брать. Тут такой рельеф, что в приделах видимости они, эти высоты. Да, сейчас они как бы и не играют такой роли, но брать-то их надо. На пузе кровью проползти. По-другому – никак.  

По долине у обелиска заходят наши вертолёты и иногда самолёты. Стоишь, а ребята пролетают на уровне твоих глаз, их видно и они машут в ответ.  

А там, куда они летят, всё горит и взрывается. И так каждый день.  

«Белка» был там недавно, возвращался за остатками БК. Все удивились, как это он туда на машине и днём? Он просто не знал. Не знал, что теперь там не то, что за машинами, а даже за одиноко идущими людьми гоняются «птички». А девчонки на лавочке перед домом больше не сидят.