МИР НАИЗНАНКУ или МАРАДЕРЫ ВРЕМЕНИ

1. Рассказывает Алиса – "Седая Русалка" (специализация "СЛИНГВИСТ"):  

Наш университет – следствие известного договорняка. Его любят, его ненавидят, клеймят или восторгаются, но о нем всегда с заглавных – для одних он "Постыдный и Проклятье", для других "Величайший и Благо". Правы все и даже те, кто без понятия – что происходит в его стенах, ведь не знать – это тоже благо и проклятие. Как бы то ни было, в войне городов между собой проиграли города, следствием их взаимного самоуничтожения стал править примитив, а победителем оказалась деревня, которую никто не брал в расчет. Обретшая власть в тот естественный «переходный период», она закрепила его навечно, и "Великий Договорняк" встал на страже невозврата к прошлому. Городам постановили больше не быть! Впредь никаких городов! Несогласные умерли от голода, поскольку в стремлении "восстановления прежнего" не смогли решить одной маленькой проблемы – кто будет кормить? Чем расплачиваться? А даже если есть чем – примут ли?..  

Потомкам горожан, числа выживших, что разумно рассосались «до событий», дозволили поучаствовать в проекте, но итогом сохранилось лишь одно наследие прошлого: городки-университеты. Кармическая правда – с одной стороны, знания, приведшие к самой опустошительной из войн, следовало отсечь, с другой – без знаний жить нельзя, их следует где-то хранить, развивать, но и не давать вырваться, чтобы овладеть тобой. Чума на знаниях! Окруженные кольцом деревень – защитой, но и надсмотрщиками, вечным недоверием, сомнениями в благоразумности… А как понять, если сами в себе сомневаемся? Очередное изобретение, сродни последним, чтобы опять кирдык, кранты, капут… и начать, во славу прогресса, с очередного круга, но уже с пещер?..  

Университетский городок круглый. Китайские Тулоу народа хакка – ульевые общинные дома-крепости, его прототип. Спасибо Чингизу! После серии налетов, первыми под новый стандарт стали "подстраиваться" пригороды. Пока еще квадратами, наглухо заделывая первые этажи, копая перед ними рвы, вынося на все стороны ловчьи ямы, капканы и прочие средневековые прелести. Рассказываю от времен, когда "линеились" все, кому не лень – любой алхимик мог устроить "большое переселение". Конницы Чингиза, Батыя и Тамерлана, попутав времена и географию, вместо китайской стены, взялась штурмовать московские жилые комплексы. Было весело. Подробности под грифом "не сыплем соль на раны", но любого, у кого горожанин в предках, спроси – краснеет и пар из ушей. Веселые истории времен, когда те стали перемешиваться, прежде чем разойтись в отдельные линейные – которые мы, университетские бедолаги, под руководством профессуры, и пытаемся собрать обратно в пучок.  

Хакка были обозниками, обслугой, на все руки мастера, уцелели и в том нашествии, уцелели и в последующих, остались, прижились и предложили свое – проверенное, а в условиях запрета на порох и все взрывчатые – рабочее. К тому времени уже и меньшие города доигрались до желейных бомб и «уснули» – а все миллионники и стотысячники запаковали еще раньше, и где-то, есть такой слушок, до сих пор разбирают эти "консервы"... и судят. Поколения судейщиков на этом выросли. Новой заварухи не ждем, полеты живого и неживого запрещены, круговая порука, но традицией арбалеты всех мастей и видов направлены в небо, по внешней крепостной стены обводной ров, а прямо в ней кельи первокурсников – расходный материал. Следом еще семь. Университетский вариант Тулоу – восемь жилых колец, сужающихся к центру, затем скверы, усадьбы педагогов, этажные аудитории, ангары и, наконец, сердечник, про который нельзя с определенностью сказать – как он выглядит. Пугающая мистика за иллюзорной бутафорией! И здесь уже можно усмотреть хазарский подход – какой должна быть крепость – обслуга и охрана по внешней, а элита и управленцы внутри. Типичная Семикаракара, Восьмой меня забери! Ожившая мертвая история…  

Светловолосые сегодня редкость, и почему-то считается, что мы такими стали от испуга. Причиной, что сама я из озерного края, удивляю тем, что в наших краях все умеют запросто – ныряю ласточкой в обводной канал, а плаваю что рыба – прозвали "Седая Русалка". Однако, и во мне есть что-то от хакка, хотя все мы, весь наш род, от тех страстей и ушел в Озерье, поселившись в избах на сваях, благо воды перестали замерзать, но есть такая поговорка – "хакка придутся везде"! В смысле – окажутся полезными. Мы звались "болотные люди", хотя жили на озерах, а те были чистыми пятнами среди болот, но хакка придутся везде, и на сваях стали строиться не линейно, а нарастать аккуратно-круглыми общинными деревнями, удобными защите, удобными общению…  

Разом зачесалось и возопило:  

– Алиска!! Раз-так-переэтак, где тебя вурлаки носят, коза ты деревенская!  

Глянула на предплечье: пропущенные зашкаливали – светились красным. Фавн! Не успела онулить – только об этом подумала, и на тебе – уже взломали. Данька-стервец! Теперь залечивай, лепи новый телефонный пластырь. Ладно, за козу он мне потом ответит…  

– Данила, не будь мерином, забываешься! Я – слингвист, и могу – ты только не отключайся! – прямиком и отсюда "уронить на одуванчик"!  

Слингвисты так могут. В буквальном смысле. Пусть не надолго, но заморочить, отвести глаза, осадить, поставить зачур, а парой фраз так мозг "остудить" – обо всем забудете, и стоять вам соляным столбом, отыскивая – где начало, где конец, и о чем это было!  

Уже и упреждают, частенько в свой адрес такое слышу:  

– Она слингвист – затыкай уши!  

– Слингвячка? Ну-ка, слингвянь отсюда, пока хавальник не засмолили!  

Умные учатся препоны ставить, распознавать. Мы обратному – ломать менталку, морочить ауру – да и как сдержаться, если умеешь? Педагоги требуют "держать себя в руках", не обострять. И опять же – как можно "себя" держать в руках? Пробовали это проделать? Вот вам и "казус-слинг", который у нас перестали замечать. Зато в деревнях, в самой глуши, как говорят, этот "посыл" еще работает. Там все буквально понимают, и за словами приходится следить. Здесь же, в универе, все меньше понимают вес слова, путают и смешивают значения, не видят красоты, не держатся за смыслы – извечные болезни города, связанные с перенасыщением. Чем? Да всем! Плодящимся разнообразием конечного продукта, а равно людей и слов, значения которых перестают улавливать – вникать и восхищаться. И мне тех, кто не слингвист или, к примеру, Данька (а он "стратиг"! ) – откровенно жаль. Не понимают, чего лишились. Но за козу он мне ответит! Потом…  

– Дань, хоть ты, пожалуйста! Не трепи мое запрошлое, сегодня и так несладко придется – у меня штрафных больше всех, сядут мне на хвост и мне же на загривок. Не пойду! Без меня все решат. Явлюсь – сорвусь, наору на старцев – кому от этого будет хорошо?  

– Сюда! На всех четырех! Ты хоть понимаешь насколько это важно?! Подставишь всю группу!  

– Еще не вызывали?  

– Нет. Дуй сюда! Немедленно!  

– Не желаю. Соври про меня что-нибудь!  

– Что?!  

– Конечности сломала – все разом, торнадо унесло, псивирус сожрал – одни уши торчат, рожаю я!..  

– Не истери! Скажу Сивому, что ты последние штирихи к… да, неважно к чему! Будь здесь и держись уверенно. Ты не опоздала, задержалась… по общему, короче, делу. И мордочку лица, пожалуйста, поправь – плакала, небось?  

Возмущенно отключилась. Когда это мы в последний раз плакали? Это чтобы Данька знал? Когда по очередному запросу "на лишение девственности" запрет пришел? С пьяных мухоморных глаз? Когда поражение засчитали на рукопашке в финальных, и кошкой разъяренной все рвалась к нему?..  

Сняла очки – развернула на себя. Глаза и вправду припухшие, но это от недовысыпания. Здесь уберем, а цвет менять не будем. Глаза по последней моде – "бедово-зеленые"! Сразу видно – восьмой курс. И нет никого внушительнее, чем без пяти минут выпускник! Сейчас развернусь и внушу всем уважение! Но развернула мысль на себя любимую, есть такой тренинг…  

Итак, что происходит? Алиса – это я! – ждет порцию горячего кофе. Настоящего! Гулять так гулять, коль все кувырком. Напольные часы – огромные, допотопные и неумолимые (подгон "связистов" кафедры времени) – указывают пять… нет, вот уже шесть минут пополуночи. Сбродище назначено на "ведьмин час", а явиться следовало раньше, как всякой допропорядочной… как послушной… Тьфу! Начнем сначала. Алиса – это я! – обожает размышлять о себе в третьем лице, этим она успокаивается. Сейчас она решает… нет, еще не решает, пока только прикидывает. Что именно? Умное! Умное – это философское. Примером – стоит ли тратить душевную энергию на то, что сегодня произойдет, если повлиять никак не можешь? Что решать без тебя и даже опоздание ничего не изменит. Однако… Сивый меня убьет! – лениво думает "она" (я! ). Затем воскресит и снова убьет. А еще раньше Данька, Степка, Санька, Славка… а Валька будет пинать бездыханное… И правильно! Тьфу! Неправильно! Фавн-козе-рак! Сначала?.. Берем мысль за хвост, разворачиваем на себя, любимую… и…  

Ну, наконец-то! Кофе! Изобретение подпольных богов! Контрабанда. Закон городка прост, попался – виновен. Решил ничего не делать, чтобы не попадаться – виновен вдвойне! Недозвольщину запрещено проносить, но пользоваться ею, раз уже пронес – можно. Кофе выносят и подают два шнура-первокурсника. Так принято. Торжественно, в белом, слившись за подносом, что сиамы необрезанные. Хороший визуал, запоминающийся. Не каждый день такое заказывают. Не всем и можно. Почтила, можно сказать, ночное заведение. Аплодисменты как начались, так и заглохли, стоило зыркнуть. А могла бы и хуже – голосом добавить, и тогда особо впечатлительные стаканами бы принялись закусывать. На шнурков-студентиков, что поднесли и вздохнули невпопад, "не в рифму", демонстративно не обратила внимания – сами в молодости здесь подрабатывали. Научатся. Эти-то от души, искренне. И мы такими были. Видя восьмикурсников, не то что вздыхали, конспекты готовы были за них… нет, не писать – завиточки вырисовывая, текст облагораживая, ибо лишь им бумага дозволена – чего не сделаешь лишь бы прикоснуться. А как пахнет! Самой древностью!..  

Сделала глоток, зажмурилась – вот оно! То, что нужно было! Чувствуя, как тело заряжается энергией, сделала еще глоток, потом несколько маленьких кряду. Уставилась на часы – уже не страшные, не давящие. Есть что-то в допотопных предметах и пищевых-наркотических, что будоражит не только тело и ум… Определенно есть! "Одушевленные, невоодушевленные и недовоодушевленные предметы и напитки прошлого, возвращающие астралу астрал…"? Чем не тема для курсовой или даже защиты, если размахаться? Но название определенно заумь – стопорит, сразу видно – слингвистом сочинено. Нужно переслингвянить. Но не под стимуляторы, а то занесет и закончится очередной диссертацией. Доела гущу серебренной ложечкой, оставляя по краям "на чай" – еще один древний недопонятый обычай – вскочила, ощущая легкость, груза проблем как небывало. С достоинством кивнула, когда поднесли картонку с золотым теснением, "кофейный счет" – мамочки мои! – нужно было чашку вылизать! Подтвердила, уже рассеянно, коснувшись липуном идентификации, мысли о предстоящем перегоняли одна другую. Ну, поехали! В смысле – потопали…  

При луне звезд не считают, а луна удалась. Огромная, круглая, не кровавая – хорошая луна! Может и обойдется? Ночь теплая и влажная, как и положено этому времени года. Темным богам не молятся на вершинах – дела жертвенные, дела распределения выпускного курса положено решать в ночи. Покажется край солнца, и все! – словно ничего не было. Разойдутся по кельям старцы – досыпать, педагоги, позевывая, по своим делам, кто-то и уляжется – им со второй половины дня читать свои уроки-лекции. Дисциплинарщики – на инструктаж и за последними сводками, а инструктора по рукопашным и прочим гимнастическим дисциплинам, метнутся всех поднимать и строить, но начнется все неспешным усвоением сложностей…  

Уф! Шикардос как вставило! Виват, старцы, виват! Иду на Ва!  

"Ва" – это земля, если не знали. Отсюда – ваганты – "по земле идущие", отсюда "варага" – "скользящие под солнцем между небом и землей". Ведь "ва" – это одновременно и вода. И «мокрая земля», и "мать-земля", а еще "власть и богатство". Так что, получается – иду на "землю старцев" испить той водицы, отдаваясь под их власть – вот что в моей значении – "иду на ВА"! Я в этом деле как бы Святослав с его знаменитым "летописным", потому как вы, хазарские дети, края попутали!.. Отличный кофе!  

Древние слоговые смыслы опять в значениях. ВА-РА-ГА-ЛА-МА-КА! Так проще запомнить первичные смысловые. Они база, они основа всему. Они открывают мир и воспитывают. Языку, русскому языку, который со времен оных считался богатейшим языком в мире (за что и преследовался) вернули образность, как основополагающее. Информационные языки для бедных духом. Во всех университетах теперь, когда технологическая цивилизация – эти костыли человечества – изничтожена, ввели преподавание на русском. И это тоже в договоре. Лишь образ, умение видеть образами, а значит – последствиями, ощущать их, способно создавать ответственность. Просто знание не сработает. Русский язык – язык общин. Понимать предметы, людей, их дела – прошлые и будущие, следует лишь через их стоимость в глазах общины.  

К слову, я не горжусь тем, что сегодня делаю. Круг пройден, и я протвюсь – ведь так сложно опять становиться беззащитной перед решением! Когда выбирают за тебя. Я – варага, а мы известные упрямцы.  

Сегодня – выпуск. Сегодня – РЕШЕНИЕ! Сегодня – Старцы! Старцы, как я, урочники, но за мной только третий, и чудом выжила, а им идти уроком восьмым – последним и пожизненным. Мне на месте не сидеть, хотя было бы занятно. Занятно слышать, когда их "Рыцарями Стола" называют, зная, что студенческое им не чуждо, что и они не прочь хорошенько выпить и закусить. Стол – легенда, он знаменит, он цельный, но разъятый. "Единство и борьба противоположностей" – слышали? Над каждой частью свой смотритель, голос и решение. Когда все части сведены воедино – полное согласие. Когда одна или несколько вынуты от центра, жди беды. Это означает, что какой-то старец или несколько – в несогласии. А это нехорошо. Они – Атавиты, что буквально – "Отцы Смыслов". Они, что братья-месяцы, все восемь, стерегут год – не дают внести лишнего и "забрать" важное. Они, если прищуриться, что боги на выселках – все восемь! Но такое не скажи, привлекут. Пусть инквизиция наша беззубая, и без светской ничего не может, но богов хулить подобными сравнениями – непотребство! Пусть универы известны своим цинизмом, и многое дозволяется, но какие-то ориентиры должны оставаться, и богохульство наказуемо. Светская от тебя отступится, будет тебе ноченька!..  

И вот уже едва ли заметила, как оказалась на ступенях (якобы ступенях! ), прошла меж колонн (якобы колонн! ) – греческая голография не менялась вторую декаду, а это означало, что их кафедра по-прежнему держит первое место. А дальше все по-простому: привычная глухая стена, что тянется до горизонта. Якобы! Опять же – оптическая иллюзия, хорошо, добротно сработанная – сразу и не поймешь, где рассеиватели. Стороны размываются, а верх отработан детально – кто в первый раз (кому-то и второй), не стоит голову задирать – шарахнешься! – стена покажется неустойчивой, шатающейся. Штукатуренное переходит в кирпичное, затем в кладку диких, но тесаных камней, и выше, олицетворением времени, грубейший набросом – просто камни, непонятно на чем держащиеся, и вот уже заваливается, и вот на тебя все готово рухнуть...  

Морок! Не заглядываться! Нашла отметку, уперлась лбом – шаг вперед… Пшик-хлоп, вживленный пропуск и – слава Хорсу! – явился свет. Точнее, не свет, но реальность – скромная проходная научного (ой ли! ) объединения "Звезда-Плюс" с нескромными охранниками. Во всех смыслах нескромными. И здесь варага! Спешите видеть! Мне интересно не во что сталось их нанять, а под что уговорить? Согласна, что сборище нерядовое – главное в этом году. Весь подбор атавитов в наличии. Но в гостях у хазар? Спешите видеть! Знал бы Святослав, когда на Хазарию ходил! Доведется ли спросить у "самого"?..  

Сегодня, когда время уже не течет в одну сторону, можно запросто (вру! ) сгонять (в смысле – «отлинеить») к Святославу. Как? Да, хоть бы и "бабой с неба"! Люди в те времена были просты, технологии еще не испортили доверие к чудесам. Нельзя сказать, что они были привычны, но никого не смущали. Единственное неудобство, которое может его отвлечь, и даже не принять меня всерьез, это то, что свалиться к нему придется нагой.  

– Привет звездаплюсики!  

Это от нервов. И никак не той, что за "прилавком". Валгалка! Воительница! С такими не шутят. Но и она здесь наемником, а это принижает – наемники защищают "кассу". Пусть хоть трижды варага, и случай исключительный, но уважать остается лишь за навыки. Я припозднившаяся – им уже и это странно, потому в воздухе напряжение. Но "мозги" (валгалка) кивнула, "мышцы" (варяги), вся их боевая тройка, благожелательно расступилась и типа опять заскучали. Якобы все в порядке и не напрягайся. Но бдить будут до последнего. Кивни их "мама" иначе – звиздец! – пропустили бы равно также, но вдарили в спину, как расслабилась. В смысле – не только в спину, а во все места разом. Я их повадки знаю – проходили, на восьмом положено. Даже предмет есть такой у рукопашников – «как взять на понт». И здесь не про Понт Мальвийский. А затем, если бы вычислили летальное или намерения, к особистам, где каждый второй линеился, чтобы попрактиковаться у изуитов, что для показательно-наказательных найдут сговор даже там, где его нет. Найдут и тех ответственных, кто прошляпил на фильтрах, и некоторые, за кем накопилось, запоют последним соловеем! Ведь каждый курс – фильтр, если посудить. Сегодня – пропускной, в последнюю муку меня просеют, затем запекут и отправят. Любопытно, а как там у них, в "Звезде-Плюс"? Все по-прежнему? Людоедство не в чести, но приветствуется? Поляну уже накрыли? Жаренные младенцы будут? Пост-апокалипсисные традиции так запросто не изживешь… цветики-шестицветики!  

Символ нашего универа – дикая гвоздика-пятерик. Мы маленькие, мы дикие, но нас много, как звезд, – мы неистребимы! Первое что проходят в начертательной философской математике, начиная со схем Да Винчи, – это "пятерик". Философию же "восьмерика" можно изучать хоть всю жизнь. Вся всеобщая религиозная система на этом построена. Проста, наглядна, но предлагает множество вариаций под себя, впитывая любой деревенский культ. Есть что пропагандировать. Через нее, и это главное мы – Дети Солнца. Это главное, это наглядно, постоянно, значимо, зримо, и не отмахнуться, и этим все сказано. А вот "Звезда-Плюс" иная наглядность, но уже для умных, пусть и без прав заглядывать в закулисье, пусть без верного понимания, что за ширмой, но складывающаяся от первого понимания, что "пять-плюс" означает "пять плюс один", а к Одину никакого отношения не имеет – а значит, уже насквозь иное, противоположное, и тем враждебное – это Дети Луны! Но как так случилось, что негласно рулят универом через определение задач? Как получилось, что теперь они в центре, а мы кольцом? Как заполучили "лифт" и прочие сомнительные прибабахи, которые договором вроде бы и не запрещены, но и не разрешены? Подозреваю, в других универах тоже не все гладко. И что договорняк трещит по швам. Вот и садись с такими в карты, пусть даже "восемь атавитов" в рукаве! И теперь обхаживание главного события года "Звездой-Плюс", демонстративный выбор ее площадки, что внове, не выглядит случайностью – готовится что-то крупно-заказное, и мне это категорически не нравится.  

– Пока зведаплюсики!  

Наглеть так наглеть. Отсюда либо со всеми допусками раганой на помеле, либо лысым журавлем на минус-надцатый этаж. Лифт!..  

Много вы знаете об "условно разумных гибко-лифтах"? Я, например, знаю, что у "Звезды-Плюс" последняя модель! Если первые были "ни в себе", с предпоследними мучились и большую часть растеряли – и даже, как говорят, с пассажирами, то этот, по слухам, самый натуральный псих! А что вы хотели, если вещи сращиваете с мозгами? Если лифт осознает, что он лифт, то начнет и сравнивать, сопоставлять, подражать, чудить, а повзрослев, строить собственную цивилизацию. Так мне учитель по "поведенческой недовоодушевленных предметов", вспылив… – каюсь, виновна, сама завелась! – доказывал. И доказал. Поосторожней бы с биотехнологиями, ой бы – поосторожнее! Нашли-таки лазейку в договорняке. Не слишком ли многое стали скрещивать-сращивать, чтобы – с одной стороны развиваться, а с другой – не нарушать?..  

Стремно, ой как стремно в лифт заходить! Лифты, по слухам, те еще охальники, а этот молодой, недавно смастряченный, может и не посчитать, что я типа – "восьмого уровня девица", пусть ив красном, как положено. А как хорошо было бы скромненько погонять на простом, надежном, маленьком, с каких начинали, да еще – на сколько кнопок хватит!.. Лифты уже сами норы роют, а как далеко прорыли – лишь они знают. Понесло мозги по кочкам... Надо же, как кофе штырит! Так, какую тут кнопочку жать, и есть тут кнопочки? Хотела спросить и тут – фавн в сраку! – уморозили, не шелохнуться.  

– Стоять!  

Могли бы и не командовать. Обхватило псевдо, уже мышцой не шевельнуть, кроме сердечной, что забилась сильнее, гоня кровь в мозг на перебор всех мыслимых грехов и вариантов по ним.  

– Допдосмотр!  

Ага! Проходили уже. Сейчас разденут! Не то, чтобы стеснительно, на греческой кафедре призы брала, но чурбаны, поди, лыбятся, и не видно в какой степени пошлости, чтобы предъявить им. Что ж, нагота не срамота, и если в дырки не полезут… Их трое, пусть даже и варага, но мои "Три-Си" – Степка, Санька, Славка – мастера по дуэлям, а докажешь, что ты оскорбленная сторона, и голо-досмотр был не оправдан, можно через претензию и заполучить право на выбор оружия, уравнивая шансы молодости против опыта…  

Мысль недодумала: прижали липуна – еще один пластырь-опознаватель к пятому шейному, моментом всосался, разом всосал и лифт, и отпустило. Предусмотрительно, сейчас как-бы-развернулась, да с ноги!..  

Недодумала злобную фантазию. Гибко-лифт выплюнул, а Сивый уже ждал и вломил затрещину.  

– Бо!  

– Же!  

Дотянулся коротышка кривоногий! И не промахнулся с таким-то косоглазием.  

– Давно звиздюлей не получала? Думаешь – восьмой курс, и все можно?  

Ему можно – он завкафедрой. Япона-мать! Без фавна! "Фавн" – это ругательство такое – на все случаи – кто не понял. Весомость ругательства складывается из образа, который в состоянии создать и мысленно направить, усиливая интонацией. Мой "фавн" получился бы – рискни я на него – карикатурно похожим на Сивого. Заставила бы сплясать камаринского. Но скажем честно, Сивый завкафедроном стал не по японскому блату. Отнюдь! Тот вирус (эпохи, когда их создавали кому не лень) был рассчитан на ортодоксальных "шестицветов", но неверно просчитали за запятой и сразил японцев. Суть в том, что мама Сивого – последняя генетически-подтвержденная японская женщина. Наследная должность, передаваемая от деда к внуку. Сивый хоть и горд своей нетипичностью – ноги колесом, раскосость при косоглазии, которую принципиально не желал исправить, четыре полу хвата от пола – а именно "метр с каской", не зарывается, выше не лезет. И верно, одна японо-дотация на универ – куда ни шло, да и что теперь взять с тех затонувших островов?.. "Отдадим дань данникам", как у нас говорят.  

Но глянул так, что если бы взглядом можно было прожечь, ужо пылала бы, как та Жанна, чье имя на Стеле. Да, она тоже из наших! А заданьеце-то у нее было простое, стандартное – пришить пару узловых фигур, чтобы пропустить третью. У них, куда направили, наследование дурацкое – не по качествам. И вот сорвалась, пошла вразнос, и теперь считается, что так и задумано. Нет, было бы все иначе! Но имя на Стеле, и его почитают. И только на четвертом курсе объяснят – какая была дура, и что загубила. А первый-второй-третий цветочки кладут, соломенные куколки сжигают – "в память"! И недоумевают, почему старшие курсы такие жесткие? Японский городовой! Если у Сивого пар из ушей, то старички-академики давно ветра пускают. Сивый не в масть породе – он блондинист, но никак не характером, а сейчас и вовсе ведет себя словно рыжий. Но, второго апача я ему не спущу – я в красном! – словит в ухо!  

– Где все?  

– Там! А ты жди теперь!  

И скользнул на своих кривых за дверь втрое больше. И зачем их еще делают? Ведь не посольская же. Не с линейных же временных делегации принимать? Это устарело, теперь их не во что не ставят, кромсаем как хотим. Осмотрелась. Ни разу здесь не была. Все настоящее – ручной человечьей работы. Все для старцев! Следовало бы проникнуться, но я не проникаюсь. Либо уважают, либо что-то категорически нужно – и ставлю на второе. Вдобавок где-то здесь и Глав-Архивные – в них все про всех, но главное – "учет узловых и расчеты по меняющимся линейным". Там все "ДО", "СЕЙЧАС" и "ПОСЛЕ". Есть с чего сомлеть в восхищении! Никто не знает – ни где спрятан самый секретный отдел, ни кто именно в нем работает. Главой или ведущим аналитиком может запросто быть один из уборщиков. Я бы так сделала, а я не глупа. Наша спираль неприкосновенна, лист прячут в лесу, а камень у подножия скалы. Но кто я по сравнению со всем этим? Шероховатость на дороге к цели, которую уже отметили? Любопытно – что сейчас решают? Какую планетарную проблему? Чем, да как ее, Алису – меня родимую! – выпороть за демонстративно пренебрежительное отношение к главному событию в ее жизни? Может, уже и раздеваться пора?.. Вот уже скамейку заносят, розги замоченные проверяются – не простые, а "академические", сотоварищи выстроились в ряд, чтобы доказать преданность. Разложат, а Главный Академик выберет самый крепкий сочный прут и…  

Тьфу! Нет у нас "главных академиков". Что-то воображение заигралось. Это от кофе! Нет средь Атавитов главного! Они равны. Успокойся! Но не успокаивает. Что касается студентов, порка узаконена по отношению ко всем, кто не рожал. Твой возраст, пока не выпустился, не считается осмысленным. За стенами обычаи общины: один голос – одна семья. А мы безголосые. Университет, хотя и считается автономией, обязан держаться деревенских традиций. Баня седмицей, порка осьмицей. Но кто эти дни считает! Только двоечники. Деревенские обычаи учебе помогают, науке не противоречат, а собственные нововведения не удерживаются. Да и зачем? Мы, старшекурсники, дисциплинарщиков почти не видим. Если и шалим, то не попадаемся – несолидно это при нашем опыте и возрасте. С каждым курсом перепадает все меньше и меньше, а затем становится лишь обрядовым или специализацией для тех, кому это нужно для "нырка". В нашей группе "ныряют" Катька-тихоня и Валька-оторва, меня те дела не касаются. Воображение, как говорят, грубовато.  

Сколько прошло? Только-то? Да, время определено относительно. Первым, по одной из теорий, на этом карьеру сделал Всесоздатель, вторым тот, кто ее запатентовал. И физики-лирики, игнорируя первого, молятся в стихах второму. Как хорошо, что я не на физкафедре! Вот где садюги! "Боль относительна" – это с них пошло.  

Наш универ за глаза "голым университетом" называют. В точку, хотя и обидно. "Оставь одежду всяк сюда входящий! " – слышали такое? Есть даже такой предмет – "Нагота". Серьезный предмет. Да и на абитуре, еще до вступительных, нужно пробежаться – "как есть". Нет, не по университетскому городку, здесь на тебя никто даже не обернется. И даже не вдоль обводного – по "ничейной земле", и не охватом рисовых полей, огородов и прудов, предназначенных нашему кормлению, а всех деревень защиты и надсмотра, что окружают городок с восьми сторон – а это 40 верст! И как хочешь, но уложись от восхода до заката.  

А "вне темы" в стенах городка нагота не приветствуется – попробуй в столовку без маечки сунуться! Штрафной талон на неделю – питайся, где хочешь. На подобном чаще всего первокурсники попадаются. И причины, что живут по внешней, не в том – чтобы в огородах промышлять и выбраковываться попадаловом, как некоторые думают. Пусть вид из бойниц прекрасный, но крайне нервирующий. Воля! Вот это раздражает больше всего. Учиться будут на хотелках, учиться будут на ошибках, и жилая стена второкурсников – второе кольцо, и меньше, и уже, но не только вмещает всех, но жить там просторнее. Третье кольцо – еще больше удобств – убыль сохраняется, но жить, в смысле – учиться, становится все страшнее. Начинаешь осознавать – с чем связался, и опять убыль, уже иными причинами. С четвертого попадаешь в категорию «старшекурсник». Цель – "отсеять шлак" уже не актуальна. Если пережил четвертый, то достоин. Но здесь некоторые уходят, уже сами, но причины разнятся. Начнешь понимать – как все устроено, жить не захочется. А пока "первому кольцу" мечтать о "втором".  

Нагота? На "русалкино-не-дело" побывали бы в деревнях! Лишь живое способно пройти через "тонкие материи". Все, что на тебе – мертво. Дотянешь до восьмого, выпадет тебе честь отлинеиться, на отправке будешь наг, и прибудешь таковым – здесь без вариантов. Про придурка, что зубочистку жевал, нервы успокаивал, слышали?.. Та часть его черепа, что уцелела, теперь за стеклом в назидание. Когда нашу группу отправят – если, конечно, проект утвердят, мы будем обнаженненькими, все восемь: – я, понятненько – Алиса Седая Русалка (и не спрашивайте! ), Данька, Витька, Степка, Санька, Славка, Катька… и Валька – задница, будь она неладна!  

Мертвое не проходит, только живое… Что только не перепробовано! Примером – пришили мне чужую руку, допустим третью со спины, вы понятно не можете представить с какой целью, я могу. Нимб над головой держать! А про Шиву слышали? А про тех, кто пропихнул тот культ, чтобы снизить накал религиозных страстей того дикого периода? Наши исходили из того, что должно быть восемь конечностей, поскольку следом – логикой всеобщего примирения – должен был последовать восьмеричный культ солнца. Так вот, что касается всех этих псевдо рук – они нерабочие, хотя и живые. Наращенной руке настоящий меч не удержать, лишь легонькую имитацию, командовать ею сложно. Острого опять же не следует давать, если уши дороги. Но кровь из псевдоруки пойдет самая настоящая. Пусть боли не почувствуешь, но натурально истечешь.  

Так о чем я? Если чужие клетки в тебе, даже сперма, плевать, что отторжения нет. Не линейся! Вырвет или порвет. Потому, держись диеты, отправляйся натощак, голым – как есть, и будешь на той стороне огурцом! Правда, таким же беспомощным, пока не внедришься. И первые секунды-минуты-часы-дни самые опасные. Особенно, секунды-минуты. В каждом эпохе такое (кроме греческой, где нам раздолье, да в среде славян) – нагишом являться, да хоть бы с неба падать – за неприятностями на свою… и даже думать не хочу!.. А надо! Утвержденных отправят, оставшимся за бортом, либо идти в педагоги – учить первый курс и задавать вопросами – почему не они? – либо лоботомия.  

Что-то долго… Что там? Со скамейкой – это перебор. Хотя… Если все грехи сложить, и чаша переполнена, пора одежонку у дверей складывать – здесь не сопрут! Глянула "внутренним глазом", хотя в подобных случаях и запрещено. Лики старцев не разобрать – морок застилает, начнешь вглядываться, голова заболит. Их не опознаешь, даже когда в миру. Запросто может твоим педагогом быть. Сидят, как положено на принятии решений. Если старец приходит к какому-либо решению, толкает свой стол-лепесток в центр. Стол разведен на восемь частей, и три уже коснулись центра, но что решили эти трое – "за" или "против", фафн их знает! Прока не критично. Тут такое дело, принимается только единогласие. А не склеится решение, опять стол раздвинут, начнут обсуждать иначе, ища иные пути, заслушивая доводы тех, кто в меньшинстве, переубеждать или переубеждаться…  

Картинку долго не удержишь, но уже ясно, что пока дела не очень. Ну, и пусть! Если подумать, педагог из меня получится неплохой – подпишу контракт, не пойду с коррекцией памяти на вольные хлеба – какая из меня, фавн, "вагантка"? Наши "Три-Си", Степка-Санька-Славка, определенно школу откроют, слышала – обсуждали. Три близнеца-рукопашника, от такого не у одного дуэлянта-вызывальщика в глазах зарябит…  

Витька – Вит, что означает "мудреный", "крученый", "знающий"… и прочее, в том же духе – репетитором. Он библиотекарь, и за любой "книжкой" к нему – подушечки пальцев соприкоснули, и книга, какую ищешь, у тебя в голове, даже говорить не надо: спеши-читай, пока текст не рассосался.  

Данька – стратиг, ему проще всех, его везде с руками оторвут. Но хоть насилуйте! – и даже мозги! – не понимаю я этого… Как можно "оторвать с руками"?! Не будет ли равно – "оторвать с ногами"? Или "оторвать с головой"? Но слинг-смыслица опять-таки "заезженная", а значит, нерабочая, но кого бы спросить – с чего началась? Вита спрашивала – он тоже не знает. А если он не знает – значит, не знает никто, ни один "библиотекарь". Не пришла еще из "закромов" та книженция, не выловили ее. "Плескава прислала столько-то воинов, вять – столько, а новогородцы трех стратигов…" Читай – "трех богатырей с мозгами" – таков расклад в коллекции древнейших записей.  

Валька тоже везде пристроится, пока молодая, и никому дела нет, что на ней клейма ставить негде. Валька – боец! – может так мужика затра… (ну, вы поняли), что тот – "кони двинет"!  

Но почему "кони двинет"? Потому ли, что кони не выжили? Нет, но изучаем. Коней вакцинировали от "конного бешенства". Но распыли то, что подействовало на всех копытных разом – город инерцией пытался решить "чингизовы проблемы" теми же "проверенными методами", на которых, в конце концов, и "самозачистился".  

Пусть и линии-пустышки, до которых нам дела нет, да продолжают уходить в "никуда", но традиции прилипчивы, и "западное рыцарство" в какой-то из моделей теперь рассекает на страусах. Впрочем, нормальные такие боевые, специально-выращенные страусы. И много удобнее коней, уж поверьте! На две ноги сложнее споткнуться, чем на четыре, опять же – лягаются лучше верблюдов, которых, к слову, тоже больше нет. И шпоры, боевые шпоры, теперь на страусах, а не на седоках… И противника они выбирают. Симбиоз. В одной из зачетных, побывать и запачкаться, либо "вернуться на щите". Хотя – вру! – не вернуться, там и прикопают.  

Кто еще? Катька-тихоня, "кат-мышонок" – вот она-то "душегубка" каких поискать. Такую отраву состряпает – добавки попросишь! И это про меня-то говорят – "мозги травит"?..  

Я – "срамница"! И нет, это опять не то, что вы подумали. Срам? Срамила? Были такие воины во времена "оные", выступали перед войском. "Срамата" – люди и действо, вышедшее из обычая, ставшего обязательным, едва ли не священным. "Срамники", да "срамилы", выбегая перед строем, "орали" – вспахивали мозговую почву, цепляли, занозили – подборами характеристик, чтобы не в бровь, а оба глаза, да еще под копчик, да на том же уровне спереди, чтобы заставить оторопеть, выйти из душевного равновесия, воспылать гневом, сорваться и совершить ошибку. Отсюда опять же "бранники", как ругатели, да и само действо, что вслед начиналось – брань… Выше нас только "стратиги"! Данька – Стратиг! Он и я – первые в летописных записях, хотя Валькина специализация и считается древнейшей, но здесь хоть святых выноси!  

Не утомила?..  

Еще раз глянула – всего "в-пол-глазика". За вторым разом это делать проще – щель держится, теперь можно еще и слух подключить.  

– "Типичный характер наскоков: неспособность к анализу, вычленению главного, поверхностного и выборочного прочтения, выбор противника не по силам, личного в ущерб общему, и все это на фоне завышенной самооценки…"  

А!.. Это еще не обо мне – я у них на сладкое, я – "деревенская".  

Скользкая тема! Мы с горожанами враги в силу "наследования характеров" и сложившейся этим философской "ритмики". Наши терки обеляет вырубка лесов (по Забелину), влияние ландшафта (по Гумилеву) и "системное воспитание по Александру Грогу". У них образование, у нас природный ум. Мы талантливее! Мы два исторически сложившихся вида, и бесполезно скрещивать. Разница, складывающаяся образом жизни, превратилась в наследуемые характеристики, и это уже сродни рождению на разных планетах.  

Когда справедливость невозможна, она оговорена – выгнал "деревенского", выгоняй "городского"! Обязательность соотношений, обязанность взять "деревенскую козу" – спасибо Даник, я тебе припомню! – для пропорционального присутствия "типовой разности" во всех проектах. Вот как бы вам подоходчивей – тупым городским сленгом?..  

Неравенство (вне прирожденных физических характеристик) произошло, когда ценность поступающей информации (и возможность ее сохранения) стала превосходить ценность информации генетического (инстинктивного) уровня. С этого временного отрезка понятие "естественного отбора" (по отношению к человеку) и накрывается медным тазом; в силу вступил "неестественный" – информационный. Ввиду новых обстоятельств, человек перестал видоизменяться под влиянием внешней среды (т. е. по Дарвину). Но существовали и продолжали здравствовать два вида считывания информации, один – образный, понимающий ее в объеме и с вариациями (но различающийся у каждого "образно-мыслящего" существа), второй – поверхностный, буквальный, общий для всех существ данной характеристики. Первый – "деревенский", второй – "городской". Но это не значит, что они не пытались сосуществовать в единой среде обитания – глобализация все перемешивала, пыталась перевоспитать, подчинить себе… И это лишь вступительное слово к "видовым различиям"!  

Мир перестроился: наукам отказали, но науки остались. И глядите – сколько сегодня желающих обучаться! И на что готовы! Скоро абитуре бежать, доказывать право «быть», через способности характера "выжить". Голяком – вокруг универ-города (а он не маленький! ), с охватом приписанных к нему деревень – под смех, улюлюканье, обливание, кидание землей, бросание колючих веток под ноги… Кого-то и в кусты утащат, а понравится – не вернут. Для них, для деревенских, это ежегодный праздник. Со всей округи соберутся. Поди, и думают, что по их честь устроили…  

Фавн!.. Что со мной происходит? Думаю, словно сама не деревня, а передумываю наоборот – еще не город! Не в первый раз зависаю от этой мысли. От понимания, что сейчас в том страшном состоянии, что могу быть врагом тем и этим. Верчусь, ища себя. Это как на двух метлах летать, что смотрят в разные стороны… Нет-нет, вы не правы, если мы и в "фэнтази" (существовал когда-то такой литературный жанр), то не в той, что представили. На метлах никто не летает – будь ты хоть трижды рагана. Физические полеты возбраняются вечным – до "особого", которого на факультете истории "допотопной механики" ждут лет двести от прошлого "нет". Но тот факультатив необязательный и определенно для бездарей. Эх, а как было бы славно там, в небе, ощутить себя физически! Настоящий ведьминский полет с ветерком! Ух! Астрал – совсем не то, пусть к восьмому курсу и выучиваешься отпускать себя облачком в нужную сторону – осмотреться и аккуратненько растаять, надеждой, что вспомнишь до мелочи, что, кстати, отличное вспомогательное при путешествиях, но здесь "астралить" мне уже наскучило – все в окрестностях знаю вдоль и поперек на тот максимум дистанции, что заложены в способностях.  

– Теперь об Алисе.  

Ну-ка, ну-ка…  

– Вдохновленные люди опасны. Они…  

Амба! Отключаюсь. Сейчас гадости обо мне будут говорить. Нет во мне терпения – могу брякнуть непотребщину из астрала, и враз распознают. Я лучший в универе слингвист, пусть про это не забудут сказать! А по "Спиральной истории" у меня – девять! Оцените! Ее невозможно знать на "отлично", поскольку она "меняющаяся"!  

Расходящиеся-линейные, как мы понимаем свою историческо-миссионную, должно вернуть на свое место – в нашу спираль развития. Общая история станет крепче, а тогда можно уверенней угадывать события по виткам, и на них упрежденно реагировать, соображая, какую историческую фигуру следует усилить, а какую «рассосать». Мы смотрим в свое прошлое, чтобы предсказывать будущее. Результатом знаем, как накапливаются противоречия и какова критическая масса. Когда в линейных они что нарыв, у нас скажутся незначительной царапиной, и ее уже "дезинфицируют", "смазывают", оберегают… Сомнительная слава – лечить царапину!  

Глянула – мамочки мои! – стол сведен. Когда успели? Выходят… Видеть всех педагогов вместе странно, а еще чуднее нас среди них, окруженных таким уважением, словно мы их чему-то учим. И поглядывают – кто с опаской, кто с восхищением, кто с неприкрытой завистью. Фавн! Сирены мне свидетелем! Очухалась, когда по плечам стали хлопать, обнимать, поздравлять…Утвердили!  

Данька здесь и Валька лыбится, но уже не так противно.  

– Цель?  

Это первое спросила. Ответили. Козефавн всем в сраки! "Эти", которые все придумали, случаем, не охренели? Это же билет в один конец! Почетно? Да. Но чему радуемся? Имени на Стеле? А последствия? Тут только и мои начали соображать. Понятно, что "объект" – гад, сволочь, маньяк, братоубийца, насильник… Понятно, что пора бы осадить, и презентом моя девственность с иглой в мозг, но…  

Я не ханжа. Ханжа тот, кто запрещает. Примером – это читать. Я преодолела четыре курса на мотивации – когда тебя манят морковкой спереди, еще четыре – когда угрожают морковкой сзади. Но теперь позади пристроятся Атавиты с их решением – все восемь! – и не свернешь! – столы сдвинуты! Лучше уж усыпите и расстреляйте из всех крепостных арбалетов разом! Почему бы и нет? Присутствовала на такой казни – красивая льготная смерть…  

Так, стоп, улыбайся, выгляди счастливой, но не очень – здесь такие мастера игры – заметят! Чуточку растерянной, так будет правильно, приоткрывшейся, ранимой. Не должны видеть, что ты как сжатая пружина. Прячь себя! Ту, что готова заорать от страха и безысходности, заталкивай в дальний угол. Говори! Ничего не сказать – уже много сказать. Принимай поздравления… Но до чего же хочется завопить! Последний раз так испугалась, когда Витька сказал – а ему можно верить, он рот разевает лишь для правды – что так называемые "закрома", в которые "ныряем" – это мозги Бога, и что ему от наших поползновений, может статься, щекотно, а возьмешь что-то несвоевременное – проснется!  

Теорию "спящего бога", как и теорию "мертвого бога", на курсах разбирать запрещено. Есть теория «сбежавшего бога» или, как мы ее называем – "бога-дезертира", но в основе ее заложена страховка, что бог схлынул не весь, оставлены дежурные ипостаси – они, каждая из них, ответственны за какое-либо дело, покровительствуют ему, и каждая задежурившаяся сама, что бог. Это хорошо! Мысли о "Сбежавшем" от страха перед людьми – кем бы ни был этот сукин сын, пусть сам Дьявол! – отвлекают. Данила-Мастер, вижу, уже пошел меня считывать, и другие присосались. Что Данила видит, ему не нравится. Да ж, Данька, прости, но мы теперь в одном корыте, все восемь, а оно, моей виной, дырявое! Если нельзя говорить правду, я пользуюсь роскошью ее думать. А то, что мысли свои скрываю недостаточно хорошо, это не безответственность, это девичество. Не обессудь!  

…Проходит несколько сумбурных часов, и мы там, где должны быть, когда дела столь плохи. По универу уже разнеслось, знают и цель Восьмерки – событие года! Пока добирались, пока отрывались, чуть не растаскали на сувениры – плечи болят от похлопываний. Мы – везунчики, и всем хочется присоседиться. Теперь запросто не выйти, того гляди, захребетников придется нанимать. Ладно, Данька у нас стратигом – пусть решает.  

Сама в прострации, но слышу свой голос.  

– Хорошо бы со второго курса нанять – заморочить – пусть внутри сидят, нас изображают.  

– Дело, – соглашается Данька.  

Я не стратиг, но в оперативном очень даже волоку. Настанет время, Данька решит все за всех, а сейчас семечки. Сейчас первую волну переждать.  

– Что знаем об объекте?  

– В нашей зоне ответственности – первая из пяти самых знаменитых и желанных целей.  

– Сноску!  

– По списку славных дел?  

– Можно я? – встреваю. – Лжец, садист, маньяк...  

– То есть, политический деятель?  

– Убил братьев, – рассеянно говорю я, понимая что это не аргумент.  

– Сказал же, не о частностях! Что не вписывается, Вит?  

– Определенно знал цикличность, умел манипулировать. Разрыхлив ситуацию, осуществил переворот, путем утверждения бога дружины – Перуна, поставив его в центр священного круга, обязав главенствовать над остальными. До того считалось, что ни человек, ни бог, быть главным, если не война, не вправе. Ввел кровавые жертвоприношения. Скажете, и раньше было? Существовали, но только в их воинском кругу и только на период военных действий. После восьмилетнего цикла – а это и заставляет думать, что о сути времени, психологии и ритмике, знал больше и умело в своих целях использовал, доведя ситуацию до взрывного характера, уже на принципе – чем хуже, тем лучше, обвинил Перуна. Одним разом, под шумок, ликвиднули всех богов круга, как "косвенно ответственных", объявив единобожие и куратора при нем, поскольку к несправедливости, к тому, что кто-то из богов и людей может главенствовать и в мирные времена, привыкли. И мирского времени не стало!.. Классика повтора – "Перестройка Меченого" – мы ее тоже изучали. Заставляет думать, что сработано теми же, той же задачей, на тот же лад. У "крестителя" от множественности к единичности. У "развенчателя" от единичности к множественности. Но метод и итоги схожи. Захват и ликвидация богатств общественной собственности. В том числе и духовных!  

Вит говорит не нейтрально, не так как положено библиотекарю, не справкой – он уже сделал выводы и возможно давным-давно, он словно понимает то, что думаю, и знает – что следующим будет, что решила. Я еще не знаю, он – да! Вит числится городским, хотя дикарь. Дикарей в университет не принимают – они непредсказуемы. И я иногда думаю – каким талантливым дикарем надо быть, чтобы в святая святых проникнуть и уже городским дикарем прикидываться? Слышу, как через вату, Три-Си друг друга дополняют.  

– Не засланец ли из нашей спирали?  

– Если и нет, то консультантом там явно кто-то из отправленных по линии. Те события неестественны.  

– Любопытно – их уже пытались переиначить?  

– Говно вопрос! – взрывается Данила. – Кто-то может ответить – что хазары, "Звезда-Плюс", в том деле подправить решили? Будет польза или в очередной раз усугубим?..  

Главное – не ощутить себя жертвой! Жертва несет долю ответственности за то, что с ней происходит или произойдет. А если уже произошло, так она полностью и виновата – не будь жертвой!  

– Как хотите, но я пас! – объявляю во всеуслышание.  

Кто-то ждал, кто-то нет, но выдохнули все. Определилось!  

– Знаешь, чем это обернется?  

Это Валька не выдержала. Все знают – "круговая порука", потому молчу. Хазарская логика ответственности всех за одного введена в обычай, а обычай первичен. Зачистка! Мы – мини-община и сейчас входим в противоречие с надстройкой. Фавн-козерак на всю эту эконом-философию! "Нации, как и женщине, не прощается минута оплошности, когда первый встречный авантюрист может совершить над ней насилие…" – сказал кто-то, и плевать кто!  

– Как уходить будем? – спрашивает Данька, снимая вопрос. – Уходить надо сейчас же, пока неопределенность.  

У "Три-Си", похоже, продумано заранее. Оно и понятно – задачи такие. Говорят друг за дружкой.  

– С абитурой – в "голом пробеге"!  

– Первой партией, пока сумбур!  

– И никаких матрасов, прямо сейчас – не раздумывая!  

– Решено! – объявляет Данька, вступая в права "военного положения", теперь его слово конечное…  

Произошедшее не было неожиданностью – мы это уже обсуждали, рассматривая вариант: "неприемлемая цель". В наших совместных модельных игр, что сами себе задавали, в одном из "мозговых штурмов" вскрылся вариант, что "Некая Восьмерка" окажется настолько неудобной Университету, что возникнет необходимость спровоцировать ее на неподчинение, а с тем и уничтожение. За измену! И вот он состоялся – самый подлый из вариантов, наглядный, не оставляющий простора для иных толкований, и за этим опять-таки виделся хазарский след. Разделяй, подчиняй, соблазняй, переиначивай, манипулируй, подвергай сомнению чистоту намерений!.. Смани и подчини, а не удастся – убей лучшего!  

– У меня один вопрос…  

– Позволь угадать – Атавиты? – моментом отзывается Вит. Манера Библиотекаря угадывать продолжение, а то и отвечать на невысказанный вопрос, пугающая, словно он запросто считывает мысли. К этому никогда не привыкнешь!  

– Да.  

– Думаю, их обыграли втемную.  

Три-Си вмешиваются, с их раздражающей манерой говорить друг за другом.  

– Поздравляю, теперь мы предатели!  

– Что означает – суда не будет, ввиду наглядности – "де-юре, де-факто".  

– А казнят, чтобы не посеяли сомнений, с завязанными ртами, поскольку не "дебило"!  

Мысль не задняя, отражающая верное – наглядное ослушание требует наглядного наказания – крайний, это почти всегда, словно гвоздь забивает. Точка поставлена. Никто не сомневается, что так и будет.  

Восьмерки, пусть и начерно, начинают формироваться уже с четвертого курса, и студенты переприсягают – теперь уже ответственностью "круговой поруки". И моментально, после осмысления, вступает в силу "великое сдерживающее", но и объединяющее: – "Преступление одного становится преступлением всех восьмерых с равным для всех наказанием! "  

Когда-то Хазария покупала дружбу. (Русь ею одаривала! ) Хазария нанимала воинов под их полную ответственность. Если они терпели поражение, казнили всех выживших – вне зависимости от личных заслуг в прошлом, проявленной храбрости, полученных ран… Университет принял, если не лучшие, то самые действенные из законов ответственности, что нашел в пластах времени. Можно ли его за это винить?..  

2. Рассказывает Витька – "Лунный Свет", он же – "Дикарь" (специализация БИБЛИОТЕКАРЬ):  

– Что такое зло? – спросили у дикаря.  

– Зло – это когда горожанин убивает меня, – ответил Дикарь.  

– Тогда, – что такое добро?  

– Добро – это когда я убиваю горожанина!  

Мы предмет насмешек. Но всегда за глаза. Дикаря можно оскорбить только один раз.  

Племена образуются разно. Дикари большей частью потомки тех групп деревенского сопротивления, которым выпала неудача оказаться в зонах доступности городов. Когда все стало сыпаться, их обирали, обрекая на голодную смерть, они – убивали. Все честно. Холод и голод – главнейшие налоговые времени. Тараканов в деревенских избах изводили тем, что суровой зимой переселялись к соседям, оставляя избу открытой.  

С исчезновением городов и всех видов промышленности, стал меняться и климат. Одновременно, но не следствием. Так совпало, что планетарная система вошла в систему галактического "Гольфстрима" – движения космических льдов. Бомбардировка большей частью прошлась по южному полушарию, обеспечив северному вечную весну. Но пробуждение вулкана Иеллостоун, но цунами… А если гигантские цунами на столетия становятся нормой? Льды заполировали убежища сверх богатых в Новой Зеландии, лишь только они там собрались. Совпадение? Любопытно – выжил там кто-нибудь, пробился ли на поверхность? Чем закончили? Каннибализмом? Несомненно! Моральные зачатки тому были выработаны задолго до начала времени "икс". А иначе не стать сверхбогатеем. Чтобы у кого-то было много, оно должно быть отнято у других. Когда отнимают у людей, отбрасывая их за черту, лишая их самого элементарного – это одно, но когда вдобавок, борясь за уровни неприкасаемости, отнимают у Природы, у самой Земли?.. Диво ли, что она принимает меры?  

Предполагается, что процесс климатических изменений, последовавших за сменой полюсации, еще не завершен. В Австралии ледниковый период, но мамонтов не предвидится, а кенгуру сбежали по первому льду и размножились, став матерыми и плотоядными. Сейчас они на порядок крупнее, развили передние хватательные, стали используют предметы для добыч и проповедуют культ вожака. Это уже не зачатки разума – это ступень! Дожрут последнего американца, научатся строить суда – нас будут ждать проблемы...  

Что можно извлечь из книг, что свидетельствуют, пусть и недостаточно, примерами из прошлого? Климатические изменения повлекли географические. Воды опять много и нет зим. В центре бывшей русской равнины вновь Русское море, которое упоминал еще Птолемей. Безбрежное, пресное и неглубокое. Пройдет какая-та пара тысячелетий, начнет мелеть и ужиматься, обнажая благодатные пахотные земли, а с тем меняя и уклад прибрежных жителей. Потерей неприступности, живущим на острове Буяне, придется соглашаться на условия Общей Правды. Но обычаи первой островной республики отразятся в их поселениях на Плес-Ка-Ва-отчищине и Ва-Га-родчине. Принципы народовластия будут изменяться, заходить в тупик, пока у последней не отразятся такой же или схожей записью: "В 1174 году некоторые жители Новгородчины, наскучив внутренними раздорами, снялись с места и ушли в земли далекие и безлюдные, утвердясь в земле вятской, приняв к себе многих и в следующие годы, составили маленькую республику – особенную и независимую в течении 278 лет... "  

Еще нет или мало волоков – в сторонней помощи нет нужды – артерии связей Севера с Югом справляются, реки опять полноводны, цепочки древних озер слились в причудливую ленту, но на охране двух водных путей, как и на западных условных рубежах, уже сформировалась народность, когда-то носившая прозвище "кривичи". Союз семей и общин лесных угодий, начинающихся от малосольной Балтики, чье гостеприимство и ответственность войдет в поговорки и, отразившись восторженным недоумением источников, породит подражания на Востоке… Север не диктует, Север показывает пример. Опять! Свобода воли – сила загадочная, некоторые считают, что ее вовсе нет, что это ловушка смыслов. И берутся рассуждать созданием казуса: если есть свобода – зачем воля?..  

Мне, как библиотекарю, еще не задали главный вопрос – "куда бежать". Опыт книг говорит, что скрыться необходимо. Но с неприятностями борются по мере поступления, не выдумывая их наперед. Если не удастся сбежать или убежать недалеко, вопрос отпадет сам собой. Вопросы первичного выживания, которые сложатся самим путешествием, лягут на "Три-С", они под это заточены, но куда направиться, и о "вероятностях", которые тобой займутся, следствием характера природы людей и обычаев – на это укажет библиотекарь. Стратиг примет и утвердит, или не примет и позволит обсуждать. Мы в спирали, все повторяется на узловых. Глобальные заметнее. Мы в частности, но вероятность, что подобное уже случалось в нашем университете, велика. Вопрос ценности чужого опыта складывается правдивостью описания, сравнений и умения библиотекаря читать между строк. Вопрос нашего выживания складывается задачей не повториться ни одним из предыдущих случаев. Беда в том, что мы о них ничего не знаем. Анализ грядущих тысячелетий сделать проще.  

– Где придемся к месту?  

Спрашивают не у меня, но ответ должен совпасть.  

– С багажом университетских знаний при Библиотекаре? Везде!  

Совпало. Кто найдет нестандартное решение?  

– "Метрополия"?  

А вот это уже интересно. Мысль сработала не на параллельных. Предложить иную реальность – это признак отчаянья. Отказаться отлинеиться, чтобы отлинеиться самим? Оригинально! И куда? В реальность, о которой знаем лишь то, что она есть? Откуда никто не возвращался?..  

Существует давняя теория, уже замшелая, не обновляемая, что если свести воедино все линии нашего сосуществования, линии больные, полные исторического геноцида, подвести их максимально близко друг к другу, то в какой-то точке, где-то там впереди, объединившись в одну общую, они станут здоровым содружеством и окончательно сольются. Правда, есть и другие. Теории. И линии! Те, на которые возложен запрет и считаются расходящимися, ускользающими в "никуда".  

– Это даже не в нашей спирали!  

– И вдобавок – на краю света.  

– Старого Света. Через Океан не переплывать.  

Это "Три-Си" отметились мнением, как всегда поочередно, и как всегда – ответили сами себе. Любопытное мышление. Одно дополняет другое. Искусство задаваться вопросами порой ценнее искусства задаваться ответами…  

– Сколько заходов до нас было?  

– С этим к Виту!  

– Простите, без понятия…  

Отвечаю как есть. Почему-то считают, что Библиотекарь знает все.  

– Шансы?  

Вопрос Стратига некорректен, потому некорректен и ответ.  

– Выше, чем заказное" вскрытие" нарыва, что нам навязывают.  

– Сомнения есть у кого, что выполни мы ту миссию, мир в очередной раз перевернется?  

Повтор вопроса, на который уже был дан ответ, по решению, что уже принято – есть отражение сомнений. А это показывает, что Стратиг не в форме. Впрочем, ответа ни от кого не ждет, он хочет, чтобы вместо многоточия поставили точку. И в этот раз жирную.  

– Библиотекарь?  

– Скользкий вопрос… Для протокола?  

– Да.  

Я: – Если брать последствия наших действий, их диапазон слишком велик. Одно из определений может прозвучать и так – известный нам мир "вывернется наизнанку". Волна последствий не погаснет до привычного рубежа, а на подходе к нему кратно наберет силу. Ближний аналог – "цунами", результатами схожими с "Войной Городов".  

СТРАТИГ: – Вывод?  

Я: – "Мир наизнанку" станет приемлемым решением, если точно знать, что сейчас он "наничку".  

СТРАТИГ: – Как убедиться?  

Я: – Никак. Или на сравнениях, которых у нас нет.  

СТРАТИГ: – Но должны быть?  

Я: – Возможно.  

СТРАТИГ: – Почему же их нет?  

Я: – Неизвестно.  

СТРАТИГ: – Но это реально?  

Я: – Неизвестно.  

СТРАТИГ: – Можешь просчитать условно соприкасаемые нашей спирали, относительно той точки, в которой мы находимся и ближайшего времени? Ожидается ли какое-то значимое событие?  

Я: – Ужимая задачу по славянскому сектору?  

СТРАТИГ: – Еще уже! Но для начала общей выжимкой.  

Я: – Хорошо. Возьмем предыдущее… В Российской христианской истории можно проследить четырех тронных революционеров, и тем набросить – "определить" – четыре кольца предшествующей нам исторической спирали, которые будут совпадать в узловых…  

СТРАТИГ: – Не сейчас. Держи в уме. Но отшлифуй до степени, чтобы не только нам было понятно. И готовь нырок за дополнительной литературой.  

Я: – Самостоятельно запрещено!  

СТРАТИГ: – Отныне нет. В смысле – для нас уже нет ничего запрещенного, если идем под списание!..  

Нет ничего запрещенного, значит и то, что соглашаемся на "сопутствующие потери". То есть, числа тех, кто здесь вовсе ни причем.  

– Нужно проникнуть в один из загонов до старта, – говорит Серега.  

– Слиться заранее, – это Славка, он осмотрительный.  

– В несколько – разделимся! – нельзя всем в одном, – Сашка обладает способность, вычленять лучшее из идей и совершенствовать их.  

– Плюсы-минусы? – спрашивает Данька.  

– Равны!  

Отзываюсь уверенно. Эта ситуация уже проигрывалась. Но решать Стратигу.  

– Соберемся в одном, не будем дробиться, – говорит он.  

– Второе – обеспечить неузнавание. Морок не подходит, даже рассеянный – на воротах распознают, что кто-то из стартующих замороченный. Так не бывает.  

– А в форме студенческого хулиганства? Можно породить интерес, обычно подхватывают. На вид, оно не злостное – могут подхватить.  

– Только как отвлекающий маневр. И не в том отстойнике, из которого стартуем мы. Химическое изменение внешности – пусть больно, но надежно.  

– Понимаете, что придется подменить восемь тел?..  

Восемь "тел", про которые сказал Стратиг, и есть те самые "сопутствующие". И каждому придется выбрать свое. Того, кого подменит, заняв место соискателя. "Обнулить" того, на кого более всего походил бы сам восемь лет тому обратно. Сложный выбор…  

***  

Гостям лгать нельзя. Это нарушает законы гостеприимства – общие для всех. Оскорбление одного гостя равно оскорблению всего его племени. Лгать нельзя, но можно замалчивать. Можно лишать подробностей и не пояснять то, что имеет двойное, а порой и тройное толкование.  

– Это правда, что здесь могут вернуть руку?  

Спрашивает естественно однорукий, и он тоже намерен участвовать в забеге – поступить в Университет.  

– Да, – осторожно отвечаю я. С некоторыми ответами, дающими надежду, надо быть осторожнее.  

– Это будет живая рука? Не чужая?  

Два непростых вопроса. И на них следуют два простых и честных ответа.  

– Полностью твоя и живая.  

– Это хорошо.  

Я замалчиваю, что это будет в некотором роде «псевдо-рука», что она не будет обладать прежними способностями, будет слаба, и этого уже не изменить никакими упражнениями и тренировками. Не говорю, что она не будет чувствовать боль, а это значит, что не совсем живая. Лишь живое способно испытывать боль. Но это будет его рука, и из нее будет течь кровь, если ее поранить. Некоторым этого достаточно, воину – нет, но это разочарование придет нескоро. А скорее всего и не придет. Ему не поступить.  

– Сразу?  

– Нет, только через четыре года.  

– Я подожду.  

– Нужно пробежать, уложиться до заката.  

– Я пробегу!  

– И поступить!  

– Справлюсь.  

Бежать однорукому тяжелее. Поступить, когда мозг закостенел, пройти тесты проверок на эластичность памяти, реакций, которые необходимы будущему студенту? Я бы на него не поставил – не тот возраст и образ жизни. Что-то необходимое развил, но еще больше утерял, и речь не о руке. У соискателя вид воина. Он не варага, но то, что воин, не вызывает сомнения. Межплеменных столкновений давно не было, а иначе я бы о них знал. Рука, скорее всего, потеряна в столкновении, а сам он принадлежит тому, редко встречающемуся в наших местах, клану, что живет сопровождением караванов. Оружия при нем нет, в город никого не пропустят с оружием – нельзя пронести даже нож. А если он тебе необходим, берешь у разделочного стола – он соединен с ним цепью. Гость-соискатель пришел издалека – с юга – лишь там сохранились гнезда разбоя. Лишь там нужны охранники. Горы навязывают иные формы деятельности, когда население перерастает рубеж довольства. Спускаясь в долины, они видят, что те богаче, и это создает зуд желаний. В другое время обязательно бы его расспросил, но сейчас мне нужно найти свою жертву. Того, чье место займу.  

Дальше цирков без сопровождающего не пропустят. А расчет такой: один гость – один сопровождающий. Не пропустят и группой. Недалекие умы становятся дерзкими, когда сбиваются в кучи, и сколько бы сопровождающих им не сопутствовало, конфликт неизбежен – часть вернется на носилках, но все с порушенными эго. Не стоит накапливать злую память.  

– Хочешь проведу по закулисью? – неожиданно для себя спрашиваю я.  

– Нет! – категорически отказывается он. – Если не получится, не хочу знать – что потерял.  

Мне он нравится. Есть в нем что-то от меня. Возможно ли, что убитый в зародыше библиотекарь? Но как лишился руки? Было ли это следствием подвига, исполнения долга или наказанием? Есть места, где наказывают именно так – увечьем. Мне он этого не расскажет – такое известно лишь друзьям, да и то не всегда.  

Я сижу в малом цирке, и до сих пор никого не выбрал… Цирки календарны. Четыре раза в году три цирка одной из линий времени – весны, лета, осени или зимы – предоставляются во владение гостям. Первый, самый большой, прилегает к внутренней части крепостного жилого кольца второго курса. Проход огорожен – это прямая короткая дорога между первым и вторым кольцом, обнесенная стенами. Она достаточно широка, чтобы не создавать заторов, и ручные повозки торговцев могут разойтись в несколько рядов. К кольцу третьего курса, внутренней его части, прилегает Средний цирк. Дорога остается прямой, она уже не огорожена, но нужно пройти туннель на ширину кольца. Он сам ловушка. Здесь нет ворот, но есть с одной и другой стороны решетки, убирающиеся вверх. Поднимаются они медленно, но сорваться вниз могут мгновенно. Третий, уже Малый цирк, полное повторение предыдущих. Цирки различаются размерами, но количество зрительских рядов то же самое. Равное количество цирков и у других ворот. Символическая симметрия. Все университеты созданы по одному проекту. Каждый словно разрезан на восемь частей, но четыре линии, если брать от центра, широки, а четыре линии узки. Но они тоже ведут из города. Пусть не к воротам, но выходам. Город календарен. Каждый из восьми выходов символичен – посвящен какому-нибудь богу-хранителю. Четыре из них – древние и крайне могущественные, четыре – молоды.  

Все отлито из камня. Странно, что научившись отливать свои жилища из бетона, люди городов не открыли, не освоили технологии "пенить камни". А ведь она была перед глазами. Они резали блоками достаточно легкий ракушечник, знали о кораллах, но… Мы научились вспенивать камни, чтобы они заполняли пространство опалубки, научились их "гладить", придавать им изящную форму, пока они полностью не застыли,. Все, что нас окружает – легкое, прочное. Гладкое и твердое, не впитывающее влагу, пористое внутри, согревающее, но и сохраняющее прохладу в летнюю жару…  

– Хочешь повысить шансы? – спрашиваю однорукого.  

– Если бесчестно, то нет.  

– В рамках разрешенного.  

– Как?  

– Краткий подгруз.  

– Что это?  

– Обмен опытом. Быстрый и честный, не сомневайся.  

– Магия?  

– Да, – соглашаюсь я, чтобы не вдаваться в объяснения – для тех, кто не учился в университете, едва ли не все, что в нем делается, магия. – Не все решаются, – говорю я, не поясняя, что далеко не всем подобное и предлагают. – Но будет на пользу тебе и мне.  

– Уверен?  

– Все знания полезны. Вопрос точек приложения.  

– Не думаю, что мой опыт кому-то подойдет – он не отсюда.  

– Здесь все немножко не отсюда…  

*-*-*  

«... В вечер просочились – тихо, по одному. Ждем. К ночи совсем сгадило – моргоза! – вроде самое время, а приказа нет. Сидим, нахохлившись, что сычи, ждем. Под утро, как высветливать стало, туман пошел – хороший туман – самое бы время! – а никто команды не дает. Жди! Нет дурнее ожидания. Тут еще повылазило, пошла мошка выедать глаза. Чуть шевельнешься, стронешь кустик, так не только сыростью обдаст, но из-под каждого листочка хрень болотная – гневливая! – во все, что не прикрыто, в каждую щелку, жалить, сосать... Видать, всю ночь уговаривалась, как скопом кидаться на самые живые места. Настрой перед атакой создала – готовый я на все, лишь бы быстрее. Нет команды. Жди!  

Нет хуже сидения на таком месте. Болото – не болото, лес – не лес. Вроде все обросло густо, а чахлое, кривое, так и не укорневилось. Дернешь какое-такое – легко выйдет, а корень даже не метелка – ну, совсем никакой! – и ямка откроется, и вода в ней. Потопчешься на одном месте, чавкать начинает – грязь выдавливается. Хорошее время, чтобы в живых остаться уже пропустили – ушел туман. Солнце заискрило – хорошее время умирать.  

Когда мины пошли сыпать, сообразил, почему ротный на этот участок напросился, чпокают они, фонтаны грязи вверх, а осколков нет. Одна упала, едва ли не по маковке, рядом пузырь вздула и приподняла, а из разрыва только ошметками обдала, грязюкой. Уделала с ног до головы. В ином месте собирали бы меня по кусочкам, тут только уши заложило. Мягко минам падать, глубоко входят, вязнут, и осколкам уж той силы нету. А которые только – чпок! – вошли, и гулу нема, не иначе лешак заглотил.  

От своей мины шарахнулся, да веткой в глаз: горит, слезится – не проморгаться. Пропустил команду, чую только, что все бегут уже. Хотя какое тут беганье, семенят промеж коряг, продираются. Я и так черней черного, еще, как бежали, месили грязюку, упал. По пуду на сапоги набрал, думал сердце разорвется от напряга. Тишком бежим, без крику. Но уж когда ворвались, тут уж волю глоткам дали…  

Свалился в окоп за остальными, тесно, не разойтись, бежим гуськом. Первым не помочь, как остановился кто, так под себя его подминаешь. Ранен – не ранен, жив – не жив, уже на их, и через их, лишь бы в глотку кому вцепиться, а как вцепишься, так задние уже по тебе, вдавливают в жижу обоих. Я своего первого на той атаке даже не удавил, утопил в грязи – захлебнулся он. Отдышался на нем лежачи. Хорошо! Очухался маленько, огляделся, вроде как один остался? Нехорошо… Стал наверх карабкаться, помнил, что наказывали, в первых траншеях не усиживаться, не обживаться, сразу же вторую очередь брать, иначе кранты всем – выбьют. Карабкаюсь-карабкаюсь, а никак, высоко и скользко. Окоп на горке, и задний край много выше. Там сунулся, здесь… Соскальзываю. Его ети! До чего обидно стало! И подставить нечего. Взял за ворот, подтащил «того на этого», двоих мало оказалось, тогда еще одного взвалил поверх, а он зашевелился, вяленько руками отмахиваться принялся. Дорезать бы его... Нож сам собой в руку прыгнул. Сердце зашлось. Понимаешь – надо, а душа не лежит. Может, сам дойдет? Посмотрел – туда-сюда – ну, нет больше мертвых немцев. Искать не стал, его попользовал. Нож воткнул в землю, на руках подтянулся, ноги перекинул, откатился подальше от края… и чуть не заорал. Нос к носу с Лехой Копнинским улегся, а он не живой совсем, лежит на боку, коленки к груди, рук не видать, а лицом чист. Все извалялись, а он лицом чистый. И глаза удивленные. Я еще сдуру подумал, что все наши, как помирают, сразу чистыми становятся. Хотя и не первый бой, а мысль откуда-то такая странная.  

Переполз через Леху, ему все равно, он не обидится, поймет, потому как, вижу, что в полный рост стоит гад в не нашей шинели, белым шарфом у него горло замотано, и свинцом окоп поливает – сверху вниз, прямо под ноги себе. Опустошил магазин, бросил, и второй из своей круглой коробки тянет, вставляет так припокойненько, не торопясь, словно кажний божий день у него с этого начинает. И опять поливать – стволом водит со стороны в сторону. Я как был на четвереньках, так и пошел на него. И не вспомнил, что человек я, до самых его сапог… Только о ноже помнил, что в руке, а про винтовку свою вовсе забыл, будто не было ее никогда. Как понимаю, ее еще раньше забыл – в окопе, когда немцев складывал – прислонил к стеночке, чтоб не мешала.  

Развернулся он, когда почувствовал, что рядом встаю в рост, тут его и ударил снизу. Вряд ли он тот нож увидел. Сам его ножом поднимаю, и кажется мне, что это он куда-то вверх уходит, обидно уходит. Не понимаю, что я это делаю. Перехватил его левой рукой за загривок, к себе тяну, чтобы не соскочил, не улетел под небеса. Нельзя их в небеса отпускать, небеса для Лехи. Он выгибается, я к себе, духи учуял от шарфа... и так меня это озлило – сломил, зубами в шарф вцепился. Ноги скользят, разъезжаются. Обмякли оба, разом, будто воздух из нас выпустили. Так на коленях и замерли, обнявшись. Так и помер он. И я не понимаю, помер, али нет.  

Не знаю, сколько времени прошло, только понимаю – немца у меня отнимают. Зубы разжать не могу, отрезали кусок шарфа подле лица. Отняли немца, сняли с ножа, ногой спихнули. Ладонь с рукояти не разжать, закостенела. Покричали что-то в уши, не понять, потеребили, разбежались. Сижу.  

Видеть стал. Вижу, ротный поверху ходит, как тот фриц. Опять ротный живой, никакая холера его не берет. Где-то карманной пукалкой разжился, ходит постреливает, не понять кого. Может и наших, тех, кому уже край – кишки наружу. Таков уговор был, ежели ноги отдельно валяются, либо кишки по грязи размотаны – пособить. Он больной на голову, ему война в радость, все знают, потому самые дела поручают. Где другим могила, с него как с гуся.  

Сижу, кусок шарфа в зубах – рот не разжать – ни проглотить, ни выплюнуть. Вниз смотрю, грызу кусок до крови в деснах, орать хочется, выть, а слезы не текут. Там у блиндажа, стоймя, друг дружку подпирая, товарищи мои мертвые все, и немца того товарищи – всех он их, без разбора.  

Сижу, не хочу больше ничего. Наработался. Пульки стали пошлепывать в грязь. Чпок-чпок. А мне то не интересно, равнодушен стал. Ударило в бок. Не пулей, это ротный с налету толканул, прямо на головы, и сам сполз. Ох, нехорошо! Стали мы по этим головам ползти и дальше ползти, лишь бы подальше. Нож потерял, а винтарь где-то в первых траншеях оставил. Чистый трибунал. Ничего нет, кроме куска шарфа в зубах. Схватил первую железку – отчитаться – волоку. Тяжелая, не наша. Ротный обернулся, обрадовался, перехватил, в первом удобном месте пристроил, и ну поливать – громкая хреновина. Опорознил всю, опять мне сунул. Волоки дальше, пригодится! Коробки стал собирать, обвешался. Так и бредем по окопу, он место выберет, приладится и отводит душу, пока целиком не расстреляет. Потом так же.  

Идем, я уже и о ствол руку ожег – хватанул неловко. В очередной раз мне это дело поручил – наладил, привалился спиной к окопной стене.  

– Давай, – говорит. – Жарь гадов!  

Высунулся – ничего не видать, нет живых.  

– Зажигай, – говорит, – какая разница. Пусть думают, что мы тут живы.  

Сам голову запрокинул – в небо смотрит. И я посмотрел, потом опять на ротного. Первый раз вижу, чтобы ротный настолько заморился.  

Стреляю, раню землю поодаль. Какая-то трассером идет, зарывается, потом вверх взлетает. Отторгает ее земля, не держит. Как и нас к себе не приняла… Мало шрамов ей, что ли, понаделали? Стреляю…  

Думаю, никого на всем белом свете не осталось, кроме меня и ротного. Так и пойдем мы по этому окопу до самого Берлина...  

А тут стали сползаться на шумовище. И Митяха, из тех Лешенских, что родней мне по дядьке двоюродному приходится – живой, и даже не раненый, и братья Егорины по окопу приковыляли, друг дружку поддерживая – бинты спросили. Еще Кузин-младший сполз – улыбка до ушей – зубы белые…»  

*-*-*  

Однорукий спит. А я не могу придти в себя. Оглядываюсь. Мы на верху, последнем ряду трибун, внизу – на площадке цирка и первых рядах, кипит рынок. Чувство времени утеряно. Спускаюсь, отыскиваю дежурного.  

– Знаешь меня?  

– Вас все знают!  

– Видишь однорукого?  

– С которым вы обменивались?  

Дежурному положено видеть все.  

– Здесь что, есть еще однорукие?  

Дежурный тушуется. Лишнословие не в чести, и чем старше курс, тем строже к этому относится.  

– Участник. Пометь его моей рекомендацией.  

– Если добежит.  

– Этот добежит. Сейчас пометь – при мне.  

Дежурный вынимает липуна. Прокалываю палец, капаю на него кровью – щедро, с запасом. Однорукий еще спит и проспит долго – первый подгруз выматывает. Любопытно, что из моего видел он? Направленных обменов не существует – это всегда лотерея. Дежурный поднимается на верх. Даже отсюда видно, что липун приживляется легко. Я не сообщаю дежурному, ни кому-либо еще, то, что должен. Однорукий принадлежит не нашему миру-времени!  

Люди технологичных эпох обыкновенно опасны тем, что не могут забыть, а следствием этого и отказаться, от зоны комфорта, что сопровождала всю их жизнь. Они родились в ней, впитали и, как никто, развили знания "комфортно убивать". Технологично! На все увеличивающихся расстояниях. Они не перекидываются даже словом с тем, кого намериваются убить! Порой они его даже не видят! Само подозрение о подобном дикарстве обязывает докладывать немедленно. Всех и всегда, без исключения. Я – не все. Он – дикарь технологичного мира, я – дикарь мира природного. Как и меня, его следует предоставить собственной судьбе. Когда-нибудь это откроется, и тогда его сотрут, не выясняя – совершил ли он преступление против нашего времени. А возможно, кто-то увидит то, что увидел я, и он станет учебным материалом и даже педагогом. Но это, если им заинтересуются на курсе подготовки оперативников, обяжут закалять характеры на собственном примере. Мне не хотелось бы костенеть в подвигах, пусть даже и живым учебным материалом, и думается, здесь мы схожи…  

В залах, где занимаются "Три-Си", на стенах, выше тренажеров, висят золотые доски, каждая покрыта рунами и посвящена отдельному роду мужества. Примером, такая: "12 октября 1706 году Преображенского полку сержант Михаил Щепотев, бомбардир Автон Дубасов, флотские офицеры Скворцов и Синявин с 48 солдатами на пяти лодках в туман напали на адмиралтейский военный бот «Эсперн». Побили 5 офицеров и 73 солдата, прочих же заперли пол палубу. Бой был жестоким и отчаянным, по окончании его, в живых остались лишь Синявин и 4 солдата…"  

Событие сутью ни на что не повлиявшее. А с точки зрения истории, мелкое, малозначащее, и потому, в ряду других, нашим универом используемое лишь в рамках подготовки оперативников. Причем – исключительных случаев. Я не знаю, почему Серега, Славка и Сашка урочно выбрали именно его. Задача – повторить подвиг, участвуя в нем, и остаться в живых. Оказаться в числе тех самых четырех солдат. Они, вернувшись, ничего об этом не рассказывали, но определенно стали другими. Напрочь исчезло юношество, пусть они и пытались, в рамках игры "в себя прежних", подшучивать над собой. И здесь, во всем этом, я увидел будущих атавитов. И то, что если они ступят на эту стезю, придется наперво сменить поприще – уйти в "святость" или "скоморошничать". Первые лечат совесть, синоним души, вторые ее заряжают.  

Если рассматривать человечество исторически, можно видеть, как все мельчало. Богов заменяли Герои. Героев – люди. Затем скопища, толпы. Героев перестали выращивать. Было создано дробление по специализациям. А что и оно, как не измельчание? На подвигах не воспитывали, и со временем о них забывали. Но с внезапного (с исторической точки зрения) исчезновения городов, обезлюживания огромных площадей, появления Диких земель – по-настоящему диких! – началось обратное движение. Человек универсальный опять становился героем, а затем, уже в памяти следующих поколений, словно богом, на которого желали равняться. Подвиги ширились мифами, и планка подвига задиралась, хотя он по-прежнему все еще выступал делом случая. Необычайных обстоятельств. А вот, уже в наше время, подвиг стал Уроком – ему стали учить, и его, если выражаешь готовность, совершать. Как тот, которым прошли Степка, Санька, Славка. Мы изыскиваем подвиги, и золото разрешено использовать лишь для их описания…  

Линейная история бедна, но пишется быстро. Объемная история богата, но запутана. Хакка предоставили собственное понимание времени, по всем примеркам – лучшее. Они делили его на участки называемые "превратность".  

Мы начали с простых вещей. Понимание давалось не сразу. Где педагогика мудра, образное обучение лучшее ее подспорье. Помню, как нас вывели на дорогу. Ту самую, по которой мы недавно бежали и вернулись, загнув круг. Помощник педагога, один из секуторов, держал в руках круглый пенал заполненный прутьями.  

– Это – река времени, – сказал педагог, указывая на дорогу. – Движение ее неостановочное.  

Он взял протянутый прут.  

– Это история народа, – сказал он, держа прут в руках. – Она откуда-то произошла, но вы видите ее отрезанной. Она крепка, но затем истончается. Ей приходится быть гибкой и мудрой, чтобы расти. Вопрос породы имеет не меньшее значение.  

Он бросил прут на дорогу.  

– Смотрите – как он лег! Ни одна история народа не ложится вровень со временем. А вот другие…  

Он разбросал прутья по дороге.  

– Какие-то начинаются позже других, другие раньше. Какие-то соприкасаются, а то и ложатся поперек и мешают движению – им суждено гнуться или ломаться. Какие-то народы создали союз, но их истории не равны, как не равны сами прутья…  

Он подержал связку в руках.  

– Одни из них длиннее и крепче, но вот короткий. Союз-связка его оберегает, однако история его хотя и благополучна, но непродолжительна.  

Он еще раз показал на дорогу и даже топнул по ней.  

– Вот общая река времени. Но она, как вы, сделала круг, чтобы начать новый. Вы бежали "посолонь" – по течению времени. Но здесь вас будут учить ходить встречь его и вопреки ему.  

– А города? – решился спросить кто-то.  

Педагог помрачнел. Взял прут, изломал-измочалил его в руках, спутал и бросил под ноги.  

– Вот он – город и его народ!  

Города, живя в той своей прошедшей реальности, должно быть, и представить не могли, как природа – истинная Природа! – способна вернуться и забрать свое по праву! Родовое общинное язычество установилось, как естественность, как лучшая из форм самоуправления. Языческий подход изменил технологии, вписав их в природу, соединил с ней. И начало проявляться то, что в иные времена назвали бы чудесами. Ведь первый шаг к чуду – способность его ощутить. Города, так мне думается, исчезли причиной, что попросту утеряли способность ощущать. На всем, включая душу, возникла оболочка, и оболочка на оболочке. Но еще раньше города утеряли способность помнить!  

Помнить все несложно, сложно с этим жить, пока не научишься помнить упорядочено. Люди не равны, и мозг мозгу рознь. Мозг – это вместилище. У одних эластичное, у других костное.  

Сломал хвойную ветвь – запах! – и чередой "проводы мертвых" случаев, когда был этому свидетелем, ведь такова наша традиция, провожая, обкладывать тела хвоей. Если бы только это! Отпустишь поводья памяти, и чехарда всех случаев, когда ломал ветвь, и случаев, когда видел, как кто-то ломает. И случаев, когда не видел, а просто приходил запах, а затем случаев, когда об этом уже вспоминал… "В березовом – веселиться, в еловом – удавиться, в дубравушке – радеть, в сосновом здороветь…»  

Что утешает, все это проскальзывает едва ли не мгновенно. И можно выхватывать "притормаживать" нужное. Это уже не чехарда, не объем, не картинки в окнах, если перед тобой возникает… нет, не стена, ты в каком-то пузыре, где нет понятий верх-низ, мысль требования составляет центр и к ней тянутся "книги", которые она призывает к себе, которые ее так или иначе касаются. Возможно, у других библиотекарей это проявляется иначе. Но возможно ли, что кто нашел лучшее управление, а еще способ забывать? На самом деле забывать.  

Всякая книга ловушка. Всякая книга – окно, в котором сотни и тысячи малых окон. Все равноценно, нет окон больших, окон маленьких, важных и неважных. Можно видеть разом, воспринимать знать общее, но можно видеть по частям и во все стороны.  

Мне нет нужды "читать книги", а уже и не представляю – как это делать. Книга поступает, и я ее вижу. Всю! Вижу ее желание, призыв, глупость, незнание, ведь единовременно она сравнивается с массой других книг... Книга – это вариант. Чья-то версия правды. Мог ли произойти вариант, в котором последствием наших действий окажется то, что "наш мир не случится"? Да. Как и тот, в котором это возникновение произойдет много раньше и без кровавых жертв. Книжники, способны влиять путем "переписывания книг", но диктат –какие книги читать, зависит не от них. Лучшее и важное если и создается в слоях времени, то в них же и исчезает, пропадая безвестно.  

Россия столетиями читала лишь слово церковное. Иная литература была запрещена. Все прочее относилось к чернокнижию, а с ними поступали соответственно – жгли те книги у них на спинах, грамоты на головах, а самих после этого в срубах. Но случись монополия не на слово христианское, должное воспитывать рабское послушание, а на языческое, взращивающее гордых и смелых? Что было бы тогда? Разве тянулись бы караваны русских невольников, числа тех, на кого указала церковь, как недостаточно послушных? Позволили бы торговать собой хазарским перекупщикам?  

Знания занудны, когда подаются неправильно. Являются ли книги знанием? Обязанность библиотекаря нести правду, а книги большей частью лгут. Но не одна ложь не способна выжить, если не несет в себе частицу правды. Задача библиотекаря выловить эту крупицу. Но есть периоды, правду о которых уже не узнает никто.  

До известной войны городов, когда города самоуничтожились, и уклад оставшихся в живых вынужденно вернулся к деревенскому, что собственно сам городской житель знал о "деревне", кроме того, что она где-то существует и чем-то живет? Ничего! И не желал знать. Историю писал город, и о народе опять же писал город. И всяк раз писал так, как считал нужным. Пытался ли рассказать о себе народ?..  

Может быть, и что-то даже сохранилось в "челобитных", но до слова печатного, слова-слепка времени, ничего из этого не дошло, иначе я, как библиотекарь, об этом бы знал. Примером, за столетие с 1800 года по 1900-е воспоминания о всех прошедших за тот период событий оставили примерно 250 человек. Сколько из них принадлежало к деревенско-крестьянской среде, чтобы показать мир ее глазами? Один! Но и того не стоило бы брать в расчет, поскольку был отставным солдатом, отслужившим три десятка лет и утратившим связь со средой. Да и оставил он в 1836 свой "мемуар" никак не о деревне... Более чем странно, ведь количество грамотных крестьян на тот период, пусть процент их был и невелик, превышало количество грамотных горожан. Три процента грамотности превышали 30 процентов едва ли не на треть, и составляли, еще до народной войны с Наполеоном, около одного миллиона грамотных в деревенской среде. Сколько из них было вольных, другой вопрос. Сколько вольны были писать – ответ известен. Ни одного!  

До возбуждения города такой наукой, как этнография, о народе вовсе не писалось. И он, чью сущность считали рабской, обратил на себя внимание во время Наполеоновского нашествия, когда Запад, неся просвещение, как он его понимал, попутно мародерничая, как всякий колонизатор, вторгся в пределы дикой русской страны…  

По счастью, теперь мы живем не в кольце, а в спирали, и с каждым витком появляется новая надежда. "Линейные" же считают, что они вырвались на свободу. Мир видел много самообманов, но этот самый трагичный!  

Знать, без возможности влиять, – ужасно! Библиотекарь либо становится знахарем души, а душа – это "чистая информация", которой не достичь, сколько не фильтруй, либо, пусть это и трусость, кончает собой. Третьим случаем он пополняет "Скорбный Дом". На тех, кто там обитает, еще есть какая-то надежда – чудеса случаются.  

Мир меняется? Есть признаки тому? Ответить на вопросы можно вопросом. Первый Дикарь в среде Библиотекарей – это что-то значит?..  

Отца едва помню – что-то большое, пахнущее дымом и рыбой… По сдаче первого урока, а это даже у последних из дикарей, происходит в 8-летнем возрасте, тебя спрашивают – кем хочешь жить? И ждут, что скажешь – жизнью своего отца! И это правильно. Но случается, пусть редко, кто-то отвечает не так, как от него ждут. Я был неправильным ребенком, и у меня не было отца. Вдовы не редкость, но редкость – женщины желающие оставаться вдовами. Немыслимое дело, чтобы женщина отказывалась от покровителя! И особо, если предыдущий доказал право называться Мужчиной еще при жизни. Подвиг быть Мужчиной, освещал женщину, что ему принадлежала, которую он оберегал, могли даже состязаться за право ее обрести, когда тот погибал, и она оставалась одна. Но такова была моя мать, она подвесила над входом пук сухих трав – знаком, что "суха", и никто не смел подступиться…  

С восьми лет, если сдал свой первый детский урок, обретаешь право назваться подростковым именем, а со второго восьмилетнего тебе подберут урочное взрослое имя. Случаются неспособные его получить, но есть еще два года и две попытки. Но и здесь случаются слабые или неудачливые, то и другое плохо – племя не должно размножаться "плохими людьми", и они уходят. Кто и к этому неспособен, составляют выселки – их оскопят. Еще там живут те, у кого не растут волосы на теле – не проявилась мужская природа.  

В восемь, после незатейливых тестовых обрядов – а мне досталась змея в яме – войдя в ответственность, сбросив детское имя и обретя право носить нож на поясе, обычаем ответил на главный в жизни вопрос – "кем будешь". Ждали привычного, правильного, но я сказал, что хочу стать тем, что убило моего отца. Сказал, что хочу стать Наукой!  

Когда моя мать была оскорблена, что случилось под нашей крышей виной чужака, пусть и гостя, отец достал честный нож, но Наука пустил искру из рукава, и та убила моего родителя. Потому я сказал, что хочу стать Наукой. И не смог бы объяснить – почему. Но у нас не требуют объяснений, не переспрашивают, верят первому слову, а не тем, что идут следом неправильной привязью, расшатывая смысл со стороны в сторону...  

Спустя четыре года, когда в яме было уже четыре змеи, и я справился со всеми, не получив укуса, спросили опять, и опять сказал, что желаю стать Дикарской Наукой – неправильным человеком! После этого меня стали учить иначе, поскольку знали, что отвечу в третий раз. В 16 достойно, хотя и тяжело, сбросив с себя оковы второго урока – а мне достался "змеиный человек" – наградой покрыв погодку, чтобы семя мое множилось, в третий раз сказал, что хочу стать Дикарской Городской Наукой. Этого ждали, поняга была наполнена, и никто не провожал.  

– Бог над нами, а мы боги для вас! – сказал Наука.  

– Что такое "боги для вас"? – вежливо спросил отец, поскольку не следует оскорбляться на высказывания неумного гостя, его следует выслушивать и пытаться понять.  

– Здесь и этого не знают? – пренебрежительно спросил еще гость, и это было вторым неуважением.  

– Я знаю четверых богов и четырех богинь, – сказал мой отец, и это не было хвастовством.  

Беседа становилась нехорошей, но гость не умолкал.  

И когда восьмым неуважением Наука оскорбил богинь моей матери, он перестал быть гостем. Мой отец достал нож, чтобы надрезать руку, испачкать в крови свой нож, ибо нельзя пачкать его кровью того, кто находится под твоим шатром, хотя нож того требовал, а Наука трусливо и подло пустил искру из рукава…  

– Но Наука победил, и это все, что могу рассказать о себе, – сказал я – Витька Лунный Свет – понял, что сказал неправду и поправился: – Все, что вам стоит знать обо мне прежнем.  

Это случилось давно. Когда кому-то назначен "час правды", обыкновенно торопятся с вопросами. Но не в среде тех, кто дожил до восьмого курса. На восьмом уже понимаешь, что иные вещи лучше бы не знать. Знать больше других, не означает – понимать больше других. Знание не дает преимущества ни в одной из специальностей, если оно не сроднилось с тобой к месту и времени, которые этого потребовали. Специалиста делает преданность своему делу, сосредоточенность на предмете, отрешенность от постороннего. Нельзя быть фанатиком всего, нельзя идти во все стороны разом, и нельзя отрешиться, когда имеешь все. Когда я, Вит, решил стать Наукой, то не понимал, что наука – это ВСЕ. А имея все, видя десятки чистых путей, сотни захламленных ответвлений и тысячи едва проходимых вариаций, каждая из которых может стать той единственной, сложно сделать один шаг. Ведь даже шаг все именит.  

В университеты не берут никого из дикарских племен. Были случаи, когда "дикарь" вырезал сокурсников за оскорбление, которое они не могли понять. Пришлось назваться иным именем и иным племенем.  

По поступлению, после вступительного ритуала с пробегом, который показался легким, но который, и это странность, прошли не все, меня спросили – кем хочу стать. Наукой? Значит – Библиотекарем! Вся наука сосредоточена в библиотекарях, они ее держатели. Но стать им невозможно – Библиотекарей выращивают с детства, а потому мне следует искать тех, кому буду полезен, чтобы со временем слиться в Восьмерку и попытать счастья в самом великом из дней, когда придет время…  

– Бог над нами, а мы боги для вас! – сказал Наука.  

Что ж… Небо, согласно поверьям старых лапландцев – это задница бога Юбинала. Что логично: погодка у них еще та – небо затянуто, а с таким имечком только жопой к людям. Богов питает воображение! Вообрази они себе иного бога, может, и погода бы улучшилась. Мы за себя не отвечаем. Воображаемый мир – если воображение крепко и устойчиво – рано или поздно получает "материальные" подтверждения. Частное воображение, переключаясь с предмета на предмет, не в состоянии их увязать и дополнить, чтобы создать целое. Если и нащупает, то завязнет. Главный признак группового воображения – оно больное. Впрочем, здорового воображения не бывает, оно отклонение от нормы, считается, что у животных его нет вовсе – те здоровы. Если вы способны на фантазии, вы – человек. Нравственность не предполагает большого воображения, безнравственность питает себя все большим и большим. Следует ли предположить, что религии суть есть безнравственные предприятия, поскольку заставляют погружаться и сосуществовать в огромном групповом воображении?..  

Каждому народу свои инструкции. Но художественная литература должна исчезнуть! И не только она одна… Пусть любуются на себя через окна времени.  

3. Рассказывает Катька – "Вороний Глаз" (специализация "ТРАВНИЦА"):  

(…)