Лихо

Дорога по осени – выноси святых и ратуй. Но какие святые в машине, где мат-перемат? И кому «ратуй» орать, если нет кругом людского племени? Только высунется из мокрого ельника вампир-дистрофик, с тоской глянет на машину, обитую крестами, закланную-перезакланную, – ожгет глаза сим непотребством и отступит, ворча. Пойдет, пошатываясь, едва надеясь дотянуть до весны – до времени, когда потянутся по реке сытые мордатые туристы-байдарочники. Глубокая осень – безнадега тем, да этим…  

Машина самым мерзким образом легла на брюхо. На этой прямой и луж-то всего две, любую по краю объехать можно, но это если с умом, не торопясь. Не повезло – вдруг соскользнуло колесо с… в общем-то, удобного ровного места, повело юзом, водитель в испуге крутанул руль «не туда», поддал газку… и проскочили первую, для того, чтобы на все четыре ухнуть, зарыться в жиже второй…  

В машине, после затейливых разборок – «кто виноват», решили не суетиться, а ждать до света. Виноваты, по большому счету, оказывались все. Бригадир – что подписался на этот сомнительный, не слишком прибыльный контракт, а еще предложил «скосить угла». На месте водителя сидел кругом виновный Кося-Рябозад, которого машина так и не признала за своего, и отчаянно «чудила». В затылок ему дышал, нервный Кося-Дергач пытался рассмотреть, что там впереди. Тот самый Дергач, который уже два года был в розыске, а третьего дня завалил на трассе шиногрыза в погонах, из-за чего объявили «перехват», и теперь приходилось возвращаться второстепенными объездными дорогами. Но больше всех виноват, конечно, штатный шофер, что подставился – полез в заварушку, когда брали «объекта». И то, что не был с ними в машине, вины его не искупало – усугубляло. И, если правду говорят, что на том свете при каждом недобром поминании приходится кувыркаться – крутился пропеллером за машину свою и за дурость.  

Один Бригадир был настроен философски. Удачно вышло. Всех, кто находился в поселке, ликвиднули, так что хвоста ждать не приходилось. Немножко расстраивался за гемоглобин… Но не собирать же разбрызганное по стенам? Груз взял, потерял всего двоих шнуров, один из которых, можно сказать, был не его. Авторитет должен возрасти, а, значит, быть жирному контракту. Дело-то провернули нерядовое, не каждому такое удастся – взять «вывертка» на лесных выселках.  

Выверток (если на пригляд) был неказистым. Голый старик лицом ребенка – ну, сущий младенец. И непонятным бы смотрелись все эти веревки, узлы, а еще более примотанные к жердине руки, для тех, кто не видел его в деле…  

Как ни наказывал этим олухам следить за ручонками, чтобы не связал узлом какую-нибудь «мудру», этот хиляк (на которого, по виду, дыхнешь перегаром – не выживет, растворится) успел-таки – умудрил! – сложил пальцы особым образом и направил на Косю-Чмыхало. Бригадир первый раз видел, чтобы так качественно выворачивало. Только Чмыхало был, а тут (не поймешь – верхом ли, низом, а вывернулся – не уследить глазу) мясо упало, а косточки поверх сложились. Все оторопели, Бригадир едва слышно присвистнул сквозь зубы. Наводка оказалась верной.  

– Лихо! – с уважением свел брови, и, не глядя на своих, спросил недовольно:  

– Ну, и че ждем? Следующего?  

Подскочили, ухватились в каждую ручонку – мертво, едва ли не зубами вцепились, развели по сторонам, стали мотать кисти загодя приготовленными бинтами. Бригадир не особо рисковал, держась напротив выворотка, знал, что дважды одна «мудра» не действует, нужно новую изображать. Зато авторитет свой повысил – никогда не лишнее.  

– Ну, будя, гляньте как там наш водила?  

Подозревал, что с шофером не все ладно. Вот что значит, в дело брать не собственного шнура. Сказал же олуху – сидеть в машине! – нет, сунулся… и, как назло, брюхом на заряженную растопырку. Видел краем глаза, когда заминка получилась у столбов воротных. Бригадир многое успевал заметить, вовремя распорядиться, потому и был… бригадиром.  

Вернулись перепачканые. Показали полиэтиленовый пакет  

– Что так мало?  

– С него хлестало, как с борова.  

Бригадир ревниво ощупал взглядом фигуры – может, и не врут, не заныкали – потому и парой посылал, что один на другого, обязательно настучит. Людская порода… Достал из нагрудника плоскую металлическую коробочку, потряс у уха (хотя перед «выходом» проверял). Целой таблетки было жалко, потому неловко зажал толстыми пальцами и сломил почти вровень с полоской. Меньшую половину бросил в заботливо расправленный пакет, вторую – опять-таки в коробочку. Дорога домой длинная. Если ультрафиолетом влагу выпарить, сбагришь дороже, но в полевых условиях вечно так, крутись – не крутись, а не сэкономишь. Побултыхал пакет в руках, глянул на просвет. Дождался, пока выпадет осадок. Верхнее, посветлевшее, слил сквозь кулак, нижнее бурое оставил. После должен был получиться порошок – жаль, меньше нормы, как с ребенка.  

Бригадир поторапливал с зачисткой, никакого творчества не позволил – баб, да девок мять. Не слишком горевали – костлявые все, словно с голодного острова. Смурные какие-то, равнодушные ко всему, как нарики. И хотелось убраться из этих мест до темного. Неуютно как-то. Потому дурную кровь не цедили – она и в городе дешевая, да и не за этим приехали.  

Бригадир уже знал, что за вывертка возьмет больше, чем подряжался. Видел, как мясо на человеке выворачивается, но чтобы и костяк перемешался, да поверх упал? такого даже на весеннем реалети-шоу не показывали. Хорошего выворотка взяли, жаль только, что с виду неказистый, не товарный. По приезду, прежде чем сдавать, не лишним будет в порядок привести, полирнуть – есть такое средство, намажешь кожу… часа на три, как на арбузе, и живчикам себя чувствуешь.  

Шаловливые ручонки эти накрепко прихватили к толстому ухвату (в растопырку у локтей, чтобы и согнутыми не мог дотянуться одна до другой) и опять обмотали по кистям бинтами, а Рябозад все горевал, что не захватили гипс.  

– Залить бы их! Ну, хоть смолой какой! – зудел, беспокоился.  

– Еще скажи – обрубить!  

– А можно? – смотрел с надеждой, преданно, как пес  

– На кой, спрашивается, тащились в такую даль?  

Да уж… Занесло…  

Нудный-нудный, а за шофера теперь. Казалось, тут не поболтаешь, а какое-то время умудрялся. В машине просторней стало, вывороток совсем места не занимал. А вот когда сюда добирались, теснились – амуниции много, а Рябозаду так вообще в багажнике пришлось сидеть. Мог бы оценить, но не способен – недалек. Старательный, но нетерпеливый, заводной по пустякам. За паскудность характера, чаще всех приходилось довольствоваться багажником... Но случай и шельму метит – прикусил язык, когда под горкой, на прямой, всех вдруг затрясло внутри, словно большой ребенок схватил машину в руки и принялся ее выколачивать. Дергачу разбередил рану, повязка пропиталась кровью, и у пленника на заднем сиденье подозрительно шевелились ноздри.  

Перекусили бутербродами, обернутыми в вощеную бумагу. На каждого пришлось по два, а Бригадиру четыре. Все по правилам – офицерский доппоек на боевых. Бригадир периодически (под настрой) косил под офицера и заводил соответствующие порядки – о которых имел смутное представление. …  

Нудный Кося жевал, стараясь уберечь распухший язык, и, с трудом выговаривая слова, обещал, как вернуться, отвертеть у злобной машины все колеса. За что заработал еще одного тумака – ведь не приехали же!  

Постепенно угомонились, устроились…  

Пока спали, прилипла к запотевшему стеклу нежить – подпитаться чужими снами, но тот, что в мешке, повел бровями, отпала. А, может, потому отпала, что бригадир спросонья ткнул ей в харю святым кукишем? Даже не пришлось снимать наперсток с большого пальца, демонстрировать лак на ногте.  

Лака, по совести, осталось не много, как не берегся, выкрошился по краю. Зато был он самый, что ни на есть, правильный – снятый со старых образов, в уместной к подобным делам концентрации – не один к пятидесяти, как торгуют всякие шаромыжники с левыми лицензиями, а самый, что ни на есть, классический – один к трем. Бригадир своим ногтем гордился.  

Остаток ночи прошел скучно – словно на кладбище, когда-то попавшем под разнарядку за неуплату налогов. С умом отделанная машина, наконец-то, вписалась в ландшафт, и больше не рассматривалась обителями как нечто инородное. Упокойная ночь, осенняя – вырви глаз. И только, уж совсем под утро, приходил фантом, родившийся на позапрошлую грозу, качнул машину, но никто даже не проснулся. Фантом обиделся от невнимания и рассосался…  

А утром…  

…утром я перечитал то, что написал ночью, понял, что нет смысла плодить подобную литературу.  

На чем со мной и подписались, скрепили:  

Телипайло  

Чмыхало  

Дуроляп  

Хандрыга  

Запупырченко  

Кривопуп  

Помогайбатько  

Неубеймуха  

Вырвихвост  

Жуйборода  

Попсуйшапка  

Засучирукав  

Нелепенко  

Недоберя  

Рябозад  

Нетудыхата  

Полторадень  

Голопуз  

Пукало  

Курощуп  

Нездимайшапка  

Стоколяс  

и  

Хвостодрючка…  

/13 января 2005/