Спец вагон

Сердце сжалось, к горлу подкатил ком, вспомнил её лицо: – «как мне тебя жалко – мама. Прости меня. Прости, пожалуйста».  

Нет, не будет прощения от родителей. И от людей, тоже не будет.  

Доктор смотрит в глаза, водит ручкой у носа, потом что-то пишет. Я чувствую, он меня понимает, сочувствует, жалеет. В нём нет того, что было в «них».  

«Ведь это же был не я? – мысль сверлит мозг, — это, кто-то другой. Я смотрю на то, что он творит. Но, со стороны. Вижу каждый его шаг. Слышу, как он дышит, что чувствует, о чём думает, а я — рядом. Как объяснить доктору, что это сделал не я? Этот – кто-то, другой... он точно не я, я слежу за ним. Может он инопланетянин? Я так доктору и скажу! »  

– Как вы спали, — врач, не отрываясь от писанины, задал вопрос.  

– Спал? Не знаю... кажется, спал: «Я не знаю, как я спал, мне сделали укол. Я спал? Или – нет? Что ему ответить? » – табуретка подо мной скрипнула.  

– Вам снятся сны?  

– Нет.  

– Видения? Тревоги? Вы вспоминаете те события? Думаете о них? – доктор престал писать, встал, подошёл ко мне, взял за руку, считает пульс.  

— Это... кх..м, — кашляю, — доктор (говорю шёпотом) — это инопланетяне, или черти.  

– Да? – бровь доктора взметнулась вверх, — ну-ка, ну-ка, поподробней. Говорите инопланетяне, почему вы так считаете?  

– Не мог я. Я рядом был и всё видел. Но, я это видел со стороны. – гляжу на доктора. – Как бы я в них стрелял? Всё было как в кино. – стало жарко от воспоминаний.  

– Говорите, говорите, — подбодрил меня врач, — что вы чувствовали, когда на это смотрели? Вам хотелось всё прекратить?  

– Нет. Верней не так – я не мог.  

– Почему?  

– Меня же там не было, — меня удивляют глупые вопросы врача, — я же с другой стороны экрана. Я не мог. Это черти! – стало страшно, — доктор, они придут...?  

– Елена Николаевна, — громко позвал доктор сестру, — пожалуйста, сделайте укол и позовите охрану, — он пристально смотрит мне в глаза. — Сейчас вас проводят в палату, вы поспите, завтра расскажите мне всё, что знаете, — тон успокаивающий, — хорошо?  

– Угу, — я кивнул.  

*  

Впервые вижу в этих лицах страх, боль, отчаянье. Больше нет того высокомерия, пренебрежения, оскорбительных ухмылок. Крики, стоны... Пули шлёпают в тела как-то буднично. Они корчатся, хрипят, кровь пузырится на перекорёженных губах. Грязные, мерзкие слова, которые я слышу каждый день, втыкаются, вместе с пулями, обратно в эти туши. –«Пуля – это конфета, а обидные слова, их обёртка» – почему-то думаю о сладком. Мне кажется, что я их освобождаю. Кровь на гимнастёрках? Нет, это не кровь. Это начинка шоколадных конфет: – «как быстро они закончились», — негодование, пистолет с пустой обоймой выпускаю из руки, он громко падает на пол. – «у прапорщика в сейфе ещё есть», — иду, беру, перезаряжаю, прапорщик стонет, я ему первому выстрелил в голову ещё раньше. – «Некогда мне, спи, я потом к тебе вернусь». – Возвращаюсь. Те, кто ещё не упал на пол с пулями в голове, закрылись и забаррикадировали дверь: – «Так лучше, — думаю я, — я не хочу вас видеть жалкими, такими, какие вы сейчас». – Стреляю через закрытую дверь купе. – «Да, так лучше». – Я стреляю и вижу другое, то, как те двое, меня избивают в караулке, и я упал. С меня стянули штаны и кальсоны, один держит за шею, второй пытается ввести член мне в анус. Чувствую, как жидкость капает на мои ягодицы и стекает по икрам. – Что, не донёс? Ха-ха-ха... – смеётся тот, кто меня держит.  

– Ничего, мы тебя «петух», всем отделением потом «отпетушарим», понял?! – угрожает он мне. Мой разум не в силах вынести унижение, я теряю сознание. Они жгут мне кожу спичками, пытаются вывести меня из обморока. Когда нога дёрнулась от боли, оба достали члены и на меня помочились, плюнули и ушли в купе играть в карты.  

Прямо надо мной, в багажном отделении, двое. Я поднимаю руки и стреляю вверх. Чувствую, как пули, пробив ламинат, втыкаются в тела моих сослуживцев.  

Потом продолжаю стрелять через закрытую дверь, пока не заканчиваются патроны.  

Тихо. Стало очень тихо, ритмичный стук колёс железнодорожного вагона стал фоном тишины, которая меня окружила. – «Как хорошо! Я больше не услышу грязных, обидных слов. Мне не придётся стоять в карауле восемь часов без смены. Мне никто не будет поджигать пальцы ног и смеяться надо мной, называя меня «велосипедистом», не будут бить по лбу – «пробивая лося». Повар не насыплет мне в кашу соль, так, чтобы я не мог кушать».  

Стонет прапорщик. Это всё из-за него. Ему место среди них.  

Поворачиваю голову на стон, — «тишины хочу». Прапорщик стоит, смотрит на меня, по лицу размазана кровь. Вынимаю из-за пояса ещё один заряженный пистолет, стреляю несколько раз ему в грудь. Он поворачивается и бежит от меня по коридору. В конце падает: — «скоро и он не будет нарушать мою тишину».  

Я кинул пустые стволы на пол, зашёл в купе к прапорщику, взял из сейфа оставшиеся два. В него больше не стреляю, он стонет и ползёт к кухне.  

У меня в кармане специальный ключ от всех купе, открываю то, где лежат мои сослуживцы, стреляю в каждого, чтобы не стонали, — мне нужна тишина. – Слышите! – кричу я им, — мне нужна тишина!  

Я стянул их всех на пол, закидал матрасами. Моя «хэбэшка» воняет мочой и порохом. – «надо переодеться», — у прапорщика беру одежду и деньги, в «дипломат» складываю пистолеты, на кухне набираю еду. – «Всё, пора. Ухожу». – Моя одежда догорает в печке. Тот, кто стрелял, смотрит в огонь, но видит меня. – Уходи, оставь меня! – кричу ему, — зачем теперь ты следишь за мной? – «Ведь это был не я. Я просто всё видел. Теперь, когда закончилось, мне пора домой».  

Поезд делает остановку: – «Это кстати», — думаю я.