Парень

— Значит, ты влюблён в него? — спросил Дарвин так, будто это был обычный вопрос.  

У Дарвина всегда была такая забавная манера говорить, которая просто излучала оптимизм, которому Гамбол мог лишь позавидовать. Конечно, быть циничным и саркастичным иногда было весело и намного проще, чем быть искренним, но Дарвин всегда казался таким чертовски довольным. Иногда это могло сильно раздражать. Как сейчас, например, когда Гамбол пребывал в разгаре кризиса, а его брат вёл себя так, будто это не имело большого значения.  

— Что?! — заныл Гамбол. — Думаешь, я?.. В Роба?  

Он выдавил из себя смех, надеясь, что если он выставит предложение Дарвина достаточно глупым, то ему не придется смотреть правде в глаза. Дарвин не выглядел ни впечатлённым, ни убеждённым.  

— Ты надеешься, что если будешь говорить достаточно снисходительно, то я почувствую себя глупо и перестану настаивать на этом, не так ли?  

Гамбол вздохнул. Конечно, он ведь разговаривал с Дарвином, а тот знал его лучше, чем кто-либо другой на планете.  

— Будь ты проклят, Дарвин Уоттерсон! — сказал Гамбол. — Ты распознал мою тактику отклонения и вынудил меня к саморазрушительному поведению!  

Он сделал паузу и глубоко вдохнул.  

— А-а-а, если задуматься, ты действительно очень помог. Спасибо.  

Дарвин закатил глаза.  

— О, хорошо, что ты сам пришел к такому выводу. Я надеялся, что мне не придется привлекать к этому Анаис.  

Гамбол вздохнул, воспользовавшись моментом, чтобы обдумать более глубокие последствия этого разговора. Ему нравились мальчики? И не обычные мальчики, а Роб? Он ни с кем не встречался с тех пор, как они с Пенни расстались на первом курсе, и раньше никогда не задумывался о своей ориентации.  

Этот разговор с Дарвином начался еще на прошлой неделе, когда дети семьи Уоттерсон столкнулись с Робом в местном кафе-мороженом. Гамбол, как и ожидалось, чуть не упал, пытаясь произвести впечатление на своего так называемого заклятого врага.  

— Роб! — взволнованно крикнул Гамбол, перебегая через всю комнату, как только вход в заведение открылся, и тот наконец показался в дверях.  

Роб как бы застенчиво улыбнулся и, кажется, покраснел, что Дарвин принял к сведению. Он не знал этого парня так хорошо, как Гамбол, но это показалось ему нехарактерным.  

— Ой, — мягко сказал Роб, всё ещё улыбаясь той же улыбкой. — Привет, Уоттерсон.  

Это было странно дружеское общение между двумя предполагаемыми врагами, и в последнее время они вели себя так всё чаще и чаще. За неделю до этого они столкнулись с Робом в торговом центре, и Дарвин стал свидетелем того же приветствия между ними. Если они хотели убедить людей в том, что ненавидят друг друга, ни один из них не преуспел в этом.  

На самом деле Роб и Гамбол больше не вели себя как заклятые враги. Роб иногда ставил в спальне Гамбола ловушки или что-то в этом роде, но они всегда выглядели скорее глупыми розыгрышами, чем что-либо ещё. Эти двое преимущественно начали вести себя как друзья — или, по мнению Дарвина, как два человека, слишком глупых, чтобы признаться друг другу в своих чувствах.  

Это стало более очевидным только после того, как Гамбол снова остался один. Он и Пенни расстались после взаимной договорённости о встрече с другими людьми, а через неделю Роб узнал об этом — по слухам — и позвонил своему заклятому врагу. Гамбол ожидал злобного смеха или насмешливой шутки, но всё, что он услышал, это вопрос: "Как ты себя чувствуешь? "  

Роб искренне беспокоился о благополучии Гамбола, что шокировало последнего. В ту ночь они разговаривали по телефону не менее часа, и когда закончили, Гамбол почувствовал себя невероятно. Его лицо раскраснелось, а живот наполнился бабочками, когда он откинулся на спинку матраса.  

Те же самые бабочки вернулись в кафе-мороженое, в торговый центр и во все места, где с тех пор он встречал Роба.  

— У меня порхают бабочки каждый раз, когда я его вижу! — внезапно выпалил Гамбол, заставив Дарвина вздрогнуть, а раскладушка, на которой тот спал, заскрипела.  

— Чувак, что?! — раздраженно спросил Дарвин.  

— Роб! — сказал Гамбол. — Я всегда думал, что странное чувство в моём животе было случайным, но, возможно, что оно было общим знаменателем!  

— Гамбол, этот разговор закончился три часа назад! — сказал Дарвин. — Ты просто начал смотреть в пространство, не говоря ни слова, поэтому я предположил, что что-то сломалось в твоём мозгу.  

— Кто дарит тебе бабочек? — спросила Анаис, высовывая голову из-за верхней койки.  

— Его заклятый враг, Роб! — ответил за него Дарвин.  

— Ой. Ты имеешь в виду того, от кого у Гамбола глаза-сердечки каждый раз, когда он его видит?  

— Ага!  

— Тот, чьё имя заставляет Гамбола краснеть всякий раз, когда оно всплывает?  

— Тот самый!  

— А тот, кого Гамбол?..  

— Хорошо, хватит! — сказал Гамбол. — Почему все узнали о том, что я влюблён в Роба, раньше меня?  

Дарвин и Анаис обменялись понимающими взглядами, молча выражая взаимное удовольствие по поводу конфуза своего брата.  

— Потому что, Гамбол! — сказала Анаис. — Ты не смог бы сделать это более очевидным, даже если бы попытался!  

Гамбол ахнул, а затем замолчал, одновременно смущённый и озадаченный разговором.  

— Что?! Что вы имеете в виду?!  

— Каждый раз, когда он смотрит на тебя, ты краснеешь! — заметила Анаис.  

— И каждый раз, когда он пишет тебе, ты практически визжишь! — добавил Дарвин.  

Гамбол слегка нахмурил брови. Неужели это было так очевидно? Это было... действительно неловко, на самом деле. Знание того, что все могли видеть, какой он влюблённый дурак, вызывало у него желание заползти в нору и никогда больше не вылезать.  

— Но не волнуйся, Гамбол! — весело сказала его младшая сестра. — Мы с Дарвином поможем тебе! Верно, Дарвин?  

Дарвин взволнованно вскочил с кровати.  

— Конечно! У Гамбола будет парень до конца недели!  

Это слово наполнило Гамбола знакомым ощущением. То головокружительное тёплое чувство, которое возникало у него в животе всякий раз, когда Роб разговаривал с ним в последнее время. Его щеки порозовели, а сам он покраснел. Казалось, что это произошло уже в миллионный раз за день.  

— Парень? — спросил он, и его голос стал намного выше, чем обычно.  

— Конечно! — сказал Дарвин. — Это то, чего ты хочешь, верно?  

Гамбол уже сделал глубокий вдох, чтобы сделать ещё один возмущенный комментарий, но слова Дарвина остановили его. Хотел ли он, чтобы Роб был его парнем? К чему могли привести отношения с ним? Держаться с ним за руки? Это звучало красиво. Целоваться? Это звучало очень мило. Ладно, может, оказаться парнем Роба было бы не так уж и плохо.  

— Кто сказал, что я нравлюсь Робу? — спросил он.  

Этот вопрос неожиданно возник у него в мыслях.  

Его брат и сестра ухмыльнулись друг другу, очевидно, используя телепатию Уоттерсонов, чтобы вести молчаливую беседу, исключая Гамбола из их мысленного разговора.  

— Очевидно, что ты ему нравишься, Гамбол, — сказала Анаис.  

— Очевидно? — недоверчиво спросил Гамбол. — А что тут очевидного?  

— Хочешь список? — Дарвин был невозмутим.  

— Да, пожалуйста, — смирённо сказал Гамбол.  

— Ну, во-первых: капли пота появляются у него на лбу всякий раз, когда вы с ним разговариваете! Это значит, что ты заставляешь его нервничать.  

Гамбол подумал об этом и обнаружил, что помнит, как Роб в некоторых случаях выглядел особенно вспотевшим. Может, это действительно из-за него?  

— Он также старается изо всех сил, чтобы увидеться с тобой, даже когда ему это неудобно. Ему просто нравится быть рядом с тобой!  

Это правда? Что ж... Однажды Роб действительно появился в доме Уоттерсонов посреди ливня только потому, что придумал новую шутку о суперзлодеях и предположил, что Гамбол, возможно, захочет её услышать.  

— В самом деле? — спросил Гамбол. — Ему нравится быть рядом со мной?  

— Абсолютно! И ещё что-то…  

Анаис громко зевнула, прерывая разговор и заставляя братьев посмотреть на неё снизу вверх.  

— Ребята, мы можем закончить с этим утром? — спросила она хриплым от усталости голосом. — Я такая сонная.  

Мальчики нежно улыбнулись, внезапно вспомнив, как они сами устали.  

— Конечно, сестрёнка, — сказал Гамбол. — Спокойной ночи, ребята. Я вас люблю.  

— Люблю вас!  

— Я тоже люблю вас, ребята. И не волнуйся, Гамбол, мы притворимся, что не слышим, когда ты снова начнешь бормотать имя Роба во сне