Сказочная быль. Изгой

Так-так, охота началась. В этой неправдоподобной до дикости истории он исполнял роль жертвы, а охотилась на него вся стая. Ну, или основная её часть. Неправдоподобной история была потому, что то, что произошло не укладывалось в его лохматой умной башке, не осознавалось, не понималось, не верилось. Однако... Это случилось. Да-да, это стряслось. Теперь он лежит, притаившись в глубоком сугробе. Выглядывает, выслушивает, вынюхивает смерть, которая следует по пятам, маячит вон за теми ёлками, настигает... Это случилось. Он, лучший из лучших охотников стаи – теперь жертва, добыча. Наверняка он умрёт. Скоро. На него накатила вдруг беспросветная печаль. Чтобы не взвыть и не выдать себя, он ухватил пастью огромный шмат снега, проглотил его, обжигая горло, и беспомощно затих в глухой тоске.  

Но, чёрт побери, как же так?! Как могло такое произойти с ним с Голком?! Как?! Как?!  

То, что его подставил заклятый враг Хмырь, Голка ничуть не удивляло. Это должно было случиться рано или поздно. Голк это знал всегда и готовился к этому. Надо признать, что готовился плохо и прошляпил, пропустил удар. Дурак! Недооценил Хмыря, ох, недооценил... Не просто дурак, а совсем дурак! Дурилка. Даже не фанерная, а картонная... Голк зарылся носом в колючий снег и ругал, ругал, ругал себя последними словами...  

Ну, допустим с Хмырем всё ясно. Но вот со всей стаей... Как стая поверила в бредятину, которую разыграл перед ней Хмырь? В такое нельзя, немыслимо было поверить! Но стая поверила и изгнала его. Изгнала прямого, честного Голка. Поверила мразотному Хмырю. Вот где ужас, вот где несчастье, вот где проклятье Голка! Его предали все! От него отвернулись даже лучшие друзья, те с кем он бок о бок прогнал сотни труднейших километров в поисках добычи, с кем вместе проливал кровь на охоте... Общую братскую кровь...  

Выть! Хочется выть!  

Жить! Хочется жить!  

Выжить и отомстить!  

Нельзя выть... если только тихонько постонать...  

Если прямо сейчас не постонать, то сердце разорвётся от обиды, от боли, от страха...  

Голк тоненько застонал в снег. Он издавал протяжный, тягомотный, ноющий звук и был сам самому до блевотины противен. В кого же ты превратился, тварь дрожащая?! Уж лучше, как отец с утеса Печали камнем вниз, чем вот так...  

Надо что-то делать!  

Голк вскочил, с силой отряхнул налипшие на жёсткую шкуру комья снега. Он не будет прятаться. Нет! Он не ахнется с утеса, как отец, мигом покончив со смертельной тоской и позором. Нет! Он, сильный, славный охотник. Голк примет бой! Стая, которая уже настигает его, растерзает его в клочья. Ну и пусть! Голк будет биться! А перед смертью он перегрызет паршивую глотку подлому Хмырю. Да будет так!  

Голк решительно вышел из укрытия и вгляделся зоркими, горящими глазами в ночь. Никого. Странно. Где вы? Где убийцы, где смерть? Я хочу, я жажду принять последний смертный бой! Я готов!  

Голк задрожал от напряжения и волнения. Жар охватил его. Воспаленный мозг вдруг затуманился, лапы подкосились сами собой. Голк рухнул в снег и вырубился. Он не потерял сознание, он просто заснул от усталости..  

Во сне Голк вспомнил и снова пережил всю историю изгнания из родной стаи. Историю обидную и позорную, мучительную и отчаянную.................  

А началось всё с Тэи. Тэя – молоденькая, сопливая волчица, которая ещё ни разу не участвовала в настоящей стайной охоте. Однако, она уже и не беспомощный щенок. Тэя  знает себе цену, несмотря на молодость. Она красавица с задатками будущей лидирующей волчицы-матери. Так Тэя сама себя позиционирует, выпячивая свою персону кругом и всюду, бессовестно навязывая свое мнение окружающим. Сначала стаю это забавляло, над Тэей подсмеивались, подшучивали, а потом, с какого-то перепуга поверли ей и признали её бесспорное превосходство. И началось! За Тэю стали бороться, грызться, биться.  

Это был звёздный час Тэи. Она крутила самцами стаи, как хотела. Самцы и стар, и млад просто одурели, лишились разума и слетели с катушек. Дня не проходило, чтобы из-за Тэи не устраивалась кровавая грызня. Самки ненавидели её, но ничего не могли поделать, молча терпели.  

У Тэи была манера, приблизить к себе какого-нибудь самца, дать затравку, назначить любимчиком, а потом вдруг резко отстранить его, избрав нового фаворита. Такие интриги будоражили рьяных самцов, сводили их с ума, заставляли закипать кровь, сносить бо'шки. Как Тэе удавалось проделывать такие штучки до сих пор остаётся загадкой, но так было. Хмырь тоже побывал у Тэи в фаворе, но облизнулся, не добившись ничегошеньки. Сменила она его на Глока. Но с Глоком у Тэи вышла осечка. Нельзя сказать, что Тэя была Глоку безразлична. Ему было оченно приятно её внимание, и Глок чуть было не распластелинился перед первой красавицей стаи. Но возник отец, который был на тот момент вожаком. Он поубавил пыл Глока, наставил его, убедил не связываться с беспутной соплячкой. Глок не имел права возражать отцу и нажил себе сразу две беды – усиленные приставания Тэи и ненависть отвергнутого Хмыря.  

Взбешенный, опозоренный Хмырь решил умыть самопровозглашенную красавицу. Выбрал он довольно кардинальный метод – взять неуступчивую "принцессу" силой. Голк стал этому невольным свидетелем. Так ему казалось на тот момент.  

В тот злосчастный день Голк пробирался по своей заветной тропе после удачной стайной охоты. Он был от пуза сыт, доволен и благостен. В таком состоянии Голк любил побыть один, просто так без каких-либо мыслей и забот. Вдруг он услышал справа от тропы приглушенный рык и возню. Что такое? Голк хотел пробежать мимо, мало ли кто там рыкает и возится. Это же лес, тут полно всякого зверья, есть кому порыкать и повозиться. Если бы он был голоден, вяло рассуждал Голк, можно было бы проверить на предмет поиметь добычу, а так – нет, так-нет...  

Ноги сами свернули с тропы. Обострилось чутье и навострилось зрение. Голк бесшумно крался среди густого подлеска на интригующие звуки. Вот они все ближе, ближе...  

Голк застыл, прячась за разлапистой елью. Он увидел ужас – Хмырь нещадно драл Тэю. Это она издавала придушенные рыкающие звуки, придавленная к земле мощной тушей Хмыря.  

Голк, не раздумывая, прыгнул. Боевой клич прозвучал отрывисто и страшно, сами собой обнажились клыки. Гнев наполнил сердце. Как же Голк ненавидел сейчас Хмыря! Странно, но Хмырь  как будто не особо удивился появлению Голка. Правда, Голк тогда не обратил на это особого внимания.  

В следующий миг противники сцепились. Насмерть! Голк, конечно, победил. Он был априори сильнее Хмыря. Хмырь бежал, позорно поджав хвост. Голк хотел утешить бедную Тэю, заверив её, что ни одна душа никогда не узнает... Однако, Тэя исчезла. Наверное, уползла в чащу зализывать свой позор и плакать, плакать... Голк поискал её кругом, тихонечко позвал, но Тэя не откликнулась. Пусть побудет одна, решил Голк, наверное ей так надо. Главное, мразотный Хмырь был наказан – разорванное ухо, укушенный кончик носа (очень болезненное место), пара-тройка глубоких царапин на боках от когтей Голка и рваная рана на левой ляжке... Вкус поганой крови Хмыря и кусочки его тухлой плоти до сих пор Голк ощущает во рту. Тьфу-тьфу! Мерзость! Правда, Хмырь выдрал у него несколько клочков шерсти, так ничего страшного, можно сказать, пощипал немного... Ерунда...  

На этом незначительном моменте Голк очнулся, осознав вдруг что-то очень важное во всей истории, что приключилась с ним. Как же он до сих пор не понял, не допёр? Голк вскочил. К нему пришло прозрение. Пазл сложился. Его, умнючего Голка, поимели, как последнего идиота. Именно тогда, когда он, якобы, спасал Тэю от зверюги-насильника, его трахнули по самое не балуйся. Шлюха Тэя и ненавистный Хмырь уделали его благородного Голка. Как же дёшево он прокололся!  

Голк свалился в снег. От обиды он заскрежетал зубами. Ему стал ясен весь план двух мерзавцев, умело заманивших его в ловушку. Голк закрыл глаза и вспомнил, что было дальше.  

Дальше был загрызанный, растерзанный рысёнок. Беспомощная, бездыханная тушка малыша рыськи на снегу, яркие пятна крови и... клочки палевой шерсти рядом, его шерсти, шерсти Голка.  

Стая дико не дружила с рысями. Откуда взялась эта давняя-предавняя нелюбовь, никто сейчас не скажет. Это враждебное чувство  к короткохвостым кошачьим передавалось из поколения в поколение, зрело со временем и усиливалось. Но! Между теми и теми была узаконенная договорённость (кем она была узаконена и когда никто не знал) в трудные голодные времена, т. е. очень суровой зимой, назначалось временное перемирие. Стаи обоих кланов не мешали друг другу охотиться. Так было необходимо, чтобы выжить. Так было правильно.  

И вот в это самое перемирие был загрызан маленький рысёнок. И по всем признакам умертвил его Голк. На месте преступления был найден клок его шерсти. Палевый. Только у единственного члена стаи, а именно у Голка, на правом боку чуть ниже лопатки было небольшое пятно шерсти палевого оттенка. Это был несомненно его клок и висел он аккурат на когте у рысенка. Блин! Как же всё хитро было разыграно!  

Глоку опять захотелось взвыть.  

Эта сцена с насилием "несчастной" Тэи, затем драка с Хмырем, в которой тот добывает клок палевой шерсти, чтобы подкинуть на место убийства рысёнка... Потом все до слёз просто. Общий сбор, предъявления неоспоримых улик, обвинение, изгнание из стаи... Отца скинули с поста вожака за нерадивого сынка, а его вышвырнули из стаи. Отец не выдержал позора, он жестоко заболел, мучился три дня, выл и скрипел зубами. Потом незаметно уполз на вершину утёса Печали и... Отца больше нет. Голк никогда не забудет его распластанное, переломанное тело там внизу...  

От Голка тогда сразу отвернулись все. Не пожелали выслушать даже самые-самые преданные и верные... Просто взяли и бросили... Сердце пронзила нестерпимая боль. Голк вдруг понял, что умирает. Умирает не в нервной схватке, а просто от разрыва сердца. Плохо, тоскливо, одиноко...  

– Тррр... Голк! А что ты тут валяешься? Трррр...  

Сорока Трындычиха. Какого хрена!  

– Трррр... Молчишь? А тут сорока на хвосте принесла, что тебя из стаи турнули. Тррр... Нето правда?  

Дура! Сама себе что ли принесла?  

– Трррр.... Ну молчи, молчи... Трррр... А зря кобенишся. Гордыню свою демонстрируешь. Не то времечко, Голк, не то. Трррр... Трындычиха могла бы тебе кое-что интересненькое подсказать. А, Голк? Трррр...  

А может хрен с ней, что он, правда, кобенется. Голк повёл ухом, приоткрыл один глаз.  

– Ну.  

– Я тебе, как на духу скажу, Голк, – радостно затрещала Трындычиха. – Я этих короткохвостиков терпеть не могу...  

– Дальше. По делу.  

– Ну, так вот. Совет. Добрый. Тррр... Ты бы со своими заботами к Шушуну сходил бы. А, Голк? Трррр...  

– Да пошла ты.  

–????? Трррр.... Не по'няла. Трррр....  

– Ладно, не обижайся, Трында... Сведи меня к Шушуну. Согласен.  

Шушун был нелюдь, сущность типа ведьмака или ведьмы. Никто точно не знал какого он полу – баба или мужик, стар или млад. Шушун являлся (тьфу-тьфу-тьфу через левое плечо) всем по-разному. Шушуна боялись и сторонились, как бы не околдовал. Голк век бы с ним не встречался, а, если бы кто только намекнул, что Голк помощи у Шушуна попросит, он бы уписался бы со смеху, конечно, а-то бы и полхвоста откусил. Но у Голка случилась такая безнадёга, что без помощи Шушуна ему никак не обойтись.  

Сорока порхнула на соседнее дерево.  

– Голк, рекомендую соскочить с тропы как можно дальше. Тррр... Вот так! Следы быстро вьюга занесёт. Тррр... Кстати, она уже началась, завьюжилась. Теперь впиживай за мной. Тррр...  

Идти пришлось довольно быстро. Углубились в чащу. Голк еле продирался. Наконец Трындычиха замерла на ветке, поджидая Голка.  

– Теперь, голубчик, пойдёшь один, – шёпотом сообщила сорока. – Видишь вон тот завал из сучьев впереди? Это и есть жилище Шушуна. Я, пардон, дальше этой берёзы не ходец. Тррр... Боязно как-то. Тррр... Давай, чеши, а я вслед тебе погляжу-провожу.  

Голк медленно двинулся к завалу, пытаясь сквозь усилившуюся метель разглядеть что-то похожее на вход. Куда входить-то? Голк запаниковал. Ему стало очень неуютно. Он подумал было, что зря связался с трескуньей. Мелькнула мысль драть с проклятого места когти. Голк тормознул, застыл на одном месте и беспомощно обернулся к сороке. Та помахала ему крылом и вдруг завопила:  

– Тррр... Трррр... Тррр... Восемь дыр! Мать-перемать!  

Из завала вдруг потянулись длинные корявые ветки. Мощными щупальцами они вмиг оплели Голка и потащил его внутрь завала. Всё! Писец! Опять подстава, опять ловушка! Опять вляпался!  

Но ветви-путы ослабли и Голк рухнул на твердь. Огляделся. Его приволокли внутрь жилища. Посередине – огромный котёл с чем-то кипящим и дико вонючим. Булькает, варит зелье. Однако, огня под котлом нет. А как же он варит?  

– Хай, Голк! В смысле, дратути!  

Перед Голком возникло нечто призрачно облачное. У нечта периодически возникало мутное лицо, то женское, то мужское, не уловить. Шушун, подумал про себя Голк.  

– Ага, – подтвердил нечто или подтвердила. – Ты чего ко мне, Голк?  

– Я? К кому? А, ну да... – Голк никак не мог начать, тем более, что меняющиеся образы Шушуна его страшно раздражали и путали.  

Необходимо сосредоточиться, строго приказал себе Голк. Получилось не очень, но он всё же попытался сформулировать проблему. Тупо, путанно, но всё же...  

– Я – изгой тепереча... Несправедливо... Изгнан всей стаей... Подлецы и она и он... Суки грязные, вонючие... Подставили... Зажрали рыську невинного... Твари! Клок шерсти... С меня выдрали... Сам же её трахал  при мне... Оказывается, спектакль, театр... Ууууу!!! Папка от позора... Папку жалко... Ууууу!!! Ууууу!!! Ууууу!!!  

Голк взвыл, не в силах более терпеть. Шушун приблизил к нему полурасплывчатое мужское лицо и заглянул через глаза внутрь Голка. Голк испытал ужас, который заставил его замереть, так как отчаянное волчье сердце практически остановилось в то мгновенье.  

– Ты говоришь правду, Голк, хотя и очень сумбурно.  

Голк хотел сказать, что сейчас приведёт мысли в порядок и расскажетслучилос всё внятно.  

– Не надо, – не дал ему сказать Шушун в образе молодой женщины. – Теперь молчи и слушай. Слушай внимательно. Это совет. Я редко кому помогаю, но тебе почему-то захотела помочь...  

Сейчас не мечись и не дёргайся. Я нарисую вокруг тебя заколдованный круг. Не вздумай из него выходить ни под каким видом, чтоб не случилось. Пропадёшь ни за хрен собачий! Ущучил, серый?  

Шушун приблизил к Голку морщинистое лицо косматой старухи и опять через глаза перепуганного зверя проник ему в самую душу.  

–Я... это... как его... – попробовал согласиться Голк. Ещё он захотел попросить Шушуна не менять образ пока они общаются, так как эта процедура сильно вышибает его из колеи, мешает сосредоточиться.  

– Не об том заботишься, милок, – грубо перебил мысли Голка Шушун-молоденькая девица, больно, но игриво дёрнув его за усы. Теперь закрой глаза, смотри и слушай... слушай... слушай...  

"Как же я буду смотреть, когда глаза закрыты? " – хотел возразить Голк.  

– Заткнись, умник! Быро гляделки прижмурил, а то вытурю, паскуда неуправляемая!  

Голк крепко сомкнул веки, прижал уши и приготовился к колдовству.  

Оно началось. Странно, но Голк всё видел верез закрытые глаза, правда в каком-то тумане и как будто то сверху, то со стороны. Как бы наблюдал за самим собой. Странно.  

– Смотри и слушай... слушай... слушай...  

Голк увидел сверху, как он сидит в заколдованном кругу. Начал падать снег. Сначала на пол ложились редкие снежинки. Потом снег усилился, повалил крупными хлопьями. Голк видел, что превращается в сугроб. Он хотел подняться и стряхнуть с себя снег, как обычно это делал, но вспомнил, что ему нельзя выходить из круга и смирился с горой снега на спине.  

– Смотри и слушай... слушай... слушай...  

Вдруг поднялся ветер. Снег закружился. Ветер усилился, разгоняя массу снега по кругу. Теперь Голк видел всё со стороны. Он сидит в центре воронки из несущегося в бешенной круговерти снежного кольца. Голка затрясло, но не от холода. Он не ощущал снежного урагана, хотя он кружил вокруг Голка с такой силой, что легко мог бы унести его к чёртовой бабушке. Трясло Голка от страха, пронизавшего его насквозь.  

– Смотри и слушай... слушай... слушай...  

Теперь Голк очутился в эпицентре жуткого урагана и наблюдал за происходящим оттуда. Закрытыми глазами он увидел, как кружившийся со свистом вокруг него снежный поток стал превращаться в какой-то странный образ, похожий на кого-то в длинных белых одеждах. Образ становился с каждым кругом всё яснее и яснее. Наконец Голк понял, что это сам Шушун в виде костлявого старика. Колдун уставился на Голка жуткими совершенно чёрными бездонными глазами, и Голк окаменел совершенно, чувствуя, что он отдаёт концы, его поглощает потусторонняя тьма. Но, наверное, Голк был всё ещё жив, потому что ощущал ужас, иначе он бы уже ничего не ощущал.  

– Смотри и слушай... слушай... слушай... Уходи из леса, теперь это не твой дом, а твоя погибель. Тебя спасёт... она... голубые глаза. Но сначала кровь, боль, смерть... почти... Твоё будущее – голубые глаза и Большой Он, которому ты подчинишься и будешь служить, поправ свою природную гордость и дикую животную натуру... Всё!  

На Голка смотрела и улыбалась красивая молодая женщина. Голку даже захотелось лизнуть её в нежно розовую щёчку. Красавица вдруг рассмеялась прямо в морду Голку. Образ её стал расплываться и меркнуть на глазах. Вместо прелестницы появилось искареженное злобой лицо старой хохочущей  колдуньи. Она протянула к Голку тощие руки с длиннющими пальцами и когтями, пытаясь ухватить его за шею. "Всё, мне конец! " – мелькнуло в голове у Голка.  

Жуткий хохот старухи разносился эхом со всех сторон и пронзал  Голка насквозь. Когда когти колдуньи коснулись шерсти на шее бедняги, он уже мало что воспринимал. Сердце Голка замерло от неописуемого ужаса и остановилось. Мрак......................................................  

Очнулся Голк от навязчивого стрекотания.  

– Тррр... Тррр... Тррр...  

Голк попытался открыть слепленные глаза. У него не получилось. Голк вспомнил, что ему запрещено смотреть открытыми глазами. "Смотри и слушай... слушай... слушай... " – вот, что он должен был делать, пока Шушун творил своё колдовство. Причём смотреть он мог только зажмурившись. Бред какой-то! Голк вспомнил, что насмотрелся он насмерть. "Я же умер потом...   – подумал Голк, совершенно не ощущая страха от этого факта. – Однако, что я там наслушал? " Голк стал вспоминать.  

– Тррр... Тррр... Тррр... – мешало ему сосредоточиться.  

"Неужели мне и мёртвому в царстве мёртвых будет досаждать эта трескотня? Достала уже! "  

– Кыш! – рявкнул Голк в потустороннее пространство.  

Голк услышал хлопанье крыльев. Тоже чудно'. Всё как наяву.  

– Но-но-но! Не очень-то тут! Тррр... Тррр... Тррр... Я его спасти хочу, понимаешь ли, а он тут развалился, как дохлый и кышкает не по делу. Тррр... Тррр... Тррр...  

Голк задумался, может он вовсе не умер, может он не Там, а всё ещё Здесь на белом свете?  

– Кыш! Ну-ка, клюнь меня, тараторка!  

– Так кыш или клюнь? Ты уж определись как-то. Только скоренько, а-то они уже близко.   Тррр... Тррр... Тррр...  

– Клюнь!  

Голк услыхал опять хлопанье крыльев, потом почувствовал, как сорока (скорее всего это была она) опустилась к нему на спину и начала по нему бессовестно топтаться. "Ага, сюда... " – задумчиво произнесла сорока и тюкнула Голка промеж глаз. Это очень болезненное место. Голк подскочил от боли, глаза сами собой открылись и выскочили из орбит. Голк хотел схватить дуру и выщипать ей все перья, но мысль о том, что он Жив (!!! ) остановила его.  

– Спасибо! Удружила, – неожиданно даже для себя произнёс Голк.  

– Да, что там, – засмущалась сорока, – обращайтесь...  

– Ты знаешь, а ведь я не умер, – тихо пояснил Голк.  

– Я в курсе, – иронично заметила сорока. – Но, если не поторопишься, у тебя есть шанс опрокинуться по полной. Глянь-ка туда.  

Голк посмотрел, куда указала сорока. Вдалеке по снежному полю двигалась цепочка его бывших собратьев. Их было восемь. Шли они след вслед. Возглавлял Хмырь. Сомнений не могло быть. Волки искали Голка, чтобы прикончить. Надо было срочно уходить. Куда? "Лес – твоя погибель" – сказал Шушун. Голк верил колдуну. Оставалось прятаться в чистом поле. Ага, попробуй-ка затеряться на открытом пространстве. Голк пристально оглядел огромное поле. Ни кустика, ни кочечки.  

Вдруг Голк увидел, как Хмырь остановился, повернул морду в его сторону и начал нюхать. Голк залег в снег, хотя прекрасно понимал, что Хмырь и его дружки скоро обнаружат его по запаху. Они были неплохие охотники, эти волки из его бывшей стаи. Можно, конечно, уйти-таки в лес и запрятаться там. Его будут искать, выслеживать, охотиться на него. Как долго, никто не знает. Быть добычей сородичей, не знать покоя ни днём, ни ночью, улепетывать, таиться, не спать, жить впроголодь... Даааа... Перспективка... Голк протяжно взвыл.  

– Охренел?! Они засекли тебя. Дуй в лес, прячься. Я их отвлеку, как смогу... Тррр... Тррр... Тррр... – пообещала сорока.  

Голк видел, как стая рванула в его сторону, вздыбливая снег мощными грудными мышцами. Молодые, здоровые звери. "Красиво идут" – подумал Голк. Он развернулся к спасительному, казалось бы, лесу. И вдруг понял, что никуда он не станет улепетывать. Он будет драться! Биться насмерть!  

Шерсть на загривке встала дыбом. Кожа на носу собралась гормошкой, усы задергались, клыки обнажились. Голк был готов к бою...  

Восемь врагов окружили Голка со всех сторон. Осторожничали, не начинали первыми, только  слегка порыкивали, раззадоривая себя, нагнетая злость.  

– Попался, падаль! – Хмырь нагло усмехнулся. – Пора ответить перед стаей, которую ты опозорил. Ребята, мои верные друзья, отомстим подонку, нарушившему закон перемирия, очистим от скверны благородное имя нашей стаи. Взять его!  

Да, Хмырь хорошо знал, на какие чувства давить. Голк не успел даже ничего ответить. Да и надо ли было? Оправдываться? Взывать к разуму? Ему бы всё равно не поверили. Хмырь постарался и, наверняка, заранее провел среди членов стаи надлежащую работу.  

Голк занял воинственную стойку, изготовился отбить первую атаку. Он твёрдо знал, что погибнет. Слишком не равные были силы. Сейчас Голку было плевать. Он настроился биться. Огорчало, что правда, наверное, никогда не всплывёт. Да и то не очень. Биться до последнего! Вот что сейчас заполняло его отважное сердце. Всё остальное стало как-то не важно.  

Невыносимо жгучая боль везде – спина, лапы, уши, хвост... Всё пронзила дикая боль... Голка начали рвать на части, грызть, драть когтями, отрывать куски с клочьями шерсти и мяса... Запах и вкус свежей крови вызывали ещё большую ненависть и ярость... Голк старался не подпускать бешенных псов к глотке. Он отбивался как мог и как мог ответно наносил врагам увечья. Злющая перекошенная рожа Хмыря как-будто придавала сил. Голку хотелось вырвать у подлеца кадык, больно наказать. Жажда мести затмила физическую боль. Несколько раз ему удалось выдрать клок из поганой шкуры и порвать вражине ухо. Бой кипел, окрестности оглашались жуткими звуками, снег окрасился пролитой кровью...  

В какой-то момент Голк почувствовал, что слабеет, силы стали покидать его, он всё чаще заваливался на бок не в силах держаться на ногах, из груди вырывались надрывные хрипы. Враги тоже устали, но продолжали драть и кусать Голка. Хмырь методично и умело  натравливал их.  

Наконец Голк потерял сознание. Он, наверное, умер второй раз, распластавшись на пропитанном кровью снегу. "Бросьте его, пусть подыхает... " Хмырь увёл изрядно потрепанных собратьев с места казни своего недруга. Он уничтожил Голка. Дело сделано. Цель достигнута. Он – законный Вожак. Теперь можно править стаей и жить спокойно. Но почему же Хмырю так не спокойно? Почему так хочется, вернуться и откусить падле Голку башку, чтоб уж наверняка? "Ладно, не ссы, – приказал Хмырь сам себе. – Потом... "....................................................................  

Голк пришёл в себя от того, что кто-то усердно нализывал ему бока. Было больно, но приятно. Чей-то шершавый слюнявый язык перемещался вверх к израненной морде. Вот Голк почувствовал горячее дыхание на носу и услышал звуки, похожие на повизгивание. Видимо, от чрезмерного старания. Он попробовал занюхнуть запах незнакомца и неожиданно испугался. Запах был не дикий, но опасный. Кто это? Он точно не Лесной. "Он – Домашний! " – пронзила Голка страшная мысль. Домашние были теми ещё недругами Лесных. Но зачем он спасает Голка, зализывая ему раны, вместо того, чтобы просто добить немощного? Вопрос, конечно, интересный...  

Голк взвизгнул от острой боли, когда язык незнакомца прошёлся по глубокой ране на левом ухе, и вскинул голову.  

– Прости, – на Голка вупор смотрели  голубые глаза.  

Глаза были спокойные, светлые, скорее ледяные, с черной окантовкой вокруг голубой радужки. Они были прекрасны!  

– Кто ты? – прохрипел Голк. – Можешь не отвечать, я сам знаю. Ты – Ангел.  

Ангел улыбнулся и смущённо тявкнул.  

– Я – Нора. Так меня зовёт Большой Хозяин, у которого я служу. Когда ты поправишься, мы будем служить ему вместе. Ты рад?  

– Не знаю... Я не умею служить. Как это?  

– Ты быстро научишься. Главное, чтобы ты выздоровел. Теперь не болтай и потерпи. Мне надо закончить обрабатывать тебе раны.  

Нора принялась аккуратно вылизывать больные места. Голка потянуло в сон. Он был ещё очень слаб. Сон, в который погрузился Голк, был спокоен и сладостен, не смотря на боль во всем теле. Несколько раз Голк просыпался от жуткого жара. Приоткрыв один неопухший глаз, Голк видел, что Нора лежит рядом. Это его успокаивало. Боль сама собой утихала, и он снова окунался в обволакивающую вату сна.  

А потом появился Он. Подошел незаметно из ниоткуда. Голк узнал его. Это был тот самый Страшный Дядька со штуковиной, в которой жила Смерть. Дядьку звали Колька-охотник. Лесные его жутко боялись и старались не пересекаться, уйти подальше с Колькиных троп. Голк вспомнил, что стало с молоденькой  дурой белкой, которая по глупости не спряталась вовремя. Голк сидел тогда в густом ельнике, ожидая, когда Колька пройдёт, и стал невольным наблюдателем. Всё произошло мгновенно. Коль4а вдруг вкинул свою штуковину, раздался грохот. Это из штуковины выскочила Смерть и впилась в белку. Прямо в глаз. Голк тогда рванул прочь что есть мочи. В стае часто рассказывали жуткие истории про Кольку и его спертоносную штуковину. Не-е-ет! От них надо держаться подальше.  

Голк подскочил, чтобы удрать и спрятаться. Слабые лапы подкосились, и он не смог сделать ни шагу. Тогда Голк оскалился и грубо зарычал. Но даже это удалось ему с трудом, вместо грозного предупредительного рычания из пасти вырвался какой-то жалкий позорный визг.  

– Ну-ну, успокойся, – сказал Колька тихим голосом. – Я не претендую на твою независимость. Нора, скажи ему, что это правда.  

Кстати, Голк заметил, что Колька был без своей штуковины. Это обнадеживало. Его не убьют так вот сразу. Потом Нора. Она, возможно, его защитит. Зачем бы ей надо было зализывать ему раны? Вылечить Голка, чтобы потом Большой Хозяин, как она называет охотника, пристрелил его уже здорового? Что-то не сходится... Нора подошла и легла рядом. Красивая, спокойная.  

– Не шарахайся, Голк. Он не сделает тебе ничего плохого. Я не позволю. Поверь. Лучше поспи. Да ты дрожишь весь, бедняжка. Прижмись ко мне потеснее. Сейчас я согрею тебя. – Нора говорила и говорила, прижавшись к Голку тёплым боком.  

"Трандит как сорока, – думал Голк. – Но почему становится так тепло и уютно. Ужасно хочется спать... "  

Следующий раз Голк очнулся от незнакомого резкого звука. Одновременно он почуял приятный запах, напоминающий молодую куропатку. Он приоткрыл глаз. Сбоку стояла миска и пахло от неё. Голк поднял морду и втянул носом.  

– Это куриный бульончик, – сказала Нора. – Большой Хозяин хочет, чтобы ты поел. Давай, лечись.  

– Ещё чего! Я сам добываю себе еду! Мне не надо ждать, когда меня соблаговолят накормить. Ясно? – Голк сказал это зло и увидел, как Нора обиделась.  

"Стыдно", – подумал Голк, но всё его существо противилось тому, что происходит. Это было поперёк всеймего привычной жизни. Голк зарычал, вернее, то ли заскулил, то ли застонал.  

– Э-э-э, дружбан, так не пойдёт, – это опять явился Колька.  

По тону, которым он это произнёс, Голк понял, что Колька очень не доволен. "Ну, и хрен с ним! – окрысился Голк про себя, решив ни за что на свете не есть вшивую подачку.  

Голку вдруг приспичило облизать Кольке лысую морду, типа утешить. Он положил передние лапы Кольке на плечи и начал лизать плоское, заскорузлое, обветренное лицо, удивляясь, откуда же всё-таки возникает та соленая водичка, что льется сейчас из глаз Хозяина, прочно скрепившая их дружеский союз.  

Так Голк стал служить Кольке-охотнику, которого он всё чаще стал называть Большим Хозяином.  

Так надо.  

Правда, Голк редко забивал себе серую башку разглагольствованиями о том, как это он гордый и дикий подчинился двуногому существу. Если бы кто-то хотя бы слегонца намекнул ему на это тогда в прошлой жизни, когда он ещё жил в стае, Голк откусил бы наглецу полхвоста за такие намёки, а то и весь хвост. Но Голк мало что помнил о своих тогдашних убеждениях. Он научился жить исключительно настоящим.  

Так надо.  

А в настоящем у Голка был двуногий друг, которому он тоже хотел быть преданным четвероногим другом, заниматься с ним общими делами, вообще всё время быть рядом, держать Хозяина в поле зрения, даже когда дремал.  

Так надо.  

И, что характерно, Голку это нравилось, было прямо, что называется, в темку. Ещё ему очень нравилось любить Нору, радовать и удивлять её. А ещё возиться с малышами. Их, на минуточку, у Голка с Норой пятеро. Четверо  пацанов серого окраса, точняк в его волчью породу, и одна – девчонка, вылитая мамочка с такими же голубенькими глазками и белой мордочкой. Как же Голк обожал своих деток!  

Однажды Голку во сне привиделся Шушун. Явился каким-то голубоватым расплывчатым  облаком с лицом умудренного опытом седовласого старика, заглянул глазами, полными мрака, в самую душу Голка и спросил:  

– Ну, что, дичайший, остепенился? Человеку служишь? Ай-ай-ай! Неожиданный расклад получился... А родная стая без вожака... Не хорошо как-то... Ай-ай-ай!  

– Да, служу! – грубо ответил Голк во сне Шушуну и оскалился для пущей важности.  

Голк тут же проснулся. Тревожно подняв голову, стал осматриваться, ища колдуна. Нету... исчез  неприятный старикашка... Всё же это был сон, а-то Голк уж было подумал... Он снова закрыл глаза, теснее прижался к теплому боку Норы, подгреб под пузо парочку малышей, которые недовольно заурчали и тут же затихли во сне. Однако гнетущее тревожное чувство нависло над Голком. Да что за фигня? Это всего лишь сон. Ну, да. Противный, кошмарный, дурной, но сон. А зачем он приснился? Зачем колдун так мерзко спросил? Какое его дело, кому Голк служит, дикий он или домашний? Вот сволочь колдовская, вышиб из равновесия. Тварь! Ещё смотрит так в самое нутро! Фу, как мерзко! Не иначе к беде какой...  

Голк осторожно встал, подчиняясь природной интуиции, пошёл к дому Хозяина и начал скрести лапами дверь. Хозяин открыл, впустил.  

– Что случилось, дружище? – спросил, подавив зевоту. – Ну, входи...  

Голк лег на коврик у входа, глубоко вздохнул. Ему стало спокойно от того, что Хозяин был на виду, и Голк его охраняет.  

Так надо.  

Голк не спал всю ночь. Его преследовали глаза Шушуна, наполненные смертельной тьмой. Ему всё казалось, что сейчас случится что-то страшное  с Хозяином. Голк подсознательно ждал беды, периодически вскакивал, пристально всматривался в темноту, выискивая вражину, готовый сразиться и даже положить жизнь за Хозяина.  

Так надо.  

Голк сам не спал и непроизвольно своей бдительной возней не дал спать Кольке, который в конец измаявшись, разрешил Голку забраться к себе в постель, после чего оба сладко опрокинулись.  

– Ну, и что это было ночью? – спросил утром Хозяин у Голка, потрепав его за уши. – Азиатская хитрость? Захотелось понежиться в человечьей постельке. Дурашка!  

– У-у-у! Рррр! – обиженно возразил Голк. – Я может спас тебя от большой беды. Сам дурашка!  

– Нечего рыкать, – Хозяин потрепал Голка по башке. – За службу спасибо. Хороший...  

Сегодня была охота. Голк это очень любил. Любил, когда всё внутри обострялось, становилось другим, глаз – зорче, нюх – острее, слух – тоньше, всякая мышца' напрягалась пружиной, походка делалась мягкой, но твёрдой. Хозяин тоже превращался в Кольку-охотника. А вместеуу они – в единое целое. Это было здо' рово!  

Правда, Нора обижалась. Ей тоже хотелось на охоту, но детки, куда от них?  

– Скоро наши малыши подрастут, – успокаивал Нору Голк, – мы научим их охоте, и тогда все вместе...  

– Ты разлюбил меня, – капризничала Нора, поскуливаы для приличия. – Противный, вонючий дикарь. Хищник! Отодвинься!  

Голк делал вид, что злится, рычал, набрасывался на Нору и прикусывал ей за холку.  

– Ах дикарь! Я научу тебя уважать и подчиняться сильному! – кидал вызов Голк.  

Они, шутя, начинали борьбу. Малыши бесились вместе с ними. Это тоже было частью жизни Голка, от которой он просто балдел.  

Иногда, это случалось, когда то магическое светило на небе приобретало форму правильного круга, с Голком случалась невооббразимая тоска по чему-то такому далёкому и жутко родному. Голк не мог объяснить толком по чему... Ему просто надо было повыть..  

Хозяин понимал друга. Ночью они шли на вершину горы. Сам отходил в сторонку, оставляя Голка наедине с его тоской. Это были минуты трепетного интима. Голк вытягивал морду к золотисто-голубому глазу на темном небосводе и издавал звук протяжный, зовущий кого-то в никуда... или влекущий самого себя в далёкую вечность к праотцам... или к будущим потомкам...  

Так надо.  

– Волк, не смотри на меня так, – услышал Голк знакомый голос. – Как говорят наши деревенские бабы, в тебя Шушун вселился. Знаешь, Волк, у людей есть сказка такая про колдуна Шушуна. Говорят, он умеет проникать внутрь и тогда... Да что ты так забеспокоился? Это всего лишь сказки. Люди почему-то любят страшные истории. Сами себе напридумывают и сами потом боятся, от самих себя шарахаются. Ничего, ничего, родной. Это всё от полнолуния. Повыл, выплеснул тоску и будет... пошли.  

Хозяин потрепал Голка по башке и начал спускаться с горы. Голк смотрел ему вслед. Обернулся. Глаз светила привораживал, манил. "Ещё разок и догоню" – подумал Голк. Он подошёл к краю обрыва. Морда вытянулась сама по себе, и окрестности огласились заунывным диким воем. "Человеку служишь, дичайший? " – шепнул ему в ухо Шушун.  

На вой Голка откликнулся целый хор пронзительных голосов. И это было не эхо. Это были такие же волки, как он. Голоса звали его. Звали назад в дикую стаю. Голка как будто накрыл густой туман, он проник ему в мозг, и всё вдруг смешалось... Голос Шушуна "ты же дикий, иди к ним", вой сородичей, зовущий назад  в стаю... да ещё транда сорока... Голк вспомнил, что дня три назад прилетала Трындычиха и настрекотала, что стая изгнала своего вожака Хмыря. А всё Тэя. Она как-то проговорилась своей близкой подружаке Зэе, как они ловко провернули дельце, подставив Голка с рысёнком. Зэя пошептала Мэе, та Лэе и так далее... Короче, к вечеру того же дня вся стая была в курсе. Волки взвыли, подняли бунт и выперли интриганов и предателей из стаи. А под утро их обнаружили загрызанными в дальнем ельнике. И можно было бы подумать, что они перегрызлись между собой сами, но почему-то у Хмыря была напрочь снесена башка. Она до сих пор валяется под кривой ёлкой, и, если Голк не верит пусть сам посмотрит. Беее, как противно! А на общем сходе стая решила вернуть Голка, повиниться перед ним и позвать его в вожаки. Тррр-тррр-тррр... Чистая правда!  

Сейчас стая звала его, Голк слышал. А  лунный глаз блестел с небес и доставал до самой глубины. А Шушун подливал масла в огонь. А огонь разгорался. Голку бешенно захотелось к своим, к лесным. Дикая природная сущность начинала брать верх. Голк, не в силах противостоять ей, защелся неистовым воем и подался вперёд, готовый сорваться вниз, туда в лесную бездну, к своим...  

– Волк! Ко мне! – услышал Голк голос Хозяина.  

Голк очнулся. С силой мотнул головой, избавляясь от дурманящего тумана. Фу! Наваждение какое-то...  

Голк догнал Хозяина, прижался к родной ноге, слабо заскулил.  

– Ну что ты, родной мой Волчара. Не бойся, я с тобой.  

Страх, дрожь и тоска вдруг прошли. Голку захотелось насаться вокруг Хозяина, шалить, путаться у него под ногами, войдя в раж, то есть вести себя как обычная домашняя собака. Чем он и занялся под заливистый смех Кольки.  

Через пару дней Голк уже не помнил, что случилось с ним той ночью на горе. Луна пошла на убыль... А может дело вовсе не в Луне... и вообще не в каком-либо колдовстве...  

Одно Голк знал точно, Хозяин опять спас его от чего-то страшного. И он никогда не предаст и не бросит его. Ни-ког-да!  

А ещё у него есть Нора и дети. Их он тоже не бросит. Ни-ког-да!  

Пошёл на фиг Шушун!  

Правильно ли это?  

Да, правильно!  

Надо ли так?  

Так надо!