Здесь всё началось

2020 год;  

13-е июня; около 11 часов утра.  

Это был кабинет ‒ просторный и красивый. У стены, на диване, сидел молодой, даже правильнее сказать совсем ещё юный, паренёк; сидел он, закинув ногу на ногу, полностью спокойный, но не особо сосредоточенный на том, что говорит женщина напротив него.  

‒ Саша, ‒ мягко сказала она. ‒ Ты меня слышишь?  

Он перевёл взгляд со своей руки, лежащей на колене, на женщину, сидящую в кресле напротив него. Это была женщина на вид лет пятидесяти, хотя на самом деле ей было не больше сорока ‒ видимо, работа психологом измотала её; на ней были чёрные очки с линзами без диоптрий, такого же цвета юбка, туфли на невысоком каблуке и пиджак, лишь под пиджаком была рубашка на тон светлее чёрного. Своим строгим стилем одежды она, видимо, показывала полную серьёзность происходящего здесь, в кабинете; либо же она просто так безумно любила чёрный цвет и официальный стиль.  

‒ Да… да, простите. Задумался, ‒ ответил парень.  

‒ Ты много думаешь, ‒ в голосе женщины чувствовалось недовольство.  

‒ Это плохо?  

‒ Ты много думаешь лишнего, поэтому так часто отвлекаешься.  

Паренёк, ничего не говоря, закинул голову назад, устремляя взгляд в потолок.  

‒ Так вот, я говорила о том, что в тебе очень много гнева, Саша, ‒ голос женщины снова стал очень добрым и мягким.  

‒ Я знаю…  

‒ Раз его выплёскивание не твой вариант, то тебе нужно учиться контролировать свой гнев, усмирять его!  

‒ Я усмиряю… Поверьте, если бы мой гнев был без контроля, то я давно бы сидел уже не тут, а в колонии для несовершеннолетних…  

‒ Я… ‒ женщина не знала, что сказать. ‒ Тем не менее, что ты делаешь ‒ недопустимо!  

‒ Тоже знаю… ‒ парень снова стал смотреть на женщину. ‒ Который раз я к вам прихожу, и мы всё ходим по кругу.  

Паренёк посмотрел на стену справа от него, которую украшали разные висящие дипломы и другие награды.  

‒ И так как мы всё ходим по кругу, то я начинаю сомневаться в вашей профессиональности… Можно я пойду?  

‒ Саша, я действительно хочу тебе помочь, ‒ женщина слегка придвинулась к парню. ‒ Но я не понимаю, зачем ты всё это делаешь? Неужели ты и вправду добиваешься колонии?  

‒ Нет… нет, конечно. Чувствую, мама этого не переживёт,  

Парень снова устремил взгляд на свою руку: разбитые костяшки, когда-то хлеставшие чуть-ли не ручьи крови, а сейчас словно руки его совсем опустели, словно алая краска кончилась в них ‒ лишь разбитые костяшки, места, которые кожей не зарастали уже минимум год.  

‒ Тогда зачем ты продолжаешь этим заниматься? Неужели ты не можешь остановиться?  

‒ Могу… наверное. Но…  

‒ Но?  

‒ Нельзя. Ведь это будет неправильно.  

Женщина устремила глаза в пол. По ней было понятно, что она и сама уже устала ходить по кругу, но ей просто не удавалось выбраться из этого цикла.  

Парень и сам не до конца понимал своих слов. «Это будет неправильно. » Но отчего-то считал, что эти слова наиболее подходящие и уж точно правдивые.  

‒ Хорошо. На сегодня всё; можешь идти.  

‒ Спасибо.  

‒ Буду ждать тебя в понедельник.  

Дверь кабинета захлопнулась.  

Сашка неспешно и с неохотой брёл по улицам города домой. В его ушах были наушники, которые заглушали весь ненавистный парнем шум: чужие людские сплетни проходящих мимо него, гул автомобилей и ребяческие взвизгивания. Он лениво шагал, держа руки в карманах и даже не слушая того, какая музыка играет в его наушниках ‒ Сашка терялся в своих мыслях. Изредка он поднимал голову, меняя взгляд с дороги на происходящее вокруг ‒ неспешно вёл взглядом, внимательно оглядывая происходящее, встречался глазами с другими, но, долго не задерживаясь на них, шёл взглядом дальше, возвращался к дороге и так по кругу, пока не добрёл до дома.  

Дверь захлопнулась.  

‒ Мам, я вернулся.  

‒ Как всё прошло? ‒ донёсся голос из кухни.  

‒ Нормально… Как всегда. Ничего нового.  

Сашка прошёл из коридора на кухню. Его мать сидела за небольшим круглым столом, попивая кофе и просматривая журнал.  

‒ Напомни, когда ты уезжаешь?  

‒ Вечером. Через семь часов самолёт.  

‒ Да, точно… ‒ Сашка сел за стол, напротив матери, наблюдая за её чтением.  

Мать Сашки ‒ Анастасия Степановна – была женщиной сорока лет; длинные волосы цвета блонд либо лежали у неё плечах, либо были заплетены в пучок; её ярко-голубые глаза часто искрились вместе с очаровательной улыбкой; тонкие губы, длинные руки с изящными пальцами, привлекательная фигура юной девушки, и лицо, которое не тронули морщины. Сашке временами нравилось любоваться красотой своей матери (как бы это странно не звучало).  

‒ Надеюсь, ‒ Анастасия Степановна положила журнал на стол, переводя взгляд на сына. ‒ Пока меня не будет, ты не натворишь глупостей? ‒ её глаза наполнились искренним переживанием.  

‒ Не волнуйся. Всё будет как всегда…  

‒ Этого я и боюсь, ‒ тихо сказала она.  

Глаза женщины потухли ‒ они наполнились сожалением о невозможности помочь сыну «не творить глупостей».  

‒ Всё будет хорошо. Обещаю.  

Женщина снова посмотрела на сына; её нижняя губа слегка задрожала, но появилась лёгкая улыбка. Анастасия Степановна встала со стула и подошла к Сашке.  

‒ Да… конечно! Всё будет хорошо.  

Она обняла голову сына, прижимая её к груди, после, как она часто делала, поцеловала его в лоб.  

‒ Ты поешь. А я пойду отдохну немного.  

Сашка лишь кивнул вслед уходящей в другую комнату матери.  

13-е июня; ночь.  

Парню снился сон. Он видел, как множество людей вокруг него смотрят в небо, смотрят на то, как идёт снег. Не идёт, даже не падает! ‒ понемногу близиться к земле, так не спеша, что будто теряется само время, словно снежинки кружатся в медленном вальсе. Никто никуда не спешит, все стоят и просто смотрят. Дети удивлённо спрашивают родителей: «Что это?!». А взрослые и сами стоят и будто не знают, что это такое, будто видят это в первый раз. Глаза их становятся больше; даже не столько глаза, сколько зрачки. Кто-то чуть-ли не плачет, а кто-то так и вовсе рыдает. Почему-то Сашке от этого стало даже немного грустно, хотя он и сам не знает почему. Возможно, грустно за детей, которые не знают, что такое снег; или же из-за того, что многие плачут. Издалека послышались завывания ветра. Почувствовалось, как слегка бросает в дрожь, как лёгкие порывы скидывают твои волосы на лоб, как одежда начинает надуваться изнутри, будто ты вдыхаешь полной грудью, будто ты становишься свободным, нежели это было раньше, будто твоё сердце подсознательно понимает, что случилось что-то хорошее, и ветер тому вестник, он несёт сообщение всем, кто увлёкся вальсом снежинок.  

14-е июня; около 5 утра.  

Сашка открыл глаза. Вокруг него полный мрак ‒ комната не пропускает свет через плотную ткань штор, хотя утро ещё слишком раннее, и рассвета нужно ждать.  

«Странный сон, ‒ подумал он, продолжая лежать в постели. ‒ Неужели снег настолько удивителен? »  

Сашка приподнялся на кровати, сквозь мрак оглядывая свою комнату: стол, почти пустой ‒ ни компьютера, ни учебников, ни школьных тетрадей; лишь одна тонкая тетрадка, где он иногда делал записи; и одна книжка, которую ему однажды посоветовала мама, говоря, что это любимая книга его отца. «Я, Робот» ‒ Айзек Азимов. Сашка перечитывал её пару раз. Хотя ему далеко до любителя научной фантастики. За столом ‒ шкаф, в котором было не так много вещей: две футболки, тёплая кофта, шорты и джинсы.  

«Меньше времени на выбор. » ‒ мелькнуло у него в голове.  

Вся одежда была в тёмных цветах, и занашивал он её до дыр ‒ пока не порвётся, о новой можно и не думать.  

Где-то в темноте таилась его старая бейсбольная бита; хоть он её сейчас и не видел, но смело, по памяти, мог назвать каждую царапину на ней и даже то, откуда каждая из этих царапин.  

Подле кровати стояла тумба ‒ внутри почти пустая; в ней лежали запасные стерильные бинты, справки о выписках с травмпункта (которых было не так уж и много), и точильный камень для ножей. На самой тумбе лежали телефон с наушниками, и стояло большое зеркало ‒ мутноватое, где своё отражение ты видел неявно. И при взгляде тебя словно посещала мысль: «Кто это? Я знаю, что ты это я. Но я не знаю тебя. »  

Просидев на кровати несколько минут, Сашка встал и отдёрнул штору.  

Утро. Спокойное и тихое утро, когда ничего не нарушает совершенного безмолвия: птицы щебечут лишь где-то вдалеке, а гул моторов автомобилей настолько тих, что становится не громче, чем стук собственного сердца. Солнце только-только начало возрождаться после очередной смерти в ночи, освещая квартиры. И солнечные зайчики разрастались с каждой минутой, понемногу охватывая всю комнату. Отвернувшись от окна, Сашка видел всё то, что было в сумраке ‒ вон он стол, вон шкаф, вон стоит бита подле тумбы. Единственное, что он забыл ‒ старенький альбом, который уже давно не открывал; лежал на столе рядом с книгой и разбросанными карандашами.  

Сашка снова взглянул на свои руки.  

«Смена грифеля на красные краски…»  

Неспешно он подошёл к зеркалу. Его недлинные блондинистые волосы спадали ему на лоб; поправляя их, он вглядывался в свои серо-зелёные глаза, внимательно оглядывал всё своё лицо: нос, рот, щёки и подбородок; осматривал и ощупывал шею. Лицо его выглядело достаточно свежим, выспавшимся ‒ ни синяков под глазами, ни опухших век. Шея лишь немного покрасневшая, раздражённая из-за неопытного бритья. На лице его изображалось лишь спокойствие ‒ ничего более. Сашка привык к тому, что обычно лицо его не выражает ничего, кроме спокойствия, никаких эмоций. «Эмоции ‒ слабость! » ‒ приговаривал он изредка.  

Отвлекаясь от своего спокойствия, он вернулся к «исканию».  

«Вроде бы ничего… ‒ думал Сашка, вспоминая о том, как закончил его отец, по рассказам матери. ‒ Может быть, обойдётся? »  

Приподняв футболку, в которой он ходил дома всегда, стал рассматривать отражение дальше.  

«Обойдётся… Мечты…» ‒ подумал Сашка, рассматривая бледно-красное огромное пятно, находящееся на левой груди ‒ в области сердца.  

Потом уже на глаза бросались: синяки, царапины, шрамы. Некоторые из шрамов были достаточно свежие и яркие, а другие уже давние и совсем бледные, которые можно и не заметить, если не знать о них.  

‒ К чёрту мечты! К чёрту розовые очки! ‒ сказал он вслух.  

Так Сашка любил говорить, когда в его голове лишь мелькала мысль о том, что он может вылечиться и выжить. Ему привычнее было думать, что осталось ему от силы пару лет; лишние надежды, как он считал, ни к чему.  

Отойдя от зеркала, он двинулся на кухню.  

Парень сел на один из двух стульев. Небольшой круглый стол был застелен ванильной скатертью, а на ней лежала записка:  

«Ты вчера так рано заснул, что мы не успели даже попрощаться. Я приготовила тебе твой любимый вишнёвый пирог, он в холодильнике. И не забывай принимать витамины. Ешь хорошо и постарайся не делать глупостей.  

С любовью, мама. »  

Анастасия Степановна знала, что телефон её сыну нужен в большинстве своём для музыки, поэтому такая записка ‒ самый эффективный способ что-то сказать.  

Продолжая сидеть, он стал осматривать кухню, будто давно тут не был, или же просто от скуки. Натяжной узорный потолок, красовавшийся лазурной основой и белоснежными спиралями; бирюзовые стены с примесью извилистых алых линий, которые шли от самого потолка и примерно до середины, прерываясь резкой полосой, где ниже всё становилось наоборот: алая основа и бирюзовые извилистые линии. Стены были крашеные ‒ женщина сама выбрала такой стиль и трепетно занималась его исполнением, после даже разрешила сыну приукрасить их, добавив других элементов. Парень умело мог рисовать людей, но тут слегка поскромничал, оставив на стене, по линии, лишь силуэты, также соблюдая палитру алого и бирюзового. Лишь одна из стен кухни была не окрашена, она показывала множество развешанных фотографий: значительная часть из них были снимки парня во младенчестве с матерью, и фотографии умершего отца: красивый и статный мужчина, широкоплечий, брюнет, с небольшой растительностью на лице, который, по рассказам матери, любил ходить в белой одежде на пару размеров больше нужного. Как говорила женщина сыну: «У него был грубоватый голос, но такой тёплый и приятный». В принципе одним голосом можно описать и весь его характер.  

Парень, не торопясь, встал со стула, подошёл к холодильнику и открыл его. Мигом кухню заполонил запах свежей выпечки, словно ты открыл не холодильник, а зашёл в пекарню, где вовсю кипела работа. Пирог казался настолько свежим, будто его только-только убрали в холодильник. Особого запаха вишни не было, но когда парень сделал первый укус отрезанного куска, то стало понятно, что кроме этого пирога ничего и не надо. Эйфория наполнила его, словно внутри парня произошёл взрыв на фабрике по производству «счастья», и теперь оно льётся через край.  

Многое человеку нужно для счастья? Некоторым хватит и пирога.  

Поев пирог и запив его, конечно же, вишнёвым соком, парень, приобретая на лице более добрые черты и даже лёгкую улыбку, двинулся обратно в комнату. Хорошее начало требует такого же хорошего дня.  

Сашка занялся медитацией. Он часто садился в одну из асан и сидел так какое-то время, пытаясь выкинуть все свои «паршивые» мысли, пытаясь избавиться от наибольшего количества ярости внутри себя. Сашка пытался расслабиться, представляя себе горные бесконечные леса, которые, конечно же, только казались бесконечными. Он представлял, что сидит где-то подле обрыва, а позади него этот «бесконечный» лес, впереди ‒ бездна, которая также казалась бесконечной. Сашка представлял это так реалистично для себя самого, что иногда словно ощущал лёгкие завывания ветра, шелест листьев, в нос бил запах смолы, а в голове его непроизвольно начинали щебетать птицы; и ощущал он также зов этой бездны впереди него ‒ манит такими сладкими речами, приблизиться, рухнуть, прыгнуть в неё, не открывая глаз, дабы не видеть того, как близко уже дно этой бездны. Но в эту бездну он отправлял лишь свою излишнюю ярость.  

Просидел он так не менее часа, ощущая и шелест, и щебетания, и запах смолы, и зов бездны. Летнее Солнце уже вовсю сияло над горизонтом. Это было воскресенье: большинство людей ещё спит, ведь это последний выходной перед новой неделей ‒ надо успеть «отдохнуть».  

Заканчивая свою медитация, вставая с пола, Сашка стал собираться на улицу, на утреннюю тренировку на площадке, где уже должна была находиться одна девушка.  

Быстро напяливая шорты и футболку, спортивные кеды, подключая музыку в наушниках, он двинулся лёгкой трусцой из квартиры в сторону площадки.  

Кроме того, он всегда носил с собой четыре небольшие вещички: изолента, зажигалка, небольшой складной ножичек и стерильный бинт. У него сложилась такая привычка везде носить это с собой ‒ был он с сумкой, так складывал всё в неё, а не было, тогда распихивал это по карманам, а ножичек совал в носок, как он видел в некоторых фильмах. Те, кто знал об этой привычке, нередко спрашивали зачем ему такой набор, на что Сашка говорил заученную фразу, которую мало кто мог понять. «Перерезать ‒ прижечь. Перерезать ‒ залепить. Перерезать ‒ забинтовать. » Так, со временем, без этих вещей он уже не выходил из дома, и перед самим выходом проверял этот набор даже чаще, чем телефон или ключи.  

В лицо бьёт ветер, а в уши музыка. Вдох, выдох. Шаг за шагом. Мимо спешат редкие машины. Все люди всегда куда-то спешат, но почему-то почти никуда не успевают. Мимо не прерывается гул моторов, который почти неслышен из-за музыки. Деревья колышутся под тёплыми струями ветра. Навстречу идут люди. Неторопливо идут, разговаривают по телефону, смеются или грустят, а Сашка бежит, улыбаясь Солнцу, палящему ему в глаза, заставляя жмуриться, но всё же улыбаться.  

На площадке уже разминалась девушка, готовясь к пробежке. Сашка любил изредка соревноваться с ней, либо же просто наблюдать за её бегом, оставаясь сидеть на скамейке. Любил наблюдать, как чёрные лосины обтягивают её стройные ноги, не слишком длинные, но всё же завораживающие; как она ступает по резине поля. Сашка представлял это всё будто бы в замедленном времени. Иногда ему казалось, что на него кто-то смотрит, и сам он выглядит глупо и даже странно, поэтому он отвлекался и начинал заниматься чем-то своим, дабы не показаться каким-то извращенцем. Но чаще всего, когда парень не составлял девушке компанию в беге, он беспрерывно наблюдал за ней.  

‒ Привет! ‒ улыбаясь, сказал Сашка, приближаясь к девушке.  

‒ Саша! Привет. Давно не виделись.  

‒ Да, есть такое… Времени свободного было не очень много.  

Началась небольшая пауза.  

‒ Хочешь пробежаться?  

‒ Да… да, Юль, конечно. Сегодня я обгоню тебя!  

Сашка с Юлией встали на старт.  

‒ Ты каждый раз так говоришь. И пока ни разу не обогнал!  

‒ Сегодня обязательно приду первым!  

Юлия по-доброму улыбнулась.  

‒ Готов? Раз… два… три!  

Они синхронно двинулись с места, постепенно набирая скорость. Шли бегуны вровень ‒ никто не собирался сдаваться, хоть для них это было больше забавой, нежели серьёзным соревнованием. Оба бежали с улыбкой на лице, не переглядываясь, а смотря вперёд. Сашка запнулся. Запнулся и упал. Когда он сообразил, что уже не касается ногами земли, а летит ‒ было поздно. Приземлился он на четвереньки, скользя коленями по резине.  

‒ Всё в порядке? ‒ спросила Юлия, останавливаясь около упавшего.  

‒ Да… да. Просто запнулся о что-то…  

Юлия протянула руку, помогая Сашке встать.  

‒ Спасибо.  

Несмотря на падение, помешавшее закончить пробежку, Сашка всё ещё улыбался.  

‒ Сегодня не судьба тебе меня обогнать, ‒ сказала Юлия.  

‒ Но в следующий раз!  

‒ Когда он будет ещё… У тебя коленка содрана!  

‒ Не страшно.  

Сашка посмотрел в глаза Юлии, которые говорили лучше любых слов.  

‒ Понял. Сейчас перебинтую, ‒ сказал Сашка, двигаясь к скамье.  

Оба они сидели на скамье. Сашка достал бинт и начал умело делать перевязку, хотя, как считал он сам, это было лишнее.  

‒ Знаешь, ‒ начала Юлия. ‒ В последний раз, когда мы с тобой виделись, я ведь даже не успела поблагодарить тебя.  

‒ За что? ‒ не поднимая глаз с бинта, спросил Сашка.  

‒ Ты заступился за меня. Спасибо. Это было, конечно, мило, но…  

‒ Но?  

‒ Перебор.  

‒ Знаю... Но, если честно, ничего не могу с собой поделать. Я пытаюсь контролировать себя, но когда приходит время делу... Не, конечно, иногда я останавливаюсь... Раньше, чем мог бы, но... Это ведь уже какой-то прогресс по сравнению с тем, что было, так? Может быть, когда-нибудь меня можно будет смело назвать пацифистом...  

‒ Пацифистом... Уверен, что сможешь? ‒ в голосе Юлии чувствовалось тревога.  

Сашка немного помолчал.  

‒ Всё в моих руках. Если буду стараться, то всё возможно.  

Сашка закончил перевязку. Встал со скамьи, чтобы показать Юлии и проверить ‒ не сползёт ли повязка.  

‒ Довольна?  

Юлия молча встала со скамьи, подошла к Сашке и обняла его.  

‒ Главное ‒ старание, ведь так? А там и до пацифизма недалеко, ‒ в голосе девушки продолжалась тревога. ‒ Будь аккуратнее.  

Сашка, от неожиданности, даже не знал, что сказать. Он лишь обнял её в ответ и стал наслаждаться этим моментом. Наслаждался тем, что Юлия настолько близка к нему. Он почувствовал, как её тепло передаётся ему; почувствовал, как её рыжие волосы слегка щекочут лицо, как её запах, который Сашка уже успел запомнить и возлюбить, сочится в его одежду ‒ запах, напоминающий ему клубничное мороженое.  

Сашка выпустил Юлию из объятий и, держа её за плечи, отодвигая на расстояние вытянутой руки, смотрел в её редко веснушчатое лицо и очаровательные зелёные глазки.  

‒ Буду аккуратнее. Обещаю.  

И вновь лица обоих озарила улыбка.  

Они сели обратно на скамейку, болтая о чём-то своём.  

‒ Смотри, дружки твои идут! ‒ спустя какое-то время сказала Юлия.  

Сашка обернулся, смотря на двух идущих к нему мужчин. Именно мужчин. Не подростков, не юнцов, не молодых парней, а именно мужчин.  

‒ Они мне не друзья. Они просто помогают мне, обучают меня. Рукопашный бой ‒ это ведь прежде всего оборона; можно сказать, что к пацифизму уверенными шагами движусь.  

‒ А я… друг тебе? ‒ негромко спросила Юлия.  

‒ Ты… ты мне…  

‒ Привет, солдат! ‒ прерывая Сашку, сказал тот, кто был старше из них двоих, и протянул руку.  

‒ Привет, боец! ‒ продолжил второй, также протягивая руку для рукопожатия.  

Сашка поприветствовал их обоих, забывая ответить на вопрос Юлии; а сама Юлия сделала вид, что на этот вопрос и не нужно было отвечать, или даже словно вообще никакого вопроса и не было.  

Девушка пожелала парню хорошей тренировки, оставаясь сидеть на скамейке и наблюдая слегка издали, пока сам Сашка с двумя мужчинами двигались в сторону широкого поля.  

Собственно, мужчин-то надо хоть представить.  

Андрей Сергеевич ‒ как его называл Сашка, уважительно относясь к мужчине ‒ был наставником не только для юнца, желающего освоить рукопашный бой, но и для своего коллеги ‒ Игоря, которого Сашка не звал по отчеству; хотя он сначала хотел называть его, как Игорь Максимович, но тот отказался, в шутку говоря, что ещё не настолько стар, чтобы кликать его по отчеству.  

Андрей Сергеевич и Игорь Максимович ‒ лётчики-коллеги, военные пилоты. Первый из них на лет пятнадцать старше и выглядит примерно на пятьдесят, может чуть меньше: лысый, с еле заметной седой щетиной, коренастый ‒ роста невысокого, но зато крепкий телосложением и, конечно же, духом. Второй, соответственно, лет тридцати или тридцати пяти, повыше своего старшего коллеги, и также крепок и телом, и духом, гладковыбритый, но не лысый ‒ короткие волосы на голове цвета каштан.  

‒ Давно тебя не было видно, ‒ сказал Игорь.  

‒ Да вот как-то… дела, дела, дела.  

‒ Понимаю, ‒ расплывчато ответил Игорь.  

«Интересно, что же ты понимаешь? ‒ думал Сашка. ‒ Что из дома я выхожу четыре раза в неделю, три из которых к психологу? Или что я помираю от… даже понятия не имею от чего?!»  

Мысли его звучали гневно, яростно и грубо, но это лишь мысли, а лицо его было неизменно спокойным; даже всё ещё с лёгкой улыбкой, некое «послевкусие» от чудесного вишнёвого завтрака и разговорами о всяком разном: глупом, детском, неважном с Юлией ‒ ему важнее было ощущение того, что близкий ему человек действительно близко, что не нужно врать, а лишь только немного недоговаривать.  

Пока Сашка был погружён в свои мысли ‒ кто-то из мужчин, кажется, начал рассказывать, что они делают в такое ранее воскресное утро на спортивной площадке, но парень это прослушал.  

‒ Работаем по стандарту: в спарринге ты с Игорем, а я указываю на твои ошибки, ‒ прерывая мысли Сашки, громко и звучно сказал Андрей Сергеевич.  

‒ Понял.  

‒ Быстрее! Точнее! Ловчее! Удар! Уход! ‒ время от времени выкрикивал Андрей Сергеевич Сашке.  

Иногда парень слушал его, но чаще действовал так, как считал нужным сам, и в любом случае оказывался на земле. Игорь был аккуратным, потому что не считал это серьёзным боем; он в основном принимал удары, изредка делал захваты и толчки, но сам бил довольно редко. Кроме того, показывал всё из вышеперечисленного сначала медленно, а потом в обычном темпе, чтобы у Сашки всё доходило до автоматизма.  

‒ Хорошо! Молодец! Бей слева!  

Сегодня Сашка был послушнее обычного. Он следовал подсказкам, не торопясь, полностью сосредоточенный на происходящем. А после, когда подсказки прекратились, продолжал действовать всё также умело. По итогу, Сашке удалось опрокинуть своего оппонента наземь.  

‒ Неплохо… Очень даже хорошо! ‒ сказал Игорь, вставая с земли. ‒ Быстро учишься!  

Игорь с улыбкой и некой гордостью за обучаемого пожал ему руку и отошёл к Андрею Сергеевичу, который стоял на том же поле, в метрах пяти от учебного боя.  

‒ Молодец! ‒ сказал Андрей Сергеевич, показывая большой палец кверху.  

Сашка стоял посреди поля, наклонившись и быстро дыша. У него слегка помутнело в сознании, перед глазами встала лёгкая пелена, а его огромное бледно-красное пятно на груди взныло от редких, но болезненных уколов.  

Немного погодя, когда пелена ушла, а пятно усмирилось, Сашка, встав во весь рост, натянуто улыбнулся Андрею Сергеевичу и Игорю на похвалу сегодняшнего занятия.  

‒ Всё в порядке? ‒ спросила Юлия, когда Сашка уже был близок к скамейке.  

‒ Да… Просто немного… устал. Всё так быстро… дыхание рвётся.  

Натянутая улыбка, которая, по мнению парня, должна была успокоить девушку и добавить убедительности сказанным словам, не сползала с его лица.  

‒ Сколько времени?  

‒ 7:28, ‒ ответила Юлия, смотря на свои спортивные часы, которые помимо времени показывали пульс и количество пройденных шагов.  

Сашка сел на скамейку; глаза его устремились в землю, а после и вовсе закрылись. Он снова представлял себе обрыв где-то в горном лесу. Размеренно дыша, парень воображал все те старые ощущения, дарующие спокойствие и умиротворённость. Вдруг ему на плечо легла рука.  

‒ Саша… слышишь?  

С помощью проводника ‒ голоса Юлии, Сашка мигом вернулся с высоких гор обратно на скамейку.  

‒ Что?..  

‒ Слышишь?  

Парень стал прислушиваться. Почти абсолютная тишина, если не считать странного звука, подобного тому, когда надвигается гигантский шторм. Ни гула машин, ни пения птиц, лишь шторм, звуки которого бьют словно не в уши, а напрямую в мозг. Словно это вовсе и не звуки, а обычное… предчувствие?  

Сашка отвлёкся от мертвенной тишины, которая его пугала, и принюхался. Сладкий запах. Настолько сладкий, что после второго вдоха становится жгуче-приторным. Буквально, у парня зажгло в носу, словно туда запихнули кучу перца! Запах чего-то разносился по улицам неизвестно откуда. Постепенно начало темнеть.  

‒ Посмотри в небо! ‒ крикнула Юлия.  

С востока надвигалась огромная багровая туча. Всё небо окрашивалось с привычной синевы на бледно-розовый, переходя в ярко-алый, а после в тёмно-багровый. Снова задул ветер, став лишь сильнее и холоднее. Пошёл дождь. Багровые тяжёлые капли падали на людей, как порча, как кровь, идущая от гостей с неба. Жгучий газ становился всё плотнее, образовав лёгкий зелёный туман. Всё небо уже окрасилось багром, а дождь с ветром только усиливались. Где-то вдалеке стало видно, что что-то падает с неба; падает и с грохотом ударяется в землю, отдаваясь лёгким землетрясением на километры.  

‒ Это… что за?! ‒ еле связывая слова, спросила Юлия.  

Огромные кровавые капсулы, размером с три этажа, ракетой летели на землю, освобождаясь от крови, создавая багровый дождь; казалось, будто эти капсулы только вылетели из какой-то матки, прихватив и крови, и внеземного мяса, выглядело это всё противно, но тошнотворные порывы уступали страху.  

Андрей Сергеевич и Игорь смиренно и пристально смотрели в небо, высматривая что-то, что убило бы их.  

‒ Саш… нужно уходить… ты слышишь?! ‒ Юлия дёргала Сашку за короткий рукав, пытаясь увести отсюда.  

Пятно его вновь кольнуло, лёгкую пелену заменял зеленоватый, уже плотный туман, и ко всему прибавился негромкий, но очень раздражающий звон в ушах.  

‒ Слышу! ‒ ответил он Юлии, еле собираясь с мыслями.  

Одна из таких капсул упала на стадионе, вызывая очередное мини-землетрясение. Мерзкая и противная капсула, обвитая алыми нитями, со стеклом, изнутри которого уже был оставлен багровый след четырёхпалой конечности. Стекло с дверцей открылось, испуская сначала зеленоватый газ, становившийся туманом, и лишь после него, возвышаясь будто над всем миром, вышел огромный колосс, выпрямившийся после своего маленького дома, как после рождения.  

‒ Бежим! ‒ сказала Юлия.  

Сашка ухватил Юлию за руку и быстро двинулся прочь, размахивая руками, пытаясь разрывать туман.