c u in heaven

— Джон, скажи-ка мне… Что ты здесь видишь?  

— Компилятор, шеф.  

— Что?  

Джон говорил очень тихо.  

— Компилятор.  

— Та-ак… А что делает компилятор?  

— Компилирует, шеф.  

На тридцать втором этаже бизнес-центра ‘Вёрджил Централ’ назревал конфликт шеф-подчинённый.  

— Что должен делать компилятор, скажи?  

— Компилировать…  

— Что?  

— Компилировать, шеф.  

— Бинго! А что делает твой компилятор? Ну, помимо компиляции? — Мартин Безос, однофамилец того самого и шеф Джона, выстукивал ногтём указательного сигнал SOS по столешнице.  

Джон равнодушно глядел в панорамное окно кабинета шефа. Там кипела городская жизнь под куполом погожего дня. Сложив руки за спиной, он выбивал мизинцем по рукаву рубашки идентичный ритм.  

— Ладно, сам покажу. — Мартин поколдовал над клавиатурой джоновского Эйр Мака. — Что это за херня, Джон?  

Под кодом Джона, в фигурных скобках лимонным цветом, красовалась надпись {MISS U, MARTHA}. Дубликаты её отделяли каждый цикл от предыдущего.  

— Шеф, я…  

— Не бойся, я всё понимаю. — Мартин выставил вперёд ладони в примирительном жесте. — Но не пускай личную жизнь в дела компании, договор?  

— Договор, шеф.  

— Что?  

— Договор.  

Джон процедил слово, как грецкий орех через соковыжималку.  

— Ладно уж, иди. И позови Райана, за ним тоже косяк. — Мартин указал на ноутбучную сумку, затем — на выход.  

Выходя, Джон обернулся — шеф открывал форточку в углу панорамы, что-то про себя бормоча.  

Джон Эпплсид. Как нам его описать? К четверти жизни обзавёлся парой друзей (в частности, Райаном), средней руки профессией и зачатками лысины. Снимает изолированную комнату в аптауне, до работы катается на такси. С матерью не общался с выпускного, отцу иногда пересылает немного денег с премии. В юношестве возглавлял кружок поэзии, но сам ничего там не писал.  

А ещё на днях Джон потерял свою подружку, Марту. Но об этом вы, наверное, из контекста догадались.  

— Райан. — Джон обратился к коллеге и по совместительству другу.  

— Что, опять Мартин? — Райан, пухлый паренёк в чёрной клетчатой рубашке, улавливал слова Джона ещё до их произношения.  

— Да…  

— Что?  

— Да.  

— Твою мать…  

Крякнув, Райан поднялся со своего места в оупен-спейсе и удалился, оставив Джона в рабочем одиночестве.  

Джон принялся за исправление кода. Тот насчитывал восемьсот строк, то есть около сорока нежелательных комментариев. Удаление — работа несложная (стёр, промотал вниз), но займёт некоторое время.  

— Кофе? — Над Джоном выросла секретарша, имени которой он не помнил.  

— Да, не откажусь.  

— Что?  

— Не откажусь.  

Дежурно улыбнувшись, она передала Джону кофейного цвета пластиковый стаканчик.  

— Что, головомойку устроили? — беспечно приглашает Джона на маленькую беседу.  

— Ага.  

— Ой, ну ты ведь знаешь Мартина, он такой педант. Помню, когда я устраивалась, он подговорил эйчара ‘случайно’ засунуть моё резюме в шреддер. А я что, по памяти его должна рассказывать? Ну и тогда…  

Джон, под ковровым обстрелом болтовни секретарши, удалял свои неуместные признания. Дойдя до последнего ‘miss u’, он, чуть поразмыслив, изменил его цвет на цвет фона. Затем всё-таки стёр.  

Вздохнув, Джон осмотрелся. Кофе был допит. Секретарша давно его оставила. Офисный оупен-спейс, в свойственной ему манере, бурлил звонками и рабочим галдежом. Рядом успел возникнуть Райан, который вносил в бурление посильную лепту.  

— Как прошло? — интересуется Джон.  

— Что?  

— Как прошло, говорю.  

— А. Ты прикинь, этот недоумок минут двадцать меня отчитывал за удержание акций тех китайцев — мол, ещё в среду скинул указания мне по почте — а потом выяснилось, что он отправил их сам себе, в черновики! — Райан негодовал.  

— А давно ты тут?  

— Э-э-э… Часа два, я думал тебя на обед позвать, но ты бы видел своё лицо. У тебя будто умер кто!  

— …  

— Что?  

— Выпьем вечерком?  

Райан мгновенно просиял.  

— Это всегда пожалуйста. Моя очередь проставляться, вроде бы?  

— Ага.  

— Тогда подожду тебя у фитнес-зала на первом. Я тебе говорю, их гардеробщица точно на меня глаз положила!  

Рабочий день Джона отставал от райановского на полчаса. Брокеры, в отличие от программистов, работают сдельно, и в среднем Райан справлялся за семь с половиной часов включая обед, плюс-минус десять минут. Программисты послушно отсиживали свои восемь, никогда не оставаясь на переработки — Мартин имел свои принципы милосердия.  

Джон не заметил ухода Райана и того, как плавно стих привычный офисный шум. Составляя графики к компилятору для отчёта, он встретил закат, преждевременно созданный небоскрёбом через дорогу. Прозвенел таймер — знамя конца рабочего дня.  

Райан внизу скучал, переминаясь с ноги на ногу; гардеробщицы рядом с ним не было. Охранник поглядывал бейсбол за стойкой, через двухметровые стеклянные двери с гравировкой ‘Вёрджил Централ’ сновали слуги корпорации, пикая на входе и выходе пропускными карточками.  

— Не пришла?  

— Кажется, не её смена… Ну, ничего, завтра точно словимся! Словимся же? — Райан вопрошающе обратился к другу.  

— Ага.  

Друзья отсалютовали охраннику, приложили карточки к турникету, вызвав закономерный пик, и выбрались в вечерний Невертаун. Вечером город обновлялся: час пик начинал заканчиваться, и шум дорог сменялся шумом многочисленных кафе, ресторанов — и пабов. В один из них, ирландский кварталом правее, и направилась наша двоица.  

Паб ‘Честерс’, с чёрным четырёхлистным клевером на вывеске, отличался хорошей музыкой и умеренными ценами на пиво. Здесь всегда находились два местечка у барной стойки, а бармен наливал пива ровно до краёв.  

— Ну и мудила наш Мартин, скажи? — бросил Райан Джону через плечо, наблюдая как стаканы наполняются портером. — Подумать только, себе в черновики!..  

— Хочешь, чтоб он ушёл?  

— Что?  

В довесок к природной еле-слышимости, бодрый рок девяностых делал Джона практически немым.  

— Хочешь, чтобы Мартин ушёл? — прокричал Джон.  

— А, да нет. Платит он исправно, просто по жизни мудак. Как начальник он меня почти устраивает.  

Паб был наполовину полон, как и стакан Джона в текущий момент. Дождавшись его наполнения, друзья прошли к круглому столику с двумя барными стульями. Играли Alice in Chains с их взрывным альбомом — Dirt — Джон знал его ещё по отцовской магнитоле. Гости паба провожали день, болтая, чокаясь, играя в карты и смеясь.  

— Ну, за уходы? — Джон поднял стакан.  

— За уходы, Джон.  

Чокнулись.  

— Кстати, что там с твоей подружкой? Марта, вроде бы? — Райан отхлебнул густо-золотистого портера.  

— …  

— Что?  

— Ничего, говорю.  

Стейли Лейн, вокалист группы, рвал глотку под мощную гитарную партию. Компания слева шумно обсуждала прошедшую игру в покер: счастливчик сгребал центы, выступавшие заместо фишек, остальные поносили его и гадали вслух — как мог пройти раунд, если бы...  

— Вы, вроде бы, съехались недавно? Что, уже того этого? — Райан пожирал друга глазами.  

— Того этого, Райан.  

Джон успел допить свой портер. Он всегда быстро расправлялся с алкоголем — говорил, что ему, как поэту, важен результат. Пустой стакан входил в контраст с практически полным Райана.  

— Нальёшь ещё?  

— Тьфу на тебя. — Райан добродушно рассмеялся. — Ещё портера?  

— Ага.  

Райан отнёс джонов стакан бармену, и тот принялся его наполнять. Покерная компания, изрядно шумная, обсуждала как им впятером влезть в одно такси. Джон дожидался друга, поглядывая в смартфон.  

— Смотри, косплей на тебя. — Райан схватился за свой бокал и в ту же минуту его осушил. Впрочем, тут же закашлялся. — Тьфу, ну кто так пиво пьёт? Как же смак, ценность момента? Ты что, не чувствуешь этого?  

— Не.  

— Что? Ай ладно, пойду и себе налью.  

Джон снова остался один. Alice in Chains доиграли свой знаковый альбом, перейдя к более лиричному — Jar of Flies, состоящему из акустических песен. Не дожидаясь Райана, Джон начал монолог:  

— Знаешь, мы не успели стать близкими, но она нравилась мне, — и я ей, кажется. Теперь её нет. Писать ей бесполезно, всё равно не вернётся, но я всё равно пишу каждый день, эти письма без марок — а потом топлю ими камин в прихожей. Она почувствует их, наверняка почувствует — но ведь это не вернёт её…  

Райан шумно приземлился рядом с Джоном, грохнув двумя полными портера стаканами.  

— …все мои действия не имеют смысла. Понимаешь?  

— Что? А, ты опять с собой болтал? Ты совсем как Мартин. — Райан похлопал Джона по плечу, прислушавшись. — Это не Nutshell случаем?  

— Ага. Её любимый…  

— Джон, ну хорош, не умерла же она.  

— …  

— Что?  

Любители центового покера удалялись, неся под грудки пританцовывавшее тело. Друзья переместились за их столик — с жёлтыми кожаными диванами.  

— Не умерла она, Джон. Хочешь, позвоним ей сейчас? Ну, как в клише — пьяные звонки бывшим… — Райан выхватил телефон Джона и залез в телефонную книжку.  

— Эй!  

— Да и плевать, что шумно! Так, Марта, позвонить… — Райан поставил вызов на динамик, но мгновение спустя заговорил бот ‘данный абонент временно недоступен, пожалуйста, позвоните позже…’.  

— Не делай так больше, договор? — Джон спрятал телефон в карман.  

— Ха, договор! Ну точно Мартин. — Райан вызывающе глянул на Джона, но тут же отвёл взгляд. — Ладно, друг.  

Jar of Flies доигрывал свою последнюю песню. Бармен скучал у стойки — никто не тревожил колокольчик над дверью.  

— Меня как обычно развезло, Джон.  

— С двух стаканов?  

— Ага, с двух стаканов. Позволь тебе поведать о наших взаимоотношениях с той гардеробщицей!  

Джон обвёл друга равнодушным взглядом.  

— Ведай.  

— Как угодно, шеф. Её зовут Кэнди, ну как проституток, хе. И короче, недели две назад…  

Джон слушал больше музыку, чем болтовню Райана. Alice in Chains сменились на Mad Season — супергруппу с тем же вокалистом. ‘Супер’ не только из-за звучания, но и потому, что все участники её успели отметиться в других популярных группах. Джону нравился репертуар — ‘бессмертный’, как сказал бы отец.  

— Слушай, — встрял Джон в самозабвенный райанский рассказ. — Можешь ещё одну мне оформить?  

— А тебе не хватит? У тебя опять это поминальное лицо. — Райан проникновенно глянул другу в глаза. — Окей, но в следующий раз гуляю я!..  

На выходе из паба Райан зацепился лямкой джинс за дверную ручку, смачно выругавшись при том. Джона пошатывало, но луну — почти полную — он видел ясно. Облаков на чёрном небе не наблюдалось.  

— Я тебя отвезу, Джон! Слышишь, отвезу! Найди мне каршеринг. — Райан бравировал, чуть не обнимая друга.  

— Райан, ты пьян, тебе нельзя за руль.  

— Подумаешь, два стакана! Они были час назад, я уже трезвый как стекло!  

Джон тем временем вызывал через приложение такси.  

— Иди лучше домой, тебе тут недалеко.  

— И что мне там делать? Вот ты чем дома занимаешься?  

— …  

— Ага, дрочишь! Ну, не осуждаю. У тебя, наверное, такая тоска там сейчас…  

Жёлтый Ниссан, подъехавший у них на глазах, по-хозяйски бибикнул.  

— Зови в гости как-нибудь, — Райан крепко пожал руку Джону. — Бывай, друг.  

— Бывай, Райан.  

— Что?  

— Бывай, говорю, — бросил Джон, захлопывая дверь.  

Наконец-то один. Нам хочется оставить Джона наедине с его мыслями и поговорить о таксисте. Впрочем, задача эта трудна: темно, от трёх портеров взгляд Джона расплывается, и он не видит человека рядом с собой. Только чёрный силуэт в классической шофёрской кепочке. Словно уловив, что у пассажира был длинный день, он проводит поездку в молчании.  

Пожелав таксисту удачной смены, Джон, пошатываясь, направляется к дому. По привычке поднявшись по пожарной лестнице, проходит по этажу до нужной двери, открывает её ключом и, по мере состояния, бесшумно проникает в свою комнату. Здесь с ним случается истерика.  

Опишем её декорации. В зеркальном шкафе-купе на белом двуспальном матрасе рыдает двойник Джона, забывшего включить свет, и плафон в виде полумесяца не горит. Иногда Джон, в порыве плача, задевает ножку — обычно деревянно-жёлтого — но нынче чёрного рабочего стола. На столе стоит серебристый тостер (Джон не доверял его хозяйке после одного случая). Балконная дверь приоткрыта, и ночь дышит на безутешного Джона июньской прохладой.  

Распластавшись на матрасе по диагонали, Джон рассматривает фосфорные звёзды на потолке, светящиеся мягким жёлтым светом. Вспоминает, с кем их клеил, и с ним случается новый приступ истерики…  

Вам пора узнать кое-что. Марта разбилась в аварии шесть дней назад. Съехались они неделей ранее — к неудовольствию хозяйки квартиры, но Джон уладил этот вопрос, попросив Марту изредка мыть полы в прихожей. Знакомы они с начала весны — Джон иногда ездил к Марте ночевать, когда её родственники уезжали.  

Комната всё ещё пахла ею. Прорыдавшись, Джон включает свет и садится за письменный стол.  

‘Дорогая Марта,  

Мы встретимся с тобой завтра. Не подумай, не в том смысле — скорее, символически. Постараюсь уйти с работы пораньше. Я пока никому не рассказал — и не планирую. Всё равно меня не слышат…’  

Зажевав кончик ручки, Джон продолжает писать письмо, которое с утра, перед тем, как заказать такси, бросит в жёлтое пламя камина прихожей.  

Закончив, Джон падает на матрас и засыпает, обнимая призрак Марты.  

***  

— Я правильно понял? — Шеф Мартин повернулся к пришедшему, потупившему взгляд. — Ты просишь уйти пораньше?  

— Да, шеф, прошу уйти пораньше.  

— Что?  

— Да, Мартин.  

Гробовую тишину, которая могла бы повиснуть, нарушает офисный гвалт и шум дороги за панорамным окном. Мартин и Джон встречаются взглядами — и по этой незримой нити, кажется, течёт ток.  

— Как ты меня наз… А, чёрт с тобой, иди. — Мартин машет рукой. — Графики к обеду доделаешь и катись куда хочешь. И сделай лицо попроще, Джон, ты им ножи мог бы точить.  

— Спасибо, шеф.  

— О, значит я снова шеф… — Иронически тянет Мартин, но тут же серьёзнеет. — Графики. К обеду. Иди. И Райана обрадуй — он сегодня на удивление без косяков.  

Остаток графиков оказался более трудоёмкой задачей, чем ожидалось. Пришлось немного задержаться и пойти на обед с Райаном.  

— Что с тобой, Джон? — поинтересовался Райан, прихлёбывая ложкой суп.  

— Что?  

— Что с тобой, говорю. Ты пока работал, бубнил себе под нос ‘все мои действия не имеют смысла’. Да и сейчас бубнил, пока я не спросил.  

Джон обнаружил, что водит вилкой по тарелке грибного крем-супа. В столовой было почти пусто — они пришли под самый конец обеденного времени.  

— А, да ничего. Графики. Кстати, Мартин разрешил мне уйти пораньше.  

— Да ладно! — Райан присвистнул. — Ты ему что, дал себя отшлёпать?  

Джон улыбнулся и сменил вилку на ложку.  

Отправив графики по е-почте (на всякий случай проверив адресата), Джон прощается с Райаном и безымянной секретаршей, воркующими между собой. Выходит из здания ‘Вёрджил Централ’ через гравированные двери и пешком направляется к католическому храму.  

Вообще говоря, Джон не веровал — мать была католичкой, воскресенья в храме опоясали собой его отрочество, и он терпеть не мог этот пояс. Но сегодня был седьмой день — и он чувствовал давление неназванного долга.  

Загуглив по пути, в какой алтарь следует ставить свечку, Джон оглядывается. Через дорогу, насчитывающую четыре полосы, стоит бездомный с картонкой ‘Конец Близок! ’. Прохожие иногда кидают ему монетки в нагрудный стаканчик.  

Джон мысленно кинул монетку и продолжил идти.  

Вскоре перед ним предстал белый католический храм в готическом стиле — с острыми шпилями, которые, как нам кажется, готовятся проткнуть небеса. Рядом с храмом паслась маленькая жёлтая часовня.  

Джон не был в храме с последнего года старшей школы, и потому решил понаблюдать за прихожанами. Не обнаружив в их действиях логики (кто-то кланялся, кто-то крестился, а кто-то сразу проходил вовнутрь), он решил действовать по наитию. Всё равно Джону уготован Ад, ведь какой-нибудь порядок ритуалов он наверняка однажды нарушил — а значит, низвергнут любящим Господом до низших людей. Интересно, найдётся хотя бы один не низвергнутый?  

Отдав пару пенни за свечку, Джон проник в храм. Это было тихое, но громкое место — стоящая тишина временами нарушалась, и объёмное эхо от звука заполняло собой всё помещение. На стенах храма красовались иконы и религиозные сюжеты, ряды скамей были обращены к постаменту, где, в данный момент, никто не читал молитв. На сводчатом потолке, под шпилями, была расписана внушительная фреска.  

Обойдя комнату вдоль и поперёк, Джон не нашёл алтаря за упокой — только круглые, за здравие.  

— Прошу прощения, святой отец, — Джон обратился ко старенькому священнику, дежурившему у лавки со свечками. — Вы не подскажете, где здесь алтарь за упокой? Что-то не вижу…  

— Маленькие, круглые, вон, люди подходят… — проворчал было старичок, но встретился с Джоном взглядом на секунду. — Ладно. Пойдём, открою тебе часовню.  

С жёлтой восковой свечкой наперевес, Джон проследовал за старичком до часовни. Помещение, которое ему предстало, было куда менее грандиозным и чем-то напоминало школьный класс. В центре, на деревянном полу, был белый прямоугольный алтарь, в котором стояла одинокая зажжённая свеча — по верхней его стороне собралось шесть штук, сгоревших уже.  

Подпалив нижний конец свечки (чтобы не падала, учила мать), Джон зажёг и фитиль. Подумав над местом, поставил свою свечку к шести остальным, завершив верхний ряд.  

После этого Джон принялся за размышления. Продлившись минут пятнадцать-двадцать, они дважды вызывали желание плача — но молчание старого священника, жёлтое пламя свечи, странный уют комнатушки гасили это желание. Как водится, Джон пробовал обратиться к Господу, не веря себе, — Господь не ответил. Ладонь его немела — Марта пыталась её коснуться, говорило сердце; плечо затекло, говорил здравый смысл. С пламени капал воск, и когда свечка стала видимо уменьшаться, Джон развернулся и ушёл домой.  

Написав очередное письмо Марте, Джон всовывает его в прорезь тостера и закрывает кран над акриловой ванной. Уровень воды чуть ниже колен — стоит расслабить руки, и всё будет кончено.  

***  

— Джон, ты не видел Марту?  

— С Мартином наверное… — Джон на автомате отвечает Райану, потом до него доходит смысл сказанного. — Стоп, что?  

— Что?  

— Какая Марта?  

— Марта, секретарша, — Райан обеспокоенно смотрел по сторонам. — Я соскучился.  

Так вот как её зовут.  

— Да, действительно, зашла к Мартину. Секретарша и шеф, хе-хе. — Райан хлопнул себя по колену. — Как в похабных анекдотах.  

— У тебя ж была фитнесс-проститутка. — Джон поднял бровь.  

— А, Кэнди… — у Райана забегали глаза. — Она меня, в общем, отшила.  

— Быстро ты переключился.  

Друзья помолчали.  

— Слушай, у меня сегодня получка, с премией… — начал Джон.  

— Я согласен! — закончил Райан.  

— В ‘Честерсе’?  

— В ‘Честерсе’.  

***  

— И ты представляешь, она сказала ‘я не лягу под брокера’! — Райан, напившийся, бывал довольно шумным. — Вот кто она после этого?  

— А как у тебя с Мартой?  

— С Мартой? Да никак, она недавно развелась и, говорит, ‘не готова к новым отношениям’. — Райан смешно передразнил тонкий голосок секретарши. — А у тебя как с Мартой? — понизил он голос.  

Была пятница, и паб был набит под завязку. Райан пил лагер, Джон — стаут; они сидели у стойки прямо около разливных кранов.  

— Недавно в церковь ходил.  

— Что?! Да ну! Дай угадаю — она вернулась, и вы обвенчались?  

— …  

— Поздравляю, друг!  

Джон поднял чёрный от стаута стакан.  

— За женщин.  

— За женщин, ковбой! — Райан чокнулся бледно-жёлтым стаканом с лагером.  

Отхлебнув, Райан продолжил тираду.  

— Знаешь, я не понимаю женщин. Что им от нас нужно? Почему они появляются, а затем исчезают? Иногда мне кажется, что никто не поймёт нас, мужчин, лучше нас самих…  

— Голубизной повеяло.  

— Да ты что! Да я… Да я никогда! — Райан страшно оскорбился. — Да я чистый гетро… гетера… Ну ты понял.  

— Я всё понял, Райан. — Джон посмотрел на друга через почти пустой стакан…  

Выходя из бара, Райан споткнулся о порог и ударился плечом о серый камень тротуара.  

— Да мать твою!..  

— Райан, слушай. — Джон взял друга за рукав. — Отвезёшь меня домой?  

— Что?  

— Я найду каршеринг.  

— Джон, да я же бух как дерево!  

— Ты всего четыре стакана выпил. — Джон говорил ровно. — Алкотестер посчитает порогом.  

— Может, лучше вызовешь такси…  

— Приложение барахлит. — Джон взял друга за плечи и столкнулся с ним лбами. — Справишься? Тут пара кварталов всего, я проложу маршрут.  

Райан отпрянул от Джона, проскакав на одной ноге.  

— Гм… Конечно. Конечно, всё что угодно для моего лучшего друга!  

— Вон там чёрная Инфинити через дорогу, видишь?  

Джон чуть ли не за шкирку потащил Райана ко взятой напрокат машине, другой рукой прокладывая маршрут на мобильной карте…  

— Джон! А почему мы сейчас едем восемь миль по прямой?  

— Ты везёшь меня домой.  

— Но ты же сказал пара кварталов!  

— Но не сказал каких. Кварталы разные бывают.  

— Ай, озорник! — Райан ударил по рулю, из-за чего автомобиль качнулся вбок, скрипнув шинами.  

— Следи за дорогой!  

— Не боись, я уже почти трезвый. — Райан вдруг посерьёзнел. — Зачем ты усадил меня бухого за руль?  

— Чтобы попасть в рай, Райан.  

— Что?  

— В рай, Райан. Самоубийц туда не пускают.  

Райан надолго замолчал.  

— Я так понимаю, в церковь ты не венчаться ходил.  

— Верно понимаешь.  

— И ты решил убить себя, чтобы снова быть с Мартой.  

— Бинго.  

Райан снова умолк. Затем развернулся, скрипнув шинами по шоссе, и повёл машину в обратную сторону.  

— Не хочу транжирить твои деньги.  

— Но у меня получка…  

— Да плевать.  

Двухполосное шоссе, напополам разделённое белым пунктиром, проходило сквозь поле. Царила полная луна, и не было ни единой встречной машины.  

— Я, признаться, уже совсем трезв. И хочу сказать тебе кое-что, — Райан поднял палец на руле. — Во-первых, к чёрту твой рай! Во-вторых, ты можешь ни во что ставить свою жизнь, ты сейчас горюешь, и я это понимаю. Но то, что ты решил убиться моими руками, да ещё и меня прихватить… Куда мы хоть ехали, ковбой?  

— Домой, к родителям…  

— Что?  

— К родителям, за город.  

— На другой конец штата?  

— …  

Райан выглядел сурово. Ночной июньский воздух порывами свистел через приспущенное водительское окно.  

— Ты вырос, Джон. Давно вырос. Ты больше не можешь прятаться мамке под юбку или бате в пикап или в Бога чуть что. Можешь вспоминать эти времена, но их больше не вернуть.  

— Ты не злишься на меня?  

— Что?  

— Не злишься?  

— Ты ведь мой друг. — Райан повернулся к Джону. — Да и сам помнишь, мужчин никто не поймёт лучше нас самих.  

Джон тоже приспустил окошко, и в ушах засвистело.  

— Ты же догадывался о Марте, да? — спросил он.  

— Зная тебя, я только догадывался. Ждал, пока сам скажешь. — Отозвался Райан.  

— Все мои действия не имеют смысла… — проговорил Джон слова, тут же унесённые ветром.  

— Что?  

— Ничего.  

***  

Жизнь в офисе кипела — всё шло своим чередом. К Джону, уткнувшемуся в новый код, подошёл виноватый Райан.  

— Джон…  

— Что?  

— Тебя там это… — Райан стушевался. — Мартин…  

— Что опять, — закатил глаза Джон, поднимаясь с места.  

Мартин занавесил панорамное окно жалюзи, и в кабинете стоял полумрак — лишь белый свет настольной лампы нарушал его.  

— Ты извини за антураж, просто… — Мартин помолчал. — Короче говоря, даю тебе отпуск.  

— Что?  

— Отпуск, Джон. Развеешься, почитаешь книжки. А, и ещё…  

Мартин открыл ящик стола, немного порывшись в нём. В руках он держал маленький суккулент в жёлтом горшочке и белую, без картинок, открытку.  

— Это тоже тебе, ты у нас год уже или около того. Подарок в честь события.  

— Спасибо...  

— Что?  

— Спасибо, шеф.  

— Шеф, шеф… — поворчал Мартин. — Можешь по имени, не рассыплюсь.  

— Спасибо, Мартин.  

Вернувшись, Джон обрушил на Райана ведро гнева.  

— Ты ему сказал? — прошипел Джон на друга.  

— Подожди, стой! Расскажу как дело было: с утра он меня вызвал и спросил насчёт тебя — мол, ‘это из-за подружки? ’ Я ответил ‘да’. Он сказал ‘займусь этим, ступай’. Всё. — Райан выглядел очень виновато. — Я ничего не сказал, Джон.  

— Что ж, — вздохнул Джон, садясь за ноутбук. — Мужская солидарность?  

— Мужская солидарность! На обед?  

— Закончу с кодом и пойдём…  

***  

На открытке, по центру, двенадцатым ариалом значилось сухое ‘За службу’. На обратной стороне была небольшая записка от руки:  

‘Джон,  

Можешь назвать его Мартин и орать на него вечерами — твой шеф не против. Поливай его раз в два дня. Пусть память о ней живёт, пока ты за ним ухаживаешь.  

С лучшими пожеланиями,  

Мартин Безос  

Райан Стивенсон  

Марта Теренс-Прайс’  

Совсем скоро Джон поймёт, что суккулент искусственный, из пластика. Последовав совету Мартина, он проведёт отпуск за книгами, не вылезая из дома — точнее, из ванны, раздражая сожителей. У Достоевского он узнает о символизме жёлтого, старательно разбавленного нами белым и чёрным цветами. У Фрейда — о пережитом Эдиповом комплексе и своём мортидо.  

Оставим его за чтением — и поговорим о нас. Хотя кто мы-то, я один здесь. Текст подходит к концу, самое время появиться автору — мне было приятно над ним работать, и я бы продолжил, но… Что тут ещё сказать? Я мог бы женить Джона на Кэнди или его старой хозяйке, сдающей несколько квартир по всему Невертауну — или изловчиться и свести его с новой Мартой. Я мог бы устроить вам знакомство с его родителями (поверьте, странная встреча бы вышла), но — честно признаюсь — мне просто надоело это писать.  

Это не вернёт тебя, и текст этот ты не почувствуешь, в какой камин его ни брось. Я слишком молод для скорби, но вот столкнулся с ней, и понятия не имею, как её переживать. Подобно Джону, мне следует вырасти и перестать сбегать в тексты чуть что, следует принять, что тебя не вернуть, и теперь это аксиома моего бытия. Я ничего не могу с ней поделать, и эта немощь застряла в моём горле рыбной костью. Я буду сливать концовки, начинать и бросать, спать и бодрствовать — делать всё, чего ты больше не сможешь…  

Ладно, думаю, достаточно утомил вас авторской болью. Текст совсем закончился — давайте напоследок соберём силы в кучку, вдохнём и на выдохе скажем его рефрен:  

— Все мои действия не имеют смысла.