А. Оредеж. Мой коллега Клод Моне.

Мой коллега Клод Моне.  

Половина двенадцатого ночи. Нужно отложить кисть и лечь спать сейчас, а с утра продолжить этот пейзаж, а возможно и закончить.  

Но для этого, именно сейчас пора отойти от мольберта, отставить чашку с чаем, в который я хорошенько добавил рому, и лечь спать, чтобы со светлой головой всё продолжить завтра. А сейчас, я только всё испорчу, я чувствовал, что мне явно не удастся передать нужный цвет. Это из-за того, что сейчас в свете ламп он выглядит по другому, а утром я раздвину жалюзи и мою кухню, с огромными окнами, почти от потолка до пола, зальёт серый питерский, но хоть какой-то, свет.  

Но что – то не давало мне успокоиться. Какое – то перевозбуждение. Наверное, потому, что с утра я был полон уверенности, что сегодня закончу этот пейзаж, но теперь вижу, что не получится. Этот пейзаж, один из не частых, перепадающих мне заказов, да и заплатят мне за него не так дорого. А может, и не заплатят. Этому бородатому снобу может что-то не понравиться и тогда, этот пейзаж присоединиться к десятку таких – же, развешенных по стенам, нашей двухкомнатной квартиры. Он хочет, чтобы там был изображен его коттедж, в окружении деревьев, у пруда, в утреннем тумане, в стиле Моне. Это моё амплуа – писать в стиле Моне. Я так и рекламу даю: «Любые картины на заказ, в стиле Моне». Или «Моне за 100 долларов».  

Конечно же, сейчас, уже ничего не изменишь, но и оставаться дома и ложиться спать я не мог. Не мог, потому что не было удовлетворения, только злость на себя. А стоит лечь, как ещё и воспоминания всех ошибок и неудач прошлого, словно питоны, начнут выползать из тёмных углов и закоулков памяти и душить, душить. Невыполненные заказы, неполученные гонорары, непроданные картины, неудачные участия в разных проектах, потерянные деньги, обиды, ошибки, зависть. Не надолго помогал только ром. Я хлебнул хороший глоток и взглянул в окно.  

Захотелось пройтись по улице, невзирая на темноту, холод и морось. Хотя я, как мне кажется, люблю дождь. Не то, чтобы люблю, конечно, но в мои юношеские годы, тут в Питере постоянно лил дождь. Это сейчас климат стал как будто суше, Поэтому любой сырой вечер воспринимается, словно какой-то привет из прошлого. Особенно после рома. Словно и не было этих почти уже тридцати лет взрослой жизни. Или может уже почти сорока? Ведь, кто знает, как считать, с какого времени начинается взрослая жизнь? С первой сигареты или с первого свидания или когда начинаешь мыслить здраво? Если последнее, так эта жизнь у меня похоже так и не началась.  

Я оделся и, глотнув ещё рома, прямо из бутылки, выскочил в подъезд, а оттуда в дождь.  

Жена уехала на неделю в Москву к дочери, которая там училась и она решила проведать её. Поэтому я был предоставлен сам себе и в минуты одиночества, мог полностью насладиться самобичеванием, жалостью к себе, выпивкой и размышлениями о своём месте в жизни. Когда вся семья в сборе, я бы этого делать не мог. Не то, чтобы я боялся свою жену. Нет, скорее относился к ней как к строгому, авторитетному начальнику, постоянно убеждаясь в её правоте и дальновидности.  

Дойдя до бара, на проспекте, я нырнул в него. Гигантского размера барменша, с мясистым лицом без намёка на улыбку. Какие-то салаты в витрине-холодильнике. Пара парней пьющих пиво. Приятель барменши, пьющий колу из бутылки возле стойки. Все смотрят на беззвучный телевизор, где идет, футбольный матч, а из динамиков звучит старая попса.  

–Через полчаса закрываемся, – поприветствовала она меня.  

–Тогда пятьдесят водки и кружку пива.  

Я сел за столик, отхлебнул пива, не решаясь притронуться к водке. Пиво было кисловатым. Я не люблю такое, хотя, может теперь, такое нравиться людям. «Сейчас я его подслащу», – подумал я вылил водку в кружку. По старинке. Так мы делали в студенческие годы. Я залпом осушил кружку.  

Вылезать в дождь не хотелось, я попросил салат и ещё пятьдесят водки.  

Положенный мною на столик мобильник вдруг задребезжал.  

Я взглянул на дисплей. Камилла.  

–Да, – ответил я  

–Не спишь? – спросила она. – Это хорошо, что не спишь, иначе проспал бы свой шанс. Срочно приезжай в «Квартирник», даю слово, ты не пожалеешь.  

Я уже давал себе слово, больше не ездить в это заведение. Это было абсолютно бессмысленно.  

Напыщенные люди, считающие себя, каким-то бомондом, никому не известные писатели, музыканты и художники, пустые разговоры, грандиозные идеи провести огромную выставку, решения открыть музей в Финляндии или на Канарах, или ещё чёрт знает где, разговоры о миллионных инвестициях, выпивка, бесконечный кофе. Ну, правда, иногда приходил хороший гитарист и мог поиграть что-нибудь или у пианино садился какой ни будь парень и тихонько импровизировал в джазовом стиле. Обо всём этом я думал уже сидя в такси.  

«Куда я еду? Зачем? Что там придумала Камилла? »  

Я представил, как мог бы сейчас принять душ, выпить аспирин и улечься в тёплую постель. Посмотреть кино, хотя бы. Нет, я снова еду в это сборище. Несмотря на свою бессмысленность, оно всё- таки тянет, наверное, лишь потому, что там можно хотя бы поговорить с близкими тебе по духу людьми. Это и давало хозяину «Квартирника», Мишке, посетителей. Хотя не думаю, что он много на нас зарабатывал. Он постоянно орал, чтобы мы закрыли долги, которые накопили перед ним за месяц или два, потому, что ему нечем платить за свет.  

«Квартирник» был словно зажат, между двумя домами. Одна дверь его выходила на набережную Фонтанки, другая во двор. Окон же не было вовсе. Наверное, при царе это была какая-нибудь дворницкая или вообще склад для мётел. Все стены были увешаны картинами с ценниками. Суммы были довольно крупными. Многие висели тут уже несколько лет.  

Время от времени Мишка требовал: «Заберите своё дерьмо, всё равно его никто не купит! Распишите мне лучше стену под гжель» Мы смотрели на него как на сумасшедшего. Он любил эту гжель. Особенно важным посетителям, а эту важность определял сам Мишка, он подавал чай или кофе в сервизах из Гжели.  

Бело-голубыми чайничками и вазочками была уставлена полка за его спиной, за стойкой. Обычных для бара бутылок, там тоже не было, никакой лицензии на алкоголь естественно тоже. Если в «Квартирник» забредал какой-нибудь случайный прохожий или турист, а такое бывало очень редко, то ему могли предложить только кофе или чай в пакетиках, да ещё чипсы. Ну а для нас всегда были отменные напитки, холодное пиво в бутылках, а если кто-то вдруг захочет, есть, то Мишка мог заказать доставку пиццы. Открывался он, примерно в два часа дня и работал до пяти или шести утра, пока последние представители нашей творческой элиты не разъезжались по домам.  

Камилла сидела за круглым столиком, рядом с нею двое молодых мужчин. Крепких, с короткими стрижками, в джинсах и в куртках. Они отличались от большинства посетителей «Квартирника» с их дизайнерскими нарядами, татушками и того, что они ошибочно называли причёсками. За другими столиками сидели именно такие персонажи, с которыми я был прекрасно знаком. Их было человек семь или восемь. Я прошёлся по залу, здороваясь за руку с каждым, и наконец подошёл к столику, где сидела Камилла.  

–Вот, это тот, о ком я вам говорила, – представила она меня.  

–Алексей и Владимир, – представила она парней  

Мне пододвинули стакан вина  

–Шардонэээ, – прорекламировала вино Камилла, – из Крыма.  

Я сделал хороший глоток, словно забыл что уже пил сегодня вещи совсем не совместимые с вином. Выпив, я почувствовал, отчётливое послевкусие гидролизного спирта в «Шардоне».  

–Я, пожалуй, больше не буду. Где его разливали?  

Камилла заржала:  

–Давно ли ты стал таким трезвенником?  

Камилла, приехала в Питер из Казахстана. Ей было хорошо за тридцать, но монголоидные черты, делали её моложе. Она когда- то окончила художественный институт, а сейчас в основном занималась репетиторством, и постоянно участвовала в разных посреднических сделках по продаже картин или скульптур. Насколько я знал, почти все её сделки по той или иной причине или разваливались, или Камиллу попросту обходили при выплате гонорара, но она упорно продолжала этим заниматься. Она говорила, что в Москве у неё есть муж-чиновник, который приезжает к ней на выходные, но на самом деле никто этого мужа никогда не видел, а злые языки поговаривали, что она и вовсе лесбиянка. Но скорее всего это был просто обычный для "Квартирника" трёп.  

–Хватит тебе хмуриться, – толкнула меня Камилла, – Не обращайте на него внимания. Он же гений, а у них всегда плохое настроение. Всё зависит от того, в каком настроении они начинают пить. Если в плохом, то оно у них ещё хуже, а если в хорошем, то могут целый вечер проржать.  

–А непьющих гениев у вас нету? – спросил Владимир.  

–Непьющие – это бывшие гении. А творец, настоящий творец, не может смотреть на этот гнусный мир, трезво. Вот хоть музыкантов возьмите, я вот лично сама знаю парочку, наших питерских, известных между прочим, они как бросили пить, нечего слушать стало, и художники также, вот писатели, правда, – это другое дело, но они и трезвые то как пьяные – Камилла обернулась ко мне, – Я права, гений?  

–Да отстань ты, говори, лучше, в чём дело.  

От досады, что она вызвала меня по какому-то пустяку, я допил стакан вина.  

–У ребят для тебя заказ.  

–Заказ?  

–Ну да, ты же не против? Я рассказала им, как ты прекрасно сделал копию «Пруд с кувшинками», и у них появилась идея заказать тебе копию Моне. Возьмёшься?  

Я представил пачку неоплаченных счетов заткнутых за провод настенного домашнего телефона на моей кухне и листок на подоконнике, на котором было два столбика: ожидаемые доходы и долги. Сами можете догадаться, в каком столбике было больше записей. А ещё на мольберте пейзаж, который я никак не мог закончить, а послезавтра его надо отдать, чтобы получить восемьдесят баксов. А если клиенту не понравиться, то не получить, да ещё и возвратить двадцать баксов аванс.  

–Надо посмотреть, – задумчиво ответил я, и чтобы занять руки, теребил пустой стакан.  

–Картина не сложная. Всё в тумане и какой-то мост, – усмехнулся Владимир.  

–Да, там почти одна синяя краска. Голубая вернее, или даже серая. Сами увидите, – добавил Алексей и, достав смартфон, показал мне фото картины. Я взял телефон в руки и внимательно рассмотрел.  

Это был «Мост Чаринг-кросс».  

Откуда у них эта картина? Как она вообще попала в Питер?  

–Только сроки, очень поджимают. Всего три дня. У тебя всего три дня, – добавила Камилла.  

–Ну, это не реально, у меня на мольберте заказ, который я должен доделать завтра, а потом займусь этим.  

Алексей, взял салфетку и что то, написав, пододвинул ко мне. Сумма шокировала, в моём нынешнем бедственном положении это было что-то невероятное. Передо мной моментально пронеслись новая мебель, ремонт в санузле, и возможно даже новый автомобиль. И я, едущий в этом автомобиле, в новом костюме за границу.  

– Завтра, вернее уже сегодня, среда, давайте добавим хотя бы выходные. Хотя бы до воскресенья вечером.  

–Хорошо, – согласился Алексей. Он встал и направился к выходу.  

–Сейчас принесёт, – сказал, Владимир, потом придвинулся ко мне ближе и добавил: – ситуация очень серьёзная. Камилла в курсе дела, она тебе расскажет, насколько всё важно. Мы рассчитываем на порядочность и полную конфиденциальность.  

Алексей вернулся, неся в руках, картину, завёрнутую в упаковочную бумагу. Небольшую, примерно тридцать на сорок сантиметров.  

–Держите, – картина заняла место на стуле за нашим столом. Мне пришла в голову дурацкая мысль, что вот тут за этим столом, вместе с нами сидит великий Моне. Мой коллега Клод Моне.  

Парни попрощались и ушли.  

Камилла заказала нам два коньяка и кофе.  

–За удачную работу, – предложила она тост. – Сумма, которую он написал с моей комиссией. Проценты, как обычно. Ты согласен?  

–Ещё бы, – сказал я, глотая коньяк, – кто они? Откуда у них это, – я кивнул на картину.  

–Они судебные приставы. Похоже описали имущество какого –то банкира или бизнесмена, не знаю точно, но оценки ещё не было, только на следующей неделе. Поэтому они и торопятся. Оценщик, конечно, признает картину копией, никаких особых ухищрений не надо, но где подлинник никого интересовать не будет, будто его и не было. Но в первоначальной описи, картина присутствует, вот поэтому и надо её заменить.  

Я присвистнул.  

–Ты представляешь, сколько она стоит?  

Камилла кивнула.  

–И что они оставили её мне, вот так просто…  

–А что им бояться? Они знают всё про нас, и про тебя, и про меня. И где мы живём и, самое главное, это, как они сказали, только первый заказ. Такие заказы будут постоянно. Таких ситуаций во дворцах олигархов полно. Так что прикинь, это будет постоянная работа, без всякого риска. Мы же не выберем вместо этого вечные бега, и потом эту картину, даже захоти мы её продать, и не засветиться – это будет практически невозможно. В Питере так уж точно, да даже в Москве. Так что они просчитали всё. А если ты облажаешься они просто замочат тебя. И я тоже рискую.  

Я заказал ещё коньяка, хотя был уже и так довольно пьян.  

Мишка поставил перед нами вазочку с оливками. Мы болтали о чём-то с Камиллой. Даже пообнимались, чисто по-дружески. Потом я полез к ней целоваться, но она, куда-то ушла, потом Мишка тряс меня за плечо, я видимо уснул. Помню, как я выпил ещё с полстаканчика коньяка и попросил его вызвать мне такси.  

Открыв глаза, я медленно поднял голову. Дома! Слава тебе Господи!  

Голова не то чтобы болела, она была в тумане, сквозь который пробивались пульсирующие удары боли. Дойдя до ванны, я включил холодную воду и закрыл пробку.  

Сразу три таблетки аспирина и огромный стакан воды, я думал, что помогут, но оказалось, нет. Чем дольше я ходил, становилось ещё хуже. Я посмотрел на пейзаж. Клиент просил успеть ко дню рождения его жены. Ладно, успею. Сейчас приду немного в себя и за работу.  

Я плюхнулся в холодную воду. Свет давил. Я, вылез, расплескивая воду, открыл дверь из ванной в коридор и выключил свет, потом снова нырнул. Нырнул с головой. Откуда – то из тумана и боли начали выплывать вчерашние воспоминания.  

–Чего ж я так нажрался – то. Всё вперемешку, ну как школьник, четное слово. Вот придурок – то.  

Как же я попал домой? Я не помнил. Не помнил напрочь. Как уходил, был в кафе, потом Камилла. Ах да, "Квартирник". С Камиллой то мы и напились. Сивушный привкус Мишкиного коньяка стоял во рту до сих пор. Вот стыдуха-то. Надо ей позвонить. Тут я вспомнил парней, с которыми она была. Картина. Да – да надо на неё посмотреть! Я вспомнил сумму, написанную на бумажке и хмель словно, вылетел у меня из головы, ну может не весь, конечно. Я выскочил в коридор. Я вспомнил завернутое в упаковочную бумагу полотно, но не видел его нигде.  

Комната, коридор, другая комната, кухня, снова коридор. Нет, нигде не было.  

…Такси? Мишка сажал меня в такси, оно стояло возле «Квартирника». Ну, да и картина была, на заднем сиденье. Сначала он положил картину, потом я плюхнулся на переднее сиденье.  

Таксист разбудил меня возле дома. И потом я шёл к подъезду без картины. Боже, я даже не вспомнил о ней! Зачем я сел на переднее сиденье, если бы ехал на заднем, рядом с картиной…  

Пьяный болван. Камилле говорить ничего нельзя. Никто не должен знать.  

«А если ты облажаешься они просто убьют тебя. И я тоже рискую», – всплыли, вчерашние её слова, – «Они всё рассчитали, всё рассчитали! »  

Я усмехнулся, они не рассчитали только одно, что человек может нажраться, как свинья, и забыть картину Моне в такси.  

Я взглянул на часы. "Квартирник" ещё закрыт, но у меня был номер мобильника Мишки.  

Он долго не брал трубку.  

–Миша, прости, что бужу. Миша, – это очень важно. Это картина, заказ, понимаешь. Миша я вообще больше не пью с сегодняшнего дня, я не капли не пью… – тараторил я.  

Выслушав от Мишки всё, что он про меня думает. Прямо на стене толстым карандашом я написал телефон службы заказа такси.  

А ещё через минуту записал телефонный номер мобильника водителя, и его имя – Николай.  

–Коля привет, – начал я.  

–Кто это? – ошалело ответил он  

–Слушай, ты меня вёз вчера ночью с Фонтанки, помнишь. У меня сверток был ещё, картина?  

–А… ну да.  

–Отлично, слушай, где эта картина? Я её вчера в машине у тебя забыл.  

Коля молчал.  

–Ну, так что? Где она? – мой голос дрожал, – Это важная очень вещь, Коля.  

–Блин, я так и думал, – грустно ответил Коля.  

–Что!?  

–Ну, ты же спал.  

–Ну.  

–А я попутного взял. Блин.  

–Ну и что?  

–Ну, на Каменноостровском я его взял, а на Ланском он вышел.  

–Ну! – уже предвидя неприятность, нетерпеливо спросил я.  

–Да, замудохавши я был. Две смены подряд молотил. В отпуск уезжаю. Не помнил я, ну вернее не думал даже, о том кто из вас с картиной сел.  

–И что? И что? – повторял я как робот.  

–Короче нет её. Тот тип её забрал. Когда он уже ушёл, я тогда вроде как бы засомневался…  

Я стоял на кухне абсолютно голый, и ещё мокрый, но не чувствовавший холода.  

–Где он вышел?  

–На Ланском. Ланской 71. Это точечный дом девятиэтажка, кирпичный. На углу. Там один подъезд. Он точно туда пошёл, я ещё стоял, какое-то время. Колонну пропускал. Вояки ночью колонну как раз по Ланскому гнали…  

Я осел по стенке на пол. Ощущение пустоты и страха, какого – то холода в животе.  

Одевшись, я схватил бумагу, клей и пару фломастеров и выскочил на улицу. Сел в свою машину. С таким похмельным перегаром, первый попавшийся гаишник, отнял бы у меня права, но я не хотел думать об этом.  

Через двадцать минут, я был на Ланском, возле дома, который назвал мне таксист.  

На листе бумаги фломастером написал объявление: «Вчера, возле этого дома, художником была потеряна картина размером 30 Х40 см, нашедшего прошу вернуть, автору за очень хорошее вознаграждение».  

И мой телефон.  

Я приклеил объявление на дверь подъезда и стал ждать. Через час мимо проходил дворник и сорвал моё объявление вместе с кучей других. Я тут же приклеил новое.  

Я просидел так до вечера. Я был настолько подавлен и напуган, что не мог ухать, не мог куда-то идти, чем-то заниматься. Дворник или бабушки выходящие из подъезда регулярно срывали объявление, но я вешал его вновь и вновь. Звонила Камилла. Я извинился за вчерашнее, она лишь посмеялась.  

–Работаешь?  

–Да, не отвлекай.  

–Не ври, я слышу, что ты на улице. Но давай, я верю в тебя.  

Боже, боже, что я наделал. Если бы Камилла только знала, что происходит на самом деле? Что я скажу этим приставам? Моя семья под угрозой, Камилла под угрозой. Ну, она может, выкрутится. Но я? Как могу выкрутиться я?  

Я прекрасно знал эту картину. Я знал почти всё о Моне. Это «Мост Чаринг-кросс» тысяча девятьсот третьего или четвертого, кажется года. Как она попала в Россию? В дом какого-то обанкротившегося банкира или бандита. Хотя какая разница между банкиром и бандитом? Только пока не начнёшь выплачивать кредит, думаешь, что разница есть. Я погладил руль своей, купленной в кредит, машины.  

–Я ничего не высижу здесь, – пробормотал я.  

Мне нужна была багетная мастерская Паши. Мне срочно нужен был Паша. Только он мог сделать, то, что мне было нужно. И сделать качественно. Я набрал его номер.  

–Ты ещё в мастерской? Я приеду. У меня очень срочный заказ. Очень срочный.  

Поздно вечером на моём мольберте стоял холст, который выглядел точно так же, как выглядел холст в начале двадцатого века. Так должен был выглядеть холст самого Моне. Второй такой же стоял у стены. Такие холсты делал только Пашка. И только серьёзные эксперты могли доказать, что этому дереву и самому холсту и гвоздикам меньше ста лет.  

На компьютере был открыт «Мост Чаринг-кросс»  

На нашем огромном телевизоре тоже был он. И на листах, распечатанных на принтере развешанных по всей кухне. Но главным моим помощником был альбом с репродукциями. Я купил его, когда мы три года назад ездили с семьёй в Австрию. И там, в маленькой книжной лавке всего за десять евро, я и купил этот альбом. Цвета и краски отражались там лучше всего. Я знал, что Моне должен был выглядеть именно так.  

Позвонила жена.  

–Как дела?  

–Нормально работаю. Как наша студентка? Когда будешь? Во вторник? Встречу.  

Я говорил отрывисто.  

–Извини, очень занят. Заказ. Целую, целую.  

Я ловил цвет. Техника Моне, у меня была уже отлажена. А вот на правильный подбор цвета уходили часы.  

Но самое главное было не столько нарисовать, сколько правильно высушить картину и состарить. К воскресенью ни у кого не должно было быть сомнений, что у него в руках подлинный Моне, тот, что они отдали мне. Конечно, эксперты сразу поймут, что это копия и все мои ухищрения с сушкой не пройдут.  

Но эти тупоголовые судебные приставы должны проглотить это. А потом…  

Я старался не думать, о том, что может быть потом. Ну, попробую исчезнуть? Или нет. Глупо. Найдут.  

Просто буду стоять на своём. Упрусь и всё. Что дали, то и скопировал. Мы же даже обёртку не вскрывали! Ну, если не нравится, пусть не платят мне, в конце концов. Глупо, конечно, но хоть какая-то позиция.  

Я глотнул рому. Головная боль, мучившая меня весь день, отступила. Глотнул ещё. Нет, если я не остановлюсь, я пропью всю эту ночь. А мне надо работать. Я подошёл к раковине и слегка морщась, вылил ром.  

–Всё, больше не капли, – сказал я вслух.  

Я высушивал краску строительным феном слой за слоем. Нельзя было установить его и уйти. Пересушить было нельзя. Если пересушить, краска приобретала другой оттенок. А оттенки, это так важно у Моне. Это бросится в глаза любому, даже судебному приставу.  

К утру, почти всё было готово, и я свалился, чтобы поспать пару часов. Впереди была сушка и состаривание. А потом ещё и копия этой картины, то из-за чего меня собственно и наняли.  

Разбудил меня звонок на мобильный.  

–Как там мой коттедж, дорогой?  

–Да. Да, – пробормотал я.  

–Ты что, спишь, что ли?  

–Да нет. Нет.  

–Когда привезёшь. Ты помнишь, про день рождения жены?  

–Ну, да, да ну, конечно же.  

–Я доделаю, доделаю, привезу, привезу… – я бросил телефон на ковёр.  

На часах уже десять. Я вспомнил про вылитый ром и зауважал себя. Наконец, то я просыпаюсь не с похмелья. Я нырнул в холодную ванну, включил кофеварку и снова пошёл к холсту.  

В воскресенье я уже не подходил к картинам. Всё было готово. Краски сохли. За все эти дни мне удалось поспать в общей сложности только несколько часов. Голова шумела.  

Чтобы отвлечься, я доделал пейзаж с коттеджем, завтра отдам его заказчику, который постоянно звонил, но я не брал трубку.  

Завтра? Я задумался. Если доживу до завтра.  

Алексей перезвонил около четырёх.  

–Ну как, готово?  

–Как обещал.  

–Ну, давай встретимся на заправке, на выезде из Сестрорецка в пять.  

–Давай.  

Сам не знаю почему, но я был спокоен. Будь, что будет. Я даже улыбался, когда с ним говорил.  

Будь, что будет.  

Когда я подъехал, их джип был уже там.  

Они вышли из машины. Мы обменялись рукопожатиями.  

–Оставляй тачку здесь, поехали, посмотрим. Мы тебя назад привезём.  

Я достал картины и положил на заднее сиденье джипа. Мы тронулись. Пока я ехал на встречу с ними, то боялся, беспокоился и словно предчувствовал, что эта поездка как-то разделит мою жизнь на до и после. Если вообще будет это после. Но сейчас стал вдруг спокоен и деловит. Словно сам поверил в то, что это настоящий Моне и ничего не произошло.  

Владимир был за рулём.  

Мы проехали километров пять-шесть и свернули с шоссе на грунтовку, идущую мимо коттеджей за высокими заборами, за которыми подчас видны были только крыши в окружении хвойных крон. Подъехав к воротам, Владимир нажал на брелок, и махина ворот стала отъезжать в сторону.  

–Всё бы тут хорошо, но вот климат. На кой эти люди строят тут этакие замки. Как тут жить в этом дожде, – сказал Владимир.  

Дождь действительно моросил, щетки не выключались.  

–А где им жить? – спросил Алексей, – в Орле?  

–Да, блин, во Франции где ни будь, в Италии. Даже в Финке и то погода лучше. У них же миллионы. За те деньги, что этот дом стоит, можно где угодно, что угодно купить, – рассуждал Владимир.  

–Так они и зарабатывают их тут. Что же им на работу из Италии каждый день летать?  

–Работают? Воруют, суки, – возмутился Владимир  

–Да, вчера миллионер, сегодня осУжденный, – согласился Алексей.  

Ворота закрылись за нами. Мы вышли из машины и направились к дверям. Мощёный дворик, пихты и елочки, за ними газон. Прямо перед нами трёхэтажное строение из бежевого кирпича с коричневыми вставками вокруг окон. Красиво. Владимир отпер мощную, коричневую, дверь и отключил сигнализацию, набрав на пульте код.  

–Заходите, – пригласил он и пошел первый. Мы с Алексеем последовали за ним.  

Не заходя в холл первого этажа, Владимир сразу направился на лестницу и мы поднялись на второй этаж. Там в эркерном зале с большими окнами, диванами и камином, на стене сразу выделялось пустое место с вбитым туда крюком.  

–Ну, показывай, – спросил Алексей меня, включив люстру.  

У меня запершило в горле.  

Словно во сне, я развернул сначала одну картину, потом другую, и поставил их на диван.  

С минуту все молчали.  

Приставы переглянулись.  

–Класс, блин, – одобрительно произнёс Владимир.  

–Да, Камилла не зря тебя рекомендовала.  

–А какая наша, то? – спросил Алексей.  

Я показал на «подлинник». Алексей взял его в руки.  

Не знаю, что отражалось на моём лице, но внутри всё затряслось. Сейчас от моей утренней уверенности не осталось и следа.  

-Блин, а верёвочка то где?  

Боже, веревочка! Это то, о чём я даже не думал. Как я мог! Ведь эта проклятая верёвочка перечеркивала всё.  

–А, а я её снял, – придурковато улыбнулся я.  

–Ну и где она, – спросил Алексей  

–Забыл, – упавшим голосом произнес я.  

–На хрен ты её снял? – спросил уже Володя.  

–Ну, чтобы копию сделать на специальный планшет сначала картину кладём. Надо чтобы ровно лежала. Вот я и снял, – импровизировал я.  

Ведь дома я и понятия не имел, была ли она там, может вообще не было или может это была проволока.  

А если быть честным, то я просто совсем забыл про веревочку, я даже не думал о том, что картину надо будет как то вешать.  

Алексей уставился на подрамник.  

–Ну да. Вон вроде дырочки от гвоздиков.  

«Дырочки! Вот Пашка молодец. Вот гений».  

– Кстати, гвоздики были довольно свежие. Явно не ровесники Моне, – добавил я, сам не знаю, зачем, наверное, для убедительности.  

–А на эту- то веревку что не привесил? – возмутился Владимир, – давайте вешать, уже время, блин.  

–Я видел в кладовке внизу, какие-то шурупы, пойдём за мной, – кивнул он мне.  

Через пятнадцать минут мы повесили «копию». Верёвку нашли на кухне, сняв вязанку красного душистого лука и раскидав лук по подоконнику.  

–Ну как тут и была, – улыбнулся Алексей.  

Владимир тем временем упаковывал «подлинник».  

Мы вышли во двор.  

Приставы закурили. Открыли джип. Алексей положил картину на заднее сиденье.  

–Камилла говорила, что деньги после реализации? – спросил Алексей.  

–Нет, – на самом деле я просто этого не помнил, может и говорила.  

–Мы позвоним Камилле, как только деньги будут, – сказал Володя.  

–Я сяду с картиной, – сказал Алексей.  

Я сел рядом с водителем. Володя вновь нажал на брелок и ворота покатились в сторону. Мы повернули налево, хотя я чётко помнил, что мы приехали справа. Мы ехали явно не к Сестрорецку.  

–Куда мы едем? – спросил я.  

–Не боись, сейчас ещё тут в одно место заскочим, ненадолго, а потом довезём тебя.  

–Слушайте, едьте одни, тут недалеко, я доберусь на автобусе до заправки.  

–Сиди, – произнёс Алексей, и я почувствовал, как в мою шею ткнулся холодный металл.  

Я чуть повернул голову, это был пистолет.  

–Вы что? – испуганно спросил я, – я же всё сделал.  

–Заткнись, – грубо оборвал меня Володя.  

Джип быстро понёсся по дороге.  

…Я понял, что в этом был их план с самого начала. Никто не собирался мне платить.  

На встречу шёл самосвал с песком. Я, нащупал кнопку ремня безопасности водителя, нажал её и рванувшись к Володе, схватил двумя руками руль и повернул влево. Я не думал о пистолете, будь, что будет.  

–Ты что, сука! – услышал я чей-то крик, одновременно грохнул выстрел, и страшный удар. Подушка безопасности врезала мне по лицу.  

Хруст металла и стекла. Я видел, как оранжевые части кузова самосвала вдавились в водительскую дверь. Володя, лежал головой на руле. Кругом была кровь и дым. Алексей вылетел вперёд, между сидений и почти что лежал на мне. Его голова была где-то над раздувшейся подушкой и крышей машины. Пистолета нигде не было видно. Я не понимал, ранен я, или нет. А может уже умер? Я абсолютно оглох.  

Вокруг стало темно и тихо.  

Я открыл глаза от резкого запаха нашатырного спирта.  

–Что ж вы падлы, делаете! – водитель самосвала орал громко, но для меня его крики казались приглушенными, доносящимися сквозь страшный звон в голове.  

Я лежал в глиняной жиже дороги и хватал ртом воздух.  

–Воды, воды, дай, – прошептал я, но он не слышал меня.  

Я понимал, что в любой момент может вылезти Алексей с пистолетом. Надо уходить, но хоть сил и не было, я поднялся. Взглянул на свои ноги. Целы, могу стоять. Только лицо болит. Всё лицо болит и из носа идёт кровь. Казалось, что на веки что-то давит, будто мешает что-то надетое на них. Двинул рукой, резкая боль. Руку, кажется, вывихнул, или может, даже сломал.  

Водитель самосвала, что-то орал в мобильник. Я ещё раз, держа здоровой рукой больную, осмотрел себя, не веря, что всё это происходит со мной.  

–Воды, – прохрипел я.  

Самосвальщик наконец сунул мне в руки пластиковую бутылку с водой. Напившись, я стал приходить в себя. Почему-то захотелось кофе. Я вспомнил свою квартиру. Представил себя, сидящего в кресле на кухне, пьющего кофе и смотрящего на мольберт с чистым холстом. Чистый, белый холст, сколько же я их испортил!  

Какую бесполезную жизнь я веду. Пишу эти дурацкие копии Моне. Зачем? Это могло быть просто хобби, я ведь мог выучиться на водителя вот такого самосвала или на прораба и делать что-то полезное, стать состоявшимся человеком. А не таким как все те, с которыми я общаюсь в "Квартирнике".  

Сам не знаю, почему такое лезло сейчас в голову. Может потому, что минуту назад эта бесполезная жизнь могла закончиться?  

Я стоял за самосвалом, прямо на обочине.  

–Там, похоже, два трупа! – раздалось из-за самосвала, – А третий вон там сидит, у обочины.  

Это водитель самосвала рассказывал подъезжающим коллегам, о том, что случилось.  

–Здорово сказано, – усмехнулся я про себя, вылил остатки воды себе на голову и выбросил бутылку. Ощупал карманы. Ключи от машины и телефон были на месте. Ещё несколько самосвалов подъехали к своему коллеге. Они все собрались возле джипа. По всей видимости, ГАИ уже вызвали.  

Меня от них отгораживал самосвал. Впереди был пологий песчаный откос, за ним лес. Опускались сумерки, моросил дождь. Я шагнул на песчаный откос и огромными шагами побежал к лесу.  

Зайдя за деревья, я обернулся. Никто так и не заметил, как я исчез. Я углубился в тёмный еловый лес.  

Уже через пять минут я понял, насколько тяжело идти по этому бурелому, с заболоченными канавами, где нет почти никаких троп, но делать было нечего. Через полчаса, перелезая через брёвна, чавкая промокшими ботинками, обдирая лицо о еловые колючки, я выбрался на какую – то грунтовку и пошёл в ту сторону, где по моим понятиям должен был находиться Сестрорецк.  

Но грунтовка снова вывела меня к шоссе. Я вышел на асфальт, в километре или может полутора от места дтп. Боясь, как бы меня не увидели из проезжающих самосвалов или гаишники, в любой момент готовый прыгнуть в канаву, побрёл по обочине в сторону Сестрорецка.  

Я добрёл до машины уже ночью. Когда я попытался войти в туалет на заправке, чтобы отмыть глину и попытаться привести себя в порядок, охранник вытолкал меня наружу. Спорить я не стал.  

Сняв курку, я бросил её в багажник, пытаясь как можно меньше грязи принести в машину, но это вряд ли получилось. Завел мотор.  

Уже через сорок минут, едва зайдя в квартиру, я сбросил всю свою испорченную одежду и плюхнулся абсолютно голый в кровать.  

Ночь и утро прошли в прикладывании на лицо настойки, снимающей опухоль и пакетов с замороженными овощами. Надо было, как то привести себя в порядок перед завтрашним приездом жены.  

На удивление я был спокоен и даже как-то счастлив, впервые за столько месяцев или даже лет.  

Наутро позвонил заказчик пейзажа.  

Его заказ отвозить я был не в состоянии, и он пообещал заехать сам.  

Около трёх часов дня раздался ещё один звонок. Номер неизвестный. Я поднял трубку.  

Женский голос спросил.  

–Это вы потеряли картину?  

–Да, да, – я был абсолютно спокоен.  

После всего пережитого, казалось речь идёт о какой то мелкой пропаже. Наверное, точно так же я отреагировал, если бы речь шла о моей потерянной перчатке. Я будто забыл, что речь шла о подлиннике Моне! Великого Моне.  

Не спеша, одевшись, словно в каком-то тумане, я спустился и пошёл к машине.  

–Боже, что с вашим лицом? – сказала мне вместо «здравствуйте», полная женщина, лет за пятьдесят в розовом махровом халате с фиолетовым бантом на выкрашенных в чёрный, как смоль, волосах. Не дожидаясь ответа, она продолжала, не давая мне раскрыть рот.  

–Этот подонок, мой муж, припёр эту вашу картину, ночью. Ну, на кой она нам? Я как увидела ваше объявление, сразу позвонила. Он конечно про это не знает. Он никогда бы не вернул чужую вещь, а я не такая. По мне это как воровство. А у него есть любовница. Дааа, завёл себе молодую, до чего же мерзавец. Это он от неё каждый вечер возвращается по ночам, а говорит, что работает. Если он так работает, мы давно должны быть миллионерами… Мне абсолютно некуда её вешать, вы только поглядите… Все стены итак заняты, вот ковёр с саблями… Ну на кой он припёр этот ковер с саблями… теперь ещё эта картина… Говорит, шкафы и витрины надо выкинуть. Как это выкинуть, там столько в ней всего, это ещё матушки моей стенка… а как раньше делали? До сих пор стоит, что выкинуть? А потом в этой «Икее» покупать… крашенные опилки… гадость одна…  

Я стоял, словно заворожённый. И смотрел на «Мост Чаринг-кросс». Я невольно рассмеялся. Это был другой «Мост Чаринг-кросс». У Моне было их около тридцати вариантов. И это явно другой, даже не помню какого он года. Они, конечно все похожи, но если бы приставы сравнили мои копии с тем, что у них на смартфоне, они увидели бы разницу. Здесь Моне добавил немного розового и сразу показал, что это рассвет. Показал удивительный свет, за которым он охотился, и который ему хотелось поймать и удержать, а он порой появлялся лишь на полминуты.  

–Что вы смеетесь, я вам точно говорю… я вообще не очень люблю живопись, а эта картина блеклая какая-то, это вы сами нарисовали? Нет, вот раньше так не рисовали. Вот у моих родственников висит репродукция «Последний день Помпеи». Вот это картина. Там всё, как по-настоящему. Это я понимаю. А вам надо ещё тренироваться, других красок купить. Да там ничего и не видно… Туман… Синий туман, похож на обман… недавно кино показывали про туман… страшный фильм, вы, наверное, по этому фильму картину рисовали…  

Я достал бутылку коньяка, которую купил по дороге, и вручил ей.  

На секунду она замолчала, и я сумел вставить:  

–Спасибо вам огромное, вы замечательная женщина. А это вам и вашему мужу. Выпейте за искусство…  

–Вот ещё… Я ему это не отдам… он вылакает за один вечер… Он алкоголик, представляете? Форменный алкоголик… Я это спрячу, спасибо вам.  

Последние слова я слышал уже на лестнице. Я нес не завёрнутую картину, посреди города в свою машину и никому в голову не могло прийти, что я несу подлинник Моне.  

Я сел в машину и позвонил жене в Москву.  

–Ты уже собираешься? Погоди, не едь никуда. Сдай билет, если успеешь, если нет, то наплевать. Дождись меня. Я сам приеду в Москву, появились там кое какие дела. Надо продать одну картину. Да, её лучше в Москве продать. Всё, жди.  

Я заехал в канцелярский магазин, купил подарочную бумагу, завернул в неё Моне, и не заезжая домой, поехал в сторону Московского шоссе.  

Когда я заворачивал картину, я заметил, верёвочку, прикрученную к подрамнику и улыбнулся  

11. 02. 16  

Андрей Оредеж