Осенняя песня

Этим землям забытым пора уходящая снится…  

И туманами время устлало задумчивый лес.  

И кружит над забытыми землями белая птица,  

Словно лучик серебряный в гуще осенних небес.  

Этот лучик — последняя капля холодного солнца,  

И последняя искра на глади березинских вод  

И последних костров деревень… и ему засмеётся,  

Позабытый весною, такой непонятный народ.  

И на миг незаметный земля позабудет ненастья,  

Ей приснятся такие же чистые светлые сны,  

Как и белая птица — как символ удачи и счастья,  

Тихий вестник далекой-далекой желанной весны.  

Белокрылая птица умчится в лазурные дали.  

И, наверно, никто и не вспомнит о птице другой,  

Что была, как нечаянный вестник беды и печали,  

Чьё перо вороное затмили недоброй молвой.  

Он бродил по забытым местам, по тропинкам далеким,  

Среди старых могил находил свой несчастный ночлег.  

Так и жил: незаметный, как дождик ночной; одинокий,  

Шумным миром давно позабытый… забытый вовек.  

Чёрный ворон, на белую птицу похожий душою.  

Он любил небосвод… он любил его чистый простор,  

И холмы, и задумчивый ветер над тихой рекою,  

И ручьи, что чертили на землях персидский узор.  

Он любил этот край деревень, что нескладно ложились  

На поля, их загадочный шум, их березовый дым,  

И когда в небесах белокрылые птицы кружились —  

Ему нравился свет, и он тоже хотел быть таким.  

…Опустел небосвод, а за ним и поля опустели,  

И просторы безмолвны, и воздух тревожен и чист.  

Только Ворон бесшумно взлетел за высокие ели,  

Как вовеки потерянный, ветром оторванный лист.  

И хрустальным осколком холодная капля сорвётся,  

Упадёт средь земли, что дремала беспамятным сном,  

И, как парус, гонимый ветрами, она всколыхнется,  

И, увы, не смеётся, лишь плачет под чёрным крылом.  

Только Ворон летел. На дожди и на гром невзирая,  

Его крылья промокшие в дали пустые несут.  

«Мне быть вестником бед, ведь судьба мне досталась такая,  

Только кто же свершил надо мной этот горестный суд? …»  

И шумели дожди, и бродили, землю огибая,  

Одичавшие ветры… И небо под громом тряслось…  

И прорвалась меж туч золотая стрела грозовая,  

Одинокую чёрную птицу пронзила насквозь…  

Ворон будто уснул…  

Ему снилось лазурное море.  

Бесконечное, грустное, чистое… В нем — корабли,  

Корабли, что куда-то бежали, спешили, и вскоре  

Растворялись в тиши… Он стоял на обрыве земли.  

Из хрустальных лагун выпростали широкие скалы,  

Малахитовой шалью их склоны покрыли леса,  

И луга из душистых цветов ослепительно-алых.  

Ворон, словно орёл быстрокрылый, взлетел в небеса.  

И, как ветер, бесшумный, парил он над морем ненастным,  

Выше солнца, что тихо смеялось, и каменный гор.  

И душа встрепенулась, зажглась, как огонь, и …погасла:  

«Где же мой одинокий, осенний, родимый простор? …  

Где же я потерял ручейки золотые и реки,  

Берега, где печально кивают воде камыши?  

Где оставил мой край, мой родимый, родимый вовеки?  

Где его позабыл? …»  

Он очнулся во тьме и тиши.  

Он проснулся в пещере сырой. Лишь луна золотая,  

Уронив сюда лучик холодный, сверкала во тьме.  

И, казалось, с пещеры, с молчащего темного края,  

Словно кто-то глядел на него…  

В о р о н  

Видно кажется мне.  

Ворон встал, отряхнулся, измятые крылья расправил,  

И вспорхнул к небесам… но упал, словно камень, тотчáс.  

Он и снова взлетел, но холодный покой не оставил,  

И пещера его не пустила и в следущий раз…  

Он лежал, изнуренный, на глине сырой, как в темнице,  

И на крылья усталые падала серая пыль.  

Он мечтал, как и прежде, быть быстрою, вольною птицей,  

Он о воле мечтал, где кивает простору ковыль,  

Где осины шумят, где смеются речные пороги,  

Где меж россыпи звездной так ярко сверкает луна…  

Только не было к воле, к свободе манящей, дороги,  

Только в сумрак пещеры лежала дорога одна.  

Ворон шёл к неизвестности мертвого, темного края,  

И никто, и ничто не встречала его на пути.  

И застыли минуты… и здесь, по пещере блуждая,  

Так легко заблудится, дороги назад не найти.  

Это место безжизненно, пусто… но может когда-то  

Здесь такие же странники свой находили приют?  

Сколько было их здесь? И нашли ли дорогу обратно? …  

Иль навеки остались и голосом эха поют? …  

Острым лезвием сумрак глаза утомленные режет…  

Вдруг послышался звук одинокий, далекий… и вновь —  

Как пустой отголосок, иль звон золотой, или скрежет…  

Так, что сердце заежилось, будто бы замерла кровь.  

В о р о н  

Кто здесь? … Кто, отзовитесь? …  

— Вокруг только склоны, как скалы.  

Я дорогу забыл…  

— Задрожали слова на устах.  

Г о л о с  

Ты не первый, поверь. Здесь и раньше бывало немало,  

Я остался один, я навеки в железных цепях.  

Я — твой брат, меня Ветром, свирепым и быстрым, прозвали,  

Как и ты, я был птицей свободной и гордой тогда…  

Был моим небосвод и его бирюзовые дали,  

Вся земля: океаны, дубравы, поля, города…  

Я был волен и дик, никогда никому непреклонен,  

То как птица летел, то бродил, словно зверь, сквозь леса.  

Я не знал не о чем, я вовеки не верил законам,  

Только солнцу лучистому, только одним небесам.  

В о р о н  

Почему же ты здесь?  

В е т е р  

Меня вольность моя погубила.  

Меня темень пещеры манила загадкой своей.  

Я, забывшись, бродил. А очнулся — не резвость, не сила,  

Уж ничто не вернуло свободу. И тысячи дней,  

Миллионы, а может и больше — я сбился со счету,  

Я был пленником мрака, поверь. И теперь нам с тобой  

Никогда не услышать, как плачут лазурные воды,  

Никогда не забыться, не слится с земной красотой.  

Много странников в этой темнице холодной я встретил,  

Много здесь побывало — никто не вернулся живым…  

— И вздохнул, встрепенулся печальный, задумчивый ветер —  

Я когда-нибудь тоже растаю во тьме, словно дым.  

В о р о н  

Я не верю… Не верю, что нету обратно дороги,  

Я ее отыщу, ведь должна быть, хотя бы одна…  

В е т е р  

Есть спасенье одно, но оно непокорно для многих,  

Есть спасенье, но помни — за волю большая цена…  

Дорогая цена.  

В о р о н  

Но поверь, я смогу, я сумею.  

В е т е р  

Покорится лишь смелым тяжелый, мучительный путь,  

Нужно солнце украсть и в холодной оставить пещере,  

Нужно тень, нужно свет, нужно сумрак и день развернуть.  

Всколыхнутся моря, небеса не зажгутся рассветом,  

И в густой полутени навек растворится земля —  

И без солнца не будет лучистого, тёплого света.  

Все замрёт.  

Мы свободу вовек обретём — ты и я.  

Мне, забытому Ветру, темницу свою не оставить,  

Я отдам тебе быстрые крылья свои, но учти:  

Ты сумеешь свободу объять и пещеру оставить  

Лишь на день. Когда ясное солнце погаснет вдали,  

Станешь тенью безликой, как сумрак, немой и ненастной  

На века. Не спасти тебя будет уже ничему.  

Так что, друг черноперый, не трать своё время напрасно.  

И не верь никому.  

Ворон молвил несмело:  

Смогу.  

В е т е р  

Так чего же нам ждать? Мы своё заберём без обману,  

Мы наш дом отвоюем! Наш дом — только небо одно.  

Велика за свободу цена, но она по карману!  

Станем вольными птицами, так, как когда-то давно…  

Ворон тихо вспорхнул. Понесли его быстрые крылья  

Так свободно, легко, как несутся ветра среди скал.  

И была в них такая большая, свирепая сила,  

Какой Ворон еще никогда и не видел, не знал.  

Свет ударил в глаза, и запахло опавшей листвою,  

На опушке густой желтизной зашумели кусты.  

Он летел над покрытой осенней прохладой рекою,  

На забытых волнах замечая родные черты.  

Хоть земля поседела, хоть травы завяли — не важно,  

Пусть дубы заповедные листья роняют — и пусть.  

Он узнал этот край, этот край, где бывал не однажды,  

Эти земли, что сердцу навеяли тихую грусть.  

Вот заброшенный дом. Здесь не стены — замшелые плиты,  

В этих окнах разбитых давно не горели огни.  

Так и лес октября — нерушимый и жизнью забытый,  

Жизнь на крыльях своих до зимы унесли журавли…  

И молчал небосвод, темно-бурые сосны молчали,  

И тропинка лесная. Не крикнет не птица, не зверь.  

Весь простор замирал под туманом осенней печали,  

Даже ясному солнцу, казалось, печалько теперь.  

Солнце в небе лазурном застыло и словно не знает,  

Об унылой судьбе, о судьбе несчастливой своей.  

«Я успею, » — так Ворон подумал. «Пускай померцает,  

И пускай погорит меж опавших кленовых ветвей».  

Слышен топот копыт, и взлетели над кронами птицы,  

Тихий воздух осенний наполнив печальной молвой.  

Конь бежит все куда-то, куда-то неистово мчится,  

Словно хочет он крикнуть ушедшему лету: «Постой! …»  

Он растаял вдали… И холодные земли укрыла  

Тишина… Что им снится теперь? И о чем этот сон? …  

Ворон шёл по тропе, что куда-то звала и манила,  

Где когда-то шумела стена малахитовых крон,  

Где когда-то текли ручейки и цвели перелески,  

Обступив силуэт позабытой и тонкой тропы,  

Там, где осень раскинула нынче ковры-арабески…  

Впереди вдруг послышался шорох опавшей листвы.  

На дороге олень. Он окидывал взглядом суровым  

Серый лес, небеса голубые и солнечный свет,  

И тропу, где стоял в одиноком забвении Ворон,  

Словно мыслям его неспокойным давал он ответ.  

Он недолго стоял над горою, затем повернулся,  

И растаял в глуши, всколыхнув под ногами опад.  

И опомнился Ворон, что будто уснул, и проснулся —  

Солнце уж над землею, склонилось оно на закат! …  

Он взлетел, он парил, где зажегся закат перламутром,  

Там, где солнце горело печально и тихо, как днём,  

Как и каждый октябрьский день. И казалось, как будто  

Это небо на птицу глядит, не прося ни о чем.  

Долго солнце прощалось, плыло по небесному своду,  

Долго тучи багровые что-то шептали вдали.  

Долго Ворон летел…  

И, холодного солнца не тронув,  

Опустился на серый ковёр позабытой земли…  

Небеса отражались, как в зеркале, в волнах ленивых,  

На березинских водах теряя рубиновый свет,  

Это свет проходил сквозь хрустальный, сверкающий иней,  

Он его зажигал, как витражные окна рассвет.  

Он его зажигал огоньком незаметным, но ясным,  

И горел, как свеча ледяная, октябрьский лес,  

И простор, что казался таким несказанно-прекрасным…  

Так хотелось забыться, напиться осенних небес…  

Так хотелось с покоем осенним, нетронутым, слится,  

Быть как веточка дуба, как росы, как тучка, как ель,  

Быть осколком его, хоть не стать уж свободною птицей —  

Разве будет когда-то свобода без этих земель?  

Без опавшего леса, без поля, без старой дороги,  

И без солнца, что землю согреет огнём золотым,  

И без туч, без лазурных небес безразмерно далёких,  

И без эха глухого под вечер, полей и равнин?  

Разве можно отдать и забыть эти синие воды,  

Эти пастбища тихие, рощи, ручьи, города?  

Разве будет когда-то без края родного свобода?  

Разве будет когда-то?  

И Ворон шепнул:  

«Никогда! »  

Этим землям забытым пора уходящая снится…  

Вот заря догорела, и Ворон растаял во тьме.  

Это было давно, но встречают туманную птицу  

И по нынешний день. Говорят, что по старой тропе  

В час осенней поры, невдали от деревни забытой,  

Он бредёт одиноко и с солнцем ведёт разговор,  

Пока дремлют поля, пока дремлет, листвою укрытый,  

Диким шумом нетронутый, тихий и ясный простор.