Письма старшему брату

Помнишь, как мы впервые встретились? Я – да. Со всей отчётливостью, с какой запоминается судьбоносный день.  

С самого утра всё шло не так, как должно идти у счастливых людей. Но для меня день был вполне обычным: головная боль и чашка кофе на голодный желудок, тошнота и сердцебиение – после. Спешка, бег в мареве раскалённого города. Сначала – до метро, из метро – на остановку. В автобусе воняло потом и немытыми телами.  

Бежал я, как всегда, на работу, чтобы встречаться с людьми, которых боюсь, по велению человека, которого ненавижу. Я был вынужден подчиняться тому, который недостоин слова «босс», потому что он платил мне деньги. Без денег было плохо и страшно. Шорох купюр, выдаваемых банкоматом в день зарплаты, согревал мою измученную душу. Да, на деньги я каждую пятницу заказывал ужин в ресторане и мог позволить себе оплачивать трёхкомнатную квартиру в одиночку. Вместе со мной там жили кондиционер, плазменный телевизор, ноутбук и стационарный компьютер. А в моём кармане каждый год поселялся новый телефон.  

Всё это было важно и необходимо, чтобы производить впечатление на тех, кого я боялся. И кому завидовал. В то утро я должен был ехать к этим людям, улыбаться, жать их вялые, потные руки, чтобы они согласились участвовать в никому не нужном проекте.  

Бессмысленно. Многое уже на тот момент в моей жизни было бессмысленно.  

Меня волновало лишь то, что босс будет орать меньше, чем обычно, если мне удастся уговорить этих парней. О похвале с его стороны не могло быть и речи. Я слышал, как он жаловался руководителю отдела, что я совсем отбился от рук. Что никаких стимулирующих и квартальной премии. А премия была необходима, иначе как я буду ужинать в ресторане по пятницам?  

Пробка.  

Омерзительное явление большого города. Мы всё стояли и стояли, пассажиры тоскливо вздыхали, кто-то скандалил по телефону. Вонь заползала в желудок, грозя вывернуть его наизнанку (ха-х, было бы, что выворачивать). В какой-то момент я не выдержал и, протиснувшись среди потных тел, подобно рыбе среди водорослей, со всей дури вдавил кнопку экстренного открывания дверей.  

Сработало. Удивительно.  

Вывалившись на проезжую часть вместе с ещё несколькими счастливчиками, я побежал. В правой руке – портфель, в левой – телефон и те бумаги, что в портфель не вошли. Голова всё болела и кружилась, место тошноты заняла изжога. Отлично. Ничего, ещё чуть-чуть, тут осталось-то две остановки.  

Зазвонил телефон. Вовремя! Это был Гарри, человек, считавший меня своим другом (я его – лицемерным козлом, но меня никто не спрашивал).  

– Тони, здорово! – мерзкий голос выспавшегося человека.  

– Привет, – запыхавшись, ответил я, – слушай, Гарри, я на встречу спе...  

– Да я недолго, братан! – бесцеремонно перебил он. – Батя просил передать, что клиенты с Западного района теперь твои. Завтра в шесть они ждут готовый макет для обсуждения.  

Батей мы между собой окрестили босса за его манеру журить, грозить пальцем и читать нам нотации, как малолеткам.  

– Подожди, Гарри, – от неожиданности я с бега перешёл на шаг, – так ведь ты вёл Западный район...  

– А я с сегодняшнего на больничном, – плохо скрывая издевательский тон, вздохнул Гарри, – зараза тут эта везде бушует, сам понимаешь. Ну, ладно, пока, на месте разберёшься!  

Не успел я даже слова вымолвить, как он бросил трубку. Проклятье! На меня и так свесили за год три дополнительных проекта. Подождите, если завтра к шести часам макет должен быть готов, как же я...  

Боль смешалась с тревогой в адский коктейль и залила голову. Противная слабость сковала руки. Желудок скрутило. Единственное, на что хватило силы воли – сойти с главной улицы в подворотню. Потом – всё: бумаги полетели на загаженный асфальт, а я бухнулся на колени и скрючился в рвотном рефлексе. Увы, ничего не вышло (в прямом и переносном смысле, ха-х).  

Некоторое время я сидел, утирая то ли пот, то ли слёзы. Чёрт её разберёт, эту психику. Да, кажется, это были не рвотные спазмы, а рыдания. Ну, вот. Представляешь? Тридцатилетний мужик в деловом костюме сидел, уткнувшись носом в дорогущие брюки со стрелками, и плакал.  

Наверно, это ты всё-таки помнишь, ведь именно таким ты меня и нашёл.  

Прости, что я тогда не поверил. Сам посуди: сижу весь такой в слезах, понимаю, что опоздал везде, что батя будет орать, что премии опять лишит, что клиенты ждут сегодня, завтра и всю жизнь... И тут подходишь ты. В дорогих кожаных туфлях, белой тройке и малиновой рубашке. Напомаженный, одеколоном несёт за версту. Откуда ты взялся вообще в той подворотне? Подходишь, значит, на корточки присаживаешься, умудрившись пиджак не замарать.  

– Доброго дня. Как ты себя чувствуешь?  

– Чё? – только и мог тогда ответить я.  

– Ох, – беспокойно покачал ты головой, – вижу, что не очень. Профессиональное выгорание, да?  

Наконец, до меня дошло, что рядом сидит неестественно красивый мужик, одетый так дорого, что мне за пятнадцать лет столько не заработать, поигрывает золотыми перстнями на пальцах и заботливо интересуется моим самочувствием.  

– Э-э-э-э, всё в порядке, – пробормотал я, на всякий случай подтаскивая поближе портфель, – голова закружи...  

Словно в подтверждение, только я попытался встать, мир перед глазами поплыл. Вновь накатила волна тошноты. Я бы прям там и грохнулся, если бы не ты.  

– Ой, тише, тише, – ты ловко и быстро подхватил моё падающее тельце и заботливо, словно мать родная, усадил обратно на асфальт, – в офисе работаешь, да? Тяжело? Ночами не спишь?  

Надо было бежать ещё тогда. В ту же секунду врезать по твоему носу с горбинкой, плюнуть в хитрые зелёные глаза и свалить. Бежать к заждавшимся клиентам, делать макет для ребят с Западного района. Но нет. Ты внушал доверие. В тот момент я был убеждён, что тебе не плевать.  

Слова лились из меня потоком.  

Как тот непереваренный кофе. И про три дополнительных проекта, про гада Гарри, подставлявшего меня на протяжении трёх лет, про батю, каждый день грозившегося уволить. Про унизительный страх бедности. Делать всё, что скажут. Молчать, терпеть. Улыбаться, делать вид, что не тяжело, что мне интересна эта работа, что я до жути доволен своим грёбаным высшим экономическим образованием и должностью в столичной фирме. Никому не рассказывать про привычную уже головную боль и четырёхчасовой сон. Не ходить к врачу, потому что за больничный батя точно уволит. А кому я нужен, здесь таких, как я, пруд пруди...  

– А я писателем хотел стать, – хрипло окончил я увлекательную историю, – кстати, я Энтони.  

Ты всё это время слушал молча, положив руку мне на плечо. Странно, но то ли от прохладного прикосновения, то ли от того, что выговорился, боль и тошнота ушли.  

– Амалиэль, – кивнул ты в ответ, протянув руку с перстнями, – знаешь, Энтони, я могу помочь. Считай меня доброй феей.  

– Чё? Какой-какой Лиэль? – недоверчиво усмехнулся я.  

– Фея, Энтони. Ты ведь веришь в них? – ничуть не смутившись от моего взгляда, ты продолжил. – Твоя жизнь бедна, а я могу сделать её богатой. Ты страдаешь, ибо заперт в клетке алчности, в то время как душа, Энтони, твоя свободная творческая душа томится.  

Ты улыбался спокойно и уверенно. Наверно, уже тогда знал, чем всё закончится.  

– Ибо? Клетка алчности? Ты, что, сектант какой-то? – я снова попытался встать.  

Раздражало, насколько хорошо ты меня понимал.  

– Поуважительней, Энтони! – теперь рука, до боли сжавшая моё плечо, не была такой нежной. – Я предлагаю тебе помощь!  

В той подворотне мы были одни. В какой-то момент я осознал, что смотрю на тебя снизу вверх. В раскалённом городском воздухе тебя вдруг стало нестерпимо много, а голос с лёгкостью перекрыл уличный шум. Изумрудные, сверкающие глаза придавили меня к земле настолько, что захотелось в туалет. Белая ткань твоей одежды горела нездешним, холодным пламенем.  

Потом ты вновь стал обычным.  

– Напугал? – виновато наклонился ты ближе. – Ну, извини, не хотел. Просто... Энтони, мне жаль тебя. Не должен ты так страдать. Давай, помогу, а?  

Любой нормальный человек мог сбежать ещё тогда. Наверно, я настолько ненавидел себя и свою жизнь, что и впрямь был ненормальным. Поэтому кивнул.  

– А плата – моя душа? – преодолевая дрожь, усмехнулся я.  

– Конечно, – ответил ты и пожал мне руку, – хочешь писать? Я помогу.  

Воскрешая в памяти твою удаляющуюся белую фигуру, я вновь и вновь спрашиваю себя – помнишь ли ты всё так же детально? Есть ли у тебя причина помнить, Амалиэль?  

***  

–... есть ли у тебя причина помнить, Амалиэль? – читает человек исписанный лист бумаги.  

Откидывается на спинку дивана. Прикрыв глаза, проводит рукой по чёрной кожаной обивке. Вздыхает, снимает белоснежный пиджак, небрежно бросает на столь же белоснежный кафельный пол. Водит тонким пальцем по торопливо выведенным словам. Поправляет уложенные чёрные пряди волос, тонко усмехаясь.  

– Энтони, Энтони, Энтони... Глупый, жалкий смертный. Конечно, я всё помню. Думаешь, я не знаю, каким взглядом ты провожал меня?  

Человек щурит зелёные глаза и облизывается.  

– Первым делом ты позвонил начальнику. Потный от страха, дрожащим голосом заявил, что в гробу видал всех его клиентов. Затем драматично, как подросток, бросил трубку, запихал в урну бумаги и отправился в офис. Я знаю всё это, ведь я следовал за тобой. Изредка, чтобы ты не подумал, что я совсем тебя оставил, приходилось являться и подбадривать тебя. «Ты молодец, Энтони! Давай, вперёд, к свободе! Ты сможешь! Я горжусь тобой! ». Неужели ты был настолько глуп, чтобы верить?..  

Человек смеётся, складывая из письма бумажный самолётик. Запускает в воздух, наблюдает за полётом по просторному кабинету.  

– О-о-о-о, а с какой смесью страха и гордости ты писал бате заявление об увольнении! Я не мог это пропустить. Давился от смеха, наблюдая, как твой средний палец взмывает вверх перед поражёнными коллегами. Знаешь, я могу понять твой гнев, но откуда в тебе столько презрения, Энтони?  

Самолётик падает. Человек грациозно поднимается с дивана и давит его носком кожаной туфли. Будто назойливое насекомое. Подходит к окну, присаживается на подоконник, разглядывая игрушечные машинки и человечков с высоты пятнадцатого этажа.  

– Ах, да, ты ж у нас решил стать писателем! – щёлкает он пальцами, обращаясь к раздавленному самолётику, – Точно, это отдельный анекдот. Бедняжка Энтони, ты теперь ночи напролёт сидел за ноутбуком, как раньше за макетами. Напрягать извилины после стольких лет офисной деградации получалось слабо, да... Я не мог на это смотреть, поэтому помогал тебе, подсказывая слова и фразы, гладко формируя предложения. Не подумай, что из жалости, нет! Я никогда не жалел тебя, Энтони! – человек откидывается назад, злорадно хохоча, – Никогда не жалел! Мне лишь было интересно, насколько ты глуп...  

Отсмеяшись, он утирает пот со лба, тянется к письменному столу из чёрного дерева и берёт второе письмо.  

– Да, писатель из тебя, прямо скажем, не вышел...