Майские звезды. Пролог. Начало.

Началась эта история слякотной зимой 1991 года, в то время я еще верой и правдой служил несуществующему уж ныне государству, которому присягал не за живот, а за совесть нести службу в любой точке страны и за ее пределами. Звонок раздался абсолютно неожиданно от моего старого другана – Димки Сайдинова, с которым я познакомился в могучей кузнице кадров для практически всех отраслей нашего народного хозяйства, кроме своей целевой – в нашей родной керосинке. Связь наша прервалась, когда он по собственному желанию после окончания института пошел служить офицером-двухгодичником в нашу могучую и несокрушимую, а потом врал нам, что служил в Афгане, причем все мы понимали, что он врет, но поддакивали и просили вновь и вновь рассказать разные истории из его "боевой службы", а он рассказывал взахлеб, прерывая рассказ на то, чтобы выпить залпом стакан портвейна, и, по мере его действия, истории становились все трагичнее, трогательнее, прерывались иногда скупой мужской слезой на небритой щеке, но, как правило, действо это прерывал голос Ануфрия – Андрюхи Ануфриева, моего одногруппника, который после окончания все той же керосинки, естественно, пошел служить не на буровую, а в КГБ.  

– Да не пизди, ты. Не был ты ни в каком Афгане!!!  

Женщины наши, также всё знавшие и понимавшие, стыдливо отводили глаза, парни начинали увещевать Ануфрия :  

– Андрей, ну зачем ты так? А может, он и правда там был? – хотя прекрасно знали, что его там и близко не было – служил он два года в Майкопской мотострелковой бригаде, а потом на учебной базе в Молькино.  

Дима, прерванный на самом патетическом месте:  

–... когда мы ехали на бронике по Кандагару, и раздались первые выстрелы по нам, то мой механик-водитель Ефим Марущак, в каком-то порыве, вначале закрыл бронещиток у меня, а потом уже у себя...  

Вот на этом месте и раздалось саркастическое Андрюхино "не пизди". Когда я присутствовал при этой сцене впервые, был несказанно удивлен тем, что во-первых, если Димка врет, то зачем тридцатилетнему мужику это надо, и во-вторых, как спокойно к этому отнеслись все присутствующие. Оказалось в нашей компании, это стало уже традицией, я как-то это пропустил, видимо давно не встречались. Дальше я не переставал удивляться еще больше. Дима, резко прервав повествование, как будто тот самый Марущак не уберег-таки командира от душманской пули, смахнул слезу, встал на нетвердые ноги, скрипнул зубами и произнес, глядя исподлобья Андрею в глаза, словно через прицел автомата :  

– Пойдем выйдем  

– Пошли – совсем, как Верещагин в "Белом солнце пустыни" ответил тот и поднялся из-за стола.  

Я попытался остановить их, лепеча, мол так нельзя, мы же все друзья и что-то еще подобное в том же духе. Как ни странно, остановила меня Лариска – Димкина жена:  

– Да, ладно, Семен. Пусть идут, протрезвеют хоть.  

Они ушли. Минут через пять, наши Пушкин с Дантесом вернулись. В отличие от знаменитых прототипов, оба живые, правда не совсем в том виде, в котором уходили на честный бой. Сели за стол, налили по стакану. Разговор продолжился, как ни в чем не бывало. Исподволь я рассматривал дуэлянтов, оценивая их потери. Дуэль закончилась явно не в пользу Димы. У него был разбит нос и под глазом явно обозначилась расплывающаяся краснота, обещающая превратиться к утру в полноценный фингал. Потери Ануфрия были таковы: физически он почти не пострадал – три неглубокие царапины от ногтей на левой щеке, но материальный урон Дима нанес ему несопоставимо серьезнее – разорванная рубашка и почти полностью оторванные пуговицы. Он выглядел, как неверный муж после разборок с женой, которая застала его за неприличным занятием со своей лучшей подругой. Я не преминул ехидно поинтересоваться у него – с какой это женщиной он сражался на лестничной клетке? В общем вечер продолжался, про инцидент никто не вспоминал, Андрей мирно беседовал Димой, обсуждая проблемы дошкольного образования детей в Москве. Позже мне объяснили, что это все стало уже в порядке вещей и даже получило в компании свое название : они выходили "биться". Вот такой человек был Димон.  

Тем не менее, к моменту того телефонного звонка, мы с Димой умудрились провернуть пару дел и заработать кое-какие деньги – один раз продали армянам несколько армейских раций, украденных каким-то прапорщиком со своего склада и помогли арендовать складское помещение некоей фирме "Пансим". Вот эта-то фирма и стала одним из главных действующих персонажей описываемой мною истории.  

Итак, звонок.  

–Семен, заработать хочешь?  

–Нет, блядь, не хочу. Что за вопрос?  

–Я ща подъеду – не телефонный разговор, перетрём всё при встрече.  

Через час мы уже сидели в нашем офисе – облупленной деревянной лавке в сквере между зданиями нашего военного института и Главным Управлением Кадров ВС СССР.  

– Рассказывай.  

– У Андрюхи Цесевича есть дядя.  

– Радостно.  

– Погоди щериться. Этот дядя командует российским фондом культуры. Название у него еще такое редкое – "Россия". А Цесевич у него в замах ходит.  

– А чем они занимаются? Культуру в массы двигают? Цесевич? Да он же в матерном слове из трех букв четыре ошибки делает!  

– Да на хер им эта культура сдалась, бабки они там пилят. Тема такая – надумали они организовать к майским праздникам концерт, такого формата, по которому люди за эту долбанную перестройку истосковались, как в старые добрые времена, чтобы первое отделение – классика, хор и прочее говно, а второе – звезды нашей эстрады!  

– Зашибись, а мы-то тут при чем? Ну могу я на баяне "Барыню" сыграть, а ты под нее попляшешь, как медведь, тебе только цепь в нос вставим – и на сцену. Псевдоним себе возьмем – "Братья Раковы! "  

– Смешно. Цесевич клич кинул – ищите, мол други, денежки. Кто принесет в копилку бабосики на святое дело, тому премия – 10% от принесенной суммы.  

– А ты думаешь, реально найти дебилов, которые на это денег отвалят?  

– В том-то и дело, что нычка есть уже. Ты "Пансим" помнишь, которым мы склад сосватали? Кстати, с названием этим странным, они, похоже, не особо заморачивались – командиром там некто Панасенко, а зам. его – Симоненко. Был я там вчера, поговорил с Панасом, он, вроде бы, заинтересовался, правда Валюшка, зам его – слышал я что в старые времена работал он буфетчиком на круизном лайнере, помнишь, как в "Бриллиантовой руке" Михаил Светлов? Во, на таком же. Обрати внимание, у него и имя какое-то бабье, аккурат для буфетчицы, угадали родители с выбором, в самое яблочко попали, если не считать, что с сыночком облажались. А может, он там не только печеными пирожками приторговывал? – заржал Дима и продолжил  

– Высококультурная личность, семечки, падло, постоянно с собой носит и лузгает, как торговка на Привозе. Так вот он, мягко говоря, не в восторге. Поэтому наша задача его нейтрализовать и Панаса дожать. Вот такая диспозиция.  

– А че ты ему такого наплел, что он заинтересовался?  

– Бля, ты бы слышал, как я ему пел, кот Баюн в своем кошачьем раю обрыдался. Про благородное дело продвижения культуры в массы говорить ему было бесполезно, все-равно что говно в ступе толочь – хер ему на всю культуру и благородство вместе взятые, я на его гнилое самолюбие надавил. Про него, мол, узнает вся страна, телевидение будет, прямая трансляция из Кремлевского Дворца съездов, охеренная рекламная компания с указанием спонсоров и прочую херню в этом смысле. У него аж глазки пеленой подернулись – любит себя, гад, уже видит мысленно рожу свою в телике!  

– М-да, красиво ты спел. А будет все это?  

– Ну, обещать не значит жениться, че ты из себя целку-девятиклассницу корчишь.  

– А сколько ты ему объявил?  

– Сто косарей зеленью!  

– С ума сошел? Реально? Он готов отвалить такие бабки за эту херню?  

– Ну, вроде, да. Но, если даст, руки он нам с тобой за эти бабки до хруста вывернет, попьет нашей дымной кровушки – мудак он редкостный.  

– Имеет право. Когда поедем?  

– Да, хоть ща, чё тянуть-то? Сорвется еще.  

Через полчаса мы уже мчались на моей белой пятерке в сторону офиса славной компании "Пансим", который располагался в центре, на Солянке.