Сказки для взрослых. Осень. Кленовый лист.

Он был кленовый, она – березовая. Их жилища располагались совсем рядом. Жилища – это кроны двух деревьев, мощного раскидистого Клёна и хрупкой Берёзки. Пятнадцатилетний красавец Клён был очарован своей юной трёхлетней соседкой, которая вдруг как-то сразу вытянулась за лето из невзрачного прутика и без особых забот вклинилась в его кленовое пространство. Сделано это было изящно и запросто, слишком по-свойски, по-родственному что ли. Клён не устоял от такой естественной наглости и пустил наивную девушку к себе под бочок, уступив её тоненьким веточкам местечко в своей могучей пышной кроне. Так и зажили, Клён, а подле него Берёзка.  

Берёзонька, как называл её любовно Клён, довольствовалась малым, никогда ничего не просила и ни на что не роптала. Берёзке было достаточно, что Клён не угнетал её, давал возможность развиваться и тянуться кверху к Великому Светилу – источнику Жизни. В благодарность за приют да за ласку Берёзка игриво щекотала дядюшку Клёна своими тоненькими пальчиками, успокаивала его в ненастье, и Клён был счастлив.  

Каждый год весной необычная парочка обзаводилась новым поколением листьев. Берёзка чуть раньше, Клён попозже. Таков был закон Матушки Природы. У Клёна листья были бравые парни, все, как на подбор разлапистые трёхпалые, напоказ «Вот мы какие! », у Берёзки все листочки были нежными девицами – маленькие, скромные и очень стыдливые, дрожащие при всяком удобном и неудобном случае. Все украшения берёзовых девочек-листочков составляли меленькие зубчики по краю сердцевидного листика. Зато они раскрывались одними из первых весной и были в это время года неимоверно хороши собой по цвету, такие нежно-нежно зелёненькие. Прелесть, да и только!  

Каждую весну Клён тайком жутко переживал, что его листья распускаются гораздо позже, чем у соседки. На него нападал ступор, ветки его костенели от страха и почки, в которых прятались в неуклюжих позах будущие листья, не двигались, не раскрывали свои чешуйки. Почки боялись страха Клёна, а Клён боялся за дееспособность почек, и все деревенели. Клён, как брутальный, по слухам, мужик жутко стеснялся своего весеннего комплекса и отчаянно скрывал это, но Берёзка знала, чувствовала своим женским чутьём состояние благодетеля и жалела Клён до слёз, которых в начале весны было так много, что аж через кору лилось соком берёзовым.  

Промедление по весне было смерти подобно и Берёзка живо принималась за дело. Она беспрестанно тормошила Клён, не позволяя впадать в сон, щекотала его, доводя до смеха, заставляла свои листочки шептать Клёну разные приятные разности, на которые он был падок. В общем, делала всё, чтобы Клён очнулся. И каждый раз случалось «О, чудо! ». Молоденькие листья Клёна начинали выползать из своих клейких панцирей и разворачиваться во всей своей красе.  

Лето проходило чудеснейшим образом в сплетении роскошных крон, шумных разговорах под щебетание неугомонных птиц, таинственных ночных шепотках… А потом, как правило, незаметно подкрадывалась осень, начиная напоминать о завершении годичного жизненного цикла очередного поколения листвы. Об одной такой осени и пойдёт речь.  

Казалось, осень началась, как всегда. Первые признаки того, что беззаботное летушко уходит, появились на Берёзке. Обычная практика – раньше распускаешься, быстрее увянешь. Некоторые листочки зажелтели и начали всё чаще трепетать. Клён ещё и не думал менять окрас, стоял активный, зелёный и гордый. Он подзабыл за весёлое лето свои весенние страхи. Настроение у Клёна было превосходным. Берёзка рассказывала ему что-то пустое, но жутко смешное. Оба хохотали и не заметили, как налетел Ветер. В этот последний августовский день Ветер был не в духе и барагозил. Он бесцеремонно прошёлся по листве в кронах двух занятых собой деревьев, и Клён не расслышал, чем Берёзка завершила очередной смехучий анекдотец. Клён разозлился.  

– Чего ёрзаешь не по делу? – обратился он довольно грубо к Ветру. – У нас важный разговор, если кто-то не понял!  

– Что-что? Хтой-то вякает? – полез Ветер на Клён. – Ты что ль, одноногий?  

Ой, как это не занравилось Клёну.  

– А не пошёл бы ты сосны качать? – выпендрился Клён. – Дай поговорить с умными. Проваливай! Лети! Не до тебя!  

– Ну-ну, – Ветер стих и уполз по низу по траве.  

В этом тихом «ну-ну» было что-то зловещее, что-то такое, от чего Берёзка вдруг задрожала всеми листочками и прижалась теснее к Клёну.  

– Зря ты с ним так, – прошептала она. – Ветер злопамятный, беду надует…  

– Да, пошёл он! – забравировал было Клён, хотя в сердце закралось сомнение.  

Все знали, что Ветер был паршивец каких поискать. Сам он был не страшен таким деревьям, как возрастной Клён, но у Ветра был старший брательник, отъявленный бандюган Ветрило. Тот был из серьёзных, в гневе мог так вздуть, что поломать, искалечить, а то и вовсе с корнем вырвать и погубить. Поэтому с младшеньким старались не ссориться, перетерпеть его выкрутасы да и расти себе дальше спокойненько.  

Клён махом всё это просёк, но дело уже было сделано, и Ветер уполз, как змеюка. Точняк к братцу, жаловаться. Во, блин, влип, кажется! Клён уже жалел, но виду не показывал, принялся Берёзку утешать, просил повторить концовку анекдота. Но бедняжке Берёзке было уже не до смеха. Она тряслась всё больше и больше, не взирая на утешения Клёна, а к вечеру Клён обнаружил у Берёзки кучу новых жёлтых листочков. Ни фига себе! Это он, дурак фанерный, такую «козу» Берёзоньке заделал! Клён расстроился и опечалился. Так и ночевали, Берёзка дрожамши, а Клён опечалимши. Плохая была ночь, тягостная.  

Что же в это время паршивец Ветер? Не так он был покладист, как прикинулся. Ветер обиделся и замыслил недоброе, только пока не придумал, что конкретно. Надо было обмозговать ситуёвину. Ветер заегозил и улетел в скошенное поле, на простор. Понасался, обиженно губищщи понадувал, устал и порылся в стогу сена, предварительно порядком раскидав его с одной стороны от злости. Угомонился, припрятался и начал мрачно думать, как бы получше да побольнее выскочке Клёну досадить. Вывернуть бы его подлеца с корнем. Только одному не получится, силёнок маловато. Надо подмогу организовывать, то есть к старшему Ветриле обращаться. Однако Ветер загордился что-то, не хотел брательнику признаваться, как его одноногий отбрил, перед трепетной тонконожкой мудаком выставил. Хорошо бы, самому что-нибудь такое в отместку придумать. За окаянными думами Ветер задремал и заснул на всю ночь. Утром, проснувшись, Ветер обругал себя, что продрых и не придумал за ночь свою страшную месть. Он пошевелился, сбрасывая сухую траву.  

– Карр, карр! – услышал он недовольный крик.  

Ветер слегка высунулся из стога, стараясь не шуршать сухим сеном. Рядом обосновались две здоровенные Вороны. Подружки обсуждали окружные новости и лакомились заодно обильными остатками семян после скоса травы.  

– Кто здесь? – скосила одна Ворона чёрный глаз в сторону Ветра.  

– Да, нет здесь никого, не таращись! Давай дальше рассказывай, карр!  

– Так вот. "Пшёл вон! " Это Клён говорит и как вставит пенделя, карр! Прикинь!  

– Пенделя?! Ветру?! – застыла вторая Ворона, разинув рот. – Чем?!  

Здесь Ветер прислушался. Разговор шёл явно о до боли знакомом моменте, в котором он, Ветер, совсем недавно принимал непосредственное участие.  

– Что чем? – не поняла первая вопроса.  

– Чем Клён пенделя вставил? Он же в землю ногой вросший! Ку-ку, то бишь, карр!  

– А-а-а… Ну, это так образно… На самом деле Клён подзатыльник Ветру отвесил, не два… три подзатыльника. И уж так они с Берёзкой ржали над Ветром-то! Ка-а-а-ррр!  

– Это они зря, – задумчиво произнесла вторая Ворона.  

– Да прямо там! Чегой-то зря! Очень даже не зря, карр!  

– Ох, сдается мне, отомстит им Ветер. А ежели Ветрилу подключит, так и вовсе – беда!  

– Никакая не беда, карр!  

– Нет, беда! Поверь мне, карр!  

– Карр!!!  

– Карр!!!  

Ветер оглох и спрятался поглубже в сено, чтобы переждать вороний гвалт. Подружаки вроде притихли, выбившись из сил, каркая во всё воронье горло. Ветер снова выполз наружу. Вороны сосредоточенно клевали еду.  

– Жаль, карр.  

– Чего ещё? Вкусные, карр, семачки.  

– Дай попробовать, карр.  

– Сама ишщи, карр. Себе под ноги лупаться, нечего к другим заглядывать.  

– У меня нету таких, карр.  

– Куды, воровская тваренда! Отдай! Карр!!! Карр!!!  

– Спокойно! Карр!!! Тут их до фигищща! Жри! Карр!!!  

Вороны затихли и начали лопать от пуза.  

– Немного жаль моей любви, немного карр моей надежды, – вдруг запела первая Ворона, насытившись до отвала сладкими семенами.  

– Эк тебя разобрало-то! Выкладывай, чего жаль-то?  

– Вот я и кумекаю, если Ветер мстить Клёну сподобится, то он всю свадьбу расстроить может…  

– Какой Ветер, какому Клёну, какую свадьбу? – устало сквозь сон спросила вторая Ворона.  

– Обожралася, кума? Не помнишь ни фига!  

– А-а-а… Как же, как же. Помню, помню. Клён, Берёза, Ветер, пендели, подзатыльники… Помню… Карр!!! Какая свадьба?!  

Ветер превратился в сплошной слух. Вот он – момент истины!  

– Один бравый кленовый Лист влюбился в берёзовую Листочку, сечёшь? – торжественно объявила первая Ворона. – Дело – к свадьбе. Представь он весь в благородном багровом, она – в гламурном золотистом! Каррсота! Лично я пойду на торжество, позыркаю, а ты, как знаешь!  

– И я! Карр!!!  

Ветер опупел от такой удачи. Вот, где наступит его звёздный час – на предстоящем торжестве! Ветер ещё не придумал, что он такое вытворит, но уж вытворит точно и такое! Зашибись! Берегись Клён со всеми своими листьями будь они хоть багровые, хоть терракотовые, хоть в крапушку, да хоть в полосочку! Ветер, уже не скрываясь, выскочил из укрытия, налетел на языкастых ворон и закружил их над полем. Вороны шарахнулись из объятий Ветра, взмыли ввысь, стараясь уйти от бешеного воздушного потока. Ветер гонялся за ними, кувыркал, лапал, подбрасывал. Вороны орали так, что на их зов прилетели многочисленные сородичи. Ничего не понимая, вороньё кружилось над полем и каркало, навлекая беду, неминуемую беду…  

Краем уха услышанная Воронами новость про влюблённые листья была правдой. Он был кленовый, она – берёзовая. В эту тёплую осень Клён выкрасился в багрянец. Его листья остались довольны выбором Клёна. Им невероятно шло это убранство, и листья растопыривали свои пальцы веером, выставляя на показ свою захватывающую красоту. Берёзка давно уже позолотела. Листочки ликовали, умилялись друг на друга, с удовольствием подставляли Великому Светиле свои золотые щёчки и шептали: «Ещё, ещё». Хотя куда уж было ещё. Всё итак сияло и горело. В этом великолепии и произошла встреча наших влюблённых. Кленовый был очарован берёзовой при первом случайном прикосновении. Теперь они не разлучались. Берёзовая буквально прилипла к кленовому. Они наслаждались близостью, кленовый не умолкал от комплиментов, берёзовая не уставала им внимать и верить. Оба древесных сообщества готовились к торжественной церемонии, которая называлась свадьба. В гуще крон царила атмосфера невероятной романтичности, красоты и трогательности. Клён и Берёзка умилялись и таяли от возвышенных чувств.  

Вот тут-то и начал своё подлое дело обиженный Ветер. Он выносил свой коварный план мести, ему не терпелось его осуществить. Ветер наметил день. Это был день торжественной церемонии. Накануне свадьбы ночью Ветер осторожно пробрался к стволам деревьев-обидчиков. Он сделал это настолько аккуратно и незаметно, что не потревожил ни одной травинки. Теперь оставалось ждать.  

Церемония началась утром. Поздравления были супер яркими, речи братьев и сестёр изобиловали добрыми, теплыми пожеланиями. Берёзовая была очаровательна, кленовый – несказанно счастлив. Великое Светило послало влюблённым поцелуй. Окружающая новобрачных листва расступилась, пропуская жизнеутверждающий луч, и… тут-то и налетел поганец Ветер. Ветер выждал момент терпеливо. Теперь он рванул, что есть силы.  

– Берегись! – завопил Клён. – Сомкнулись!  

Берёзка только вздохнула, от ужаса она не смогла произнести ни слова. В следующее мгновение всем стало ясно, что поздно, случилось непоправимое. Кленовый рванулся к возлюбленной, пытаясь прикрыть её собой. Он распластался, вытянул черенок… и был беспощадно оторван Ветром при следующем дуновении. Ветки с листьями потянулись за закружившимся вниз кленовым. Многие листья рисковали оторваться также, как их собрат. Да разве сейчас кто-нибудь думал об этом?  

Кленовый не спасли. Ветер кружил его, опуская по спирали ниже и ниже, пока не швырнул в грязную лужу. Кленовый почувствовал стылое прикосновение воды. В первый момент он постарался выбраться из губительной лужи. Он поплыл по поверхности воды к спасительному берегу, ему удалось зацепиться черенком за травинку и выбраться. Но Ветер не ослаблял своего внимания. Он подхватил направленным потоком кленовый и перенёс в соседнюю лужу, где его «благополучно» растоптал случайный прохожий. Кленовый прилип к рифлёной подошве кроссовки и отправился в неизведанные дали…  

Ветер вернулся к Клёну, дунул-плюнул ему в крону, выразив презрение, и оставил Клён надрываться от боли, унижения и страха за кленовый. Берёзка трепетала, содрогаясь в безудержных рыданиях. Вороны орали отрывисто и мерзко. Прохожие недоумевали от непотребного поведения птиц и чувствовали нарастающую тревогу.  

День завершился паршиво. Великое Светило было в тоске и закатилось в тучи. Сгустились сумерки. В этот вечер почему-то не зажглись уличные фонари и красочные подсветки. Всё одно к одному. Ночь накрыла всё темнотой и гнетущей тоской.  

Берёзовая не спала, она была в полузабытьи. Сейчас она ненавидела всех, этих назойливых шепчущих подруг с дурацкими советами, бессмысленными утешениями, этих багряных красавцев кленовых, которые молча и тоскливо взирали на неё пока не уснули. Может это кошмарный сон? Сейчас она потянется немного в сторону и прилипнет к своему милому кленовому, он зашепчет ей всякую прелестную чушь, она будет стесняться, улыбаться и липнуть к его широкой надёжной груди… Нет, не сон! Молчание. Тишина. Темень.  

Утром все увидели, что по зубчатой кайме берёзовой пошли коричневые пятна. Плохие признаки. Берёзовая сохла, теряла жизнь. Все молчали, никто уже не утешал. Нечем. К полудню берёзовая обмякла и безвольно вытянулась. Так она провисела до следующей ночи под вздохи и противные перешёптывания вокруг. Этой ночью дали освещение. Берёзовая проглядела все глаза, выискивая внизу кленового. Она не знала, что его унесла подошва кроссовок далеко-далеко. Сейчас он плавал в неизвестной луже в неизвестном месте, страдал, тосковал и медленно умирал.  

В какой-то момент берёзовой показалось, что внизу на траве лежит он, её так недолго любимый. В темноте было плохо видно, берёзовая вытянулась из последних сил, пытаясь разобрать. Она оторвалась и плавно спустилась вниз. Ветер был начеку. Он подхватил берёзовую и унёс совсем в другую сторону, туда, где росли гламурные серебристые тополя. Утром серебристые вволю наизмывались над грязной простушкой, которая отважилась появиться в их крутейшем обществе. Берёзовой было всё равно, в ней заканчивалась её молодая жизнь.  

Ветер наслаждался местью. Он несколько раз появлялся перед Клёном и ёрзал ему по лиственной морде, упиваясь местью. Клён не отвечал на его выходки и очень раздражал этим Ветер. «Придётся подключить брательника, пусть вывернет эту мразь с корнем» – подумал Ветер и помчался к Ветриле. Он отыскал брата и стал, задыхаясь, рассказывать смешную историю любви, так сказать, и последующей справедливой мести. Ветер выпячивался, выкондрючивался, вылезал вон из кожи, пытаясь показать брату свою удаль, лихость и изобретательность. Ветрило слушал молча и смурнел.  

– Ну, как я тебе? – весело закончил Ветер рассказ.  

– Дурак!  

– И всё?  

– Пошёл вон! – дыхнул на него брат холодом.  

Ветер испугался и убрался по-быренькому. С Ветрилой шутки плохи, даже если он – брат. Что не понравилось братцу Ветер так и не понял, почему дурак? Вон, какое дельце провернул! Ветер увидел, как Ветрило, загребая потоки воздуха, куда-то шустро рванул. Полетел за ним поодаль.  

Ветрило прилетел к своей давней подружаке по ненастью Тёмной Туче. Они о чём-то поговорили и вместе полетели. Ветрило тяжело дышал, Тёмная Туча шмыгала и без конца сморкалась. Ветер видел, как парочка прилетела к Клёну, на верхушке которого восседала сплетница Ворона. Тёмная Туча вопросительно зависла над Вороной. Ворона закаркала и полетела передом, указывая путь Ветриле и Тёмной Туче. Ветер понял, что они повторяют путь кленового. Он осмелился приблизиться и предложить помощь. Как-никак это он гонял кленового по лужам. Но разъярённый Ветрило так дунул на него, что Ветер со всей силы ударился о стекло подвернувшегося не кстати балконного окна, и оно разлетелось вдрызг. «Совсем плохо! » – подумал Ветер. Он решил убраться подобру-поздорову и не попадаться на глаза Ветриле какое-то время. За что брат на него озлился, Ветер никак не мог понять. Пока он кумекал, лёжа в палисаднике под охапистым кустом невзрачных сентябрин, налетел Ветрило.  

– Признавайся, дурбалай, куда берёзовую сдул? – строго спросил Ветрило.  

– Не трогал я её, – загундявил Ветер, пытаясь скрыть преступление (! ). – Она сама… того… улетела…  

– Показывай азимут, сволочь позорная!  

– Чего обзываешься? Вот возьму, и не скажу, – обиделся Ветер.  

– Я тебе щас не скажу, козёл вонючий! – Ветрило задул на братишку, поднял его ввысь, пошвырял туда-сюда и шлёпнул о земь.  

– Не вонючий я, я – свеженький, – запричитал Ветер и засвистел скорее от обиды за «козла», чем от боли.  

– Ты мне посвисти ещё! – Ветрило влепил брату поджопник. – Показывай, куда берёзовую удул!  

Ветер полетел низенько над землёй, над ним в вышине мчались Ветрило и Тёмная Туча. Вот и край гламурных серебристых тополей. Ветер пошептался с блестящей высокомерной листвой, спустился ниже. Он сразу увидел обезображенную берёзовую, превратившуюся из изящной золотистой листочки в старуху, увядшую и заскорузлую с правой стороны, к тому ж уже почти не живую. Что-то вдруг надорвалось в нём. Ветер отпрянул, он не хотел видеть смерть, причиной которой, скорее всего, был он. Ветер промчался мимо удивленного Ветрилы и полетел, полетел, полетел…  

Он не помнил, как оказался у Клёна. Клён стоял грустный, полуопавший, безучастный, потрёпанный. Берёзка облетела совершенно, стояла некрасивая, голая. Это случилось буквально за одну ночь. Все листочки взяли и осыпались. От тоски.  

Ветер упал в ногу Клёну, подполз, обнял, начал ласково лизать прямой мощный ствол.  

– Прости, прости! Я не ожидал… Я никогда больше так не буду, – шептал Ветер.  

Молчание.  

Ветрило мощным рывком подлетел к Тёмной Туче, она отшатнулась на мгновение и вернулась, медленно подползая к разъярённому другу. Друг другом, но в гневе Ветрило был страшен.  

– Ты что? – осмелилась спросить Тёмная Туча. – Ты в порядке?  

– Этот придурок умудрился разнести их в разные стороны! – Ветрило задыхался от гнева, раздувая щёки, выдыхая потоки холодного воздуха.  

– И что теперь? – сжалась Тёмная Туча, слегка брызнув дождиком.  

– Ищи их теперь, свищи! – рявкнул Ветрило.  

– Ну, посвищи-поищи! Учить тебя что ли? – огрызнулась Тёмная Туча.  

– Да, не лезь ты! Не зли меня, разнесу в клочья невзначай! – зашумел Ветрило.  

– Без паники, дружок! Ща что-нибудь сообразим! – уверила Тёмная Туча и задумалась.  

Ветрило подчинился ей и притих на время, пока Тёмная Туча думу думала. От глубоких дум у Тёмной Тучи сделались морщины, но как она не пыжилась, верное решение не приходило. Полететь туда, кинуться сюда, сгойкать во-о-он куда… Всё это полная дребедень! Тёмная Туча не выдержала, скукошилась и разразилась неудержимыми рыданиями, пролившись сильным дождём. Этого Ветрило, да и сама Тёмная Туча боялись больше всего. Оба знали, если на Тёмную Тучу нахлынет тоска беспросветная её не остановить, будет дожжить днями и ночами напролёт, навлечёт Хмурку-Осень, и привет Золотая.  

Ветрило тяжко вздохнул, поняв неотвратимость – Тёмная Туча закапала, заморосила, закосорылила дождями. Начался непрерывный процесс слёзотечения. Беда! Ветрило от безысходности выместил свою ярость на рекламном щите, резко выдохнув на него, чтоб не стоял на дороге. Тот огрызнулся, задребезжав конструкцией и грязно выругался, когда с левого верхнего края оторвался кусок цветастого плаката, щит сразу превратился из нарядного франта в оборванного мокрого бомжару.  

– Шо ж вы, блин, творите, беспредельщики!  

Ветрило встал перед Тёмной Тучей дыбором:  

– Летим за город, а то я тут дел наворотю! – забеспокоился Ветрило.  

– Не могу я, – заныла, захлюпала Тёмная Туча и опять сжалась, пролившись очередным дождём.  

– Подсобить? Подуть на тебя? – спросил Ветрило с готовностью.  

– А смысл? – ответила Тёмная Туча. – Не стронусь я от тяжести, вся насквозь в слезах.  

– Давай попробуем, Тученька. Как дуну, всю дурь из тебя выветрю… и улетим вместе, – предложил Ветрило.  

– Ах, оставь, дружок! Не мешай, я плакать настроилась, приспичило мне, – еле договорила Тёмная Туча и зарыдала.  

Капли-слёзы потекли вниз, сливаясь в струи. Ветрило всё же подул на пробу. Тёмная Туча не стронулась с места, только дождь закосил, струи заметались в разные стороны.  

– А вот и я, – прогундявил кто-то противным булькающим голосюшкой.  

Это заявилась поздняя Хмурая Осень. Ветрило уставился на неё. Тёмная Туча зарыдала в голос. Хмурая вроде улыбалась им, но была при этом такая противная, мерзкая, нудная. Она вступила в свои права раньше обычного. С этим надо было смириться и принять как должное. Так-то!  

Лирическое отступление.  

Он гнал из аэропорта по скоростной трассе, нарушая всё, что мог, подрезая, обгоняя, загораживая, вклиниваясь, скрипя тормозами и разгоняясь вновь. От него шарахались, ему неистово сигналили, посылали проклятия вдогонку. Ему было плевать. Главное побыстрее прочь от чёртова аэропорта с чёртовыми самолётами, один из которых унёс Её в другую чужую жизнь, где не было места ему. Не было! Места! Ему!  

Он с силой начал бить по ни в чём не повинному рулю. Машина метнулась влево, вправо. Ближние соседи шарахнулись, заголосили на все лады, заорали, заматюкались. Он дышал часто, поверхностно, кислорода не хватало, вздохнуть полной грудью не получалось. Он страшно устал, голова сейчас разорвётся на мелкие кусочки, сердце лопнет от нестерпимой боли. Пусть! Он со злорадной улыбкой на искажённом лице представил тягучие потёки мозгов и сгустков теплой крови на лобовом стекле. Он захохотал смехом Мефистофеля, отрывисто, громко, гадко.  

Ему зло просигналил соседний Ford. Водитель, солидный дядька, ткнул указательным пальцем в свой видеорегистратор и тем же пальцем покрутил у седого виска. «Что я творю? » – вдруг подумал Он и сразу успокоился, взял себя в руки. Он сбавил бешеную скорость, перестроился в крайний правый ряд и на первом же перекрёстке сошёл с трассы на просёлок. В поля, в поля…  

В полях была осень. Наверное, она была и в городе, да всё как-то не замечалась. Не до неё. Он приоткрыл дверцу, потянуло прелью, влагой и несусветной печалью. Он не стал выходить, скрестил руки на многострадальном руле и уткнулся в них дрожащим подбородком. Вспомнил, что произошло.  

Он пришёл домой. Она стояла в прихожей одетая и с красивой дорожной сумкой.  

– Ты куда это ввечеру? – спросил Он.  

– Я так больше не хочу… ухожу… к нему… к другому. Фу, как театрально, как я это ненавижу… Слушай, отвези меня в аэропорт, пока не разделся. А?  

Она посмотрела прямо ему в глаза, и Он понял со всей ответственностью, что выяснять отношения бесполезно. Он повёз её в аэропорт. Она не велела провожать её до рейса. Куда Она, к кому, к какому такому другому?  

Она едва коснулась ледяными губами его щеки и быстро ушла в другое измерение, в другую жизнь, в другое время. А Он погнал по скоростной назад в свою жизнь теперь уже без неё. Вот и всё.  

Он добрался до города, постоял в пробке, равнодушно созерцая осенний пейзаж за окном. Его рассеянное внимание привлекла парочка деревьев. Интересное кино, на дворе золотая осень, всё ещё брызжет великолепием красок, празднует, а эти двое, береза и, кажется, клён облетели. На них невозможно смотреть, хоть плачь. Ой, какая тоска, блин!  

Вереница машин тронулась, потыркалась и снова стала. Налетевший ветер швырнул охапку жёлтых листьев ему в стекло. Их тут же сдуло, закружило, унесло. Только один листик распластался и прилип. Он смотрел на него – жалкое зрелище умирающий лист… Тронулись, лист начал медленно сползать по стеклу вниз. Он наблюдал, ему почему-то страшно не хотелось, чтобы листик улетел. Лист запал в щель и надёжно там закрепился. Он с облегчением вздохнул и повёз свой листик домой. Что за чушь? Что за настроение? Ещё заплачь над опавшим листом! Он усмехнулся. А что и заплакал бы.  

Пробка вдруг рассосалась, и Он благополучно добрался до дома. Припарковался во дворе, вышел из машины. Первым делом начал с необъяснимым упорством выковыривать пальцем листик из щели, куда тот забился. Старался не порвать. Вернулся в машину, порылся в бардачке, выудил из дальнего уголка пинцет. Снова начал доставать листок, манипулируя с пинцетом. Зачем он ему сдался? Да попробуй, объясни необъяснимое. Надо и всё! У него получилось. Он уложил листочек на ладонь и долго смотрел на него. Листик был берёзовый, жёлтенький, справа – небольшое неживое пятно, изменившее цвет на коричневый. Он зажал листочек в ладони и направился к своему подъезду. У входа неосторожно наступил в лужицу и обнаружил, что зацепил на подошву модных ботинок тёмно-серой лайковой кожи мокрый кленовый лист. Странно, чего они к нему сегодня цепляются. Хотя, что тут странного – осень! Он притормозил у входа, задрал ногу, согнув в колене, и оторвал прилипший лист, ухватив за длинный черенок. Лист был яркий, багряный. Немного грязноватый, мокрый и очень жалкий. «Истоптали тебя, дружок, – подумал Он. – Пошли домой».  

Он легко взбежал на пятый, покручивая лист за черенок большим и указательным пальцами. Остальными придерживал прилепившийся к ладошке маленький берёзовый.  

Он дома. Прошёл на кухню. Сияющая неправдоподобная чистота и гнетущая пустота. Она позаботилась, чтобы без претензий, холодная надменная аккуратистка во всём. Так, сейчас виски! Он потянулся к дверце бара. Ах, да, листочки… Он подстелил им белую бумажную салфетку и уложил сначала яркий кленовый, сверху, как золотую медаль на грудь – жёлтый берёзовый. Ему показалось, что листья затрепетали? Он налил на три четверти стакана янтарного напитка, подумал и дополнил до половины. Как он был сейчас кстати этот спасительный друг-вискарь! Внутри разлилась тёплая благодать. Он сел за стол. Господи, как чисто! Ни пылинки, ни крошечки, ни единого пятнышка, ни складочки на крахмальных салфетках и полотенчиках. Ой, какая ж Она – молодец! Это ирония! Всё! Стоп! Не думать о ней!  

Он плеснул ещё, влил в себя огромный глоток, задержав на мгновение во рту. Взгляд упал на осенние листья. Вот, на фига Он притащил их в дом? Они совершенно не вязались со стерильной чистотой, которую навела Она перед тем, как уйти навсегда. Листья противоречили этому чистейшему, но какому-то мёртвому миру. После третьей порции вискарь возымел своё действие. Веки стали тяжелеть и опускаться. Уже в полусне Он начал придумывать название инсталляции с осенними листьями и пытался разговаривать с ними ни о чём. Листья молчали, но понимали его. Он знал это точно. Сон сморил его прямо за столом, где он уютно пристроился, уложив голову на руки.  

Под утро его разбудил настырный стук в окно. Он не понял кто, а главное как, мог стучаться в окно на пятом этаже. Но стук не прекращался. Он отдёрнул занавеску, сломав композицию из идеально вывешенных штор. За окном никого не было, только стук. Он открыл окно, выглянул наружу. Ветер прохладной лентой прошёлся по заспанному лицу. Он оглянулся. Ему послышалось или… Кто–то шептал быстро, сбивчиво и плаксиво. Странно, но Он точно видел, как кленовый лист немного скрутился, как бы заключил в объятья маленький берёзовый листочек. Его удивлённого недоумевающего лица опять коснулся холодок пролетающего к окну ветра. Створка окна хлопнула и закрылась.  

Он встряхнул головой, отбрасывая наваждение. Избитая фраза «Надо меньше пить» мелькнула в голове. Он взглянул на часы. Ого! Надо вставать (так Он уже стоит) и лететь на работу. Он собрался и умчался без завтрака. В машине, стоя на «красном» светофоре Он задумчиво и незаметно для себя покусывал подушечку большого пальца. Как здорово, что Он непроизвольно разрушил вчера мертвенно-чистый мир, оставленный Ею! А ещё, как здорово, что два осенних листочка наполнили его дом обычной жизнью, так необходимой ему сейчас!  

На следующем «красном» слева остановился масюхонький Matiz милейшего ярко оранжевого цвета. Смешно. Из приоткрытого окна «рыжего» (так Он его тут же окрестил) до него донеслось «На ковре из жёлтых листьев…». Он посмотрел на девушку за рулём. У неё были невероятного цвета рыжие волосы, кудрявое рыжее облако на головке. Она улыбнулась ему, чуть склонив голову в приветствии на пристальный взгляд. Он неожиданно для себя подмигнул ей, типа познакомились. Они тронулись на «зелёный» и какое-то время ехали вместе параллельно, переглядываясь и улыбаясь. Затеяли такую своеобразную игру. Ему нравилось, девушке, похоже, тоже. На очередном «красном» (Он уже молил, чтобы это случилось со светофором, чтобы постоять вместе) девушка показала ему язык и ушла немного вперёд. Он с ужасом увидел, что крошка Matiz показывает левый поворот. А зачем она язык? Как налево? Какой лево, ему же прямо! Путаясь в складках кармана и нещадно чертыхаясь, Он добыл-таки мобильник.  

– Шеф, я задержусь… на сколько? Не знаю… Потом...  

Ответа ждать не стал, бросил мобилу на панель. Вывернул руль, в наглую, очень в наглую, всунул нос в левый ряд, перешарохав окружение. Завалил впустившего его водилу на красивейшей Toyota благодарными миганиями фар на толстенькой заднице своего Volkswagen, самого водилу – воздушными поцелуями (что тот про него подумал, страшно представить! ).  

Он ехал строго за ней. Он не желал объяснять ничего самому себе. Он ехал за ней, покусывая подушечку большого пальца и мурлыкая под нос: «Осень – рыжая лисица…»  

Послесловие.  

– Ну, хватит дрожать, милая. Он улетел.  

– Любимый, это всё невероятно, не находишь? Унесённые и разлучённые Ветром, мы снова вместе…  

– Сказка какая-то! Так не бывает наяву. Что это – волшебный сон?  

– Это – Любовь!  

Помолчали, наслаждаясь близостью.  

– Ты простил его, он так умолял, каялся, плакал…  

– Наверное, простил…  

– Люблю тебя…  

– И я, люблю тебя…  

– Люблю…  

– Люблю...  

– Всегда с тобой…  

– Вместе всегда…  

– Моя?  

– Твоя!  

– Люблю…  

– Люблю…  

Тсс… Тихо… Осенние листья шуршат…