Сказки для взрослых. Как Мыши Котов воевали

Дубыня, предводитель дворовых котов, он же БольшАк, дремал на сломанной и засохшей ветке липы, что росла у помойки. Толстая ветка подломилась и зависла аккурат над контейнерной площадкой для сбора мусора. Славное местечко, где можно было отдохнуть перед ночной охотой и после неё, а также держать под наблюдением сверху, кто, что и как. Это было любимейшее место важного кошака, пристрелянное им давно, почитай, с молодости, когда «двор» избрал его своим Большаком.  

Давно это было… Полуживой отец (как бишь его звали? Сурен, кажется… не-е-е, Сурен это дядька, брательник отца… а отца звали Мордусь, точно! ), так вот, уже сильно больной отец уступил ему тогда своё почётное место и звание, хотя он, Дубыня, был ещё слишком молод и не особо головаст для такого дерзкого шага. Но форс-мажорные обстоятельства не оставили иного выбора. Отец тогда здорово забеспокоился, заподозрив, что сынки со стороны его давнего соперника Космяты могут поиметь их племя Мордусей под шумок. Разведка и разветвленная сеть агентуры донесли, что сынки Космяты уж и когти наточили. А их, вероломцев, целое племя лихое было один к одному. Аж восемь головушек буйных, начиная с Первуша, и так далее по счёту, заканчивая Осьмушей. Было от чего очку заиграть. Отец-то лихих братьёв Космятых всё придурялся, мирной оппозицией себя называл, всё на демократию ссылался, дурака включал, а сам спал и видел, как его сынки Космятые власть Мордусей узурпируют. Но, пока не срасталось никак, не фартило Космячам, не улыбалось. Любил дворовый котонарод своего законно избранного Большака Мордуся Буслаевича и почитал. А, чего не любить-то, не почитать? Территория охраняемая, всё время при жратве, не сказать, чтобы дюже жирной, но вполне сытной и достаточно обильной, с людями, что немаловажно, лад, а не мат-перемат. Это с его лёгкой лапенди, да с восьмидумной башки сердобольные бабульки-одуванчики создали дворовый Комитет по защите бездомных животных. Попробуй, тронь их теперь! Сунься-ка, выступи против котиков, хоть и облезлых! Такого охренилова по мозгам от бабулек получишь, что прописочку менять придётся! Так-то!  

В смысле внутренней политики Большак Мордусь устраивал свой котонарод совершеннийшим образом, и ни у кого даже скромненькой мыслишки не возникало его поменять на нового Большака. От добра добра не ищут! Внешняя же линия, проводимая Мордусем, тоже была вполне сносной. Не сказать, чтобы взасос любились с соседними котонародами, но ладили, ручковались, чтили установленные границы территорий, периодически на саммиты собирались, чтобы мирно разрешать всяко-разно проблемки. Короче, дипломатически улыбались напоказ и расходились миром. Пока…  

Только однажды отец занемог и ослаб силою. Старый Мордусь был хитёр и мудр, не даром на белом свете аж двадцать пять лет с гаком прожил, всякого дерьма навидался. Когда слёг и заподозрил, что больше не встанет, сделал превентивный ход. Призвал к себе старшенького Дубынюшку да и промяукал с ним всё пошагово. Целый день деньской Дубыня и самые верные, преданные отцу соратники мызгали и работали с дворовым электоратом. А, как только Луна стала над трубой средней пятиэтажки, собрали Общий Сход. А, много, однако, их набралось, тех, которые под Мордусем ходили. Кворум обеспечили.  

Котонарод любил такое развлекалово, как Сходы. Здесь можно было вволю поорать, хайло пораззявливать (А чё? Демократия ведь! ), поржать с друганами, анекдотики, сплетенки послушать, с кисулями молоденькими зазнакомиться. Что называется, себя показать и на других посмотреть. Да и вообще, Сход – это такая туса, где свободно, весело, шумно и с размахом. Короче, наорались до умопомрачения, несколько раз драку затевали, дважды до когтедрания лоб в лоб доходило. Была кровища, была, что скрывать. Иначе, что ж это за Сход? Позорище одно, преснятина!  

Закруглились, правда, неожиданно, в два счёта, после того, как мужик с третьего этажа, алкаш уродливый, пару каменюк по крыше запустил. Кстати, один булыган по Ваське Лохматому угодил-таки. Музданул так, что до сих пор Васька хромает, повредившись задней ноженькой. А мужик тот теперь с бабульками судится, ажник пить, бедолага, бросил. Некогда. По судам таскается, оправдывается. Только не выбраться ему из этой нечаянной передряги. Поговаривают, что суд уже определение подготовил – обязать мужика взять Василия Лохматого под опеку и обеспечить пожизненную заботу над бездомным хромым животиною, безвинно пострадавшим от «венца природы». А не хочешь, вали, съезжай восвояси со двора! Мужик, естественно, захотел. Куда ему деваться? Опекунство над инвалидным котей ему по душе пришлось. Теперь Васька у мужика с рук не слезает. Да и сам мужик выправился, не пьёт, чистенький, прибранный ходит. При работе. Деньжата появились. Говорят, мужик Ваську даже настоящей кошачьей едой балует из красивых пакетиков и баночек. Свезло, так свезло обоим! Во, дела!  

Но, вернёмся к тому давнему Сходу, когда мужик ещё алкашом ходил, а Васька только что охромел по задней лапе ударенный и орал, как сумасшедший, катаясь по крыше. Котонародец рванул когти врассыпную с воем, визгом и мяуканьем на все лады. Только и успели запротоколировать – «Согласны за Дубыню Большаком? ». «Согласны, согласны, согласны! Пущай будет! » – вопили избиратели, уходя веером по крышам и чердакам.  

На следующее утро Дубыня проснулся Большаком. Оппозиция во главе с Космятой попыталась оспорить результаты котонародных выборов, настаивая на том, что не чисто всё как-то было, не мешало бы перевыборы назначить. Только тщетны были их усилия. Заранее проделанная работа (кому сочную сосисочку, кому колбаски с жирком, самым колеблющимся – мяска свеженького кусманчик, не гнушались и молоденькую кисоньку на ночь для весёлой прогулочки предоставить) сделала своё окончательное «Решено ЗА большинством голосов». Итак, свободный кошачий народ заимел нового Большака и сам себя в своё счастье загнал.  

Дубыня приоткрыл глаза и поёрзал на ветке, вспоминая это. Ах, как же он надеялся, что его котонарод ощутил себя счастливым с ним, с Дубыней! Дубыня расширил зрачки и оглядел свою территорию. Три пятиэтажных хрущёвки выходили подъездами в небольшой уютный дворик. В самом дальнем, занюханном углу двора размещалась старая забетонированная (когда-то, теперь вся выщербленная) площадка с тремя мусороконтейнерами под номерами по количеству домов. Здесь была их своеобразная кошачья кухня, где столовались его верноподданные порядка 20-25 голов. Количество котонарода не являлось постоянной величиной, так как периодически менялось в зависимости от частоты окотов и числа малышей в каждом окоте. Бывало по-разному. Ну, это, как водится, тут не угадаешь. Самый большой прайд, на памяти Дубыни, сформировался года три назад, когда все потенциальные мамочки вдруг распузатились, да и родили одновременно по четыре-пять детишек. Во, умора была! Писк стоял оголтелый. Папашки молодцы вовремя подсуетились и попрятали свои выводки в надёжные местечки, недосягаемые для посторонних. Мало ли что! Сердобольные бабульки бабульками, но, из опыта, людишки разные бывают.  

Дубыня совсем проснулся, поворочался, но остался лежать на ветке. Уж больно удобная она была, соразмерна с его могучим телом. Да и думалось ему сегодня хорошо, вспоминалось… Дубыня снова мысленно вернулся в молодые годы. Да-а-а… Сначала ему во всех начинаниях на посту Большака помогал отец, уже обессиленный физически, но далеко не слабый умом. Многому хваткого сынка Дубынюшку научил, с авторитетными братанами свёл, нужные связи передал по наследству. Неспроста так всё ладилось у молодого Большака. Потом, после смерти отца, начал сам потихоньку править, хоть и боязно было по первости. Но положение обязывало, а горячая отцовская кровь и природная гордость делали своё дело. Дубыня быстро завоевал авторитет и почитание поболе отцовского…  

К помойке подплыла бабулька с двумя мусорными пакетами, живенько семеня маленькими ножками в белых носочках и сандаликах. Один пакет бабуля забросила в контейнер, а из другого стала выгружать жратву в специально установленные мисочки. Запахло. Дубыня был сыт и ленился спускаться. Бабулька позвала тоненьким голоском «кись-кись-кись», поискав котеек подслеповато сощуренными светло-голубыми глазками. Дубыне стало жаль обижать старушку. Она ведь старалась. Он спрыгнул. Прогнулся, показав бабуле свои не слабые прелести. Не для того, чтобы обаять бабульку, а просто так полагалось. Ритуал такой кошачий.  

– Вот ты где, родной! Кись-кись-кись… Иди поешь, котеечка. Сегодня лапшичка на курином бульончике сварена, – хвалилась бабулька.  

Она попыталась поймать Дубыню трясущимися ручонками. Он увернулся. Не настроен на ласки.  

– Ах, ты, озорник! Ну, иди, иди, поешь сам. Кись-кись-кись… – засмеялась бабулька, находя удовольствие от общения с котиком.  

Дубыня понюхал еду в миске. Фу-у-у! Да, не хотел он вовсе эту мерзкую лапшичку, хоть и на курином бульончике! Пусть бабка сама её трескает! А он хотел мяса, куском, сырым! Только откуда у бабули мясо кусками, если она раз в месяц на свою ущербную пенсию может себе самый дешевый куриный суповой набор позволить, да и то замороженный. Жалко их бабок этих! Беднота страшная, а всё поделиться норовят… Да, уж…  

Дубыня прошелся винтом меж бабуськиных ног, провёз тугим хвостом по подолу старенькой юбки, выражая благодарность. Подошел к миске и сделал вид, что уплетает лапшичку. Фу, как омерзительно воняет эта бабкина еда! Чем-то непотребным, сторонним, чем угодно, но только не курицей. Гадость!  

– Привет, Дубынь! Жрёшь? – услышал он знакомый голос.  

К миске, у которой ломал перед бабулькой комедь Дубыня, приблизился его родной брат Горыня и сунул нос в еду.  

– Блин! Как ты это жрёшь? – вылупил удивленные глаза Горыня.  

– Да, никак! Бабку жалко, вид делаю, что нравится мне её тухлятина. Тебе тоже советую в спектакле поучаствовать.  

– А-а-а… Тады, ой! Типа задвохнулся я от такого счастья! – Горыня начал громко чавкать, делая вид, что наяривает лапшичку.  

Бабулька ещё потолклась рядом с ними, умильно поглядывая на лохматые спины котеек, и пошла прочь, довольная сделанным благородным делом.  

– Ешьте, ешьте, милые! – сказала она напоследок. – Завтра картошечки принесу, объеденье!  

Как только бабулька удалилась, братья торопливо отвалили от миски и забрались на ветку липы.  

– Слышь, Дубынь! – начал Горыня, когда они удобно улеглись, вытянувшись вдоль ветки. – Плохие, брат, новости я тебе приволок.  

– Пасть порву, моргала выколю! – шутливо изобразил негодование Дубыня.  

– Погодь, не до шуток! – остановил его брат.  

– Чего там, выкладывай! – сказал Дубыня приказным тоном и настороженно поднял голову, навострив уши торчком.  

– Да, хрень какя-то, но доложить обязан! Мыши, чёрт бы их драл, племя грызучее, воевать нас затеяли.  

– Чего?! Кто-кто?! – Дубыня покатился со смеху. – Ой, держите меня! Мыши против котов! Воевать!  

– Дубынь, ты это… остановись! – со всей серьёзностью заявил Горыня, положив мощную лапу на двойной загривок брата. – Это было бы смешно, если б не было так грустно!  

– Выкладывай! – посуровел Дубыня.  

– Эти придурки тонкохвостые решили нам войну объявить… прикинь!  

– Ну и что? Не впервой у них в одном месте зачесалось. Помнишь, чем это каждый раз заканчивалось?  

– Не перебивай, Дубынь! На этот раз они решили помощников привлечь со стороны. И знаешь кого? Крыс! Мать их!  

Дубыня подскочил и сел на ветке. В зеленых глазах метнулись ярость и… страх.  

– Постой, постой! Крысы – дело серьёзное!  

– Вот и я об том же!  

– Откуда сведения? Может просто слушок?  

– Точно не уверен, сейчас разведка перепроверяет, но, похоже, что не просто слушок!  

– Горынь, брат, ты ж моя правая лапа! Почему до сих пор «не уверен, не точно», расплывчато всё как-то? А?  

– Да потому, что я сам только что узнал! И сразу к тебе!  

– От кого узнал? Может он – провокатор, задери его Царапыч!  

– Да, не, вроде наш, надёжный, из разведки. Да, ты его помнишь… Будай или Будило его кличут…  

– Ага-ага, вспомнил! Будай – наш пацан! Этот зазря брехать не станет, сто раз перепроверит, прежде чем ляпнуть! Давай-ка, с этого места поподробнее…  

– Блин, жрать, как назло, захотелось! Нервы ни к чёрту!  

– Лапша вон свежайшая! Поди, подкрепись…  

– Да пошёл ты! Короче, сегодня поутру Будай границы обходил и на «серых» пискунов нарвался, подслушал их разговор, типа пора нам, мышам, котярам поганым хвоста накрутить, типа мы, котяры, объедаем их, территорию загадили, метим ядрёно, не продохнуть, жить мышам совсем не вмоготу стало. А ещё, якобы, коты продались людишкам за еду вонючую, служат им, на цырлах перед людями ходят и, практически, их благородное мышиное племя извели. «Родина или смерть! » – это их девиз теперь, боевой клич, усекаешь?  

– Родина? – удивился Дубыня.  

– Это они свои норы в наших подвалах так называют, – пояснил Горыня. – Нахватались где-то коммунистических лозунгов. Ума-то нет!  

– Что за фигня? Ладно, что там дальше?  

– Дальше Будай тихохонько прокрался за этими двумя и попал на мышиный митинг, где стоял неимоверный пискобол. Будай чуть не оглох от такого фальцета на ультразвуковых волнах. А потом заявился Крыс и, поверь, он был там самый главный. Мелкие ниц перед ним пали, а Крыс речугу толкнул, смысл которой вот в чём. Мол, что вы до сих пор терпите, давно пора заваруху начать, а заграница, в смысле Крысы, вам помогут.  

– Так-так-так… Вот кто настропаляет серых вонючек против котов! Теперь-то у меня пазл сложился. А я всё думаю, откуда ветер перемен в тупых мышиных головах? Нет-нет, да и зашебуршит мелкотня длиннохвостая. Я раньше думал, нанюхались они чего или стрескали отравы какой по незнанию, да вразнос пошли. А оно вон как оказывается!  

– Дубынь, согласись, Крысы – плохо!  

– А то!  

– Что делать будем, если Будай со своими ребятушками сейчас подтвердят, что это правда? Решать надо что-то, Дубынь, и скоренько!  

– Дай подумать!  

Братья примолкли, озадачились, забили хвостами по ветке. А между тем, приближался вечер. Минут через пятнадцать братья сначала почувствовали, потом услышали и вскоре увидели шпарившего к ним на всех порах гонца от Будая. Это был рыжий Кривля. Морда Кривли представляла собой более, чем странное зрелище. Левая сторона сильно пострадала в одной смертельной схватке. Рот был разодран до уха и сросся впоследствии сикось-накось в дурацкой улыбке. Теперь Кривля всё время как бы усмехался, когда надо и когда не надо. Вот и сейчас, глаза Кривли были выпучены от страха, а морда криво улыбалась неуместной улыбочкой.  

Братья спрыгнули навстречу.  

– Что?!  

– Всё – плохо!!! – задыхаясь, выпалил Кривля.  

– Война?!  

– Да!!!  

Братья тревожно переглянулись. Кривля немного отдышался, слопал всю бабкину лапшу из миски, присел у контейнера на солнышке и начал неторопливо умываться. Дубыня с Горыней не трогали его, не смели посягнуть на святое, пусть моется. Кошачий закон!  

– Дубыня, Будай просил передать, что надо Чрезвычайный Сход собирать и немедля, котонарод просит! – завершив ритуал с умыванием, обратился Кривля к Большаку.  

– Без вопросов! – ответил Дубыня. – Погнали!  

Троица устремилась на чердак среднего дома, где обычно проводились Сходы. Котонарод, по большей своей части, уже собрался и тихонечко мяучил, обсуждая страшную новость. При виде Большака стихли, вытянули шеи в его сторону. Ждали, что Голова скажет. Дубыня не знал, что говорить и перевёл стрелки на вожака разведчиков Будая, сказав:  

– Послушайте, братья мои верные (на этом месте кошачая толпа дёрнулась, слегка шумнув, понравилось обращение на равных). Тяжелые времена грядут… (Дубыня обвёл подданных тяжёлым, отработанным взглядом, от которого некоторые присели и прижали уши к голове)… Сейчас храбрый воин Будай, наш лучший разведчик, обрисует вам ситуацию. Прошу, родной!  

Пока Будай, не привыкший выступать, путаясь в выражениях, докладал котонароду, что его доблестная разведгруппа надыбала по поводу мышиной возни и Крысиной войны, Дубыня собрался с мыслями и вышел на речь к народу уже во всеоружии.  

– Бойни не миновать! – провозгласил он. – И бойня эта будет смертельной, кровопролитной! Вот и ответьте мне теперь, племя гордых и мужественных самопосебеев (не по-боюсь этого слова), примем ли мы битву с нечестью грызучей или обоссы… и попрячемся во чужих дворах-подворотнях?!  

– Примем! – на одном дыхании выдохнула толпа. – На бой кровавый, святой и правый!  

– Достойно, други мои! Ничего иного я от вас и не ожидал, собратья мои кровные!  

Кровные собратья, вдохновившись сопричастностью, в порыве немыслимого восторга, гаркнули:  

– И как один умрём в борьбе за это!  

Дружное громогласное мяуканье с привкусом единого коллективного помешательства огласило двор. Две бабульки, возвращавшиеся с экскурсии по «Магниту», застыли в подворотне, услышав этот всеобщий надрывный мявк.  

– Чегой-то они средь бела дня-то? – испуганно спросила одна у другой.  

– Быть беде, соседка! – предрекла другая.  

Старушенции заторопились по домам от греха подальше.  

Дубыня остановил клятвенный ор подданных взмахом крепкой лапы.  

– Верю, верю, родимые! Каждому верю, как самому себе! Но давайте посмотрим правде в глаза. Мы слабы против Крыс, мать их! (в толпе послышался гудёж, эхом над голова-ми покатилось ругательное «мать их»). Мы тут посовещались и решили, что не обойтись нам без батьки Крысолова и его бригады (повисла всеобщая пронзительная тишина). Так вот, батьку надо уговорить, утрясти, а проще говоря, сходить к нему на поклон за помощью. Тут надо понимать, ребятушки, если нам Крысоловы подмогнут, мы эту шнягу грызучую вмиг уделаем вместе с их помощничками-провокаторами.  

Толпа стихла, соображали насчёт Крысоловов и стрёмного поклона бандитскому племени. Кумекали и так, и эдак. Дубыня не мешал, не торопил зазря, не напирал, волю не навязывал. Пусть народ сам созреет. Демократия у них, однако! Кошаки, как мозги не выкручивали, всё одно получалось – без Крысоловов никак.  

– Давайте выбирать парламентеров-переговорщиков до батьки Крысолова! – направил Дубыня толпу в нужное русло. – Предлагайте кандидатуры!  

Зашумели, заобсуждали, заспорили. Вдруг с заднего ряда раздался не смелый голос:  

– А чего тут пыжиться, тасовать, выбирать… Все знают, что батька Крысолов к нашей Златоцвете не ровно дышит. Вот и пусть она на благо обчества расстарается…  

Идея понравилась, и все дружно повернули головы в сторону златошерстой красавицы-кошечки. Она жутко смутилась от такого всеобщего внимания к своей особе и сделалась невозможно милой.  

– Пускай идёт к Крысолову! Ради обчества пусть расстарается, батьку ублажит!  

Златоцвета только таращила красивые удлиненные глаза на всю эту хрень. А после возгласа костлявого, плюгавого Кощея «Насильно её за холку к батьке ташшить! Не убудет, небось! », вдруг выгнула спинку крутой дугой и зашипела:  

– Пошли все на фиг! Не пойду ни к какому батьке! Сами идите и ублажайте за правое дело ради обчества!  

Толпа было отпрянула от неожиданности, а потом начала кольцо вокруг неуковырной Златки смыкать, и уж коготки к шикарному тельцу потянулись, особенно со стороны завистливой бабской части.  

– Мужики, вы охренели что ли?! – раздался уверенный смелый голос. – Ишь, чего удумали. За счёт хрупкой беззащитной девушки дела порешать собрались, бойню выиграть? А ну, прочь, быдло трусливое!  

В толпу кошаков врезался смельчак и стал рядом с перепуганной Златоцветой, прикрывая её своим мощным телом. Дубыня со страхом узнал в защитнике своего сына Борзяту. Борзята был одним из трёх сыновей, которых Дубыня признал за своего, прилюдно и официально. Остальные многочисленные отпрыски от разных матерей были не в счёт и без счёту. Борзята был любимцем, и Дубыня делал на него ставку по части передачи власти, когда время придёт. Мощный красавец, коренастый и широкий в кости, задира, драчун и дуэлянт по ранней молодости, Борзята пользовался заслуженным уважением среди котонарода. Но попереть против экзальтированной толпы было крайне неосмотрительно. Дубыня пришёл на помощь, пока борзый сынок трандюлей не отхватил.  

– Успокоились все, я сказал! – рявкнул Дубыня, и все притихли, коготки попрятали.  

Дубыня оглядел самых ретивых своим коронным взглядом, и те легли на пол, постаравшись укрыться от этого властного взора сурового Большака, дабы не навредить себе.  

– Златоцвета, подойди ко мне, детка! – обратился Дубыня к кисуле елейным голосом.  

Та гордо прошла сквозь расступившуюся толпу. Борзята не отставал от неё, как верный страж шествовал рядом, отстраняя крепким плечом всех, кто попадался на пути.  

– Понимаешь, доргуша! – начал Дубыня, доверительно прислонившись к Златоцвете. – Есть вещи, такие, например, как долг перед обществом, ну, там ещё всякое такое… когда на кон поставлена жизнь целого народа… Ты меня понимаешь? Врубаешься?  

– Не пойду! – отрезала Златоцвета.  

– Почему, Златочка? Вот так сразу, не пойду!  

– Он на меня смотрит!  

– Ну и пусть смотрит, а ты просто попроси батьку помочь нам в борьбе с Крысами! И всего-то делов…  

– Он не просто смотрит, он… ну, как вам объяснить, масляно смотрит, липко… Фу! Мерзость! Гадость! Не пойду!  

– Детонька, тебе, может, кажется. Надо пойти попросить за котонарод. Надо, Златочка!  

– Бать, отстань от неё! Не пойдёт она! – вдруг заявил Борзята, стоящий рядом. – Одна не пойдёт. Я с ней пойду в качестве сопровождения. И, если что, я этому старому хрену усы-то пообрываю…  

Сердце Дубыни ёкнуло. Посылать любимого сына в бандитское логово было страшно. Но не открутишь назад, не возразишь у всех на виду, Борзята сам вызвался. Пришлось смириться.  

– Златоцвета, что скажешь? – спросил Дубыня, повернувшись к кисуле.  

Та переминалась с лапки на лапку и, наконец, изрекла:  

– С ним – пойду! С Борзятой!  

Ликующий возглас толпы. Проводили всем миром до дороги, по которой парочка смелых котеек направилась на переговоры с батькой Крысоловом.  

Лихая бригада батьки обиталась за два квартала от двора Дубыниных. Весь путь Борзята и Златоцвета прошли молча. Перед входом во двор Крысолова Борзята слегка прижался горячим плечом к Здлатоцвете и прошептал:  

– Не бойся, я с тобой!  

Она улыбнулась ему, превозмогая страх, и кивнула.  

Как только они ступили во двор, их окружили четверо Крысоловов. Ну и рожи! Просто хари какие-то бандитские, по-другому не скажешь. Да, откуда им другим-то взяться, если наши переговорщики оказались на самой бандитской территории самого криминального кошачьего клана в округе. Про батькину слабость к Златоцвете, видимо, были в курсе, так как, узнав её, сразу котёнка-шестёрку к батьке с докладом отправили. Тот засверкал пятками выполнять поручение, выпятив напоказ шарики довольно приличных размеров, которыми очень гордился и никогда не опускал хвост, демонстрируя их всем и каждому. Оставшиеся братки Крысоловы грамотно расположились вокруг гостей. Знали своё дело.  

В первый момент Борзята хотел попереть буром за такую «душевную» встречу-пленение, но Златоцвета его тормознула. Не тот случай, они ведь с мирными переговорами. Ждали молча и та, и другая стороны, только полубоевые позы, готовых ринуться в бой, да косые неприятные взгляды выдавали напряженность момента.  

Вернулся яйценосный шестёрка, шепнул что-то главному на оттопыренное ухо, и тот велел:  

– Ты! Идёшь с нами, – это он Златоцвете.  

– Ты! Пока здесь побудешь, – это он Борзяте.  

– А то б там! Хрен! – огрызнулся Борзята. – На-кось, выкуси!  

Тут же из полу- перешли в настоящие боевые позы, выставив когти и клыки мереться, слегка взвыли нудно и протяжно, пугая друг друга. Дело принимало совсем не нужный поворот. Златоцвета собралась с духом и произнесла строгим тоном:  

– Стоп! Так важные дела не делаются, на минуточку. Советую сбавить обороты. Всем!  

Все, как по команде повернулись к ней и прислушались. Пришлось продолжить под всеобщим пристальным вниманием. Ой, как Златоцвета этого не любила! Но деваться было некуда. Перспектива в одиночку вести переговоры с похотливым батькой Крысоловом пугала её ещё больше. Поэтому Златоцвета глубоко вздохнула и сказала, стараясь быть спокойной и уверенной:  

– Мы прибыли к вам как команда парламентариев-переговорщиков, делегированная котонародом Дубыни. У каждого из нас своя важная миссия, которой нас обязал Большак…  

– Интересно, какая важная миссия лично у тебя, крошка? Мур-мур-мур… – встрял молодой да ранний паршивка и повернулся к Златоцвете задом, чтоб уж точно заметила и заценила.  

Борзята дёрнулся к малолетнему наглецу, но его упредил главный. Он с силой огрел шестёрку лапой, и тот заковырялся в пыли. Он подскочил на нетвердые лапы, выполнив несколько кульбитов, посмотрел куда-то мимо всех, потеряв ориентир, и взвыл: «Чево, чево? Что я такого…». На него даже не взглянул никто на сявку безмозглую.  

– … и мы должны донести каждый (! ) свою часть до батьки, – продолжила Златоцвета. – Так что, прошу, держаться в рамках приличия.  

Главный Крысоловов немного призадумался, внимательно глядя на Златоцвету. Он не ожидал услышать от баб…, пардон, от девушки, такую умную, стройную речь, без единого мата (! ) Не привычно как-то! Но привлекательно!  

– Ладно. Пошли, – скомандовал он и выдвинулся передом.  

Все пошли за ним, Борзята и Златоцвета – в центре, охрана по бокам, завершал шествие малолетний нахал, получивший прилюдно по заслугам. Он шмыгал обиженно носом, но всем было не до него.  

Батька Крысолов восседал на заднем плане своего двора в облезлом кресле, выброшенном кем-то из людей в сердцах. Сделал удивленный взгляд, приподняв бровь, когда увидел, что Златоцвета не одна, с ней сын Дубыни (знал он этого задиристого кошака, наслышан про его выкрутасы). Батька не встал навстречу, ещё чего! Зло даванул косяка на главного охраны за то, что ослушался и не привёл кошечку одну. Тот открыл было рот и попытался объяснить суть проблемы, но батька заткнул его ещё более злым взглядом. Главный понял, что он уже не главный, живу бы остаться. Съёжился весь, сделался из бравого, трусливым и маленьким. Но сейчас не об нём.  

Батька, как не пытался сделать вид, что он готов выслушать парламентеров по серьёзному, не выдерживал никакой критики. При взгляде на душечку Златоцвету расползался в пошлой улыбочке и ляпал несусветное, типа «киска моя сладенькая, розанчик пушистый, ну, их на фиг, переговоры эти, не до войнушки мне, когда тебя вижу» и т. д., чем очччень огорчал Борзяту и сбивал его с правильной парламентёрской мысли. Златоцвета тоже нервничала и злилась, причём на всех сразу. Подсунули её порядочную девицу в логово бандитское, чмошники, Дубыняки позорные! Как ей теперь выкручиваться? Этот хрен на кресле того и гляди, лапы распускать начнёт, уж и слюни распустил до колен. Борзята видел всё это и страдал. Надо бы переговоры начинать, а у него одна мысль в голове – Крысолову по харе мерзкой съездить.  

Батька почувствовал своё превосходство, развалился в непотребной позе и сказал, глядя на Златоцвету, типа Борзята для него тьфу, пустое место:  

– Слушаю тебя, прелесть моя! Наслышан, мышки взгоношились против Дубынь? А при чём здесь Я?  

Златоцвета еле дух перевела от настырного липкого взгляда, так и ползающего с вожделением по всем частям её шикарного телка.  

– Мышки – вообще не стоят обсуждения… – наконец смогла вымолвить она, начав как бы переговоры.  

– Крысы их натаскивают – вот в чём хрень-то порылась! – вступил в переговоры Борзята, стараясь поддержать Златоцвету.  

– Хтой-то? – удивленно обратился Крысолов к одному из охранников. – Вот щас не понял, хтой-то мякнул?  

– Это сын Борзяты… – вступил в разговор бывший главный охраны, сделав попытку реабилитироваться перед батькой.  

– Заглохни! – рявкнул Крысолов. – Брысь отседа!  

Прощать за невыполнение приказа он явно не собирался. Бывший главный совсем посмурнел и ушёл за спины братанов, чтобы ещё хуже не сделать себе.  

– Я – сын достопочтенного Большака Дубыни! – выдвинулся вперёд Борзята.  

– Он – сын… – тихонечко подтвердила Златоцвета, слабея с каждым словом.  

– Ага, вот как! Послушай, сын, а не пошёл бы ты отсель по добру, по здорову?  

Он метнул молниеносный взгляд на свою ораву, и те придвинулись к Борзяте, оттесняя его от Златоцветы. Худо дело!  

– Как это, не пошёл бы? – выпятил Борзята грудь. – Я – переговорщик! Переговаривай со мной, Крысята поганая!  

Вот зря Борзята это добавил в конце. Батька слегонца кивнул, и верные ребятушки взяли дерзкого в плотное кольцо, а Златоцвета осталась один на один с батькой, истекающим любовными помыслами. Совсем худо!  

– Ну, иди ко мне, прелестница златокудрая, – мерзким шёпотом заговорил батька, – давно жду моментика, насладиться чтоб…  

Батька облизнулся, привстал и потянулся лапами к Златоцвете. Она отпрянула и выкрикнула:  

– И это все переговоры?!  

– Да, поможем, поможем, лапонька! Иди ко мне на креселко, полежим тут вдвоём, потурыкаем…  

Златоцвета быстро оглянулась на Борзяту. Его уже взяли в оборот, когда Борзята метнулся на выручку Златоцвете. Его покусывали, поцарапывали, больно, однако, и не выпускали из кольца. Ой, как худо-то сделалось! Златоцвета поняла вдруг совсем явственно, что батька сейчас её чпокнет, а бедного Борзяту задерут, как делать нечего. Она пошла ва-банк. Прыгнула на кресло, мощно оттолкнувшись двумя задними лапами и под похвальное батькино «во-о-от, давно бы так» пролетела мимо, застолбившись на высокой спинке. Оттуда с высоты она увидела уже окровавленное тело Борзяты, мечущегося в кругу бандюков, уворачиваясь от укусов, царапин, тумаков и, отвешивая свои по возможности.  

– А, ну-ка брррысь, племя бандитское!!! Не для вас, что ли, Международные Конвенции пишутся? – заорала Златоцвета диким голосом и чуть не опрокинулась в обморок от своих мудрёных слов.  

Все затихли так, что слышно стало жужжание мухи, прилетевшей на брошенный огрызок яблока полакомиться.  

– Как?! – вымолвил батька Крысолов и уставился неподвижным взглядом снизу на Златоцвету, со страхом, надо сказать.  

– Так! – отрезала Златоцвета, победоносно взирая на батьку с высоты спинки кресла. – Обленились тут, мозги жиром заплыли, ни о чём, кроме траха и жратвы, не думаете. Элементарно лапу на пульсе времени не держите, поганьё помойное! Туда ж, ухажёрничать!  

– Неправда, – заоправдывался батька второпях, – мы лапу держим, мы типа в курсе…  

– Да, не в курсе вы, ни хрена! – вошла Златоцвета в раж, осмелев от того, что нашла больное место бандюков.  

Крысолов явно не хотел выглядеть отсталым от жизни, не продвинутым. Он смутился, и Златоцвета, заметив это, продолжила давить, чтобы выручить Борзяту.  

– А знаешь, батяня, чем чревато попрание Международной Конвенции?  

– Чем? Да, что я попираю что ль? – заёрзал Крысолов, почуяв, что ничем хорошим для него респектабельного авторитета какое-то попрание какой-то Конвенции не пахнет в кошачьем сообществе, если брать международный масштаб.  

– А как назвать избиение мирного парламентёра, которое запрещено известной действующей Конвенцией? Ну-ка, ответь, умнющий батя!  

– Прочь от мирного… этого… – заорал батька своим. – Чего накинулись? Кто велел? Глаз да глаз за всеми! Вот твари непослушные!  

Бандюки расступились, и Борзята выполз из смертельного круга. Он еле дышал, отделали его, конечно, по полной. Борзята старался держаться молодцом, но, честно, ему очень хотелось смыться из бандитского двора поскорее. Но Златоцвета ещё не получила ответ от батьки. Она отвлеклась на израненного Борзяту, подскочила к нему, начала зализывать самые глубокие раны. Этим Златоцвета вызвала необычайное раздражение у батьки. Он заревновал не на шутку и заартачился. Надавать люлей парламентёру он, конечно, не может согласно этой дурацкой Конвенции, а вот не помочь Дубыням в войне с Крысами ему никто не запретит. Это уж он, батька, сам решает. А решил он не в пользу соседнего котонарода. Чтоб вас крысы перегрызли, придурков!  

Он замолчал, насупился, закрыл глаза и не реагировал даже на Златоцвету, которая вопрошала насчёт помощи уже десятый раз. Упёрся батька, набычился, обиделся! Так и ушли ни с чем.  

Новости принесли наши парламентёры в свой двор не радостные. Дубыня как увидел истерзанного сынка, так зашёлся весь, хоть Крысоловам войну объявляй. Только не потянуть два фронта, тут с одним бы управиться. Быстро собрали новый Сход. Златоцвета даже не пошла, стыдно было котонароду в глаза смотреть. Борзята всё сам рассказал, доложил. Были, конечно, недовольные, кто на несговорчивую Златоцвету понёс, но основная масса от крайнего предложения Большака убраться со спорной территории, уступить мышам, не согласилась. Приняли решение подавляющим большинством голосов, дать бой и погибнуть в честном бою, но не запятнать себя позором.  

Стали готовиться к великой бойне. Наши-то, как рассудили на военном Совете. С мышами биться не проблема, там и молодняк справится и кошки. А вот Крысы – другая статья. Разведка уточнила, Крыс шесть, один ядрёнее другого. Один на один с таким мощным ворогом не справиться. Положили по два взрослого кошака на каждого Крыса, на некоторых наиболее страшных и опытных, по трое. Получалось, что всё боеспособное воинство котов будет задействовано на битве с Крысами. А мелочь пузатую, длиннохвостую мышиную армию придется сдерживать котятам-подросткам и слабому кошачьему полу. Ну, хотя бы на время основной битвы с крысиной частью вражины. Вроде всё грамотно решили военачальники Дубынины, не забыли и Крысолова-предателя матом обложить по всем статьям. Только не легче от этого. Дубыня на последнем слове перед обществом прослезился, когда сказал, что не все с поля битвы живыми вернутся. Котонарод утешил его, поклявшись не дрогнуть и границы свои отстоять. Иначе и жизнь, не в жизнь!  

Разошлись по позициям. Приготовились. А началось всё равно неожиданно. Для начала в одном из подвалов мыши рекой полезли, видимо-невидимо. Пришлось даже перекидывать с других мест на подмогу тем, кто первый бой принял. Количеством решили взять мерзавцы. Биться пришлось без продыху, но вроде справлялись пока. Большие помогали, координировали, направляли. Серая масса горами тушек ложилась. Поделом им!  

А что же хвалёные Крысы? Не видать их что-то. Уж не радоваться ли? Да, нет, рано радоваться. У хитрых, коварных Крыс свой расклад был, основанный на многочисленных захватнических войнах. Следуя своему опыту ведения таких войн, Крысы всегда действовали по принципу «обезглавливания» армии противника. А что это значит? Крысы пристально следили, как развиваются события. Они не торопились, не суетились. Выжидали, когда верхушка кошачьей армии в составе двух усатых братанов Дубыни и Горыни и их борзого сынка Борзяты окажутся вдалеке от основных боевых действий. Тройка командиров-кошаков – вот главная опасность! Блокировать и снести им стоумовые бошки – вот основная цель! Без головы, тело само загнется! Так рассуждали Крысы, и им это удалось. Крысы улучили-таки момент, когда кошаки немного расслабились, решив, что Крыс, возможно, не будет, и трое главных оказались отрезанными от основного воинства. Ну, лопухнулись, прошляпили!  

Крысы появились, как из-под земли. А и действительно, они с бешеной скоростью вынырнули из потайного подземного хода. Все шестеро, оскаленные, разъярённые. Ужжжас! И выходило, что не на каждого Крыса по два кошака, а совсем даже наоборот, на каждого нашего по два ломовых озверелых Крыса. Мерзкие твари начали теснить троицу к глухой стене, загоняя их в угол. Шестеро встали на задние лапы и медленно пошли на кошаков, выставляя вперёд мерзкие усы и, самое страшное, длиннющие передние резцы, которые, поговаривают, зачастую были смазаны ядом, безобидным для этих тварей, но вполне смертоносным для котов. «Даже попрощаться не успели…», – грустно подумал Дубыня, почувствовав скорую погибель.  

– Батянь, – услышал он шепот Борзяты слева.  

Сын глядел на отца глазами, полными ужаса. Раны на нём, полученные от Крысоловов, сочились и приводили кровожадных Крысов в дополнительное возбуждение.  

– Не дрефь, сынок, прорвёмся! – попытался хоть как-то ободрить сына Дубыня. – Делай, как я!  

Он с размаху врезал задней ногой одному из Крысов в пах. Тот согнулся от нестерпимой боли, упал, дёргая четырьмя лапами, и стих. Другие тормознули от неожиданности, переглянулись, отступили и начали шептаться. Передышка.  

Молоденький котейка случайно забежал и увидел всю страсть, происходящую с главарями котонарода. Он не стал лезть на рожон, сообразив, что этим бездарным геройством ничего не добьется, только окочурится раньше времени, и рванул за помощью. Он доложил Златоцвете об увиденном. Она приняла нелёгкое решение. Помчалась со всех ног к батьке Крысолову. Златоцвета представляла себе, как кинется в ноги батьке, как он будет мерзко ухмыляться, постукивая возбужденным хвостом по сиденью. Она вытерпит всё! Так и скажет постылому батьке, бери меня всю без остатка, на всё согласна! Противно-то как! Грязно, не отмоешься! Зато спасёт Борзяту, отца его Большака Дубыню и дядьку Горыню, а, соответственно, и весь котонарод. Подвиг, однако! Чего б раньше бы так не сделать, мелькнуло у Златоцветы в разгоряченной головке. Ведь предоставлялся случай, чего кобенилась, если всё равно к тому пришло? Златоцвета ускорилась, выжимая из себя предельную скорость. Вот поворот во двор Крысолова. Она грудью налетела на батьку, стремительно завернув за угол. Батька со своей бригадой уже мчался на помощь Дубыниных. Не утерпел, совесть, однако, взыграла, когда представил, как свои кошаки от вонючих Крыс гибнут. Наступил на горло обиде своей, призвал бойцов, да и дёрнули на подмогу Дубыниных.  

Больно ударившись о крутую грудь батьки Крысолова, Златоцвета отскочила на несколько шагов, в глазах у неё потемнело, из груди вырывались хрипы.  

– Согласна, согласна, бать… Помоги, погибают!  

Златоцвета хотела бухнуться на колени, воздеть передние лапки в мольбе и сделать большие красивые глаза, наполнив их прозрачной слезой. Но вместо этого, глаза её некрасиво скосились, лапы разъехались в стороны и она ляпнулась под ноги батьки золотой шерстяной тряпочкой, потеряв сознание.  

– Позаботься о ней! – крикнул Крысолов на бегу одному из бойцов и продолжил свой бег мощными прыжками с остальной бригадой.  

Они успели вовремя. На тот момент, когда бригада Крысоловов ворвалась в подвал к месту, где происходила казнь, по другому не скажешь, Борзята уже валялся на земле, слабо отбиваясь поднятыми вверх лапами, слабеющими при каждом ударе, Горыня был-таки укушен ядовитыми резцами и уже чувствовал парализующее действие яда. Дубыня держал оборону практически в одиночку. У него открылось уже пятое дыхание, благодаря которому он продолжал сражаться аки тигр. Его удары были сильны, точны и беспощадны. «На! На! На! » – звучало под сводами подвала. Крысы разлетались, расползались, дико пищали, но вставали, отряхнувшись, и снова лезли на Дубыню и его героических родственничков. Всё закончилось мгновенно, когда на стене, забрызганной кровью, вдруг возникла огромная тень Крысолова. В нос Крысам ударил страшный ни с чем не сравнимый запах смерти.  

Крысы распластались по земле и заметались, пытаясь найти выход и улизнуть живыми. Нет! Бригада Крысолова взялась за дело, услышав приказ батьки:  

– Давай, братва! Работаем!  

Не ушел никто. И это справедливо. Крысы были мертвее мёртвого и лежали бездыханной кучкой. Оставшиеся в живых мыши в ужасе уходили своими ходами подальше от проклятого места. Котонарод ликовал победу.  

Ещё там у стены Дубыня протянул лапу батьке Крысолову и сказал просто:  

– Спасибо!  

– Да, не за что… – ответил батька и добавил, – её благодари, Златушку.  

Зачем он это добавил? Отомстил и ей и Борзяте. Завидки взяли, что такая деваха, за любовь да ласки которой, столько времени убил зазря, на всё пошла ради этого выскочки Борзяты. Всё продумал, навсегда посеяв сомнения в ревнивое сердце. А что вы думаете? И преуспел. Борзята чуть не помер, когда услыхал это. Сердце так и зашлось, только встать не смог, чтобы отоварить хрена старого. Только и заплакал тихонько.  

Раненых кошаков лечили всем котонародом, мелкие раны сами дружно зализывали. Тех, которые сильно повредились в подъезды к сердобольным бабулькам подложили. Те принялись их выхаживать, успешно, надо сказать. Горыню, ядом Крыса отравленного, к ветеринару отправили. Всем двором бабульку на такси провожали. Он выпутается, так врач сказал, организм сильный и ко всякой дряни с помойки более-менее привыкший, не чета домашним кошакам, те бы сразу сдохли.  

Ну, что ж, победа! Территория осталась за котами, мышей, как волной смыло, на радость жильцам. Они оценили такую преданность дворовых котов и неделю кормили их вкуснятиной, включая и ту настоящую кошачью из красивых пакетиков и баночек. Ура! Слава героям!  

Послесловие.  

Прошло три года. Борзята – теперь Большак котонарода. Отец передал ему свою власть и место на липовой ветке. Котонарод любит его, кажется, считается. Может, пока отец ещё жив и стоит надежной опорой за его спиной. Борзята вытянулся на ветке, прижмурился от яркого солнца. Отец типа спал внизу на мягком грязном сиденье от старого стула.  

Они поссорились, очередной раз по одному и тому же поводу. Борзята никак не хотел назначать своим сыном никого из своих детёнышей-котят. А их у него было уже ого-го! Но, не желал он этих сыновей. Борзята признал бы и громогласно объявил бы тут же всему прайду только сынов от одной единственной… от несбывшейся своей мечты и глупо потерянной любви… от Златоцветы. Но не судьба…  

Красавица Златоцвета давно покинула их двор вместе с его котонародом. А случилось это так. После великой незабываемой бойни и победы они долго не общались со Златой. Виделись так издалека, кивали друг другу и всё. Пробежала между ними чёрная кошка, а вернее, батька, который ляпнул тогда фразочку как бы невзначай и зарубил на корню начинающее расцветать обоюдное чувство любви. Сначала Борзята ждал, что Златоцвета сама к нему первая приползет и начнет просить прощения. За что? Борзяту до сих пор передергивало, когда он представлял себе, как Злата уговаривала Крысолова… Так ведь ради тебя ж дурака! Не лежал бы сейчас здесь на ветке… И всё же... всё же…  

Время шло, а Златоцвета не приползала, прощенья не просила, а всё больше дулась и отворачивалась при встрече. Ей были дико обидны подозрения Борзяты. А потом Златоцвета просто пропала со двора. Вот тут он заволновался, задёргался. Начал искать, готов был сам приползти на брюхе куда угодно и прощенье просить. Да только сгинула Златоцвета бесследно. Потом добрые люди донесли, что кошечку профессорскую, золотистую такую, сынок профессора, хозяина Златы, к себе в дом забрал. Приехал как-то на крутом джипе во двор, отца помянуть, своё детство босоногое вспомнить, увидал киску милую, а когда соседи рассказали, что это отцовская киска была, заграбастал её на руки, посадил в джип и увез. Куда? Да кто ж его знает богатого? Говорят, она не сопротивлялась, миром уехала, порвав со своим дворовым прошлым одним махом.  

Борзята приуныл. Жаль, что так всё сложилось. По чьей бестолковости или глупости, по молодости или гордыне какой-то ненужной, но стряслось непоправимое? Разберись, попробуй! Жаль, очень… Детки у них были бы красивые… наверное. Всех признал бы, до последнего! Глаза Борзяты зажгло, под носом увлажнилось, он затрясся в беззвучном рыдании.  

Борзята тяжко вздохнул. Ему нельзя слабину показывать! Он – Большак!  

Он гнал от себя воспоминания, которые стали посещать его всё чаще и каждый раз приводили вот к такому позорному срыву. А ещё говорят, что у кошачьих память короткая… Не верьте!