Ворон

Глубокой ночью, когда небо покрывали мириады звёзд и голубоватым светом сиял, сквозь редкие облака, молодой месяц, собиралась у границы Дерптского епископства рать русская.  

Не жгли вои в ту ночь костры, шёпотом переговаривались, да в тулупы кутались, на морозе. Ввечоре ещё по льду прошли они и теперича стояли лагерем бездымным меж дерев старых, в трёх верстах от Дерпта, или же Юрьева. Могучая рать собралась в ту ночь на Ливонию походом идти. И бояре оружные были там, и смерды, что до добычи барской охочи были, и полк огневой, что пищали тяжёлые на плечах держали.  

Смотрел на них ворон чёрный свысока. Сидел он на самой высокой ели и глядел на десять сотен людей, и не понимал происходящего. «Как же так, – думал он, – как же так происходит, что одни других убивать идут? Зачем? Отчего? »  

Спали птицы леса, только совы ухали, да ворон этот смотрел на людей странных таких.  

– Смотрите мне, – говорил один из них, тот у которого одёжа богатая была, – смотрите мне тут! Чтоб ни дымочку, ни словечка ни слышал! Все всё поняли?  

– Да как не понять-то, барин? – Отвечал за всех тот, что впереди одинаковых людей стоял. Все они были в красных кафтанах и красных же шапках. А его голову синяя шапка покрывала.  

– Ты, Осип, – говорил «главный», – мне не дури, главное! Запомни, как свист услышишь, веди своих стрельцов за таран, перед лучниками, и пали по всем, кого на стенах увидишь.  

– А лучники-то тебе тогда на что, Семён Прокофьевич? – Со странною улыбкой отвечал синешапочник.  

– А лучники, Осип, – сказал главный с нажимом, – будут двор обстреливать навесом, да широкими стрелами, пехотными.  

Увидел ворон, как погрустнел вдруг этот Осип, глаза опустил, да повернулся к краснокафтанникам, и говорит им:  

– Отдыхайте, мужики, с петухами выходим. Антип, подь сюды.  

– Тута я, Осип Ильич, – подскакал к нему более молодой человек, которому и шапка и кафтан велики были.  

– Дай мужикам мяса, Антип, пусть пожуют. Браги не давай, пусть мёд пьют, али сбитень, коли не замёрз. Давай, иди. А вы, Семён Прокофьевич, отойдёмте-ка на разговор.  

Стали двое «главных» куда-то идти, а ворон за ними. Перелетает он с ели на ель, а они всё идут. И вот, вышли люди к реке, сели на бревно, а ворон недалече на суку дубовом устроился и слушает.  

– Я весь внимание, Осип.  

– Да, вот в чём проблема, барин... – неуверенно начал второй главный, – боюсь я, как бы там латников не было. То бишь, чёрт бы с ними, с кирасирами, прости господи, но рыцари уже могут проблемою стать.  

Рассмеялся тогда первый главный, встал, похлопал по плечу Осипа, да и говорит ему:  

– Не думай, братец. Главное вы не картечь, а пули заряжайте. А остальное уже конницы дело.  

– Ну, как знаешь, барин, как знаешь.  

И пошёл между ними разговор об жизни, не было это интересно ворону, полетел он обратно в лагерь, в надежде ещё чего интересного услышать.  

– На, Володь, выпей браги, – добродушно проговорил старый егерь, протягивая мужику, что на санях сидел, бурдюк.  

– Благодарствую, Борис Михалыч.  

– Ну, полноте. Скажи-ка лучше, что ты тут забыл, за осемьдесят вёрст от дому?  

– Да как «чего забыл-то»? – крякнул мужик, утирая усы, и возвращая бурдюк егерю, – Барин мой с сыновьями поехал на войну, да и взял меня скарб везти. Хороший он мужик, да и сыновья у него – во пари. Особливо Егорка! Саблей машет – будь здоров! А ещё ему с ярмарки, юшман привезли – блести-ит!  

– О как!  

Скучно стало ворону. Хотел он о «войне» послушать, полетел он далее, к холму, на котором лучина тлела, на пне у карты, а у пня дюже богато одетые мужи говорили меж собою.  

Подлетел ближе ворон, устроился на лапе еловой, да и прислушался повнимательнее.  

– Так, чтож, Алексей Семёныч, ты у нас тут государев человек, тебе и командовать, – говорил высокий мужик с рыжей окладистой бородою в бахтерце, поверх ватного кафтана.  

– Полноте, Михал Кириллыч! – Отмахнулся мужчина с закрученными чёрными усами в монашеской рясе, но при сабле и в юшмане, что блестел из-под неё, – я тут, как опричник земель окрестных, не командовать поставлен, а следить за ходом дела.  

– Ну, стало быть, – вступил в разговор третий мужчина. Он был толст, и был без доспеха и оружия, только кинжал на поясе висел, да шуба тёплая на плечах, – будем решать, кто достоин рать в бой вести.  

«Бой! – услышал знакомое слово ворон, – о войне говорят! Это я правильно прилетел! »  

– А вот тут уже я нужен буду, – веско сказал опричник, оглядывая всех собравшихся, – государь наказывал не по значимости рода воеводу выбирать, а по заслугам!  

– Голосовать будем? – Спросил толстяк.  

После этих слов, ворон чуть не упал с ветки, столь много голосов и сразу зазвучало на таком маленьком пространстве.  

– Я буду командовать! – Кричал один.  

– Нет я! – Другой.  

– А пусть Никольский Василь командует!  

– А чегой-то Никольский, а?! Я буду воеводой!  

– А чего это сразу ты?! Пусть Роман Алексеевич!  

– Не буду! Ещё чего не хватало!  

– И правильно, кто это тут решил купцу войско доверить! Морду набью, коли узнаю!  

– А ну, цыц, окаянные! – Гаркнул мощным баритоном опричник, – Я не подтвердил голосование! Уже всё распределено. Авангардом будет командовать Евдокимов старший, – рыжебородый благодарно кивнул, – арьергардом будет командовать сыновья его Егор и Григорий. Стрельцами Осип Ильич, тут и так было ясно. Левый фланг – оружный боярин Калтыгин.  

Тот самый Калтыгин вклинился в речь опричника:  

– Кого вперёд слать, лучников, али пеших? – Спросил высокий и крепкий мужик, с окладистой бородой «лопатой» и чёрными, как ночь, глазами.  

– Как свист услышишь – пускай лучников. За ними пусть пехота идёт.  

– Хорошо.  

– Правый фланг, – продолжал тем временем Алексей Семёныч, – отдан Кузнецову Кириллу Игоревичу с его вольным людом.  

– Значится, – чуть помолчав, продолжал черноризник, – левый и правый фланги, то бишь бояре Кузнецов и Калтыгин, можете пока идти, позже пришлю вестового. Сейчас же мне нужно разобраться с вами, авангард и арьергард. И, да, позовите мне Осипа Ильича.  

Нравился ворону этот серьёзный мужик. Умные слова говорил, да мудро поступал. По крайней мере так казалось и думалось птице.  

– Итак, – начал опричник, – Авангард, от вас мне нужно две дюжины сильных мужиков, чтоб тараном бить.  

– Добро, – отвечал боярин Евдокимов.  

– Ваша цель, – продолжал он, склонившись над картою, – защищать таран, да пробития ворот крепости, а потом уступить дорогу арьергарду, то бишь коннице боярской, чтоб первая во двор зашла.  

– Кажется мне, – задумчиво проговорил Михаил Кириллович, – что лучше пусть Егорка да Гриша авангардом командуют, а я лучше уж конницей. Больно зелены оны.  

– Мудро, – будто одновременно сказал опричник и подумал ворон, – добро.  

– Звали, Алексей Семёныч? – Подошёл ко пню командир стрельцов.  

– Звал, Осип Ильич, звал. Смотри...  

Не слышал боле их разговора ворон. Склонились люди над пнём с картой, да и шептались о своём.  

Взлетел тогда он, да и начал кружить над лесом, высматривая чего ещё интересного. Но не было более ничего, что могло бы его заинтересовать. Всё житейские да простые разговоры звучали в лагере. И тогда, устроился ворон в дупле тёплом, да и уснул.  

Проснулась птица, от шума, что издавали люди. Всё ещё было темно, но месяц был уже близок к горизонту, и ворон понял – началось!  

Провожал он войско русичей, кружа над ним все три версты, пока не вышли люди к крепости каменной, что собором дерптским была, обителью епископа, и центром всего епископства разом. Сел тогда ворон на крест, что собор венчал, и стал смотреть...  

Сначала ворон услышал как закричали часовые на стенах. Они увидели дым, что поднимался от соседней деревни, которую ныне разорял вольный люд Кузнецова. Через несколько минут на стенах уже собралось много не выспавшихся солдат, в кирасах, с луками и палашами. На дворе показался и сам епископ, который что-то эмоционально и грозно разъяснял двум воинам, сопровождавшим его.  

– Und ich habe dir gesagt, Herr Vagnevebber, dass diese schmutzigen Heiden uns erhalten*! – Срывающимся на хрип криком вещал епископ, – Gehen Sie in die Kaserne und bauen seine Ritter! Wir können nicht verlieren Dorpat**!  

– Wilco, Herr Bischof***, – отвечал рыцарь епископу.  

– Olgerd, folge mir nach****, – бросил он своему оруженосцу и направился куда-то вглубь двора.  

Среди жителей замка воцарилась паника, когда в трёхстах саженях от центральных ворот из леса выехал гуляй-город, из-за которого виднелась боярская конница.  

*А я говорил вам, господин Вагневеббер, что эти грязные язычники доберутся и до нас!  

**Отправляйтесь в казарму и стройте своих рыцарей! Мы не можем потерять Дерпт!  

***Будет исполнено, герр епископ.  

****Ольгерд, следуй за мной.  

К этому времени епископ вышел в надвратное укрепление и наблюдал за приближающимся войском. Поначалу он думал, что это всё, и что они с лёгкостью отобьют их атаку. Но потом со стороны сожжённой деревни, слева от крепости, из леса вышел полк Кузнецова, а справа вышли оружные бояре под предводительством Анастаса Калтыгина. Только тогда епископ схватился за голову, и сипло прохрипел:  

– Wir sind tief in der Scheiße... *****  

К нему подбежал юноша и спросил:  

– Ihre Bestellungen, Bischof? ******  

*****Мы в дерьме...  

******Ваши приказания, епископ?  

Тогда ворон слетел со своего места, ненадолго, и подлетел поближе к епископу, предвещая интересный разговор.  

– Какие могут быть приказания, мой мальчик?! – Страдальчески провыл епископ, – смолы у нас нет, воду не успеем вскипятить... Я не знаю. Не знаю...  

– Но, епископ... – С полными страха глазами прошептал мальчик.  

– Никаких «но», юноша! – Вдруг заорал на него старик, – всех лучников на стены! Пикинёров к воротам, аркебузиров тоже на стены, и приведите ко мне господина Вагневеббера!  

– Есть, сир.  

– Ступай.  

Ворон поначалу разочаровался отсутствием интересностей, но потом... Радостно каркая он взвился обратно на облюбованный им шпиль и уселся там в ожидании битвы...  

Гуляй-город остановился в пятидесяти саженях от ворот. В специальные бойницы выставили сотню пищальных стволов стрельцы. Лучники, бывшие между конницей и стрельцами, выпростали луки.  

– Лучники-и-и! – Мощным басом боярина Евдокимова разнеслось над полем.  

Слева от крепости ему вторил баритон Калтыгина.  

– Гото-о-овсь!  

И тут, из-за боярской конницы, из арьергарда, в воздух взмыла стрела с привязанной к ней детской свистулькой.  

– Фью-у-у-у-у-у-у-у-уть... – Пела она.  

– Пли!  

Сотни и сотни стрел взвились в небо, закрывая восходящее солнце, подобно грозовой туче, и все они устремились во внутренний двор дерптской крепости.  

Со стен упали несколько человек, послышались первые стоны и крики агонии.  

Но воины Дерпта тоже были не лыком шиты, и ответили тем же, однако большинство стрел уткнулось в щиты гуляй-города.  

– Тара-а-ан! – Разнеслось над лесом.  

– Rammbock! – Послышалось из крепости.  

Из ряда вольных людей, вкатился таран, укрытый сверху щитами от стрел.  

– Пли! – Коротко скомандовал Осип Ильич стрельцам, и те открыли огонь дробью по стенам, дабы дать тарану дойти до ворот.  

– Вы звали меня, епископ? – Подъехал к старику Вагневеббер, уже одетый в латы.  

– Ещё как! Открывайте ворота и разбейте этих варваров!  

– Вы про таран, сир?  

– Нет! Да... Нет! Нет! Нет! Я про конницу, она уже выходит из-за укреплений! Немедленно!  

– Wilco. – Заскрипел зубами рыцарь, – Zu Pferd!  

– Они, что? – Переспросил вестового опричник.  

– Открывают ворота, Алексей Семёныч.  

– Конница Евдокимова уже послана?  

– Да.  

– Тогда остаётся только ждать...  

– Ура-а-а-а! Москва-а-а-а! – Разносилось силой сотен мужских голосов боярской конницы.  

– Рыцари! – Истошным криком донеслось до слуха Михаила Кирилловича.  

– Рогатины к бою! Щиты достать! – Командовал он, – Разобьём их! Ура-а!  

– Ура-а!  

Вот оно! Вот то, чего так ждал ворон! Он зашёлся счастливым карканьем, и стал размахивать крыльями и подпрыгивать на одной лапке.  

Пороховой дым застил поле перед крепостью, и из него, подобно призракам вырвалась боярская конница с рогатинами наперевес, и беспрестанно крича «Ура» и «Москва».  

Супротив них уже неслась лава трёхсот рыцарей, что тоже опустили вниз длинные копья, и подняли круглые щиты.  

Лязг стали о сталь беспрестанно звенел, пробивались дробью кирасы, на белый снег выпадали парящие сизые ленты кишок, катились головы, отлетали руки и ноги, всюду стоял непрерывный гул выстрелов, воя умирающих и истошных криков раненых.  

И часу не прошло, как о двух сотнях душ конница смяла рыцарей и уже скакала к вратам крепости, под беспрестанным дождём из стрел. Уже подходил и вольный люд, и боярское ополчение Калтыгина, да и стрельцы уже пододвинули гуляй-город на каких-то десять саженей от ворот.  

Нынче уже не вырывались из бойниц стен дымные облака, только стрелецкие пищали крошили зубцы, не давая лучникам высунуться. И вот, последний треск дубовых досок, и ворота снесены.  

Пикинёры приняли на себя первую волну вольного люда. Проход стал завален трупами мужиков, боярская конница отошла под стены.  

– Осип Ильич! – Кричали братья Егор и Григорий, – скажи своим молодцам, чтоб снесли этих ливонцев! Мы не будем подставлять весь арьергард!  

– Добро, Егор Михалыч, – отвечал Осип.  

И, самолично зарядив пищаль, он скомандовал девяти стрельцам, вместе с ним, взять один щит гуляй-города, и подобраться к воротам.  

– Ну, ребятки... – Прошептал он, – с богом... Пли!  

Ливонских пикинёров разметало по двору сотней дробинок и десятком картечи из пищали Осипа.  

– Любо, Осип Ильич, любо! – Кричал Григорий, тогда как его брат отдавал приказания:  

– Внутрь, парни, руби всех! Но епископа оставьте в живых он нам ещё... Грх! Мгрлб...  

Стрела воткнулась юному боярину Евдокимову в левое лёгкое и он замертво свалился с седла, а его лошадь, перепугавшись, понесла его труп куда-то в лес.  

– Егор! – Взревел Григорий, – убью, гадов! Вперё-од! Ура-а-а-а-а!  

Дым уж рассеялся, а воины-победители пировали в замке. Солнце заходило за вековые сосны и ели, высвечивая красным светом силуэты чахлых берёзок, и отражаясь ото льда Чудского озера. Много людей погибло в то утро.  

Но ворону уже нечего было делать в крепости, и ему не было дела до того, сколько погибло, от чего, кто кого потерял, кто кому кем был. Он видел только широкое снежное поле, залитое тягучей багровой кровью и заваленное свежими, ещё тёплыми трупами. Не думал уже ворон о военных премудростях, об опричнике, епископе. Заметил только он стеклянный взгляд мёртвых глаз герра Вагневеббера, и не преминул им воспользоваться. Ведь глаза – тоже еда, не так ли?