Карусель

Странное ощущение. Мне кажется, будто мир плывёт, играет передо мной, красками бросает в глаза, светит лампочками, бросает меня из стороны в сторону. Это странное ощущение тошноты и отрешённости от всего мира, которое в тот же момент погружает в этот самый мир с головой. Это головокружительный парад, который не выпускает меня, не даёт закрыть глаза и насладиться жизнью. Это до боли странное и знакомое чувство, которое я потерял давным давно, но сегодня обрёл снова, хоть и не хотел этого. Я хотел всю жизнь бродить по миру, не видеть никого и ничего, не ощущать ничего, быть закрытым, каменным. Но я чувствую. Я вижу это. Я думаю. Я существую.  

Много лет назад я смог побороть эту карусель, смог уйти, исчезнуть, стать серым человеком, которого никто не может прочитать, разглядеть. Но сейчас я опять начинаю существовать, я осознаю всё, вижу людей, которые идут на работу или учёбу, сидят в ресторане с каменными и бледными лицами, на которых нет никаких эмоций, с которых смыли все чувства, стёрли все ожидания, а глубину залили бетоном, избавившись от ненужных размышлений и рефлексии. Я вижу этих людей, вижу, насколько крепка стена, воздвигнутая ими. Я вижу, что они есть. Но они не существуют.  

Я сижу за столиком в ресторане и думаю. Меня тошнит. Вокруг все ходуном ходит, но они этого не видят. Моё лицо спокойно, глаза чисты, они блестят тем голубым светом, который я получил от своего отца, пропавшего очень давно. Эти глаза – единственная деталь, которая меня привлекает, когда я вижу своё отражение в зеркале. Эти глаза горят и по сей день настолько ярко, что я могу увидеть лист, выкрашенный в чёрный цвет, который повесили на сгоревшее дерево в ночном лесу. Однако именно эти два голубых шарика сейчас не позволяют мне отстраниться, не дают мне и шанса на спасение. Они так чётко и ярко показывают окружающих меня людей, с такой ясностью обозначают все их черты, что мне становится плохо. Я вижу каждую морщинку на лице мужчины, который сидит за столиком к стены, я вижу волоски, которые торчат между его бровей, вижу застрявшую между зубов еду, которая будет сопровождать его весь день, пока жена, сидящая напротив него, не скажет ему, что кусок мяса, который он хранит на чёрный день, можно бы и отправить в живот. Я вижу, как ловко он обращается с ножом и вилкой, нарезая свою пищу, отправляя её в рот и тщательно пережевывая каждый кусок. Этот человек есть. Он уже много лет ходит в этот ресторан, знает, какая на ощупь именно эта вилка, как режет именно этот нож, как приготовлено именно это мясо. Он приходит сюда, садится именно за этот столик, именно у этой стены, заказывает то, что он заказывал уже бесчисленное множество раз, ест именно так, как он делает это сейчас. Если положить в мясо хотя бы одну лишнюю крупицу перца или соли, подержать над огнём хотя бы на секунду дольше или положить на стол вилку, которая будет на один грамм тяжелее, этот спонсор сразу всё почувствует. Он начнёт скандал, включит актёра, завопит, что его хотели отравить или, что ещё хуже, содрать с него больше денег. Он именно такой.  

И тут в мою голову приходит осознание: я уже несколько минут смотрю на мужчину с куском мяса между зубами. Я сижу и смотрю на него, мои глаза светятся, фокусируются на нём. Мне нужно что-то сделать. Я резко встаю и выхожу на улицу.  

Дождь. Ветер. Ураган. Это бы меня спасло, отвлекло, но, к сожалению, на улице стоит жара, печёт Солнце, поэтому я закидываю пальто на плечо и начинаю думать, куда мне отправиться.  

Если я пойду на север, то встречу там лишь сонные дома, от которых несёт алкоголем и ссорами. В них живут рабочие семьи, которые привыкли ненавидеть друг друга, но которые не могут бросить друг друга.  

На юге меня ждут заводы, которые набьют мой нос зловонными выхлопами, запахом металла и... алкоголя.  

На востоке ждёт частный сектор со злыми собаками, злыми жителями, которые в каждом видят вора, наркомана или гомосексуала.  

Остаётся запад, который встретит меня парком, тишиной и хоть какой-то прохладой.  

В парке, как я и ожидал, почти никого нет. Лишь редкие семейные группы, которые выгуливают своих детей, чтобы те перестали разрушать их дома, жизни и нервы. Лица родителей пусты, лишь иногда они улыбаются, чтобы ответить на очередной глупый вопрос маленького человека, которому интересно, почему птица нагадила на лежащего под деревом созерцателя, от запаха которого нос хочет спрыгнуть с лица и убежать. Маленький человек пока что существует, но не понимает этого. Он не знает, как реагировать на то, что видит белое пятно на чёрной, засаленной куртке созерцателя. Он не понимает, почему именно эта птица оставила свой след именно на этом представителе рода человеческого.  

И снова я ловлю себя на мысли, что сижу с выпученными глазами и смотрю на незнакомую группу людей, среди которых есть маленький человек, познающий мир. И снова я начинаю думать, снова погружаюсь в себя и оказываюсь на каруселях. Снова меня тошнит.  

Я нахожусь в этом городе всего лишь несколько лет. Симптомы тошноты начали появляться пару месяцев назад, я думал, что это просто недомогание, что я съел что-то не то, отравился водой или мясом, которое застревает между зубов у мужчин, сидящих за столиком у стены. Но только сегодня я понял, что это было на самом деле. Только сейчас я осознал, что никакие переезды меня больше не спасут. Я должен остаться тут, должен пойти на вечернюю встречу книголюбов, которые рассуждают на темы любви, войны, одиночества, ничего об этом не зная. Я должен купить журнал, посвящённый машинам, женщинам, знаменитостям. Я должен быть в курсе всего, что происходит в мире политики, должен знать, что сказал министр столовых дел о том, стоит ли делать столы более высокими, круглыми, светлыми. Я должен стать мужчиной, сидящим за столиком у стены.