А лето начинало остывать

Неяркий свет фонаря отбрасывал, тем не менее, чёрные и чёткие, словно лезвие ножа тени, на белоснежный лист бумаги в линейку. Вокруг меня то и дело кружились различные звуки, доносившись от куда-то из дали, они отталкивались от деревьев в парке и, каким-то чудом, достигали моей ушной раковины, навсегда оставаясь там. Грациозно с деревьев падала усохшая каштановая листва, смешавшись с грунтом, неприлично покрытым различными отбросами человеческой деятельности, окурками, полиэтиленом, и бутылками из-под пива.  

Лето постепенно остывало, становясь негостеприимно холодным, чуждым и оно уже не раскрывалось в объятиях благоухающих цветов, прохладной речки и ванильного мороженного. Оно лишь медленно поддавалось злостной энтропии, раздавая последние лучики жары в землю, а затем падало за горизонт вместе с солнцем, сгорая в его последних лучах…  

Источники мусора, как раз бродили недалеко от меня, впрочем, некоторые из этих индивидов, проходили в метрах от меня, что-то говоря и над чем-то смеясь. Они обсуждали недавние звонки своих друзей и подруг, стесняясь, но, тем не менее, делились своим негодованием по поводу запретов их родителей, громко матерясь, жаловались на скучную жизнь. Кто-то из них был громче, а кое-кто из них тише, но все их голоса, все их крики и весь их смех, как и недоумение и негодование сливались воедино, навеки запечатывались в коре, входящих в спячку, деревьев, и, путешествуя по воздуху, уносились далеко в будущее.  

Честно сказать, слегка завидую этим людям, способным жить не думая, о всяких глупостях, они способны жить, а не писать, запечатлевая частичку себя в молчаливый лист тетради. Эти люди запечатлевают себя в невечных, но все же, важных средствах сохранения информации, в чужих головах и сознаниях, оставляют отпечатки в чужой памяти. Жаль, но не многим получится запечатлеть себя в чужой душе, оставив там отпечаток сердца, все они оставляют отпечаток грязного ботинка. В том и вся прелесть писательского дела, ты оставляешь в своём детище частичку себя, поэты, писатели и художники – способные запечатлеть себя в строфах, предложениях и мазках ярких красок. В том и прелесть, мы можем оставлять за собой кусочки бессмертно-прекрасного, кусочки своей души мы разбрасываем на право и на лево, раздавая их тем, кому они нужнее. Безжалостно отрывая окровавленные куски своей души, мы отдаём их всем, кто не безразличен их принять. Треск, звук отрывающейся бумаги, рокот рвущегося холста – на части рвутся наши души, их забирают десятки и тысячи, и мы удовлетворённые, живём в чужих сердцах и душах, заполняя их пустоту. Треск – рассказ; Рокот – картина; Разрывающаяся в слезах худого поэта бумага – стих, запавший миллионам людей в души. Душа влево, душа вправо…  

Жаль, но сейчас мало кому нужна чужая душа.  

Те, кто жалеют свою душу, не желают принять чужую, чужую им, но способную стать частью их. Чужие души им не нужны им достаточно свое, они в достатке, раздувая свою душу гордостью, личными достижениями и своими мнимыми перспективами.  

А ведь никто из проходящих мимо меня людей не в состоянии учуять – рядом на части рвётся чужая душа, готовая отдаться другим. Они не могут представить, что я готов отдать им свою душу в виде гадостной критики их же. И мне очень стыдно судить того, кто не заслужив суда, живёт лучше меня, ибо он – не я. Мне прискорбно понимать, что я киплю отвращением, к девушкам, сидящим справа от меня с сигаретами меж пальцев. Ведь здесь нет повода для ненависти, они не затрагивают этим меня лично, они убивают себя… не зная, что я готов был-бы пойти за ними на край света, стань они мне как сёстры…  

Мне искренне стыдно судить себе подобных, ведь дай мне волю, во мне бушует ветер, и я стремглав опьянею с бутылкой огненной воды в руках, стремглав выкурю и блок самых отвратных, дешёвых сигарет, громко матерясь, мой голос разлетится повсюду. И, уже мой голос, будет отражаться от деревьев, попав кому-то в ушную раковину…  

Удивительно, как же громко кричит эта тетрадь, которой суждено остаться неуслышанной, ведь по ней яростно строчит хилый телом и духом тюфяк, страдающий социофобией, но чувствующий одиночество. Удивительно, как много он о себе возомнил, примеряя всех под одну линейку… удивительно… но лето остывает, а голоса вдалеке всё утихают…