Неисповедимы судьбы человеческие

НЕИСПОВЕДИМЫ СУДЬБЫ ЧЕЛОВЕЧЕСКИЕ  

Вы, наверное, тоже заметили, что трудовая деятельность человека, его профессия зачастую накладывают отпечаток на него самого, на его характер, поведение, привычки, лексику. Так, к примеру, бывшие военные и на гражданке, если идут, то строем и в ногу. Страж порядка, полицейский, своей зазнобе предложит не «прогуляться», а скажет, как на службе, «пройдемте». Уставший доктор после утомительного дежурства просит домашних не беспокоить, у него «постельный режим». Не обошло такое поветрие и учителей. Об одном из них этот рассказ.  

Было это на Украине, в богом забытой деревне, сразу после войны. В стране разруха, неустроенность, беда, а власти обеспокоены, казалось бы, не первостепенной проблемой, школьным образованием. В селе открыли семилетку. И не прогадали, она сразу стала не только местом получения знаний, но и очагом культуры и возрождения жизни.  

В отличие от теперешних школ контингент учащихся был довольно разновозрастный. Были в одном классе и те, которым подошел год начала учебы, были и переростки, почти четыре года находившиеся в оккупации и не посещавшие школу. Но, между ними и, впомине, не было никакого антагонизма, междоусобицы и позора нынешней армейской дедовщины. Жили мирно, всех объединяло одно общее желание – поскорее отвлечься и избавиться от ужасов и невзгод недавнего лихолетья, желание окунуться в светлый и загадочный мир знаний. Способствовали же этому кудесники педагогического мастерства, безгранично преданные своему делу, профессионалы – учителя.  

Больше всего среди них запомнился математик, звали его по местному – Мыкола Дмытрывыч. Высокий, поджарый, худощавый, далеко нестарый мужчина, с твердым характером, уверенный в себе, требовательный, иногда жестковатый и не сдержанный. Боевой офицер после войны комиссован из регулярной армии по ранению. А оно было страшное и жуткое: шальной осколок снаряда начисто снес нижнюю часть лица. В той мясорубке госпитальным хирургам было не до пластических операций, на скорую руку, что могли, кое-как собрали и слепили. Что получилось, то получилось. Не до красот: главное, хотя бы сохранить естественные жизненные функции, чтоб мог дышать, слышать, нюхать, есть и, мал-мала, внятно говорить. В итоге, вместо лица, рубцы, шрамы, морщины, неестественно окрашенная кожа и несуразно расположенные органы, нос, рот и др. Страшный урод, изваяние, вызывающее у окружающих невольное чувство откровенной неприязни и даже отвращения. Увидев его, человек сначала испытывал мгновенный страх, испуг и лишь потом сострадание и сочувствие.  

Особенно его боялись и пугались девчонки, старались держаться от него подальше и за глаза называли нелицеприятными словами. Он это чувствовал, таил обиду, относился с некоторым отчуждением, не жаловал достаточным вниманием и старанием при объяснении им материала. Поэтому успехами в математике они особо не отличались, с заданиями не справлялись, у доски терялись. Он сердился и с яростным криком: «вон из классу, нэ псуй повитря! » (вон из класса, не порти воздух) выгонял с урока. Правда, потом остывал и терпеливо втолковывал им правильное решение. Чему здесь удивляться и сетовать: после такого ранения о нервах говорить не приходилось, да и жаловаться на него совесть не позволяла.  

Но, несмотря на изуродованный облик, он нам, мальчишкам, все равно нравился: во-первых – в то время еще почитался воинский героизм и отвага, во-вторых – нам импонировали боевые шрамы, как признаки мужества и бесстрашия, в третьих – его многочисленные награды. Самих наград мы не видели. В то время почему-то среди фронтовиков было не принято носить их в повседневности. То ли они берегли их, как самую дорогую драгоценность, то ли по душевной скромности не хотели выделяться и хвастаться своими заслугами, а может и по какой-то иной причине. Но, мы знали, что они у него есть и их у него целый иконостас. Об этом свидетельствовали места темного нетронутого цвета на общем фоне давно выцветшего офицерского кителя. Угадывались места нашивок за ранения, колотые следы медальных булавок и отверстия от орденских винтиков.  

В общем, пацаны любили его, ловили каждое его слово, неотступно следовали за ним, старались быть ближе. Естественно, благодаря ему, мы увлекались и любили математику больше других предметов. Казалось бы, сухая, абстрактная, скучная и отвлеченная наука, но он превратил её в волшебную сказку таинственных знаков, цифр, формул, уравнений, задач, строгих логических решений и точных ответов.  

Был он не только хорошим учителем, преподавателем от бога, но и разносторонне развитым и талантливым человеком. И, самое главное, он не таил это в себе, а щедро делился с нами. Вне уроков он рассказал нам о красоте цвета, о пропорциях, о тенях, о восприятии перспективы, о переднем плане и заднем фоне. Короче, увлек рисованием. Не был он художником, обычный любитель, да и никто из нас не стал повелителем кисти, не постиг каноны мастерства ваяния. Для этого нужен и природный дар и не такой примитив обучения. Но, он добился главного: мы постигли понимание красоты рисунка, его загадку и таинство, волшебство красок, торжество палитры, удачного мазка и глубины выразительности. Это осталось с нами и потом, превратилось в привычку и тягу самому, хоть и примитивно, пробовать управлять карандашом, а также с удовольствием посещать художественные выставки и музеи.  

И еще, особой гордостью школы, родителей и селян был созданный им струнный оркестр. До сих пор удивляюсь, как ему в ту пору тотального дефицита удалось приобрести для школы несколько балалаек, мандолин и бубенов? И, еще, как он сумел в нас тупых деревенских оборванцах, далеких от мира цивилизации и культуры, пробудить интерес к музыке и даже вызвать желание заниматься ей? Сам не музыкант, не морочил нам головы ни сольфеджио, ни нотными знаками. Похоже, и сам не знал, что это такое: мелодию подбирал на слух, по наитию и собственному восприятию, но делал это талантливо, азартно, увлекал в процесс и нас, воодушевлял, радовался даже любому, самому скромному успеху. И он пришел, мы почти профессионально исполняли душевные народные мелодии, прекрасные песенные напевы, аккомпанировали сельским певуньям, устраивали концерты, чем вызывали неподдельное умиление и даже слезы радости на лицах сельчан. Ведь они давно уже не слышали такого: война, гонения и, вдруг, блеснул скромный, но желанный лучик радости и надежды, что все наладится, войдет в прежнее мирное русло.  

С высоты нынешнего понимания, по правде говоря, это всего лишь примитив, кустарщина, наивная простота, но усилия учителя не были тщетны. Он добился главного, мы полюбили музыку, поверили в ее волшебную и даже лечебную силу, у нас появилось желание не только слушать ее, но и самому приобщаться к ней. В последующем, уже во взрослой жизни, это превратилось в потребность быть душой дружеских компаний, быть лихим гитарным заводилой молодецкого веселья, аккордным перезвоном и доброй песней создающей хорошее настроение у близких людей. Конечно, мы не стали истинными знатоками, тонкими ценителями, но уже не представляли себе жизнь без музыки. Во всяком случае, с удовольствием слушаем эстраду, серьезную классику, не скучаем и не засыпаем на оперных спектаклях и балетных представлениях.  

Простите, я отвлекся от намеченной темы, утомил воспоминаниями. Так вот об Мыколе Дмытрывыче, не как учителе, а обыкновенном человеке, у которого есть и личные пристрастья. Несмотря на постоянную занятость, нахождение в гуще событий и нашу привязанность к нему, он не забывал о своём увечье, внешнем уродстве и о своей жестоко исковерканной судьбе. Он храбрился, не подавал вида, не предавался отчаянью, но реальность тяготила, и он уединялся предпочитал одиночество. И это нашло неожиданное решение: он увлекся рыбалкой.  

В тех краях не было речки, лишь большое количество родников и ручейков. Их когда-то перегородили плотинами, образовалось много прудов. Водоемы зарыбили, использовали для водопоя скота, стирки белья и вымачивания конопли для получения пеньки. За войну и, особенно, в страшный голод на Украине в сорок шестом году всю рыбу выловили, не пощадили даже лягушек и пиявок, пруды омертвели, не считая чудом сохранившихся крохотных силявок. Вот и на них стал охотиться наш учитель. Для него был не так нужен сам улов, важен процесс.  

Выбирал безлюдное, уютное местечко, забрасывал снасть и терпеливо сидел, дожидаясь удачи. Рыбаки знают: в такие минуты из головы улетают все ненужные, опостылые и надоевшие мысли, всё внимание только поплавку и его поведению. А он, как вкопанный, застыл, лишь иногда слегка качнется на гребне случайной ряби. Время томительно тикает, никаких подвижек, ожидание становится невыносимым, уже готов бросить это нудное и бестолковое занятие, смотать удочки. Но, вдруг, что-то повело поплавок, он нехотя отклонился, сдвинулся в сторону. Ага, там кто-то есть, кто-то балуется.  

– Ну, давай, давай же! Активнее.  

Кажется, услышало, уважило, поплавок чуть нырнул вглубь. Вот он момент безумного азарта и душевного трепета. Сознание работает со скоростью ЭВМ, неразрешимая задача: как не поспешить или как не прозевать? Резкий рывок, подсечка. И вот оно серебристое тельце судорожно извивается перед твоим взором. Дыхание остановилось, ком победы перехватил горло.  

– Ура! Удача, награда за терпение и упорство.  

Это испытывал и наш Дмытрывыч, в эти мгновения он забывал обо всем, и про уродство, и про отчаяние, и про жестокие козни судьбы.  

Но, постепенно раж восторга остывает, приходит осознание реальности:  

– Что это за трофей? Что от него проку? Насмешка, наивная утеха. Да и зачем лишать её жизни, и так с этим преуспел в недавних сражениях на войне. Хватит смертей.  

Осторожно снял рыбку с крючка, недовольно бормоча:  

– Что ж ты, дуреха, позарилась на несчастного червяка, бестолочь ты такая. Думать надо, мозги ведь тоже имеешь, жизни могла лишиться. Глаза б мои тебя не видели. Не место тебе на воздухе, живи в своей стихии.  

И он аккуратно отпускал её в воду, непроизвольно произнося:  

– Вон, непутевая. Завтра придешь с родителями.  

Какие родители? Такие же силявки, мелюзга, крупной рыбы нет. Но, школьная риторика взяла верх, и он произнес привычную фразу, забыв, что находится не на уроках. Вот вам и то поветрие, о котором говорилось выше.  

Я окончил семилетку, выпорхнул на простор и потерял Мыколу Дмытрыча из вида. По слухам, его перевели в другую школу, в областной центр, и след его потерялся. Но, не потерялся след в моей памяти. Низкий поклон ему и бесконечная благодарность за полученные знания, за интерес и привязанность к искусству, а главное, за оптимизм и веру в лучшее, несмотря на все превратности и перепитии судьбы.