Давали ли помещицы своим крепостным?

Кратко – бывало. Не все. Не всегда. Но случаи были не единичными.  

Пушкин в одном из своих писем рассказывает о своей семейной проблеме. Его любимая тёща живёт одна в своей деревне, долгими зимами там пьянствует и даёт своим лакеям, очевидно, тоже не очень-то трезвым. Зятя позорит. Потому что слухи об этом дошли аж до Санкт-Петербурга. При этом наш великий поэт явно раздражён и называет это скандальное занятие своей любимой тёщеньки, мамочки не менее любимой жены-красавицы, именно тем матерным глаголом. Именно тем. Любил наш гений великий и могучий наш русский язык. Да, честно говоря, когда пьяная дама регулярно даёт своим пьяным лакеям, не одному, а многим, то именно этот глагол, по-моему, выглядит вполне подходяще.  

Это – не выдумка. Это сообщает в письме наш великий поэт, придворный, камер-юнкер, лично хорошо знакомый государю, уже тогда «наше всё», своему хорошему знакомому, жалуясь, что придётся теперь любимую, но не очень-то трезвую тёщеньку за ушко вытаскивать из её глухой деревушки с пьяными похотливыми лакеями аж в столицу империи и как-то уживаться с этой старой пьяной потаскухой, мамой любимой супруги и бабушкой не менее любимых деток, в одном городе.  

Вот так позорила русская помещица, дворянка, своего очень известного и неистово популярного уже тогда зятя! Понятно, что вряд ли мадам Гончарова (любимая тёщенька) была первооткрывательницей в этой манере весело проводить скучные зимы в своём поместье. Понятно, что в своё оправдание она, наша похотливая сука, пьяным своим языком пролепетала бы что-нибудь вроде – а что тут такого, другие помещицы вон делают, а мне что, нельзя расслабиться с хорошими людьми, что ли. Ну, никакой сословной гордости.  

Впрочем, если порассуждать о помещичьей гордости помещиц, то можно вспомнить, что гордость можно понимать по-разному. Можно, конечно, поохать, что вот, мол, оскоромилась дворянка, удовлетворяя свои интимные потребности простыми, неграмотными мужиками, быдлом, стоящим в социальной иерархии неизмеримо ниже себя. Можно так сказать.  

А можно то же событие повернуть иначе. Эти лакеи до такой степени не имеют своей воли в глазах помещицы, что она, наша гордая дворянка, именно демонстрирует свою полную власть над этими мужчинами, заставляя их сходится с собой, то есть со старой пьяной потаскушкой. Тогда это трение тел становится уже не позором помещицы, а её самодурством, то есть демонстрацией своей огромной власти над своими рабами. Тогда этот телесный контакт с простым народом становится актом не унижения дворянства, а возвышения дворянства над всем обществом. Нам, мол, помещицам, никакая мораль не указ – что хочу, то и творю!  

Правда, можно, конечно, припомнить, что любимая тёщенька Александра нашего Сергеевича Пушкина была не из дворян старинных, столбовых, а из дворян новых, недавних. Гончаровы, купцы, получили дворянство в середине 18 века, то есть менее чем за сто лет до описываемого здесь трения тел лакеев о престарелые телеса пьяной помещицы. Гончаровы, таким образом, ещё не наигрались своим самодурством над своими рабами. Поэтому эта бывшая купчиха и позволяла себе позорить чистоту помещицы лакейскими излияниями.  

С Пушкиным разобрались. Теперь сообщение Салтыкова-Щедрина. В «Пошехонской» своей «старине» наш великий сатирик, столбовой дворянин, родня царской династии, сообщает, что как-то одна помещица взяла да венчалась со своим крепостным рабом, так и не дав ему свободу, поскольку свободным бы он на ней не женился – стара, небось, была да дурна собой. Да, вот так вот взяла – и вышла замуж за свою собственную собственность, не побрезговала.  

Но потом, дура, решила этого своего крепостного, мужа … продать. Надоел он ей, значит, плохо, значит, выполнял свои обязанности супружеские, руку, небось, поднимал на свою помещицу-жену по пьянке. Ну да, взяла и продала. А покупатель спокойненько показал ей статьи закона, по которым следовало, что продав крепостного мужа, она автоматически продала вместе с ним и его жену, то есть саму себя! То есть этим актом продажи она сама себя продала в рабство и сделалась из дворянки крепостной бабой!  

То есть законодатель в крепостнической России знал за помещицами-рабовладелицами такой грешок – выходить замуж за своих рабов. И чтобы пресечь это недопустимое смешение рабовладелицы и раба постановил тогдашний российский закон – считать в таком случае такую жену вовсе не помещицей и вовсе не дворянкой, а рабыней. В наказание, значит, за то, что не только дала рабу, но и оформила это удовольствие законным браком. Значит, полным-полно было таких случаев в крепостнической России! Так, то есть, много было таких удовольствий, что пришлось аж закону вмешаться и ввести суровейшее наказание для похотливых помещиц.  

Салтыков-Щедрин сообщил, что удалось-таки властям по слёзной просьбе похотливой дворянки избавить её от рабства. Очевидно, её, этой дурочки, дворянская родня премногую взятку заплатила кому надо.  

То есть не только Пушкин, но и Салтыков наш Щедрин хором нам свидетельствуют, что всяких сексов помещиц со своими рабами было сколько угодно. Если уж в собрания сочинений наших классиков это попало!  

Тут ещё поэт такой Языков, знакомый Пушкина. Тоже дворянин и помещик. Спокойненько сообщает нам в одном из своих стихотворений 1824 года, что юная дворянка, дочь помещиков, проводит ночь с крепостным конюхом на сеновале. Любовь, значит, у них. И никаким гневом Языков не прыскает, а так, нежно сообщает, что вот, мол, и здесь любовь! Для Языкова перепихивание юных помещиц со своими рабами – не новость и не предмет возмущения и гнева. Ну, живут себе – и ладно! Дело обычное.  

Наконец, знаменитая бабушка Лермонтова, великого нашего поэта. Та самая – Любовь Андреевна Арсеньева, урождённая Столыпина. Оказывается, сообщают мемуаристы, был у этой бабушки любимый её крепостной – Ефим. Так любила бабка, знатнейшего русского дворянского рода Столыпиных девушка, своего раба, что женила его вовсе не на той девушке, на которой он хотел жениться, чем сильно, естественно, разозлила мужика. Обычная любовная сцена! Рабовладелица не может выйти замуж за своего возлюбленного раба, но и терпеть его любовь к какой-то своей рабе она не собирается. Так не доставайся же ты своей любимой, коли мне не можешь быть мужем, восклицает рабовладелица Любовь Андреевна, и навсегда делает несчастным своего любовника-раба!  

Мало этого! Наша помещица придумывает себе такое развлечение в своём поместье. Объявляет, что ей в своём поместье из помещичьего дома в стоящую очень рядом церковь надо обязательно ездить, да не на лошадях, которых она почему-то боится (а на самом деле вовсе не боится! ), а на специальной тележке, которую всегда будет возить тот самый. Тот самый её раб-любовник. Она его любила, таким образом, всю жизнь. Так и возил её каждую неделю, а то и чаще. Конечно, было это нетрудно – церковь-то совсем рядом стояла в поместье.  

Но рабу этому это надоело. И стал он вытаскивать из оси тележки тот стерженёк, который не даёт колесу с оси соскочить! И несколько раз пребольно падала влюблённая в своего раба Ефима помещица со своей тележки! И самое удивительное – хорошо знала, что именно Ефим всё это безобразие творит, но никогда не наказывала его за это! Вся деревня совершенно дико удивлялась такой невероятной любви бабушки Лермонтова к своему крепостному любовнику! Любовь эта была – с риском для жизни!  

Неудивительно, что родная дочь бабушки Лермонтова, а великому поэту родная мама, в свои детские шестнадцать лет, наблюдая любовь своей матери к рабу, сама могла запросто связаться интимными отношениями с крепостным кучером. Куда иголка – туда и нитка. Яблоко от яблони недалеко падает. Любовь дворянок к своим рабам стала традицией этой семьи! То есть, скорее всего, это не было какой-то уступкой похоти рабов, а именно демонстрацией своей помещичьей мощи! Мол, плевать я, столбовая дворянка, хотела на мораль и закон! Хочу, мол, так и кладу на себя своего крепостного! И никто мне не указ.  

Так что именно от такого развлечения и мог родиться наш великий поэт! И то сказать – запретный плод сладок! Если нельзя, но очень хочется, то, как известно, всё-таки можно.  

И эти примеры совокуплений русских помещиц и их дочерей со своими рабами я взял просто в качестве первых попавшихся под руку. А если бы провести настоящее историческое исследование этого вопроса, то, уверен, материал был бы столь выразителен, такие сексуальные подвиги наших славных дворянок вскрылись бы, что окончательно стало бы ясно: НАША, РУССКАЯ БАБА КОНЯ НА СКАКУ ОСТАНОВИТ, В ГОРЯЩУЮ ИЗБУ ВОЙДЁТ, А УЖ СЕСТЬ НА МУЖСКОЕ ДОСТОИНСТВО СВОЕГО РАБА – ТАК ЭТО ПРОСТО ЗА МИЛУЮ ДУШУ!  

И даже инстинктивно это было совершенно правильное половое поведение. Почему? А очень просто – помещичьих семей в России вообще было очень мало. До того мало, что практически все помещичьи семьи приходились друг другу родственниками! Екатерина Великая, вон, даже разрешила дворянам жениться даже на своих двоюродных. Потому – не хватало знатных женихов и невест. Дворяне вовсю женились на купчихах.  

А ведь родственные браки – это очень неправильно! Это ведёт к появлению дебильного, больного потомства. Так ведь в России и произошло – браки дворян, в конце концов, оказались родственными, и к 1917 году российское дворянство выродилось окончательно – очень поглупело от родственных браков. Так рухнула Российская дворянская империя! Потому что дворяне превратились в идиотов, а сам наш последний монарх был женат на своей троюродной сестре.  

Кстати, проблема это не только российская, но и европейская. Дело дошло до того, что современный король Норвегии женат на официантке. Потому что умный, понимает, что все монархические династии Европы давно стали родственниками друг другу и надо освежить кровь потомства. Да и наследник британского престола женат на женщине, происходящей от … бездомных. Не бедняков, а именно каких-то самых последних нищих. Именно поэтому! Чтобы потомство было здоровым!  

Так что великий наш поэт Лермонтов потому и талантливым таким был, что папа у него, скорее всего, был простой раб, то есть происходил Михаил Юрьевич не от родственного секса, как прочие идиоты-дворяне, а от свежей крови! Потому и был таким талантливым – стихи писал, играл на скрипке и фоно, на трёх языках читал, рисовал профессионально, а уж стихи! После Пушкина – точно на втором месте по стихам! И повесть «Княжна Мери» очень талантлива!  

Так то!