Аутодафе

Тебе придётся потерпеть изрядно  

под плоскостью моей святой руки,  

карающей тебя не вопреки,  

а только лишь благодаря порядку.  

Ты знаешь, как затвердевает кровь  

в моих почти несломленных сосудах,  

но я в твоих кокетливых причудах  

ни разу не оправдывал любовь,  

и к твоему большому сожаленью,  

с меня ни взять, ни дать мне, ни соврать —  

я каждую влиятельную бл*дь  

отправлю на публичное сожженье.  

Я слишком стар и слишком молод тоже  

для всяческих постфактумных потерь:  

когда сосёт непобежденный зверь  

мою околопаховую кожу,  

а позже брезгует в презренной неохоте,  

кривляясь и гримасничая в лоб;  

мне хочется упрятать ее в гроб,  

кусок засунув в ротик крайней плоти.  

Чтоб даже там, в альтернативе снов  

пусть давится, плюется, извергая:  

"Прости меня, прости меня, родная  

моя любовь, да я, в конце концов,  

из всех возможных версий, вариантов,  

не встретила ни разу и того,  

что хоть на йоту был похож на моего  

немыслимо манящего Атланта".  

Ох, этот сладенький и липкий алфавит,  

увы, произнесенный слишком поздно,  

звучит теперь немножечко несносно  

для тех, кто был заведомо убит.  

Я все ещё и до сих пор покорный  

твоей незабываемой красоте:  

я оду петь готов твоей п*зде  

и памятник воздвигнуть рукотворный.  

Люби меня, пожалуйста, люби,  

как любят гладиолусы и мухи,  

святые, прокаженные и шлюхи,  

властители, вельможи и рабы.