Анфиса

Ты не видишь её, но уже знаешь: она приближается. Ты чувствуешь это – чувствуешь её всю.  

И вот она, действительно, приближается, неумолимо – ты слышишь шаркающие по асфальту шаги. И содрогаешься от мерзости и отвращения. Вот она появляется, и душа твоя лопается чёрным пузырём и валится в бездну безумия.  

Вот уж, действительно, срань господня!  

У неё на голове в любую погоду серая меховая шапка или буро-зеленый платок, а на ногах валенки или драные зимние ботинки. И одета она в тёплую кофту или фуфайку – даже летом.  

Она гребёт ногами по асфальту, и у неё в руках старая лыжная палка.  

Полоумный взгляд водянистых глаз. Ноздри и губы подвывернуты – видны их слизистые алые внутренности. На мертвенно-серой коже лица складки и морщины.  

Такие паломничества она совершает несколько раз на дню – ходит сюда к родственникам. Они её подкармливают.  

Она заходит к ним в подъезд, подходит к их квартире и стучит в дверь. Чаще всего их не бывает дома, поэтому ей никто не открывает. Тогда она выходит во двор, подходит к их окну и стучит в него.  

У них есть собака, которой они по весне готовят и запасают какое-то варево. От него расходится вонь на весь дом. Такая, что голова кругом идёт.  

Вот собака подходит к окну и воет на неё. Тогда слышно, как она разговаривает с собакой через окно:  

– Чего воешь?.. Чего-о?..  

Воет собака, и она стоит и хрюкает ей. Она именно не говорит, а хрюкает – какой-то свинячий, хриплый и кашляющий, у неё голос.  

Она встречает знакомых и спрашивает их о здоровье – так прямо и выхрюкивает:  

– Как здоровье?  

Ей отвечают.  

– Будь здоров, – или, – будь здорова, – хрюкает она.  

Пока родственников нет дома, она их ждёт: стоит под их окном, ходит туда-сюда по двору, матерится, пердит, садится на лавочки, на всё пялится и всем глаза мозолит. Сорвёт листик или ягодку с деревца и жуёт. Зайдёт в подъезд, буровит там что-то своим языком и глоткой и что-то ищет – бычки, банки... Заглядывает в мусорное ведро и что-то выбирает там. Ест крыжовник во дворе.  

Ты идешь по улице и встречаешь её. Страшным усилием воли не даёшь прорваться наружу отвращению и хочешь только спокойно пройти мимо. Но ведь она без приветствия мимо тебя не пройдёт, она тебя не пропустит. Она хрюкнет тебе:  

– О! ёёё-бтить... – а я тебя не узнала!  

Всё – напряжение разрядилось, и в знак вежливости, через ужасное, камнем застрявшее в тебе, отвращение улыбаешься ей. И твёрдым нарочито спокойным шагом проходишь мимо.